неизвестный

      — Федь, — голос Гоголя слегка дрогнул, выдавая взволнованность, — что это за женщина?       Достоевский прикусил внутреннюю сторону щеки, размышляя о том, стоит ли рассказать другу правду о ней, и если стоит, то в каком количестве. Видя его колебания, Коля тут же извинился за такой вопрос и сказал, что ему не обязательно знать об этом, но Федя как будто его не услышал.       — Это моя мать.       Стало так тихо, что показалось, словно они оба оглохли. Блондин представлял, что может услышать что-то подобное, но не придумал, как отреагировать. Подняв глаза на брюнета, он взглядом пытался показать, как ему небезразлично произошедшее и что, если, конечно, сам Достоевский не против, он может выслушать друга и попробовать поддержать. Федя же смотрел в пол, не обращая на друга никакого внимания: так чуточку проще.       — Если я говорил о том, что она испортила мне жизнь, — тихо начал он, — то, вероятнее всего, мне причудилась её гиперопека надо мной… я не знаю.       — Ты говорил что-то про… про самоубийство.       — Вот как… — юноша взял из пачки печеньку и надкусил её. — Значит тогда… Кхм, Коль, просто… когда мне было четырнадцать, я решил всеми возможными способами отдалиться от матери. Пожалуйста, пойми меня правильно… Тогда я просто перестал с ней общаться, и первый день всё было нормально, но потом… Потом она обратила на это внимание и начала пытать меня, мол, что со мной случилось. Тогда она только начала выпивать, и я ещё не привык к запаху от неё, так что мне было очень противно, когда она лезла ко мне… А она лезла и лезла, спрашивала что произошло, свои версии выдвигала… Думала и о том, что меня унижают в школе, и о том, что я хочу убить себя, и об изнасиловании даже думала; но я продолжал её игнорировать. В конце концов она накричала на меня и ушла пить.       Гоголь нахмурился, слыша эти слова. Да, его мама была абсолютно другой.       — На следующий день, — продолжил Достоевский, — она вернулась и стала совершенно не такой, какой была раньше. Она пыталась окружить меня теплом и заботой, а не контролем, как раньше, пыталась обнимать и делать вид, что у нас с ней очень хорошие отношения и всего того, что было раньше, на самом деле и не было; но мне тогда это всё внимание от матери уже не нужно было. Два дня она прилизывалась, потом я решил пожалеть её и возобновил общение, надеясь на то, что она сделала какие-то выводы, но… — Федя поднял глаза на Колю. — Представляешь, всё вернулось на круги своя, будто предыдущие дни она и не пыталась любить меня…       — Федь…       — Я сначала даже не думал об этом, но потом я вдруг резко осознал, что всё это тепло было только из-за её страха, что я убью себя. Я совсем случайно это понял, и мне стало так неприятно…       Достоевский поднялся из-за стола, взял свою кружку, весь сок из которой он уже успел выпить, и направился к раковине, чтобы вымыть её. Когда он закончил и обернулся, то очень удивился, увидев прямо перед собой Колю. Удивительно, но из-за шума воды он и не услышал, как тот подошёл.       Гоголь смотрел прямо на него взглядом со смесью горечи и сочувствия, присыпанных щепоткой обиды за Федю. Он слегка улыбнулся и протянул руки, приглашая обняться, и брюнет не сразу понял, к чему был этот жест. Достоевский неловко повторил за другом, и тот тут же аккуратно сжал его в объятиях, что почему-то очень сильно удивило.       Федя даже примерно не мог сказать, когда он обнимал кого-то в последний раз. Тепло. Странно, но этот простой жест так успокаивает… Юноша и сам улыбнулся. Да, это действительно поддержка, а не глупая рекомендация, как было с Лией…       От Коли очень вкусно пахло, и понять чем именно не получилось: то ли что-то фруктовое, то ли какой-то жвачкой. Мысленно Федя поблагодарил сам себя за то, что, готовясь к приходу одноклассника, он привёл в порядок не только квартиру, но и самого себя. Серьёзно, у него давно не было сил просто для того чтобы действительно хорошо помыть самого себя, а не сполоснуться водой. Интересно, а он сам всё ещё пахнет мятой?       Они недолго так стояли, затем одновременно отстранились. Смотря на задумчивого Достоевского, Гоголь задал тот вопрос, который в самом деле его интересовал:       — Так как ты себя чувствуешь?       — Хорошо, — Федя не врал, — спасибо, что пришёл.       Коля улыбнулся.       — Ты придёшь завтра в школу? — тут же спросил блондин и, заметив кивок, предложил: — Может, завтра утром встретимся и вместе пойдём?       Достоевский сначала удивился, но затем уверенно ответил:       — Да, можно.       — Кстати, Федь, — Гоголь резко вспомнил про продавца, — ты спрашивал как мне тот кассир из ларька…       — Ты о Маяковском?       — Да… Он спрашивал, как ты?       — Как я? — Федя приподнял бровь. — Лучше не ходи к нему, хорошо?       — Не ходить? Почему?       — Не стоит.

***

      Сидя на лавке возле какой-то парадной, они вдвоём обсуждали последние новости, касающиеся их, и увлечения, разбавляя это всё пивом.       — Да он вообще расслабился что-то, — первый повысил тон, негодуя от того, как в последнее время играл его любимый футболист.       — Вероятно, после травмы не успел окончательно восстановиться…       — И что? Мог бы побольше потренироваться, побегать. Из-за него мы проиграли последний матч.       — Сань, — обратился к нему второй, — не совсем из-за него. Там первый гол вратарь пропустил.       — До вратаря ещё дойдём, но мой мог бы и забить тогда, на сороковых минутах. Помнишь ведь ситуацию? Он забил бы с лёгкостью!       — Да не кипятись, отыграемся.       Саня вздохнул, запивая огромными глотками пива разочарование.       — Кстати, — продолжил он, — Лизка писала. В шесть часов сегодня, а это… уже через два часа.       — Не-е, я сегодня не могу никак, прости.       — Эй, Есенька, наглеешь?       — Да не могу никак, Саш, честно, — мужчина вздохнул, делая глоток. — На складе помочь обещал, уж извини. Оставлю вас с девочкой наедине, если к вам, конечно, Маришка не приклеится.       — Да там не только Маришка… — Саня вздохнул. — Она какого-то мальца привести собиралась. Говорит, неплохой. Много говорит…       — Ревнуешь? Аха-ха, — Есенька, смеясь, по-дружески ударил рядом сидевшего по плечу.       — Замолчи.       — Да ладно тебе. Я по её действиям вижу, что она ответит тебе взаимностью. Сто процентов в тебя девочка влюблена.       — Уверен?       — Конечно. Мне со стороны виднее. Зуб даю, она любит, но признаться боится: неопытная ещё. Сколько там ей лет? Я забыл.       — Семнадцать.       — Во! А я о чём, — и Есенька, сделав ещё один глоток, откидывается на спинку скамейки. — Семнадцать малыхе. Девять лет у вас разница, ты на девять лет её мудрее.       — К чему ты клонишь?       — Смотри, — мужчина, кашлянув, уселся поудобнее и дал свой совет, параллельно активно жестикулируя руками, — сегодня, когда будете расходиться после прогулки, настаиваешь на том, что проводишь её до дома. Потом, отойдя подальше, приобнимаешь её за талию — она начинает смущаться, просит убрать руки, но ты ни в коем случае не убирай! Далее чуть сильнее прижимаешься к ней и прям на ушко шепчешь, что она тебе нравится.       — А это неплохая идея…       — Сань, это отличная идея, прекрасная идея! — Есенька сминает пустую банку и кидает её в мусорку. — Смотри, с первого раза попал… Ладно, вечером жду подробный отчёт о признании.