неизвестный

      Вторник. Второй день недели, второй рабочий день из пяти.       Прошло уже минут пятнадцать с начала первого урока, а Достоевского ещё нет. Ну ничего, может, как и вчера придет чуть позднее? Или вообще к третьему только подойдет? Ладно, нужно сидеть и внимательно слушать учительницу, а то Коля и так не особо понимает, каким образом составлять эти реакции.       И вот почему сюда нельзя было присоединить водород? Здесь почему связь стала двойной? А тут хлор откуда нарисовался? Почему это вещество называется не так, как назвал его Гоголь? Что за отвратительная номенклатура? Неорганика — другое дело; неорганика лучше была. Ну что там? Смешал две простенькие штучки, получил две другие простенькие штуки. А это что за ужас? Почему так много углеродов? На лист не помещаются! А эта ветка зачем?! Ничего себе! Хлорид натрия получился!.. Родненький… А на эту длинную гадость из углеродов и водородов даже смотреть неохота.       «С доски спишу, как там её уравнять нужно.»       Больше половины урока прошло, а Феди всё нет и нет… Коля каждые несколько минут отвлекается от тетради и учебника, косясь на дверь; но та всё не открывается, а через неё никто темноволосый не проходит. Значит, ко второму придёт?       Этого Гоголь знать не может. А что он вообще знает?       Ему известно, что у Достоевского необычные тёмно-голубые глаза, на которые словно рассыпали крошки аметиста. Эти глаза очень редко смотрели на него, но если и смотрели, то в крупных зрачках Коля видел своё отражение. Так же юноше с недавнего времени известен Федин адрес… А ещё…       …а ещё то, что Федя не хотел бы, чтобы тот знал.       Он чётко помнил то, что сказал ему Маяковский. Эти слова будто жвачка прилипли к нему и никак не отставали, заставляя время от времени вспоминать о себе.       Он пришел однажды побитый и обкуренный, попросил сигарет. Потом начал просить и кое-что посерьёзнее. Одежда будто неопрятная, хоть и выглядит неплохо, глаза пустые и без огонька, как у всех, волосы отросшие и растрёпанные… Родители строгие, что-то там с сестрой…       «Он мечтает довериться, но очень боится…»       И вот где он? Почему не в школе?!       Когда прозвенел звонок и Коля с Ваней уже находились возле того кабинета, где должен будет пройти следующий урок, Гоголь взял свой телефон и зашёл в чат класса, а оттуда в список участников — его одноклассников. Так, это Ваня, это Лера, Катя… А вот и он. Аватарки нет, номер телефона скрыт, вместо никнейма набор случайных букв; но блондин уверен полностью, что это именно Федя.       Сделав глубокий вдох, Коля начинает набирать сообщение:       «Привет, это Коля. Где ты? Почему не в школе? Когда придёшь? Придёшь сегодня?»       Но спустя минуту раздумий о том, как лучше написать, юноша всё-таки стёр сообщение, решив совсем ничего не отправлять. А вдруг он покажется навязчивым? А вдруг Достоевский что-то не то о нём подумает? Или вообще заблокирует? Хотя зачем ему блокировать? А вдруг не он всё-таки?       Действительно, лучше уж ничего не писать!       Прозвенел звонок. Заходя в кабинет, Коля смотрел из стороны в сторону, ожидая заметить ту самую тёмную макушку; но это было бессмысленно: Феди тут не было.       — Что с тобой? — поинтересовался Гончаров, видя, как озирается его друг.       — А? — переспросил тот.       — Что-то ищешь?       — Да нет, ничего.       А может быть и ко второму опоздает? Быть может, быть может… Рядом не хватало чего-то, а если выражаться точнее, кого-то. Гоголь привык, что у него под боком обязательно кто-то сидит, и не важно, кто это: его лучший друг Ваня, та самая одноклассница, у которой можно списать на контрольных и проверочных, если вышеупомянутого нет в школе, или почти незнакомый ему одноклассник, кто если и сидит вот тут, справа от него, то почти не подает признаков жизни.       …А тут вообще никого. Это так непривычно и, можно сказать, неудобно. И парта даже становится какой-то слишком большой для него одного… Ну нет! Несмотря на то что после того как они стали сидеть вместе, Достоевский не особо часто появлялся в школе; а если и появлялся, то сидел, по сути, просто для фона, но его все равно не хватает.       Ну и где он? Неужели так сложно просто прийти и посидеть, а?       Хотя да, возможно, ему действительно сложно…       Прошёл второй урок, затем третий, четвёртый, пятый, но Федя так и не пришёл. Коля так и не смог набрать какое-либо сообщение и отправить его, нет.       Достоевского здесь нет.       Но есть его адрес у Гоголя в памяти…       И юноша точно знает, что адрес правдивый!..       Но для чего Федя его озвучил тогда? По нему было видно, что он хотел быть услышанным; но продолжал делать вид, будто произнес это случайно, будто просто так, пусть будет.       Но, с другой стороны, почему бы не зайти на огонёк?       Да, точно.       Теперь Гоголь ждет не того, что Достоевский зайдет к нему, а что он сам зайдет к Достоевскому. Звучит абсурдно: его ведь никто не звал… Или всё же звал?.. Ещё два урока, два урока… А потом туда. Или не стоит? Стоит. Да, и это окончательное решение!       Странный комок сворачивается в животе блондина. Ему кажется, что он сейчас пытается нарушить какой-то строгий запрет, но при этом такое действие даст ему что-то значимое. Словно мама, отпуская гулять восьмилетнего Колю, просила не уходить со двора и запретила тратить деньги на конфеты и чипсы, а он полностью ослушался и теперь сидит на лавочке возле горки да жуёт вкусности вместе с каким-то мальчиком, с которым познакомился десять минут назад.       Вот он — звонок.       Подождать Ваню, спуститься с ним в гардероб, надеть верхнюю одежду, пройти сквозь толпу к выходу из школы и попасть на улицу, попрощаться.       Ды…ко одиннадцать, восемьдесят восемь.       Он пытался идти побыстрее, но тогда, когда его собственный дом оказался позади, Коля сбавил шаг. В животе всё ещё крутился странный комок предчувствия. Что же будет, когда он дойдет? Впустят ли его вообще? Не зря он же дойдет? Так, ладно, ничего страшного в этом всём нет, всё хорошо. Всё правильно.       Ды…ко одиннадцать, восемьдесят восемь. Приходи, когда захочешь.       Федя сам сказал, что можно приходить, если хочется… Так в чём же тогда проблема?..       Вот он, тот самый дом, та самая парадная. Подойдя к двери и удостоверившись, что в списке квартир присутствует восемьдесят восьмая, Гоголь собирался уже набирать это число на домофоне, как железная дверь открылась сама. Из парадной вышел какой-то мужчина, и блондин, придержав дверь, зашел и без звонка. Всё само складывалось так, будто ему обязательно нужно было прийти.       Пятиэтажка. Восемьдесят восьмая как раз на пятом.       На лестнице было грязнее и словно даже холоднее, чем в Колиной парадной, и юноша сразу это заметил. На одном из этажей стояли горшочки с полузавядшими и замёрзшими цветами, везде валялись окурки от сигарет…       И вот она, эта дверь прямо перед ними. Тишина, очень и очень тихо.       Рука потянулась к дверному звонку. Помедлив минуту, Гоголь решил нажать на кнопку лишь единожды, и если никто не отзовётся, идти домой.       Звонок.       Отойдя чуть дальше от двери, Коля прислушался. Спустя чуть больше, чем полминуты, он услышал, как замок в двери повернулся.       Ну нет. Пожалуйста, пусть сейчас откроет дверь кто угодно, а потом Коля будет оправдываться перед этим кем-то, что просто перепутал квартиры…       Федя.       Заметив Гоголя вот тут, прямо за дверью, Федя показал на своём лице неожиданно огромное количество различных эмоций.       — Пришёл?.. — выдавил он с кашлем, глядя на гостя, — заходи давай.       Блондин и сам не понимал, как ему реагировать на происходящее.