Путь во тьму: потерянное и обретённое...

Клод смеётся долго, взахлёб и задыхается, хватаясь за живот от смеха, но этот смех отнюдь не радостный, не весёлый. Смех горький, истерический, насмешка над собой. Он всегда жил с болью и ненавистью. Сначала на ублюдка-отца и "любимую" мачеху за испорченное детство, потом на брата за его предательство, на Диану за то что выбрала сдохнуть и выбрала детей, а потом ненависть на собственных детей. Детей, которых он обрёк на бесконечную ненависть ещё до их рождения. Свою кровь и плоть. Своих детей. Своих Атанасию и Алексию. Заключить сделку с Лукасом, это единственное, что он сделал правильно и не жалел об этом. Цикл из-за сделки разорвался, но от этого не легче. Наоборот, ненависть казалось ушла ещё глубже в его чёртово тело, пустила корни и росла дальше, словно болезнь. Не то, чтобы Клода это волновало... В конце концов они все получили то, что заслуживали. Поплотились за свою глупость, гордыню и амбиции. Клод медленно идёт к окну, цепи на его руках и ногах звенят в такт шагам. На его теле присутствуют метки от прокляья, которые светятся жутко чёрным светом и Клод еле заметно морщится. Жжётся. Клод пусто осматривает окрестности и смотрит в даль. Обелия разрушена, в живых тут только Диана и он сам. Заперты в Рубиновом дворце, в цепях и кандалах. По разным комнатам и углам. Он усмехается. Как же иронично. Сюда бы ещё служанок, желательно тех, кого он здесь давным давно запер и должны были присматривать за его дочерьми. А потом отрубить им руки за то, что поднимали руку на близняшек, но Клод к сожалению, этого сделать не смог. А также играть роль "заступника" не имел право, учитывая что он сам сделал. Клод стискивает зубы и бьёт кулаком по подоконнику и прячет глаза под чёлкой. В голове мелькают воспоминания, словно вживую: вспоминается повешанное тело дочери в первой жизни, во второй уже были близнецы. Одна умерла от его собственного проклятья, а вторая медленно умирала на его руках. Бонусом вспоминается дневник Алексии, который он мечтал разорвать на части и сжечь, но не мог. Не мог потому, что там была вся её жизнь, весь жизненный путь. Последним вспоминается маленькая фигурка на руках Лилиан и визжащая тварь с перерезанным горлом. Раздаётся грохот открытых дверей, но Клод даже не вздрагивает и холодно смотрит на дрянь Диану. Сейчас, когда он смотрел на некогда любимую женщину, в груди ничего не шелохнулось. Он смотрит на неё наверное в тысячный раз за время, которое они здесь провели в заперти. Не было того окрыляющего чувства любви, тепла и этих бабочек в животе. Бабочки в животе давно сдохли и сгнили, разложившись вместе с "любовью", а понятие тепла ушло ещё после всплеска маны дочери. И он сожалел об этом... Впрочем, он сам виноват и не имеет право жаловаться, как и Диана. У неё тоже не было право злиться, жаловаться и делать из него козла отпущения. Ад, который они устроили дочерям, виноваты оба в равной степени. Диана замахивается, хочет дать пощёчину, но Клод хватает за запястье, не слишком нежно и заботливо, а наоборот сжав и сдавив. Хотя это не волновало не его, не её. Лишь хотелось разорвать, изрезать, изломать друг друга от ненависти. Причинять такую боль, что не сможешь кричать и будешь лишь выть, скулить как жалкая, битая шавка. Извести и издеваться до тех пор, пока не получишь удовлетворение и облегчение, хотя бы чуточку, хотя бы ненадолго. - Не смей, - тихо и предупреждающе рычит Клод, сильнее сжав хрупкое запястье. Скорее всего синяк потом останется. Диана лишь стоит, стискивает зубы, а в глазах стоит ненависть и боль. В её глазах стоят слёзы, а Клода они раздражают. Хочется дать пощёчину, но он по непонятным причинам сдерживается. В голове всплывают строчки из дневника Алексии: - Как же мне хочется придушить эту мерзавку Дженнет. Смотреть как ломается эта тонкая, лебединая шея, а лицо белеет от нехватки воздуха и боли. С одной стороны хочется убить, а с другой она лишь ребёнок, но этот "ребёнок" в будущем станет гибелью Атанасии и возможно даже Лилиан, по указке Розалии. Клод чувствует мрачное удовлетворение, вспоминая эти строчки из дневника. Ему льстило, что в некоторых моментах, Алексия была его полной копией. Будто частичка его жестокости перешла ей по крови, по наследству, хотя казалось, что Алексия самая безобидная из всей их проклятой семейки. Только было одно отличие: в этом ребёнке ещё была человечность, но в нём самом - отнюдь. Окончательно в этом он убедился после разрушенной Обелии и прихода разноглазого демонюги, хотя тот считал себя неким проводником. Не то чтобы Клода это волновало. Что разноглазый, что красноглазый - оба демонюги. Только было интересно, что этот разноглазый подготовил для них? Цикл кончился, а от их душ проку нет. Что у него, что у Дианы души тёмные, повреждённые и практически поломанные. Диана замахивается второй рукой, но Клод снова ловит запястье и сжимает оба запястья в своих руках и притягивает её ближе, нависая над бывшей танцовщицей и с той же ненавистью смотрит на Диану, ядовито шипит прямо в лицо: - Не надо делать из меня козла отпущения, Сиодановская. Я свою вину признаю и сожалею, а ты своей ошибки не признаёшь и решила всё на меня перекинуть? Так не пойдёт. Заварили мы эту кашу вместе и персональный ад нашим дочерям устроил не только я, но и ты! - Ты совсем уже? Я лишь просила позаботиться о них, но никак не убивать, покушаться и устраивать эмоциональные качели, - закричала в ответ Диана, - Если бы я знала, что... Диана замолкает на половине фразы, а её голова дёргается в сторону от сильной пощёчины. На щеке остаётся краснота, но это её не пугает, а лишь больше выбешивает. - Не строй из себя жертвенного ягнёнка! - со злобой шепчет Клод, - Ты знала меня, знала какой я человек, знала насколько трудной была моя жизнь и ты знала что я не был готов иметь детей. Тем более не ценой жизни, но ты не услышала меня. Ты лишь поставила перед фактом, пока я тебя умолял, даже когда я стоял перед тобой на коленях. Диана вздрагивает и опускает голову. Да, такое было. В ту ночь, она специально не приняла противозачаточные, но кто же знал что всё так обернётся? Кто же знал, что она умрёт при родах? Она ведь до последнего надеялась, что у её девочек будет отец, счастливая и беззаботная жизнь... - Да, я презирал своих дочерей. Да, я их ненавидел. Да, я мечтал чтобы они умерли, - закричал Клод, стиснув зубы и спрятав глаза под чёлкой, выдавливая слова через силу. Диана снова вздрогнула и вжала голову в плечи, сжимаясь. - Но... я их полюбил, привязался и жалею, что наложил на себя проклятье, - выдавливает из себя Клод, признаваясь и уже наплевав на всё: гордость, авторитет и так далее. Он Диану ненавидел, ненавидел всю свою семейку (кроме дочерей, что было иронично, если сосчитать сколько он их предавал, бросал, калечил им жизнь), но терять уже нечего. Единственное, что он себе позволит: так это высказаться и утащить с собой последнего виновника, не считая его самого, - Я был ослеплён своим горем и зациклился на себе, но сейчас я понял и принял свои ошибки, пока ты продолжаешь делать вид, что ты тоже жертва. Ох, какой же я плохой. Тиран и ублюдок, верно? - последнюю фразу говорит с горечью Клод. Диана резко поднимает голову, мотая головой и сделала шаг, но Клод отходит назад, отшатывась от некогда любимых и желанных рук, которые сейчас казались мерзкими и противными. - Ты дала им жизнь, а я превратил жизнь наших дочерей в ад и эти же жизни отобрал. Я лишь хочу, чтобы ты меня услышала и поняла, - жёстко припечатал и закончил Клод, направившись вон из кабинета и проигнорировав звук падающего тела. Он знает, что скоро она уйдёт из кабинета, а сейчас пусть ревёт, бесится и истерит. Если сейчас будет такая реакция, значит его слова дошли до неё, а если нет, то с ней бесполезно разговаривать. Ему не было жалко Обелии, Анастасиуса, Диану, а себя и подавно. Клод кивнул сам себе, когда услышал дикий, нечеловеческий крик Дианы, который был больше похож на скулящий вой раненного животного. Он добрался до своих покоев и скинул с себя одеяние, внимательно рассматривая чёрные отметины и узоры на своей коже. Чёрные, светящиеся и жуткие. Клод провёл пальцами по узорам, мысленно отмечая что в разных жизнях, проклятье каждый раз менялось, но в этом не было ничего удивительного. Тёмная магия - вещь тёмная и опасная, как для тела, так и до психики. Сейчас он даже удивлялся своему поступку. Второй поступок, о котором он сожалел и который он не понимал. И зачем он его на себя наложил, тем более двойное? Ну не идиот? Клод прислушался и тяжело вздохнул. Наконец-то вой Сиодановской стих. Раздражал. Присутствие разноглазого демона ощущается спустя три недели. За это время жизнь в одном дворце с Сиодановской стала более терпимой, но ненависть никуда не ушла, а лишь копилась, словно гнойная рана, которая становилась всё больше и более воспалённой. Клод приподнял бровь на это, а потом накинул одежду, направившись в зал, где уже сидела Сиодановская. Клод её проигнорировал и сел как можно дальше, поморщившись от звона цепей, которые нередко бесили и раздражали своим звуком, ведь за чёрт знает сколько лет уже привыкаешь к тишине, а при звоне против воли да вздрогнешь. Диана уже хотела что-то сказать, а Клод поднял руку, заставив ту замолчать. - Молчи, не надо ничего говорить. Я понял, что ты раскаиваешься, но не твоё сожаление, не моё, ничего не изменит. Мне только интересно что этот беловолосый задумал, спустя... - Клод нахмурился, пытаясь посчитать, а потом махнул рукой. Сиодановская всё равно поняла его. Двери отворились, однако не Сиодановская, не Клод, не подняли головы. Клод так и сидел, развалившись на диване и запрокинув голову назад, а вот Диана сжалась, опустив голову. Клод приоткрыл глаз. Разноглазый демон ненавидел Диану и это было понятно обоим провинившимся, только было удивительно то, что к Клоду беловолосый был чуть мягче. Это было практически невозможно заметить, если не присмотреться, хотя Сиодановская возможно этого и не поняла. Хотя Клод подозревал, что это из-за того, что в отличие от Сиодановской, он быстрее осознал и понял свой косяк. Беловолосый молчал, молчали и Клод с Дианой. Клод нахмурился и подпёр подбородок кулаком, более внимательно осматривая двухглазого. Он был более бледен, его руки тряслись, а тело слегка подтряхивало. Взгляд разноглазого был чуть затуманен. Не осознавая, что он делает, Клод встал и взял несопротивляющегося беловолосого за плечи, усаживая того на диван. Беловолосый кивнул в знак благодарности, а потом сразу перешёл к делу, хрипло спросив: - Хотите увидеть дочерей и посмотреть за ними в следующей жизни? Сиодановская резко подняла голову, кивнув, а Клод нахмурился, сомневаясь и ощущая, что этого делать не стоит. Он не хотел к ним приближаться, не после того что сделал. Не после того, как их губил своим равнодушием и ненавистью. Разноглазый кивнул и щёлкнул пальцами, заставляя оковы упасть с рук и ног Клода и Дианы, а потом поморщился, словно ему было больно. Клод вдруг остро осознаёт, что здесь что-то не чисто. Он и Сиодановская пробыли в Рубиновом дворце минимум восемнадцать лет, но почему беловолосый появился спустя столько лет? Они неспеша вышли из дворца, а Клод и Сиодановская вздрогнули, ощутив прохладный ветерок, который вызвал мурашки по спине. Беловолосый шёл медленно, изредко покачиваясь, словно хотел рухнуть на землю и больше не встать, но старался идти ровно. - Прошло восемнадцать лет и за это время должен был пройти ещё один цикл, но к моему облегчению, он не запустился, однако за это время душам Алексии и Виктории должны были приспособиться к своему новому миру и дому. - К новому миру? - неверяще переспросила Диана. - Да, к новому миру, - повторил беловолосый, устало кивая, - Души ваших дочерей тоже направились на перерождения, только в следующей жизни они будут уже сами себе хозяйки. И вмешиватся из потусторонних существ уже никто не будет. Клод кивнул, скрестив руки на груди, а потом прикрыл глаза. В целом, он был доволен такой перспективой. Алексия и Атанасия проживут спокойную, беззаботную жизнь с любящими родителями, построят свою семью и проживут счастливую жизнь. - Однако, воспоминания из прошлых жизней у них останутся, - добавил беловолосый, - Теперь хочу спросить у вас: вас отправить на перерождение или вы останетесь рядом с дочерьми? Диана и Клод переглянулись, впервые за 18 лет поняв друг друга. - Мы останемся с дочерьми, - кивнула Диана, а Клод согласился. - Вы можете уйти на перерождение, но если вы согласитесь остаться рядом с дочерьми, то у вас будет ещё меньше времени. Вы можете уйти на перерождение, без памяти и воспоминаний, проживёте как обычные люди, а если вы останетесь с дочерьми, то память останется, а души сломаются. Вам оно надо? - как- то смиренно произнёс беловолосый, словно для галочки. - Я хочу постараться. Я не буду вмешиваться в их жизни, не буду играть роль заботливого родителя и так далее. Я хочу получить роль защитника, но никак не родителя. Эту роль я провалил по всем фронтам, - упрямо покачал головой Клод. - А я хочу постараться облегчить им жизнь и стать опорой, на которую они могут опереться, - добавила Диана. Беловолосый кивнул, давая понять что услышал их, а потом трясущимися руками создал последнее заклинание. Диану и Клода окутало светло-голубое сияние, словно кокон, обвив двух людей словно пуховое одеяло, а потом пара просто исчезла во вспышке магии. Голова беловолосого закружилась, перед глазами плыло, ноги подогнулись и Флаун со стоном рухнул набок, хрипло выдохнув. Перед глазами потемнело. Положив голову на траву, Флаун прикрыл глаза. На губах появилась слабая, еле заметная улыбка. Разноглазый испустил последний вдох, ощущая как тело стало лёгким и невесомым, а голова пуста. Свободна за многие века от воспоминаний множества смертей, гнева, горечи, печали. Наконец-то можно отдохнуть и расслабиться.