Следуй за мной

      Неудивительно, что плохие моменты из детства мы помним лучше, чем хорошие. Личность можно сравнить с шаром: у новорожденного дитя он идеально гладкий, без сколов и трещин. Осторожная поверхность, сияющая под нежностью матери, что приложила малютку к груди. Однако со временем ребёнок начинает познавать мир, зачастую грубый и несправедливый. Тогда и аккуратный шар начинает приобретать форму многогранника. Каждая отрицательная эмоция шлифует сторону фигуры, изменяя под себя. Какие-то места страдают меньше, а от других откалываются целые куски. Мы можем испытывать лёгкое раздражение, а в другое время давиться горечью, что огромным молотом ударяет по бывшему шару. И окончательный вид новой фигуры зависит от событий, которые произошли с человеком на протяжении всей жизни. Плохие события заостряют углы, а хорошие — сглаживают. У кого-то шар сохранил подобную себе форму. Кому-то досталась иная фигура, похожая больше на призму, параллелограмм, цилиндр или что-то другое. А кто-то в конечном счёте остался с осколками, в отражении которых виднелись миллион проблем и страданий. Таких людей особенно жалко, ибо восстановить утраченную личность невозможно. Как бы ты ни собирал частички, выйдет совершенно другой человек с совершенно иным характером. А себя вновь уже не сделаешь...       Хотелось бы, чтобы несчастные люди нашли способ отыскать себя, свою утраченную тягу к жизни, радость. Но такой шанс выпадает далеко не каждому.       Дни тянулись долго. Неумолимо долго. И каждое утро всегда означало для Дзана новый день, обречённый на провал. Только он прощался со сном и открывал слипшиеся глаза — в голове ветром гуляло желание сбежать обратно в царство Морфея. Ибо ненавистный грубый голос с противоположного конца стола, несчастная блеклая фигура, что подносила еду, были лишь в тягость. Груз, не дающий возможность жить. Но такой же нужный для существования. Ах, если бы не эта болезнь, от которой с каждым днём всё хуже и хуже, то юноша бы давно... Остался в этой тирании. Да, ему не под силу сбежать из дома. В одном отец всегда был прав: ему некуда идти. Кому нужен больной подросток, который к тому же ничего не умеет? Выпусти этого зверька на волю — он сразу же умрёт. От голода ли, от хищника ли, от неосторожности своей ли, но всё равно умрёт. Это неоспоримый факт.       Неожиданно распахнулась дверь. Мать всегда приходит незаметно, словно специально подкрадывается. Смиренная женщина вошла в комнату, окинула её взглядом. А как только увидела сына, что уже поправлял шерстяной жилет на себе, быстро сказала что-то в роде «Подходи к столу, завтрак готов» и удалилась. Ни «Доброе утро, сынок», ни «Как спалось?». Как обычно. Только скрип половиц в коридоре приветствовал его.       Никто не был рад Дзану. Отец весь завтрак молча сверлил своё чадо гневным взглядом. Временами он отвлекался на еду, но Марк не прекращал давить, не выпускал сына из поля зрения. Можно заметить, как при виде юноши мужчина чуть ли не сгибал вилку в руке. Было ощущение, словно вот-вот — и в Дзана полетит хрустальный графин с водой. И подросток это знал.       Есть не хотелось. Дзан отдал бы всё, чтобы отказаться от этих противных отваренных овощей. Тошно становилось лишь от одного вида пищи. Но он ел. Ел, давясь отвратительно солёной цветной капустой, морковью. Действие ощущалось пыткой. Однако если не опустошить тарелку, отец снова начнёт скандалить. Осыплет новой порцией обидных слов, вновь укажет на его никчёмность. Дзан так много раз через это проходил, что знает его "реплики" наизусть. «Неблагодарная тварь! — вскрикнет он. — Вечно тебе нужно вывести меня из себя! Только умеешь, что портить жизнь!». И так далее. Юноша уже и привык к этим припадкам, но где-то внутри разбитый ребёнок всякий раз вздрагивает, когда слышит такие слова. И каждый раз он молчит, вжимаясь в уголок души. Один единственный раз Дзан открыто показал свою обиду, за что дорого поплатился. С тех пор он терпит любые оскорбления, опасаясь того самого злополучного шкафчика рядом с комнатой...       С трудом тарелка овощей и стакан гранатового сока были опустошены, и подросток уже было хотел удалиться в свою комнату. Но ненавистный голос окликнул его.       — Сегодня днём идёшь на обследование, — заговорил Марк своим чёрствым голосом. В словах чувствовалась угроза. — Если не будет ремиссии — сам займусь твоим лечением. Я-то уж точно найду путь к твоему выздоровлению. А теперь собирайся в пансион.       — Да, папа, — спокойно проговорил Дзан и наконец-то ушёл из-под взора отца.       По телу прошла дрожь, а рука чуть сжала край жилета. Ах, только бы врач сказал, что наступила ремиссия. Болезнь давно не отступает, и отца это очень злит. Злит из-за количества денег, которое он тратит на сына. Огромные пачки купюр уходят на лекарства и диету. И с каждым разом семья получает один ответ: «Продолжаем лечение». Марк начинает медленно, но верно терять терпение. «Шестнадцать лет я бегаю за тобой, а результата нет, — как-то раз в порыве гнева сказал он. — И зачем твоя мать взялась за такого калеку? Сразу нужно было отказываться от тебя. Только и делаешь, что портишь жизнь одним своим существованием. Лучше бы сразу мёртвым родился, без всяких своих гемофилий». От этих воспоминаний сердце вдруг больно сжалось, от чего на секунду парень будто бы забыл, как дышать. А глаза чуть видно заслезились.       Щелчок замка, лёгкий скрип стула. Шуршание листьев тетрадей и ткани. Тишина. Дзан сложил руки на столе и опустил голову на них, прикусив губу изнутри от горечи.       — Неужели я для тебя в самом деле ничего не значу? — шёпотом начал он свой монолог. — Ты правда хотел бы, чтобы я родился мёртвым? Чем я заслужил такое отношение к себе? Я же всегда исправно выполнял любые твои просьбы. Я чудесно учусь, стараюсь везде быть лучшим, но каждая моя попытка остаётся незамеченной. Виноват ли я в том, что появился на свет?       Дзан поднял глаза на подвесную полочку, на которой стояла маленькая иконка. Прихоть матери, не больше. Юноша давно потерял всякую веру, но снимать образ не стал, ибо получит по рукам, если хоть пальцем его тронет.       — Может, — он выговаривал слова с трудом, — мне в самом деле нужно было...       Но конец парень выговорить не смог. Ком в горле не давал ему сказать эти страшные слова. Дзан не хотел признавать это. Слишком больно.       — Ты что, заснул там что ли?! — донёсся вдруг мужской крик из-за двери. — Вышел с вещами из комнаты, быстро!       Юноша мгновенно встрепенулся, забыв о своих переживаниях. Нет времени горевать. По крайней мере сейчас. Потянув рюкзак за лямку, он быстро встал со стула и подошёл к двери, отпирая её. За ней уже стоял разъярённый отец.       — На выход, в машину, — прорычал он. Ему явно не понравилось странное поведение Дзана. Он бросил недоверчивый взгляд на уходящую фигуру, словно это был не собственный сын, а совершенно чужой человек.       Сегодня днём решиться судьба юноши. И только слово врача определит, останется ли жизнь Дзана прежней или потерпит не самые приятные изменения...

***

      Дети шумят. Учитель громко вскрикивает в попытках успокоить учеников. Какофония звуков завязывается в цельный пучок и тут же фонтаном выстреливает в голову, растекаясь по мозгу тонкими ручьями. Ощущение, что в голове появилось второе сердце. Пульсация... Перед глазами мерцает белый огонь. Ты видишь свет, и в один миг — тьму. И снова свет, а затем вновь тьма. Свет, тьма, свет, тьма... Словно какой-то отсчёт. Секунда, две, три, пять. Говор с соседней парты уже не слышен. Да и голос молодого преподавателя стал совсем глухим, словно глубоко-глубоко под водой.       Одна, вторая капля. Никто не заметил, как из носа потекла струя крови, что залила своей алой краской тетрадь. Ещё пара мгновений. Ещё совсем чуть-чуть, хотя бы немного насладиться тишиной, которая вдруг поразила Дзана. Ещё пару секунд вкусить сладость внезапного умиротворения, такого нежного и приятного, обволакивающего всё тело с ног до головы. Ещё пару мгновений...       Раздался грохот. Класс замолчал. Вдруг прозвучал высокий женский крик.

***

      — Мамочка, почему ты не говоришь со мной? Что-то случилось? Мамуля, я сделал что-то не так?       Она молчала. Громко стуча ножом о разделочную доску, как бы хотела дать понять мальчику, что не хочет его видеть.       — Мама, прости меня... Я не знаю, чем я тебя расстроил...       Ответа не слышалось. Женщина смахнула овощи в миску и уже клала на резку мясо. Оно было ещё с кровью. Кажется, это было животное, которое отец убил на охоте и принёс домой.       — Мамочка, ты же знаешь, как мне жалко зверушек... Почему ты их режешь?       — Чтобы приготовить из них ужин, — наконец, заговорила она строгим, но таким тонким голоском, что ей никак не шла эта холодность. — Иди в свою комнату.       Маленький мальчик обнял мать. На глазах наворачивались слёзы, но он всеми силами держал их в себе. Нельзя плакать.       — Уходи. Сейчас папа придёт, — заговорила она тише и мягче.       — Хорошо, — ребёнок отпустил женщину и быстро зашагал к выходу из кухни. По щекам уже текли горячие слёзы...       «Фу... Снова мясо с охоты. Хотелось бы выкинуть его в мусорку», — подросток подходит к окровавленной доске, на которой как и всегда лежала часть мяса какой-то новой тушки. Он оглядывает её с отвращением, морща нос.       — Мам? — парень окликнул мать, которой всё нигде не было. — Мама? Ты тут?       Боковым зрением он замечает тень в коридоре. Встрепенувшись, идёт за ней, уже не так громко повторяя одно и то же «Мам?».       Юноша подошёл к своей комнате, в тени которой и спрятался силуэт. «Что с ней такое?» — мысленно думал он, не понимая, что к чему. Тут за спиной раздался щелчок входной двери.       Он вернулся.       Испуганно подросток оглядываться. Да, это был он. Этот статный образ, эти вечно хмурые брови и алые, словно кровь, глаза. Это был отец. И он становился всё ближе и ближе. Шёл к нему целенаправленно, а лицо его менялось и становилось всё злее.       — Папа, я-       Парень не успевает даже своей торопливой речью договорить предложение, как тяжёлая мужская ладонь замахивается и ударяет его по лицу. Из носа хлынула кровь.       — Сукин ты сын, — низким басом закричал отец, хватая сына за воротник школьной рубашки, — на помойке жить хочешь?! Так я тебе сейчас устрою!       Мужчина грубо бросил его на пол. Из рядом стоящего шкафа он достал ремень с массивной упряжкой и сложил его вдвое. Все понимали, что сейчас будет.       — Папа, я всё исправлю и напишу, всё сделаю! — рискнул подросток, держась за кровоточащий нос. Но только он услышал свист сверху, то руками заслонил себя, защищаясь.       Удар был сильный. На руках осталась яркая полоса, которая тут же начала больно печь.       — Все дети нормальные, а ты?! А ты что?! Бездарность! — мужчина начал осыпать парня не только ударами ремнём, но и обидными словами, которые, впрочем, уже стали нормой.       — Я вложил в тебя столько времени, столько денег! А ты всё просрал!       — Па-       — Да ты хоть знаешь, сколько одно занятие в твоей школе стоит?! — тон отца повышался ещё больше. — Знаешь, сколько стоит одно твоё лекарство?! Я дал тебе всё, а ты просто так прожигаешь это! Бестолочь! Неблагодарная ты сволочь!       — Я не-       Вдруг ремень хлестнул мимо рук парня. Тот схватился за измазанное кровью лицо, пряча выступившие от внезапной сильной боли маленькие слёзы.       — Как баба! Нет у тебя будущего, слышишь? Нет! — мужчина не жалел его, не переставая бить по нему. — Если не ты его сам себе разрушишь, то я лично об этом позабочусь! Убью собственными руками!       На мгновение он остановился. Оценочным взглядом он посмотрел на маленькое трясущееся тело. Ни жалости, ни сострадания не возникло у него в голове. Только удовольствие и гордость. «То-то же. Будешь знать», — подумал он и, посильней замахнувшись, нанёс последний, самый мощный удар, за которым последовал чуть слышный писк внизу.

***

      — Что с моим сыном? — раздался низкий спокойный голос. — Кома. У вашего сына была аневризма, которая впоследствии разорвалась и привела к геморрагическому инсульту. Кровоизлияние в череп, проще говоря. — И что с ним будет? — Марк говорил размеренно. Казалось, даже со смешком. — Мы делаем всё, чтобы стабилизировать его состояние, — врач снял перчатки. — Это будет долгая борьба, так как у мальчика гемофилия. Однако я более чем уверен, что мы справимся. — Можете даже не стараться, — как-то невнятно проговорил мужчина, а после того, как его переспросили, четко произнёс: — Уж постарайтесь! — Можете об этом не беспокоится. Но хочу предупредить о том, что юноше потребуется дорогостоящая реабилитация. Иначе никакие усилия наших медиков не помогут Вашему сыну выжить. — Я об этом позабочусь, — Марк улыбнулся. Что-то нехорошее было в этой улыбке…