pluxury

глеб сидел в одной лишь задранной белой футболке, сжимая в кулаке простынь и передергивая плечами. немного постанывая и всхлипывая от боли, прикусив истерзанные пухлые губы стучащими зубами, беловолосый поглядывал на артема, пытаясь сдуть прядь с лица. старший сосредоточенно хмурил брови, прищуривал глаза, стискивая второй рукой запястье голубина, с наливающимися фиолетовым синяками. подведенные карандашом глаза поплыли слезами, черными каплями скатившись по щекам, оттуда капнув на худые коленки. шатохин выводил ровные, даже без эскиза, каллиграфическим почерком буквы, не обращая внимания на поскуливания, срывающиеся с пухлых губ. младший был настолько худой, что при каждом вздохе его кожа будто бы стягивала ребра, аккурат обрамляя хрупкие кости. его немного вело и морозило, озноб пробирал до мурашек, из-за чего тонкие ноги то и дело вздрагивали. — Зря ты так накидался. Тебя трясет как ебучую стиралку, я чуть не проткнул твое легкое иглой. — артем отложил тату-машинку, оценивая свою работу, подкурил сигарету и поднялся со стула напротив кровати, разминая затекшую спину. буквы немного растеклись, контур покрылся небольшими капельками крови, что стекали струйками вдоль живота глеба. блондин аккуратно встал, заправив за уши волосы, подошел к зеркалу, рассматривая творение друга. — Теперь навсегда плакшери. — еле шевеля кровоточащими губами почти прошептал младший. он поправил помявшуюся футболку, развернулся к артему, немного растерянно улыбаясь, погладив сквозь ткань буквы, пропечатанные на коже. — Ну, а теперь твоя очередь поработать, — артем расположился в кресле, вдавливая окурок в пепельницу и расстегивая ремень, — Иди ко мне, лали. *** — Можно я останусь?, — глеб с надеждой поднял заплаканные зеленые глаза на старшего, хлопая ресницами. он водил холодными пальцами по груди шатохина, положив белесую макушку на его плечо. «но сейчас, смотря на это все, я могу с точностью полагать что это его постоянное рвение мне что то доказать: эти просьбы разогнаться под двести по опустевшей встречке ЦКАДа и забраться на мои колени, эта наивная манера встречать в дверях в одной футболке, эти сдерживаемые всхлипы, когда я все равно знаю, что крики прошлой ночи дерут его глотку — было лишь дешевой попыткой на задержаться в моей жизни подольше, чем все эти одноразовые случки в туалетах-номерах-гримерках-чужих спальнях, словно он особенный, словно он — это не случайный секс в аффекте веществ, а что то большее, что то живое, не вымученное. словно он — это все.» — Тебе стоит уйти, я думаю. — но он — это не все, и даже не половина моей вселенной, он — это ничего, пустое и бессмысленное. — Но я… , — слезы обиды подступают к горлу все стремительней, предательский всхлип срывается с пухлых губ. — Давай знаешь… — артем прерывает его сопливые изречения, — Встань на колени и опустись на локти… Да, вот так, — он становится сзади, притягивая за бедра к себе. — Тебе нравится? , — глеб оборачивается, спадающие на лицо пряди блестят в искусственном свету. — Прогни спинку, очаровашка. ***