The Christmas Wish

      Минхо бежал по пустынным улицам, увешанным рождественскими гирляндами и украшениями, и еле сдерживал подступающие горячие слёзы. Бесило всё: и праздничная атмосфера, и смех, раздающийся из-за приоткрытых дверей разнообразных питейных заведений, и радость, спрятанная за неплотно занавешенными окнами квартир и домов. Но больше всего бесили собственная жизнь и муж, который уже сидел поперёк глотки. Они ссорились уже несколько месяцев подряд и у Минхо не осталось сил. Хёнджин впился в него, словно пиявка, вбив в свою голову, что супруга нужно спасать. Только вот Минхо о спасении не просил! Да что там, он даже не заикался о малюсенькой помощи! Но нет, этот благодетель что-то там себе напридумывал и поставил себе цель — изменить их жизни, а по мнению Минхо: просто довести его до белого каления! И Хвана не остановил даже Сочельник! Для старшего это была последняя капля: наговорив Хёнджину кучу гадостей, он схватил свои чёрное пальто и дурацкий красный шарф, подаренный когда-то супругом, и выскочил вон, несмотря на мольбы мужа остаться и поговорить.       Когда дышать стало невозможно, а бок и грудную клетку прострелило адской болью, парень остановился. Он осоловело оглянулся, подмечая, что добрался до окраины их захудалого провинциального городка, и остановился аккурат перед узким пешеходным мостом через небольшую, но довольно глубокую речушку. Зачастую на нём еле расходилось два человека, если шли друг другу навстречу. Но никто в здравом уме не стал бы слоняться здесь накануне Рождества. Все нормальные люди сидели дома, смотрели дурацкие музыкальные программы, готовили дурацкий ужин… они бы с Хёнджином сейчас, например, слушали какую-нибудь дурацкую виниловую пластинку, которые так любил младший. Минхо раздражённо фыркнул, стоило подумать о супруге. Ли поплотнее запахнул тонкое шерстяное пальто, в надежде хоть немного спрятаться от пронизывающего, колючего ветра. Он подошёл к середине моста, опираясь на железные, чуть расшатанные перила, и устремил полный ненависти и бессильной злобы взгляд на бурлящую, ещё не успевшую до конца замёрзнуть реку. Течение кружилось и вихрилось, словно ртутная масса или жидкое стекло, с белёсыми крапинками льдинок. Минхо чуть наклонился вперёд, следя за бурными водами: сосредоточено и угрюмо. Он выглядел как человек, готовый принять самое фатальное решение в своей жизни.       — Не надо, — тихо прошептали рядом.       Минхо резко отпрянул от перил, поворачиваясь на звук. Перед ним стоял, солнечно улыбаясь и светя милыми ямочками, молодой парень чуть пониже его ростом. Он был одет в огромный дутый пуховик с почти до самых глаз натянутой чёрной шапкой, из-под которой выбивались светлые кудрявые лохмы.       — Что не надо? — рявкнул Ли, сверля незнакомца злобным взглядом. — Ты кто, мать твою, такой?! И какого хрена подкрадываешься к людям?!       — То, что ты хочешь сделать. И меня зовут Крис, — с готовностью ответил он, ярко улыбаясь. — А всё знать мне положено. Я же твой ангел-хранитель!       Минхо замер, приоткрывая рот и распахивая глаза. Он на секунду замолчал, а после не сдержал раздражённого хмыканья. Ангел, ага, как же.       — Понятно, — раздражённо бросил он. — Так вот, ангел, лети-ка ты отсюда, пока я не надрал тебе зад! Тебе здесь не рады!       Крис печально улыбнулся, а у Минхо защемило в груди. Он буквально чувствовал тепло, исходящее от этого человека.       — Я знаю, — прозвучал мягкий обволакивающий голос. — Но правда, не стоит… твоя жизнь, на самом деле, не такая уж и плохая…       Ли резко вскинул голову, прожигая собеседника ненавидящим взглядом бездонных чёрных глаз и выплёвывая все желчь и яд, который скопился внутри и струился по венам вместо крови.       — Да что ты знаешь?! Как ты смеешь вообще говорить нечто подобное?! Что ты знаешь о моей жизни?! Ничего ты не знаешь! Ни ты, ни кто-либо ещё! Вы ничего не знаете! Я всю жизнь жил ради кого-то! — заорал парень, перебивая собеседника и не контролируя громкости голоса, надрывая голосовые связки и захлёбываясь в накатившей истерике. — И посмотри на меня! Я ненавижу свою жизнь! Я ненавижу этот сраный, богом забытый город! Я ненавижу свою работу! Я мечтал стать архитектором, проектировать дома, здания, инфраструктуру, стать кем-то! Но я сраный агент по недвижимости в своей сраной конторе, оставшейся мне от папаши, для которого мой брат был главным сокровищем! И ради чего?! Чтобы задыхаться и подыхать здесь?! Да если я брошусь в реку, никто и не заметит! Всем станет только лучше!       Минхо замолчал, опуская плечи и будто становясь меньше. Он тяжело дышал, пытаясь схватить ртом воздух дрожащими губами. Казалось, этот истерический всплеск вытянул из него последние жизненные силы.       Ангел-Крис только печально покачал головой. Он ласково усмехнулся и тихо-тихо заговорил так, что Минхо был не уверен, слышит ли голос в реальности, или это всего лишь шёпот северного ветра:       — Но у тебя есть люди, которые любят тебя, Минхо. Феликс, Хёнджин… твои друзья. Ты не должен думать о том, чтобы лишить себя самого большого дара на Земле. И тем более, разве Хёнджин не уговаривает тебя уехать и попробовать осуществить твою мечту?       На эти слова Ли только раздражённо фыркнул:       — Нашёлся, святоша. — Он недовольно повёл плечами. Парень даже не заметил, что странный незнакомец знает его имя и имена его близких. Настолько он был поглощён разрушающими и убивающими изнутри, мыслями. — И Хёнджин такой же! Да как он не понимает, что мне почти тридцать! Я не могу начать жизнь с чистого листа. Я не могу. Но нет, у него же всё так просто! А Феликс! «Я поддерживаю Джинни, тебе надо попробовать», — передразнил Ли брата. — Конечно, поддерживает! Я ради него отказался от университета, потому что деньги были только на одного! Когда отец сказал, что я не могу уехать, потому что наш золотой мальчик должен получить образование, а я должен помогать ему в семейном деле, — я остался! Я пожертвовал собой! А он, он что сделал? — Минхо выплёскивал весь яд и горечь, облекая их в слова. По щекам текли хрустальные слёзы, застывая на морозном ветру, но он не замечал этого. — Вернулся в это болото! Вместо того чтобы остаться в столице! И открыл книжное кафе, — выплюнул Минхо с отвращением. — Я отдал ему шанс стать кем-то в жизни, а он… Эгоист!       Ли отвернулся, снова вперивая взгляд в жидкое посеребрённое луной стекло.       — А ты не думал, что твой брат просто выбрал свой путь? То, что сделало его счастливым.       Минхо пренебрежительно фыркнул, не отрывая взгляда от воды:       — Свой путь — это слишком большая роскошь для таких, как мы. Я пожертвовал своим будущим ради него. У него и Хёнджина так всё легко: захотел, поехал, поступил. Как будто это так просто. — Он печально покачал головой. — Нет, надо смотреть на мир реально. У меня ничего не получится, даже если я попытаюсь… А Хёнджин… Я же знал, что так будет. Знал, что ему станет скучно здесь и он попытается уехать.       — Минхо, но он же делает это ради тебя. Он хочет уехать только ради тебя! — возразил его ночной собеседник.       — Да откуда тебе знать, ради чего он это делает? — взвился Ли, кидая на Криса недовольный, нахмуренный взгляд. — Ему наскучило здесь. Ему наскучил я, но он, очевидно, боится показаться предателем, поэтому тянет меня за собой. И он совершенно меня не слышит. Я не хочу менять свою жизнь… я просто не могу, — парень замолчал, а через несколько мгновений глубоко вздохнул и произнёс до ужаса безэмоционально и твёрдо: — Лучше бы я не рождался.       Мир вокруг замер. Ни завывания ветра, ни всплесков воды… только давящая на виски тишина и шум собственной крови у Минхо в голове. Даже воздух был больше похож на сироп, в котором тяжело даже повернуться. Парень кинул недоумённый взгляд на Криса, который стоял ровно, словно проглотил палку и смотрел на него нечитаемо и совершенно не мигая.       — Не рождаться, — задумчиво проговорил он, потирая подбородок. — Да, это лучше, чем самоубийство, — сказал сам себе парень и перевёл враз повеселевший взгляд на Минхо. — Знаешь, в Рождество исполняются самые сокровенные желания. И я исполнил твоё. Тебя больше нет.       — Ч-что? — Ли застыл каменным изваянием. Неприятно засосало под ложечкой, а живот скрутило от волнения. — Что за бред?       — Ну почему бред, — странный незнакомец снова лучезарно улыбнулся, светя своими очаровательными ямочками. — У тебя больше нет нелюбимой работы, разочаровывающего тебя брата и достающего Хёнджина. У тебя больше нет твоей, по твоему же мнению, никчёмной жизни! Все твои несчастья позади!       Он на секунду задумался, выуживая что-то из широкого кармана пуховика.       — Вот, тебе пригодится, — Крис сунул какой-то свёрток в руки ошарашенному Минхо.       Да и кто бы на его месте не был, когда откровенно подозрительный тип несёт всякую чушь? Он, недоверчиво хмурясь, заглянул в холщёвый неприметного вида мешочек.       — Что это? — недоумённо пробормотал он, выуживая аккуратные фигурки в виде пуансеттии, сделанные, судя по всему, из обожжённой глины. Красные лепестки были так аккуратны и хрупки, словно цветок был настоящим.       Разглядывая их, Минхо даже забыл о Крисе.       — Кхм, — напомнил о себе он. — Эти поделки сделаны при одном монастыре. Ты можешь дарить их, если желаешь людям счастья.       — Почему ты сказал, что мне это пригодится? — пробормотал Ли, не отрывая взгляда от завораживающих фигурок. Сверкало в них что-то необъяснимо-притягательное, хотя парень был совершенно равнодушен как к символам Рождества, так самому празднику. — Ты сектант?       Искристый смех донёсся до ушей, но будто издалека. Минхо поднял взгляд и оторопел. На мосту стоял он один. И вокруг не души. Только луна и редкие звёзды, застланные тяжёлыми облаками.       «Будет снег», — пронеслось в голове.       Он поправил красный шарф, укутываясь в него ещё сильнее и вспоминая о Хёнджине. Минхо улыбнулся. Что-то внутри горело согревающим тёплым огоньком, стоило подумать о любимом человеке. Что-то, что не давало замёрзнуть сердцу… не давало превратиться в камень при жизни.       — Какой же я идиот, — прошептал Ли, поглаживая красную шерсть. — Надо извиниться перед Джинни. Наговорил чёрт-те что. Господи, ну и кретин же я, — закололо сердце, стоило лишь вспомнить полные слёз и обиды кофейные глаза.       Прижимая к себе странный мешочек с рождественской дребеденью, Минхо поплёлся обратно. Нужно было так много сказать и сделать, но прежде всего напомнить, как бесконечно сильно он любит своего мужа. И, конечно, рассказать о странной встрече с каким-то городским сумасшедшим.       Смущало его только одно: с этого моста деться было совершенно некуда.

***

      Минхо шёл по ярко освещённым улицам города, пряча покрасневший нос в шарфе. Похолодало слишком резко и парень думал только как добраться до дома и засесть с Хёнджином на их яркой жёлтой кухне. Но внезапно пришла мысль: нужно навестить брата, возможно, выпить с ним кофе в его кафе и заодно уточнить, во сколько он придёт к ним. Минхо улыбнулся, ощущая внезапный прилив нежности. Он так любил Хёнджина и Феликса, что у него разрывалось сердце. На улицах горели фонари, а в окнах разноцветные гирлянды, что делало атмосферу просто волшебной. Минхо шёл вприпрыжку, практически бежал, дабы побыстрее добраться до ласкающего тепла кофейни брата. Через несколько улиц он выдохнул. Впереди маячило знакомое, приветливое заведение. Но стоило подойти ближе, как Минхо замер, распахивая глаза. Сердце замерло и со свистом рухнуло вниз. На вывеске, украшенной рождественскими огоньками, витиевато красовалось «The human inside me». Но вот только кафе Феликса называлось вовсе не так. Минхо зажмурил глаза, надеясь, что просто разучился читать или буквы перед его глазами расплылись и ему всё почудилось. Но стоило взглянуть на название вновь, как сердце больно застучало о рёбра. «The human inside me». Никакого тебе «Little Cat Feet».       — Минхо, я не буду называть так своё кафе! Ну какие «Кошачьи лапки»?! — причитал Феликс, энергично размахивая руками и чуть не проливая мятный чай на их новенький оранжевый диван.       Хёнджин, сидящий в кресле напротив, ухахатывался уже минут двадцать. Любовь всей его жизни пыталась убедить брата назвать его книжное кафе, почти готовое к открытию — «Маленькие кошачьи лапки». Феликс держал оборону, не собираясь отступаться от прекрасного и печального «The human inside me», навеянного Диснеем и «Красавицей и Чудовищем», разумеется.       — Прекрасное название для твоего кафе! Что вообще может быть милее кошачьих лапок?! — не уступал старший, потягивая кофе и хитро улыбаясь.       — Никто, никто не придёт ко мне! Минхо, ты доведёшь моё кафе до банкротства, а я ещё не открылся! — прохныкал юноша, оборачиваясь к Хёнджину, будто ища поддержки.       Джинни светло улыбнулся, продолжая добродушно посмеиваться:       — Да ладно тебе, Ликси, — хихикнул Хван. — Название и правда классное! И милое. Мне кажется, для книжного кафе в самый раз. Я могу нарисовать тебе картины на стены с изображением котиков… ну, или просто кошачьих лапок. Хочешь?       Феликс сначала задумался, словно что-то прикидывая. А после широко улыбнулся, да так, что глаза превратились в очаровательные щёлочки. Он повернулся к Минхо и со вздохом проговорил:       — Только ради тебя, Хо. Если бы у меня не было брата, то никаких лапок!       Старший на это лишь беззлобно закатил глаза.       Воспоминания острой иглой ввинтились в затылок, заставляя Минхо поморщиться от боли. Нет, этого точно не могло быть! Может, Феликс решил переименовать своё заведение и не сказал ему? Парень потряс головой, отгоняя дурные мысли и тошноту. Однако это было ещё более невозможно, чем то, что сказал тот странный парень на мосту. Может… его и правда больше нет. Но не успел он обругать себя за этот несуразный бред, как дверь кафе распахнулась и на его пороге возник его брат. Минхо замер, таращась на него во все глаза. Феликс был такой же, как обычно: с его маленьким лицом, россыпью ярких веснушек, которые не сходили даже зимой, и сияющими, живыми глазами. Он встряхнул головой, отчего его светлые локоны рассыпались по плечам, гипнотизируя старшего. У Ликса никогда не было таких длинных волос.       — Здравствуйте, — своим удивительно глубоким голосом проговорил он. — Я увидел, как Вы здесь стоите. Мы скоро закрываемся, но если Вы хотите выпить чашечку кофе, то я могу Вам приготовить.       Феликс улыбнулся, а у Минхо защипало глаза. Он очень надеялся, что от холодного ветра. Но… Феликс его не узнавал.       — Эм… буду Вам благодарен, — хрипло проговорил Хо, едва не срываясь на позорные всхлипы.       Ком ужаса и чего-то до боли обидного встал поперёк горла. Он хотел кинуться к брату, встряхнуть за плечи и узнать, какого чёрта тот так ведёт себя. Но что-то внутри шептало, что занятие это совершенно ни к чему хорошему не ведущее. Поэтому старший, пересиливая себя, двинулся вглубь приветливого помещения. Каждый шаг давался с трудом, словно он шагал по раскалённым иглам, и это-то в конце декабря.        Внутри было тепло и очень ярко. Минхо зажмурился от света, резанувшего глаза. Он занял место на высоком коричневом стуле перед стойкой и огляделся. Всё было практически так же, как и в «Лапках»: маленькие круглые столики, сделанные из светлого дерева с приставленными к ним разноцветными стульями, а в глубине помещения — синие диваны и книжные шкафы, придвинутые к бежевым стенам. На стенах висели разноцветные бантики-гирлянды, наклейки с Сантой и эльфами и рождественские еловые венки с красными, пышными бантами. Минхо сглотнул. Картины с кошачьими мордочками и лапками исчезли со стен. Вместо них висели изображения мрачного тёмного леса, замка, мечущегося в оковах зверя, одинокой розы с полностью опавшими лепестками… он, без сомнения, узнавал стиль художника. Это определённо был его Джинни. Но какой же безысходностью веяло от его работ! У парня болезненно сжалось сердце, а к горлу снова подскочил болезненный ком.       — Какой кофе желаете? — сквозь толщу гудящих мыслей услышал Минхо.       Он встрепенулся, переводя отчаянный взгляд на брата… на брата, который смотрел доброжелательно, вежливо, но… как на незнакомца.       — Эспрессо, — выдавал из себя старший, стараясь улыбнуться.       Однако казалось, что его рот просто перекосила жуткая болезненная гримаса.       — Любите горечь? — весело спросил Ликс, отворачиваясь к кофемашине.       Минхо болезненно усмехнулся. Знал бы его собеседник, как ломало кости и перемалывало внутренние органы. Боль казалось самой что ни на есть настоящей, физической. И только огромным усилием воли Ли не выл, обливаясь кровавыми слезами, как и его сердце.       — Что-то типа того, — надтреснуто пробормотал он, наблюдая из-под чуть опущенных ресниц, как Феликс готовил кофе.       Он видел это тысячу раз, но никогда это простое действие не вызывало такое отвратительное, мёртвое чувство безнадёжности.       — Я Вас никогда не видел. Вы здесь проездом? Не заблудились? Надеюсь, Вам есть куда идти? — щебетал младший, бросая из-за плеча взгляды на странного хмурого посетителя.       Однако, на удивление, он совершенно не испытывал страха или неловкости, что так часто случается при общении с незнакомыми людьми. Казалось, что они были знакомы всю жизнь.       — Я, кхм, — Минхо неловко прокашлялся, пряча улыбку. Феликс, как всегда, был маленькой солнечной трещёткой, — я здесь проездом.       Он метнул быстрый взгляд на маленькую сумку, которая теперь лежала на его коленях. Старший совершенно забыл про неё, словно она не весила ни грамма, что, в общем-то, было недалеко от истины.       — Я… представляю благотворительную организацию «Дарите свет», которая помогает …бездомным животным, — ложь лилась стройным рядом, спонтанно всплывая в голове. Парень вовремя вспомнил про организацию, который не так давно донатил деньги на несчастных котов. У Минхо язык всегда был подвешен, но старший всё равно безумно удивлялся себе. — Я хочу подарить Вам это, — выудив маленькую фигурку в виде пуансеттии, Ли поставил её на блестящую поверхность стойки. — Это бесплатно. Просто напоминание, что всем живым существам нужно немножко тепла… и любви.       Парень быстро заморгал, прогоняя горькие слёзы по своей упущенной жизни и делая судорожный вдох. Лёгкие жгло от скопившейся в груди невыплаканной боли.       — Вау, — Феликс аккуратно поставил чашку с ароматным напитком перед своим посетителем и осторожно подхватил хрупкую вещицу. — Как красиво и филигранно сделано! Спасибо большое. Поставлю туда, — младший кивнул в сторону, на подвесную полку, аккурат под изображением розы.       Они замолчали, комфортная тишина витала в помещении, пока Минхо не выдохнул и не решился задать один ужасно мучающий его вопрос:       — Название наталкивает меня на мысль, что Вы большой поклонник «Красавицы и Чудовища»?       Феликс хихикнул, отставляя фигурку чуть в сторону, и кивнул.       — Да, но скорее Чудовища. Знаете, эта концепция внешнего и внутреннего очень мне близка. Как часто внешность бывает обманчива и как тяжело разглядеть то, что скрыто у человека внутри, за фасадом того, что мы видим.       Минхо понятливо покачал головой. Его брат всегда задавался этим философским вопросом. Будучи невероятно красивым, всегда считал себя уродливым внутри. Что было совершенно не так. Феликс был самым милым, добрым, чутким и понимающим человеком. Он скорее умер бы сам, но отдал последнее совершенно незнакомому человеку, если бы стоял такой выбор.       — Картины на стенах… они пропитаны одиночеством. Почему… почему в них ни искорки надежды? — сердце замерло и тут же рухнуло вниз, стоило увидеть изменившийся взгляд брата. Он стал по-настоящему печальным.       — Эти работы нарисовал мой лучший друг, — начал тихо младший. — Он потрясающий художник и человек, поверьте мне. Но… все его работы, знаете, они такие. Будто чего-то не хватает, будто что-то, кто-то, гложет его… он говорит, что этот кто-то сидит в его голове и приходит по ночам. Мой друг называет его своей мрачной музой. — Парень немного болезненно усмехнулся, поднимая на посетителя чуть влажные глаза. Ликс не планировал откровенничать с этим незнакомцем, но ничего не мог с собой поделать. — Не подумайте, он нормальный! Просто очень впечатлительный. Я думаю, это его альтер-это. Впрочем, оно иногда бывает милым. Он предлагал назвать это кафе «Кошачьи лапки», можете представить? И друг сказал, что это название просто всплыло в его голове.       Минхо до крови прикусил губу и чуть было не сорвался на позорные всхлипы. Затягивающийся жгут в груди перекручивал все внутренности и больно давил на рёбра, как и хомут, оплетающий шею и лишающий кислорода. Старший задыхался.       — У Хёнджина что-то случилось? — он не успел остановить неуместный вопрос, а любимое имя обожгло губы, словно кто-то приложил его лицом горячей кочерге.       — Вы знаете Джинни? — Феликс в недоумении выгнул бровь, впрочем, тут же ярко улыбаясь. — Хотя Джинни знают все и в соседних городах. Всё же он довольно популярный местный художник. Нет, — он встряхнул шелковистыми локонами, — у них с Бинни всё хорошо. Просто у каждого творческого человека есть своя тёмная сторона.       Минхо замер на вдохе. Вот и всё. В этой реальности у Хёнджина есть другой. Значит, здесь у Со Чанбина всё же получилось. Он нервно усмехнулся, двигая ладонью по затылку в отчаянном жесте, и совершенно не обращая внимания на недоумённый взгляд Феликса. Да и какое ему было дело до чьего-то взгляда? Его сердце разорвало на миллион ошмётков, сотканных из боли, и он хотел одного — разодрать руками грудную клетку и вырвать его с корнями. Замутило. Хотелось выблевать разочарование и привкус разбитых надежд. А ещё Минхо молил и Бога, и Дьявола, чтобы это был просто дурной сон. Чтобы он мог проснуться в своей кровати рядом с любимым человеком и забыть всё это. Старший встал, пошатываясь, словно алкоголик. Парень опрокинул в себя подстывший кофе и нетвёрдой походкой двинулся к выходу. Впереди всё расплывалось из-за подступивших слёз. Открыв дверь, он обернулся и обессиленно прохрипел:       — Феликс, я хочу сказать одну вещь. Запомни, пожалуйста: ты прекрасен как снаружи, так и внутри. Ты тот, кто дарит свет этому миру и людям вокруг. Только ради одного тебя эта планета должна была бы существовать. Помни об этом. И помни, что есть люди, которые тебя любят и всегда будут любить. В этом мире и во всех других, — голос сломался, а из горла вырвался жалобный всхлип.       Парень тенью выскользнул в декабрьскую тьму, оставляя брата одного: совершенно дезориентированного и потрясённого. Он приоткрыл было рот, но быстро захлопнул, стоило переливу дверных колокольчиков раствориться в холодном воздухе, залетевшем в улицы.       Как он мог знать его? Его имя? Ведь бейджика на Феликсе не было.

***

      Минхо еле передвигал ногами, тащась к их дому… хотя, наверняка, уже не их. Он болезненно ухмыльнулся, пока по щекам струились обжигающие слёзы. Мир погас. Ни фонари, ни чёртовы огоньки гирлянд не имели значения. Переливы и перезвон колоколов и дверных колокольчиков, смех за дверьми домов и баров — не было ничего. Только чёрная, сдавливающая пространство в своих безжалостных тисках пустота. И внутри абсолютный штиль и выжженная земля.       Там, в его мире, Чанбин тоже ухаживал за Хёнджином, но Минхо не отступил. Когда он в первый раз увидел Хвана, ещё учащегося в школе, то понял: этот человек — его судьба. Ли и сам был школьником, всего на пару лет старше. Но точно знал, что никакому Чанбину своего человека не отдаст. Встречаться они начали далеко не сразу, но Минхо никогда не забудет смущённый румянец на щеках младшего, когда он в первый раз назвал Хвана самым красивым человеком, из всех виденных им ранее.       — Я помню, как первый раз увидел тебя в коридоре школы, — сказал Минхо, когда они с Хёнджином возвращались с внеклассных театральных занятий. — Ты тогда бежал в художественный класс с мольбертом и зелёной краской на щеке, — Ли засмеялся, глядя, как пунцовеют чужие щёки.       — Ты, наверно, подумал, что я фрик, — смущённо пробормотал Хёнджин, заправляя за ухо выбившуюся чёрную прядь.       — Я подумал, что краси́вее тебя не видел никого в жизни, — твёрдо произнёс Минхо, глядя донельзя серьёзно и подхватывая запнувшегося Хвана.       — Не говори таких слов, — прошептал младший, пряча повлажневшие глаза за слегка отросшей чёлкой.       — Буду, — уверенно произнёс Ли, перехватывая чужую мягкую ладонь и переплетая их пальцы.       Он провёл большим по нежной коже, чувствуя чужую дрожь и с удовольствием слыша судорожный вздох. Минхо не соврал. Каждый день своей жизни он напоминал Джинни о том, какой он неземной.       Минхо разбито усмехнулся. Да уж. Напоминать-то он напоминал, но это не мешало изводить Хёнджина собственными комплексами и неуверенностью. Этим удушающим страхом будущего. Возможно… возможно, сейчас ему лучше? Может, Чанбин действительно более подходящий партнёр для него? Может, сейчас он по-настоящему счастлив? Минхо замотал головой, отгоняя эти болезненные, разбивающие душу и сердце на острые осколки мысли. Его губы и подбородок дрожали от подступающей истерической паники. Ему просто нужно было увидеть Хёнджина, заглянуть в родные глаза и понять, что он его помнит. Но все его надежды и чаяния разбились вдребезги, словно хрупкая ваза династии Мин, стоило Хвану открыть дверь, после нескольких протяжных трелей дверного звонка. Перед Ли стоял Хёнджин. Его и не его одновременно. У этого Джинни были светлые волосы, почти как у Феликса, убранные чёрной банданой. Всё то же идеальное лицо с чуть вытянутыми миндалевидными глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами, прямой острый нос и пухлые, словно первородный грех, губы. Его линия челюсти заставляла резаться о себя взглядом, тогда как нежная, слегка розоватая кожа щёк манила, просила нежных прикосновений. А любимая родинка… Минхо тяжело сглотнул. Ему стоило немалых усилий не дёрнуться вперёд и не сжать чужое стройное тело в своих медвежьих объятиях. Ореховые глаза младшего искрились внутренним светом и смотрели до отвратительного вежливо, без примеси каких-либо чувств. Так смотрят только на незнакомцев.       — Добрый вечер, — мягко поприветствовал его Хван. — Вы что-то хотели?       Минхо несколько раз удивлённо моргнул отмирая. Внутри всё молчало. Было лишь ощущения тупого падения в бесконечную пропасть. И сковывающий глотку ужас.       — Я… — прохрипел Ли, шмыгая носом. — Я представитель фонда помощи животным «Дарите свет». В преддверии Рождества мы раздаём фигурки, чтобы вы не забывали про братьев наших меньших, — не слушающимися, дрожащими пальцами он открыл сумку и достал красную фигурку.       — О боже! — Хёнджин всплеснул руками. — Вы же продрогли до костей! Это благое дело, но нельзя же так не ценить себя! Ни шапки, ни перчаток, пальто нараспашку. Пойдёмте, напою Вас чаем! — пробурчал младший, втаскивая незнакомца в тёплую прихожую. — Как Вас зовут?       — Минхо, — прошептал Ли, не в силах остановить слёзы, скопившиеся в уголках глаз.       Вот он его Джинни. Бесконечно добрый к каждому незнакомцу, бескорыстный, с открытой душой и сердцем. Ласковый, нежный, слишком хороший для этого чёртового мира.       — А я Хёнджин, — парень тепло улыбнулся. — Вы же не имеете ничего против чёрного чая с имбирём? Вам сейчас самое то.       Минхо кивнул не в силах говорить. Иначе бы просто разрыдался от переполняющего чувства любви и нескончаемой боли.       — Отлично. Вон там гостиная, располагайтесь. — Хёнджин кивнул в направлении нужной комнаты, забирая из рук нежданного гостя пальто с шарфом и милую фигурку пуансеттии.       Минхо прошаркал в уютную, залитую тёплым светом комнату. На окнах висела переливающаяся гирлянда, а в углу — искусственная ель, украшенная золотыми бантиками и маленькими шарами. Старший улыбнулся. Хёнджин и в этой реальности был поборником искусственных деревьев, дабы не губить живые в угоду традициям. Его маленький котёнок. Внутри снова что-то оборвалось. Взгляд наткнулся на синий диван. Не оранжевый, как у них. Стоило только умоститься на самый краешек, как мышцы расслабились, словно желе. Сил не осталось. Минхо сгорбился, зарываясь пальцами в растрёпанные каштановые волосы.       — Вот, — раздался мягкий голос Хёнджина, а после тот чистый звук, когда чашка соприкасается со стеклом кофейного столика. — Вам плохо?       От этого участливого голоса хотелось выть.       — Нет, — Минхо поднял голову и постарался улыбнуться. — Вы слишком добры.       Хёнджин звонко рассмеялся, закидывая голову назад. А у старшего почти остановилось сердце и дурацкие мурашки побежали вдоль позвоночника.       — И это говорит тот, кто ходит в такой холод, призывая быть добрее к животным, — голос Хвана искрился серебром и искренностью. — Это Вы слишком добры. Я слышал про Ваш фонд. Это здорово, что Вы напоминаете нам о простых, но важных вещах.       Минхо спрятал тихий выдох в кружке с ароматным чаем. Слава богу и в этой реальности этот фонд существовал. Он украдкой огляделся, натыкаясь на развешанные картины. Неясные, печальные образы. Именно так выглядело одиночество. Живот скрутило с новой силой, а внутри жирной змеёй заворочалась тревога.       — Это Ваши картины? — спросил он, кивая на украшенные стены.       — Да, — Хёнджин смущённо кивнул, очаровательно розовея щеками.       — Очень красиво, — Минхо не сдержал восхищённого вздоха.       И это было правдой. Да, от картин веяло невысказанной тоской, безнадёжностью… но это не отменяло мастерства и души, которая жила в них.       — Но почему они такие… от них веет чем-то несчастным.       Хёнджин задумался, отворачиваясь и вглядываясь в темноту за окном. Он вздохнул и тихонько произнёс:       — Мой друг считает, что это моё альтер-эго. В противовес моему характеру. Но я, — он сглотнул и начал нервно теребить полы серого свитера с причудливым орнаментом, — я иногда думаю, что просто не нашёл чего-то в своей жизни. Знаете, будто часть меня… так и осталась где-то там, во тьме. Глупо, да?       — Твои работы изменились, — произнёс Минхо, стоя за спиной младшего и разглядывая солнечный луг, изобилующий всевозможными цветами и красками. — Больше света и какого-то тепла, что ли.       Хёнджин обернулся, радостно улыбаясь. Его глаза превратились в очаровательные полумесяцы, и Ли буквально задыхался от любви, глядя на него.       — Меня даже не тянет к тёмным цветам, — признался младший. — Хочется выразить всю радость, которая есть у меня внутри. Возможно, я просто нашёл любовь всей своей жизни?       Он очаровательно подмигнул замёршему и стремительно краснеющему парню. Минхо отмер, громко выдыхая.       — Я люблю тебя, Джинни. — Он подался вперёд, целуя чужие высокие скулы, спускаясь мокрой дорожкой к подбородку и лебединой шее, а после прикусывая голое плечо и поправляя вечно сползающую домашнюю футболку.       Не успел старший выпалить такое неуместное, но такое честное признание в любви, как хлопнула входная дверь и раздался громкий, до боли раздражающий голос:       — Джинни, детка, я дома. Я всё узнал, машина за вещами приедет через два дня! — крикнул Чанбин.       Минхо скрипнул зубами, с силой сжимая челюсти. Детка? Но, бросив взгляд на Хвана, снова умер. Кажется, в сотый раз за сегодня. Хёнджин расплылся в ласковой, влюблённой улыбке. Точно так же он реагировал и на него, Минхо. В их жизни.       — О, у нас гости? — Чанбин вошёл в комнату, потирая замёрзшие руки и ловя в свои объятия младшего. Тот был словно ласковый, маленький котёнок.       Однако наличие постороннего человека, очевидно, заставило их быть более сдержанными. И Минхо правда был благодарен. Он бы этого точно не пережил. Его бы просто разорвало от ужаса и бесконечной боли. Хотя и сейчас было не так чтобы сильно лучше.       — Да, — кивнул Хван, поворачиваясь к Ли. — Это Минхо. Он представитель фонда «Дарите свет». Помнишь, мы перечисляли им деньги. — Со кивнул, внимательно рассматривая гостя. — Они дарят вот такие фигурки, чтобы люди не забывали о животных, — Хван указал на столик, где стояла фигурка красного цветка. — Правда, здорово?       — Ага, — без энтузиазма отозвался Чанбин.       Вязкая тишина наполнила помещение. Минхо неловко прокашлялся, снова прячась за стаканом со слегка подостывшим чаем. Тем не менее он с удовольствием сделал глоток, позволяя жидкости растекаться приятным теплом внутри.       — Простите, — неловко начал он. — Я слышал о машине для вещей… вы переезжаете? Это не моё дело и, если это слишком личный вопрос, прошу меня простить.       Внезапно Чанбин смущённо улыбнулся, опускаясь в кресло напротив и притягивая к себе Хёнджина, заставляя того примоститься на подлокотнике и довольно захихикать.       — Оу, — пробормотал он, обхватывая тонкую талию своего парня. — Это идея Джинни. Знаете, есть люди, которые заставляют нас выбирать себя, делать что-то, что мы хотим, но боимся. Моя путеводная звезда. — Со ласково улыбнулся, поворачиваясь к Хвану и смотря на него влюблённым обволакивающим взглядом.       Хёнджин закрыл пылающее лицо руками, мило бормоча что-то нечленораздельное. Минхо подавил гневный вопль, прикладывая руку к груди и чуть растирая. Хотелось рыдать, стенать, кричать и крушить всё подряд. Хотелось умолять остановиться. Но он только сжал губы в тонкую линию, глотая разрывающие сердце рыдания.       — Он убедил меня попробовать осуществить мою мечту. Но я совсем не уверен, если честно, — продолжал Чанбин, не обращая внимание на сгорбившегося под тяжестью сковавшего ужаса, Минхо. — Я ведь совсем…       — Ты талантливый! — пылко перебил старшего Хёнджин. — Самый талантливый и самый лучший, Бинни! Ты просто сам не знаешь насколько! Но я знаю! И сделаю всё, чтобы весь мир узнал! Потому что ты моя любовь! Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив!       — Мой котёнок, — прошептал Со, чуть приподнимаясь и чмокая младшего в нос.       Хёнджин счастливо захихикал, совершенно не обращая внимания на окружающий мир. Такой уж он был: отдавал себя без остатка тому, кого любил.       Минхо прикрыл глаза. Его руки плетьми повисли вдоль туловища. Эта сцена была не для посторонних глаз. Не для него. Он задрожал. Во рту стало липко и неприятно от невозможности сглотнуть скопившуюся слюну: тело оцепенело и отказывалось функционировать. Вот и всё. Минхо поднялся на неслушающиеся ноги. Колени подгибались, и он был в секунде от того, чтобы рухнуть на устланный пушистым ковром пол и выблевать весь чёрный ужас, скопившийся в груди и давящий могильной плитой на рёбра.       — У вас обязательно всё получится, — прохрипел он бесцветным, убитым голосом. Парни напротив синхронно вскинули брови, не понимая, что происходит. Но Минхо этого не видел. Взгляд застилала беспросветная, солёная пелена. — Если Хёнджин говорит, что вы талантливы, значит, так оно и есть. Спасибо, Хёнджин, ты удивительный. Не каждый пустит незнакомого человека в дом отогреться. Ты… ты самый лучший человек в этом мире. И я…       Минхо не договорил. Он зарыдал так громко и надрывно, что Хёнджин попятился назад, прячась за Чанбина и распахивая в ужасе глаза. Со был готов ко всему, даже применить силу к невменяемому гостю, но этого не потребовалось. Минхо, путаясь в ногах, кинулся к выходу, сшибая по пути все возможные углы.

***

      Минхо никогда не бегал так быстро. Оказавшись на мосту, он ухватился за холодные перила, практически выкашливая горящие лёгкие. Его рвало пустотой и он не мог вымолвить и слова.       — Верни меня обратно, — прохрипел он в холодную тьму, давясь слезами. — Верни меня к Хёнджину и Феликсу! Верни мне мою жизнь!       Ответом была звенящая тишина. Проходили минуты, но Крис не появлялся. Минхо крутился на месте, пытаясь разглядеть что-то во мраке ночи, но не мог. Он жалобно всхлипнул, опускаясь на колени и хватаясь за решётки моста. Парень зарыдал, обхватывая себя руками и качаясь, как маленький ребёнок. Внутри него была только непроглядная безысходность. Минхо обмяк, словно тряпичная кукла. В нём было так много всего и в то же время так мало. Казалось, он умирал.       — Пожалуйста, — прошептал он одними губами. — Пожалуйста.       — Зачем? — над ним раздался спокойный голос, заставивший тут же встрепенуться. — Зачем, Минхо?       Напротив него стоял Крис. Он смотрел бесстрастно, но всё же что-то доброе светилось в его глазах. Юноша спрятал руки в карманы куртки и, казалось, замер в ожидании ответа.       — Там моя жизнь, — пробормотал Ли не в силах подняться. — Там люди, которых я люблю и которые любят меня. Пожалуйста.       — Но они счастливы, Минхо, — пожал плечами Кристофер. — Да, в их жизнях чего-то не хватает, но тем не менее. Они действительно счастливы. Мир не перестал существовать без тебя.       Минхо снова заплакал. Слова резанули острой бритвой прямо по израненному сердцу. Пожалуй, ему в первый раз было не стыдно за проявление слабости перед чужим человеком.       — Но это неправильно. Это моя жизнь. Ты не можешь лишить меня её, — глотая окончания провыл парень. Он хотел вскочить, схватить этого недоангела за грудки и сильно-сильно встряхнуть. Но не смог даже пошевелить пальцем. Внутреннее опустошение было настолько велико, что Минхо действительно понял — его больше нет.       — Ты сам этого хотел. Вспомни, — услужливо заметил Крис.       Но Ли лишь беспомощно замотал головой, как китайский болванчик.       — Не хотел. Я на самом деле этого не хотел. Ради бога, пожалуйста, пойми, — бормотал Хо словно в горячке. Он думал лишь об одном: как вернуться к своим любимым?       — Я понимаю, — по-доброму усмехнулся парень. — Я хотел, чтобы и ты понял. Закрой глаза и слушай.       — Ч-что? — не понял Минхо, вглядываясь в чужие глаза своими — воспалёнными и красными. Казалось, глаза Криса светились золотом.       — Закрой глаза и слушай, — с нажимом повторил он.       Минхо был не в силах сопротивляться. Он прикрыл припухшие веки и весь обратился вслух. Ли почувствовал, как что-то холодное коснулось его носа и щёк. Ещё и ещё. Маленькие, мокрые прикосновения. Вдали зазвенели переливы церковных колоколов, приглашающих всех желающих в свою обитель на вечернюю службу. Минхо открыл глаза. Вокруг падал снег. Он был настолько сильный, что всё расплывалось перед его взором. Даже перил моста не было видно. Крис снова исчез.       Минхо резво вскочил на подрагивающие ноги. Он снова кинулся в сторону дома, который раз за сегодня. Кажется, он побил все возможные рекорды, но было совершенно плевать. Как было плевать и на боль в груди, жжение в лёгких и желания организма вывернуть желудок наизнанку. Ноги болели, но Хо не обращал на это никакого внимания. У него открылось второе дыхание, и словно что-то сверхъестественное подталкивало его вперёд.       Пробегая по улице, где находилось кафе брата, Минхо увидел его тонкую фигуру впереди.       — Феликс! — закричал старший, заставляя брата замереть.       Ликс обернулся, хмуря брови. Он еле успел выставить перед собой руки, чтобы немного смягчить летящее на него тело.       — Минхо, — сдавленно прошептал он, хватаясь за чужие плечи, чтобы не упасть под таким напором. — Что случилось?       Но старший не мог ничего сказать. Он только обнимал брата и шептал что-то нечленораздельное.       — Феликс, Феликс, это ты, — наконец пробормотал он.       — Конечно, я, кто же ещё, — недовольно проворчал младший отстраняясь. — Хо, ты напился? Кто-то умер? Умирает? Да что случилось?! Ты пугаешь меня!       Но Ли-старший отрицательно помотал головой, улыбаясь так широко, что казалось, порвутся уголки губ. Словно сумасшедший.       — Нет. Я просто люблю тебя.       Брови Феликса взметнулись вверх.       — И я люблю тебя, Хо. Однако это очень неожиданное признание. Точно всё хорошо?       Минхо кивнул. Он, наконец, выпустил брата из объятий. Но всё ещё улыбался, глядя на родное, веснушчатое лицо.       — Да, — кивнул он. — Просто хотел, чтобы ты знал. Ты же придёшь к нам?       — Конечно, — Ликс в ответ мило сморщил маленький нос. — Сейчас схожу домой переодеться и приду.       Минхо хлопнул брата по плечу и поспешил дальше. Его сердце сжималось от волнения. И хоть старший был атеистом, неистово молился, чтобы Хёнджин помнил его.

***

      Он ворвался в дом словно маленький ураган, принося с собой холодный воздух с улицы и снежинки, которые тут же таяли, не долетая даже до дверного коврика, растворяясь в тепле его родного жилища.       — Джинни, Джинни, — закричал Минхо, скидывая промокшие ботинки и кидаясь вглубь дома. — Джинни, ты где?!       — Хо? Что слу… — младший выглянул из кухни, смотря на своего мужа недоумённо и немного насторожено.       Минхо громко выдохнул. Это был его Хёнджин: с чёрными, как смоль, волосами, собранными в милый хвостик на макушке, и кольцом, поблескивающим на безымянном пальце. Его.       — Прости, прости, прости меня, — шептал Ли, притягивая парня в свои жаркие объятия и покрывая всё лицо маленькими поцелуями-бабочками: щёки, нос, веки, губы, подбородок… он не пропустил ни сантиметра нежной кожи.       Хёнджин хихикнул, чуть отстраняясь:       — Я тоже люблю тебя, Хо, но может, объяснишь?       Старший кивнул, утягивая парня в сторону гостиной.       — Погоди, погоди, — запротестовал Хван, упираясь пятками в пол. — Мне надо выключить духовку, иначе твоего брата мы будем кормить не запечённой курицей, а углём!       Минхо закатил глаза, нехотя отпуская мужа. Он прошёл в гостиную и облегчённо выдохнул: их оранжевый диван был на месте. Падая на его мягкую поверхность, старший откинулся на спинку, прикрывая глаза. Волна облегчения прокатилась по венам, делая тело лёгким и слабым. Он почувствовал, как прогнулся краешек. Хёнджин сел рядом. Ли снова обнял его и поцеловал: нежно, чувственно, вкладывая всю бурю эмоций, которая клубилась внутри. Хёнджин зарылся пальцами в чужие влажные волосы, чуть массирую кожу. Минхо хрипло простонал, отстраняясь. Он был готов накинуться на него и сожрать целиком, во всех смыслах. Но сначала им надо было поговорить.       — Прости меня, Джинни, — начал он, отстраняясь и перехватывая чужие ладони, чтобы оставить по поцелую на костяшках. — Я наговорил тебе столько дерьма. Но я так не думаю. Я люблю тебя бесконечно сильно и больше всего на свете боюсь тебя потерять. Прости меня, дурака.       Хёнджин солнечно улыбнулся, приподнимая его голову и прижимаясь своим лбом к чужому. Он нежно прошептал:       — Я тоже люблю тебя, Минхо. И не обижаюсь. Я просто хочу, чтобы мы были счастливы. Не только я, но и ты. И я знаю, что ты любишь меня, но также я знаю, что ты несчастлив. По крайней мере, не полностью. Я знаю, как ты ненавидишь свою работу. Именно поэтому я прошу тебя подумать над моим предложением. Если ты действительно не хочешь, то мы останемся здесь. Но если ты просто боишься… позволь помочь тебе, Хо.       Минхо судорожно вздохнул, чуть отсаживаясь. Ему нужно было немного больше пространства, чтобы собраться с мыслями и поговорить с Хваном откровенно, срывая маски и обнажая страхи.       — Я не умею просить и принимать помощь, — начал торопливо старший. — Отец всю жизнь твердил, что я должен жертвовать собой, своими интересами, своими мечтами ради брата. Я просто должен был делать всё, чтобы ему было хорошо. Не думай, я не виню Феликса, он замечательный, и он не знает всего этого, — быстро пояснил старший. — Просто меня так учили. Я должен зарабатывать, быть стабильным и не мечтать о глупостях. Я просто по-другому не умею, Джинни. Мне сложно довериться кому-то в этом плане, хотя тебе я бы доверил собственную жизнь, — Минхо тараторил, проглатывая слова, словно боялся снова замолчать, спасовать. — Я не верю, что для меня возможна другая жизнь, понимаешь? Та жизнь, где я смогу заниматься тем, что люблю. Ведь взрослые люди не думают об этом, они не мечтают, — он криво усмехнулся, качая головой. — Мне почти тридцать, кому я буду нужен? Я окончу универ в тридцать пять, а что потом? Я… не могу, Джинни. Мне страшно. У меня ничего не получится, а ты просто разочаруешься в таком неудачнике, как я.       Хёнджин молчал, позволяя Минхо обнажать свою душу. Хоть они были женаты немногим больше года, но знали друг друга со школы. И, без сомнения, Хо был его второй половинкой. Без вариантов.       — Помнишь, что ты сказал мне, когда я сомневался после школы и хотел поступить на экономический вместо академии искусств? — тихо спросил Хван, перехватывая чужие руки и целуя центр ладони.       — Я сказал, — прохрипел Ли, утопая в бесконечной нежности, от которой трепетало сердце. — Что знаю, как ты любишь живопись, и знаю, что это делает тебя счастливым. Поэтому тебе нужно слушать своё сердце и поступать туда, куда хочешь ты. А я поддержу тебя безоговорочно.       — Точно, — кивнул младший. — Ты ждал меня, пока я учился в столице. Ты обеспечивал нас, когда мои дела шли плохо и никто не покупал картины. И ты ни разу не упрекнул меня. Ты был рядом. Ты поддерживал меня и вселял веру. Ты жертвовал собой ради меня.       Минхо замотал головой, возражая:       — Я не жертвовал собой. Я любил и люблю тебя. Какая же это жертва — поддерживать любимого человека?       Хёнджин улыбнулся, понимающе кивая:       — Вот видишь, так почему ты считаешь, что если я буду поддерживать тебя, то буду жертвовать чем-то и нести какой-то выдуманный тобой крест. Ты же так думаешь?       Минхо тяжело вздохнул, опуская голову. В уголках глаз снова скопились колючие слёзы.       — Мне стыдно. Я понимаю, что пока буду учиться, бо́льшая часть финансового обеспечения ляжет на тебя, — удручённо прошептал он. — Я постараюсь работать, но всё равно не смогу это делать в полной мере. Мне стыдно перед тобой, Джинни.       — Глупенький, — отозвался Хван, придвигаясь ближе и целуя супруга в висок. — Мы семья, Хо. Я люблю тебя и хочу поддержать, как ты поддерживал меня. Мои картины продаются, у меня много заказов — мы можем себе это позволить. Просто доверься мне и позволь помочь. Ты заслуживаешь это, милый. Больше, чем кто-то в этом мире.       Минхо не выдержал. Хрустальные ручейки вырвались из глаз, миновали острые скулы и срывались капельками с острого подбородка. Старший не сдержал отчаянного, дрожащего всхлипа.       — Я люблю тебя, Джинни. Когда-то я так боялся, что ты останешься в большом городе и после учёбы не вернёшься ко мне. А теперь… я боюсь, что тебе не нужен такой неудачник.       Хёнджин вздохнул и обнял подрагивающего парня. Он прижал Ли к себе, надеясь, что Минхо ощутит, как горит младший, как пылает его кожа рядом с ним. Только рядом с ним.       — У меня даже мыслей не было о том, чтобы не вернуться к тебе, Минхо. И ты не неудачник. Просто ты думаешь только о других, но не о себе. А я просто люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. Прошу, позволь помочь тебе.       Минхо зарыдал ещё сильнее, прижимая ладонь ко рту, чтобы хоть как-то заглушить жалобные всхлипы.       — Пожалуйста, помоги мне, Джинни. Помоги мне.       Ли ухватился за чужие плечи, обнимая младшего и пытаясь хоть немного успокоиться, но безуспешно. Он глотал водопад горьких слёз, выплакивая всю боль и уязвимость, которая сидела в нём годами. Хёнджин гладил мужа по напряжённой спине, шепча какие-то утешительные миленькие слова, которые старший даже не понимал. Но это действовало. Старший постепенно затихал, обмякая в родных, ласковых объятьях. Ли почти пришёл в себя, продолжая обнимать Хёнджина, но уже за талию, умостив острый подбородок на его плече и наслаждаясь нежными поглаживаниями и щекочущими щёку волосами супруга. Но внезапно парень весь напрягся, а взгляд его сфокусировался на одной точке. На полке рядом с виниловым проигрывателем стояла фигурка пуансеттии. Вдали, где-то на периферии сознания, он услышал перезвон колокольчиков и почувствовал порыв лёгкого ветра, ерошащего волосы. Минхо прикрыл глаза, расслабляясь.       — Спасибо, — еле слышно прошептал он, чувствуя умиротворение и блаженство, растекающиеся по каждой клеточке его тела.