Клянусь , что всегда буду тебя помнить.

***

      Все еще утреннее солнышко бьет в глаза ярче обычного. Мальчик смотрит куда-то вверх, от чего-то точно знает, что лето — не его время года.       Он не любит слепящий его солнечный свет, заставляющий жмуриться так, что видеть внешний мир становиться возможно лишь из-под длинных ресниц. Дядя говорит, что это потому, что его голубые глаза более чув-стви-тель-ны и в них меньше пиг-мен-та. Мама говорит, что дядя использует слишком сложные слова и лишь путает пятилетнего ребенка.       Не любит он и «поцелуи Солнца», как ласково зовёт его веснушки мама. Они покрывают добрую часть его лица, рук и плеч, а дети со двора находят в этом еще один повод для насмешки.       Ветер тихо перебирает листву и подхватывает яркие рыжие волосы, успевшие отрасти за последние пару месяцев, когда подстричь себя он никому не разрешал. Мальчик чихает, когда маленький цветочек пролетает под его носом. У него на пыльцу ал-лер-ги-я.       «Болезненный ребенок» — сочувствующе приговаривают взрослые каждый раз, когда врачи говорят что-то новое.       Рыжик же непринужденно пожимает плечами, не понимая и половины слов, что говорят окружающие. Ему пять, а не двадцать пять, они могли бы объяснять доступнее. Как мама.       Мальчик как-то резко попадает в тень и снова получает возможность видеть мир своими полностью раскрытыми, широкими и большими голубыми глазами. Он промаргивается и поднимает голову, видя перед собой взволнованную сиделку. Пухловатую и розоватую, она держит в руках платок и тяжело вздыхает. Ей так же как и рыжему — жарко.       — Нил, все хорошо? — тревожно интересуется она.       — Я в порядке. — отзывается мальчик, отмахиваясь.       Женщина все равно не отходит, присаживается на корточки, забывая о том, что она в платье и трогает мальчика за все возможные места. Нил чихает еще раз, когда она осматривает его лицо, вертя туда-сюда, и сиделка тихо вздыхает, чуть ли уже не стеная:       — Аллергия пошла. — качает головой она, прицокивая, а затем встает. — Я схожу за таблетками, будь умничкой, далеко не уезжай.       Она удаляется и Нил остаётся совсем один среди полной площадки людей. Он смотрит вслед женщине, что неряшливо отряхивается, подходя к выходу из детской зоны. Прикидывает примерное время её отсутствия. И отъезжает подальше от Муравейника — крупного игрового пространства, которое прозвали так из-за внешнего вида и большого количества детей внутри. Ему там никто не рад, да и залезть туда самому не получиться.       Дети — злые, они источники всех его бед и обидных насмешек. Нил — еще злее, если к нему подойти. Потому что таким быть приходилось.       «Если не ты — то тебя!» — кричал ему когда-то бледный-бледный мальчик, а Нил его зачем-то слушал.       Поэтому рыжик отъезжает в тенек и наблюдает за всеми большими детскими глазками, при этом от чего-то выглядя совершенно не дружелюбно.       Он расстраивается, видя, как дети снуют туда-сюда. Как выкрикивают неизвестные ему словечки, которые ему никто не объяснит. И как легко перелезают с одной части Муравейника в другую. Так просто, даже не используя порой рук.       Сколько Нил себя помнит, он никогда не имел понятия, что значит быть «ходячим», что значит быть «здоровым» и «бегать». Как это происходит и почему он так не может? Мама и дядя всегда объясняли слишком скомкано и непонятно. А когда он спрашивал «научиться ли он бегать?» они молчали. Так громко и четко, что Нил слышал все неозвученные слова и понимал от и до.       Ему было пять. Но он слышал, вслушивался и запоминал. А вскоре и понимал.       Он снова глянул на детей, вспомнил слова мамы о «детях-инвалидах» и, что он такой не один. И погрустнел еще больше. Ведь если он, просто не мог ходить — лишь кататься — то, к примеру, незрячие даже не могут увидеть, как колясочник передвигается. Не могут насладиться утренними восходами. Или тем, как их обидчик падает, запнувшись о камень.       Он думает о чем-то своем кажется вечность. Но отчуждаться и уходить глубоко в себя Нилу не особо хочется, да и не приходится, когда сбоку от него кто-то начинает разговаривать.       — Они все слишком громкие и ноют без повода. — голос детский, такой же как у него — это рыжий понимает сразу.       Что-то не дает Нилу покоя, поэтому он решает не оборачивается на говорящего и не отвечает ему, молчит, боясь прерывать его речь. На секунду кажется, что мальчик просто болтает сам с собой, но эти мысли разлетаются так же быстро, как и появляются, одним брошенным:       — Тебе они тоже не нравятся? — интересуется неизвестный, резко поворачивая голову в сторону рыжего.       Нил молчит и даже головы не поворачивает. Все еще думает, что не к нему. Даже если чужой взгляд вот-вот проделает в рыжем затылке дыру.       — Ты поэтому на отдельный стул залез? — продолжает неизвестный, пока Нил думает, что это точно не к нему, у него никакого стула нет. Он вообще стульями не пользуется. — Чтобы к тебе не подсели?       Рыжий мотает головой, разгоняя свои мысли и переставая слушать странного паренька сбоку. А затем снова переводит фокус на Муравейник и продолжает свои гляделки с непонятно кем.       Все играющие здесь всегда оказываются «ходячими». И он вглядывается в лица, чтобы заметить хоть парочку знакомых среди десятка. Нет, у него нет друзей. Нет знакомых. Совсем. Но некоторых детей он знает поименно и в лицо. Например вредного, а сейчас просто ноющего Кевина, упавшего с горки. Чьи волосы прилипли к лицу, приклеившись на слюни и сопли. Вокруг него собралась небольшая кучка зевак и его обреченно-вздыхающий отец. Замечает беловолосую девочку, с красивой внешностью, качающуюся на качелях вне Муравейника, вокруг которой кружиться парень-заноза. Нил зовёт его так, потому что Сет ему не нравится, а еще ему просто искренне жаль Элисон.       Почти готов начать перечислять знакомых в своей голове дальше, но его снова одергивают, на этот раз точно обращаясь к нему:       — Эй! Рыжик! — недовольно доносится сбоку. — Не молчи, ну.       Он наконец оборачивается, замечая беловолосого парня. Его волосы — сплошное гнездо, а кожа бледная-бледная. Нил думает о том, что солнце совсем его не трогает. Напяленная им футболка с трансформером, кажется чуть больше, чем планировалось. Карие большие глаза с интересом в него вглядываются. Нетерпеливо и недовольно.       Нил узнает это лицо сразу.       — А ну отойди от меня, как там тебя… — угрожая пальцем, Нил задумывается, рыская в глубинах памяти и ища вертящееся на языке имя. — Аарон! — вспомнив, выкрикивает он. — Ты итак украл у меня ведерко с песком в прошлый раз. — возмущается Нил, готовясь кричать, орать и бить в ответ, если потребуется. — Кыш! А то я взрослых позову.       Парень впереди него стоит неподвижно, глупо моргает и даже смотрит по сторонам пару раз, пытаясь осознать про себя ли он вообще услышал.       — Я не Аарон! — обиженно отзывается он. — Мы с ним даже не похожи!       Нил обводит его взглядом. Парень выпячивает губу и обижено надувает щеки, выглядя крайне оскорбленным.       — Что еще за шутки? — до последнего отстаивая свое, спрашивает рыжий. — Одно лицо.       — А вот и не правда. — как-то уж совсем расстроенно говорит блондин.       Нил ему не верит. Но парень настаивает и правда выглядит слишком обиженно, чтобы быть притворщиком.       — Ну и кто ты тогда? — громко выдыхая, уточняет Нил.       — Я Эндрю. — представляется он, становясь прямее. — А Аарон вот там. — названный именем «Эндрю» тыкает в своего брата-копию , тихо крадущегося к рыжей девочке в песочнице Муравейника, чтобы в последствии дернуть её за косички.       — Ой и правда. — удивлено говорит Нил.       Блондин. Точнее Эндрю. Издает что-то из разряда победных фырков, хотя Нил точно не уверен, какой фырк можно назвать «победным» потому что для него они все звучат больно одинаково. Но зато мальчик сбоку больше не обижается и не выглядит грустно.       — Мы братья и друзья. — словно гордясь тем, что у него есть «брат-копия» говорит Эндрю.       — Братья и друзья? — изумился мальчик, а затем залился звонким смехом. — Надо же! Никогда не мог подумать, что кто-то может вынести Аарона больше двух минут!       Эндрю снова заметно тускнеет:       — Вообще то можно. — хмыкает он, больше уже недовольно, чем обижено. Полностью готовясь встать на сторону брата и защитить, если потребуется. — Он мой брат! Хоть и бывает вредным…       Мальчик его недовольство сразу чувствует и с трудом старается унять свой заливистый смех. Блондин с надутыми щеками и ворохом волос на голове, всерьез утверждающий, что Аарона можно вытерпеть, выглядел очень мило.       — Прости-прости. — всё еще смеясь, извиняется рыжик. — Я иногда тоже бываю вредным. Меня Нил зовут.       Миньярд молчал, то надувая щеки, то снова сдувая. Будто не решаясь использовать что-то одно в качестве «эмоции-дня».       — Не обижайся, я правда не хотел. — уже спокойно говорит Нил. — И у меня шея болит. А когда она болит мама с дядей меня вовсе не выносят.       Эндрю засчитывает этот аргумент в пользу Нила и щеки все-таки сдувает.       — А ты здесь живешь? — тут же спрашивает он, интересующее. Будто не дулся вовсе. — Я тебя раньше не видел.       — Как и я тебя. — кивает Нил, не в силах сдержать свою тонкую улыбку.       Блондин неловко улыбается в ответ и кивает, соглашаясь. Он и впрямь редко выходил гулять. Ему больше нравилось сидеть дома и читать мамины-умные книги. В свои шесть он легко мог похвастаться этим, чувствуя чужую детскую зависть.       — А почему ты катаешься на… этом? — скептически спрашивает Эндрю, тыкая на его коляску. — Есть же лавочки! Хотя да, на них кататься не получиться… Твоя, чтобы это не было, круче.       Рыжий недоуменно хлопает глазками слушая чужую речь, а затем улыбается шире.       — Это коляска, Эндрю. — всё же не сдерживаясь, смеется Нил. Он и не знал, что его средство перемещения — это что-то настолько необычное.       Что-то, что поражает блондина так сильно, что тот начинает на нее пялится нечитаемым взглядом.       — Коляска? — словно пробуя слово на вкус, переспрашивает мальчик.       — Ага. — кивает Нил, склоняя голову по-птичьи и заглядывая Эндрю в глаза. — Я с ней с детства.       Блондин резко поднимает на него скептически взгляд и выгибает бровь. Безмолвно спрашивая о том, о чем рыжий и так прекрасно знает. Об этом спрашивают все.       — Я ходить не умею, поэтому катаюсь на ней. — закусывая губу, пояснет рыжий.       — А хочешь научу? — спохватился Эндрю, восхищенный такой идеей.       — Ходить? — мальчик в ответ кивает. Много-много раз и слишком интенсивно, напоминая Нилу болванчика, стоящего на приборной панели их семейной машины. — Мама сказала, что меня нельзя научить. — грустно отзывается он.       Он точно это знает. Он спрашивал миллионы раз. У всех возможных взрослых. А ответ все не менялся и не менялся. Как бы жалобно он не смотрел, ему все и всегда отвечали одно, грустное, жалобное или ласковое «нет… нет, милый».       — Попробовать же никто не запрещал? — подмигивает блондин, заставляя грусть Нила улететь куда-то подальше.       — Нет. — тихо отзывается рыжий, не очень уверенно, поэтому добавляет громче. — Не запрещал!       — Тогда давай я сначала покажу! — сияя, говорит мальчик.       Эндрю отбегает от него подальше. Вставая прямо напротив для лучшего обзора. Он делает много шагов, ходя туда сюда. Показывает как ходить по кругу и по диагонали, вбок и вперёд. Медленно, прыгая и шагая так широко, будто он космонавт. Детально показывая каждое движение. Пока Нил улыбался или неловко смеялся, смотря на этот подробный туториал.       — Ну? — подбегая ближе и вставая напротив коляски, спрашивает Эндрю. — Сможешь повторить?       — Не думаю. — лишь качает головой Нил, слегка погрустнев. — Но у тебя хорошо выходит.       — И у тебя получится. Не волнуйся. — отмахнулся от комплемента Эндрю. — Не бывает, чтобы кто-то чего-то долго хотел и не получил.       Взгляд Нила тут же мечется к нему и глаза его начинают синять. Чем-то завораживающим, до ужаса наивным, но не глупым, учитывая возраст. Глаза искрят надежой и преданно смотрят на Эндрю.       — Правда-правда? — неуверенно уточняет он.       — Ага. — весело отзывается блондин, нелепо улыбаясь. — Я обещаю! А обещания я всегда сдерживаю.       Нил ярко улыбается в ответ, не сводя своих оленьих глаз с чужого лица. Миньярд чувствует, как начинает краснеть, как минимум, кончиками ушей.       — Ты очень хороший, Эндрю. Когда я встану, мы вместе пойдем гулять по всем местам мира. И буду драться за тебя во дворе! — мечтательно проговаривает Нил.       Его голова падает на собственное плечо, а до безумия глупая улыбка, как считает Эндрю, украшает лицо, пока он наблюдает за чужой почти такой же. Нил улыбался так впервые за их встречу и Эндрю сразу счел это чем-то очень важным. Воспоминанием, которое стоит хранить.       — А если не встану, то обещай, что всегда будешь меня помнить! — просит рыжий, совсем не грустя.       Нила кто-то окрикивает и он видит подходящую с лекарствами сиделку. Улыбка слегка меркнет.       — Буду! Обещаю! — доверчиво шепчет блондин. — И не унывая раньше времени, ты все равно встанешь!       И Хэтфорд очень хочет в это верить, отъезжая в сторону сиделки и прощаясь со своим первым и единственным новым другом.       Солнышко, кажется, перестает бить ему в глаза.

***

      Полное всего на свете помещение кажется слишком пустым. Слишком мертвым и брошенным. Пыль скопилась везде, где только было возможно, это было видно даже с порога. Паутинки оседали в углах комнаты. И только солнечный свет зари пробирался тоненькой полоской через темные шторы, пытаясь оживить давно погибшее.       Некогда яркие плакаты пожелтели и выцвели. Некоторые из них, не прикрученные к стене самыми надежными способами, уже давно валялись на полу и под мебелью, покрываясь двадцатым слоем пыли. Некогда никогда не заправлявшаяся кровать, была незаметной в своем углу. Она казалась брошенной и выглядела слишком опрятно, будучи просто заправленной. Из далека было видно, что рука хозяина комнаты к этому порядку не причастна.       Место для инвалидной коляски в углу комнаты пустовало, казалось, что хозяин просто вышел погулять. Вот только придет и снова расправит свою постель, чтобы одеяло ему не мешалось. Посмотрит на грязный пол, махнет на него рукой и одним ловким движением поднимет завалявшиеся под кроватью плакаты, которые были непонятно откуда вообще взяты. И снова развесит разноцветную бумагу по стенам комнаты, предавая ей захламленный вид. Казалось бы, сейчас придет, стоит подождать минутку, только вот вид комнаты был настолько заброшенным, что в это уже не верилось.       Наклейки на всех возможных поверхностях, начиная от кровати и заканчивая потолком, безвозвратно отклеились. Нарисованный с чужой помощью динозаврик на стене у кровати со временем стерся и сильно потускнел, будучи уже не зеленым, а серым, и сползал вместе со штукатуркой.       Рыжий парень сидел на кровати улыбаясь и вырисовывая каждую колючку на спине динозаврика. Его голубые глаза повернулись и глянули в сторону наблюдающего. Увидев блондина они заискрились еще сильней , чем до этого. Он откладывает кисть, не переставая улыбаться, и подзывает к себе.       Эндрю медленно моргает и рыжий тут же испаряется.       Его рука тянется к рисунку на стене и аккуратно по нему проводит. Бережно и нежно, будто от этого прикосновения зависит его жизнь. Будто надави он чуть сильнее рассыпаться не рисунок, а он сам.       Так на самом деле и было.       Миньярд имел отличную память, так что вспомнить тот день, когда они рисовали этого динозаврика — не трудно. Он помнит так четко, до мелких деталей. Будто это было только вчера. Вот бы только это было вчера.       Они рисовали, забравшись с ногами и руками на маленькую кровать. И калякая на пустой, неживо выглядящий до рисунка участок стены в комнате рыжего, непонятные узоры.       Им все еще было пять и шесть. Совсем маленькие и глупые. Совсем тогда не задумывались о том, что за это и отхватить можно. Они же просто пачкают стены.       — Давай что-нибудь необычное нарисуем! — попросил тогда Хэтфорд, улыбаясь во все тридцать два.       На улице было жарко, влажность была повышена, от чего и кудряшки Нила были более кудрявее обычного. Они аккурат свисали с макушки, порой закрывая лицо. Закрывая и ярко-голубые глаза. Как только такое происходило Нил тут же на них дул, чтобы те не мешали обзору.       И только смотря на эту картину у Миньярда больше не существовало выбора. Одна такая улыбка означала, что он без сомнений выберет рыжего парня, даже если то, чем он предложит заняться является чем-то уголовно наказуемым. Нельзя было не повестись. Все взрослые велись, а он вслед за ними.       Поэтому они уселись поудобнее и принялись рисовать. Так долго, как это было возможно. Стараясь тщательней вырисовывать каждую деталь, прокрашивая каждую в несколько слоев, чтобы за их рисунком цвет стены, при высыхании, не было видно.       Так они просидели до ночи, не выйдя на позванный ужин. И могли бы сидеть целую ночь.       Эндрю уходить не спешил, Би была предупреждена о его месте нахождения и имела телефон тети Мэри. Да и они все еще не дорисовали.       Тем не менее, уже на половину нарисованном динозавре в краске были все и вся. Слава богу хоть газеты постелить на кровать и пол додумались. Правда когда Эндрю их раскладывал и спрашивал: «зачем?», Нил отвечал: «Я видел в программе по ремонту домов, что так делают!». Никто из них не подозревал, что они все будут в краске. И газеты и мальчики. Все было зеленым.       Стук в комнату раздался слишком внезапно. Автоматом и слишком резко спрятанные тупо за спину кисти и загороженный телами рисунок не спас их от громкого:       — Ах! — воскликнула сиделка. — Мальчики, что вы… — она не успела договорить, но, кажется, даже не особо пыталась.       Она подошла ближе, махнула рукой, чтобы они сдвинулись, а им оставалось лишь склонить головы и подчиниться. Что они и сделали.       Теперь на сиделку смотрел динозавр, а не мальчики.Громко разочаровано выдохнув и бурча что-то из разряда:       — Боже… — она помахала рукой у носа, пытаясь отогнать запах краски. — Да что же такое твориться с этими детьми.       Женщина покинула комнату, напоследок лишь сказав, что сейчас вернется. В комнате повисла тишина. Словно театральная пауза без единого звука. Первым сдался Хэтфорд, шмыгнув носом.       Блондин глянул на него. Нил сжал кисть по-крепче и извиняющийся глянул на Эндрю в ответ из-под своих длинных ресниц.       — Прости. — сказал он спустя время, кидая кисть на ближайшую газету. — Я возьму всю ответственность на себя. Тебя не станут наказывать.       Миньярд тупо моргал, прежде чем протянуть к Нилу руку и потрепать по рыжим волосам.       — Глупый. — сказал он. — Мы же вместе рисовали.       Рука вынырнула из волос и рыжий, тянувшийся к ней до этого, сразу ссутулился.       — Но просил тебя об этом-то я.       Блондин фыркнул и мягко улыбнулся.       — Я не боюсь каких-то там наказаний. — уверенно произнес Эндрю. — Главное, чтобы тебе меньше досталось.       Нил наконец то поднял свои оленьи глазки и взглянул на Миньярда, в поисках малейшей лжи. Разглядывать долго он не стал, лишь мягко улыбнулся, так видимо ничего и не найдя.       — Спасибо. — прошептал он.       Эндрю тут же от него отмахнулся и отвернулся, чтобы лишний раз не краснеть. У рыжего паренька слишком хорошо получалось его смущать.       Они просидели в тишине две минуты, прежде чем к ним в комнату, повторно стуча в качестве предупреждения «мы входим», вошел Стюарт и сама сиделка.       — Поглядите. — сказала она и оба мальчика виновато опустили головы.       — Жизель, выйдете. — кинул ей мужчина. — Я сам с ними поговорю.       Он выглядел злобно и хмуро. Эндрю почувствовал, как по руке его пробежали маленькие мурашки. И Нил хотел сам это пережить?       Сиделка высокомерно глянула на детей, элегантно развернулась на своих длинных каблуках и топая покинула комнату, на прощанье хлопнув дверью. Стюарт сразу же расслабился, приняв более спокойный вид.       — Что произошло? — наконец поинтересовался он.       Эндрю оглянулся на Нила, всего зеленого, на рисунок позади, тоже зеленый, на Стюарта, просто делавшего вид, что он ничего не понимал, как думал Эндрю.       — Она так взбудоражено рассказывала, что я ничего и не понял. — объясняет мужчина, перешагивая через раскиданные газеты. — Что это такое?       Он с любопытством глядел на изрисованную стену, выглядя больше заинтересовано, чем недовольно. Видимо Нил это тоже заметил, тут же слегка улыбнувшись:       — Красиво, правда? — неуверенно спросил он. — Это динозаврик.       — Я вижу. — мягко улыбнулся ему в ответ Стюарт. — Спать вы будете видимо в гостевой. — он подошел ближе, сощурив нос. — Здесь ужасно пахнет краской, как вы еще не стухли?       — Я остаюсь? — изумленно спросил Эндрю.       Стюарт тут же перевел взгляд с одного ребенка на другого, прожигающего его удивленным взглядом.       — Поздно уже, да и твоя мама разрешила. — кивнул ему дядя.       Нил слегка поерзал на месте, принимая позу по удобнее и привлекая к себе внимание.       — Нет, мы останемся здесь, нельзя оставлять Сэра одного! — возмутился Хэтфорд.       — Сэра? — в унисон спросили мужчина и мальчик.       Нил уверенно кивнул, весь стыд за содеянное как рукой сняло.       — Да, динозаврика зовут Сэр Толстый Динозавр МакКатерсон! — с гордостью сообщает им радостный рыжик.       На стене им посылал ухмылку и впрямь слегка полноватый недорисованный динозавр.       Стюарт шумно выдыхает и снова неловко улыбается племяннику.       — Тогда мы откроем окна. — решительно заявляет он. — Сэр Толстый Динозавр Мак… — мужчина запинается. — Мак…       Эндрю сдерживает смех, смотря на попытку выговорить имя придуманное Нилом. Оно и впрямь кажется очень сложным.       — МакКатерсон. — подсказывая, шепчет он.       Мужчина благодарно на него смотрит и кивает. Эндрю же переводит взгляд на рыжего, который уже смотрит в ответ и замечает, как тот сияет. Будто ничего лучше, чем рисовать динозавра по имени Сэр он в жизни не делал. Миньярд неуверенно ему кивает, а кончики губ сами по себе поднимаются вверх.       — МакКатерсон, да. — продолжает дядя, обращая внимание только на нарисованную картинку. — Он же не будет против открытого окна?       Эндрю замечает, как лоб Нила складывается в кучку складок, когда он слишком сильно хмуриться, показывая, как упорно размышляет над поставленным вопросом. Миньярд одергивает себя и не тянется разгладить ему лоб. Стюарт делает это за него.       — Он не против. — тут же отвечает Нил, с разглаженным лбом. — Только у него пузо пустое, ветер будет дуть сквозь…       Мужчина замолкает, разглядывая чумазых мальчишек перед ним пару минут. Смотрел на кучку пятен вокруг них и на них, на краску, которой они надышались, а затем снова на их наполовину зеленые лица.       Нил, кажется не дышал, ждал, что судьба Сэра станет трагичной. Эндрю незаметно стиснул его мизинец своим, придавая уверенности. Рыжий повернул на него голову, а Миньярд уверено глянул ему в глаза.       Их динозаврика Сэра не убьют.       Стюарт вдруг махнул на что-то рукой, быстро подошел к столу Нила, взял чистую кисть и закатал рукава собственного белого лонгслива. А затем плюхнулся на чужую кровать.       — Нарисуем ему розовое пузо. Чтобы холодно больше не было. — сказал Стюарт и Нил, взвизгнув, тут же его обнял.       Лонгслив, к сожалению Стюарта, не был спасен одним закатыванием рукавов. Потому что одни лишь объятия племянника окрасили его наполовину зеленым, с отпечатками маленьких рук на спине и чужой щеки на груди.       — Что мы только скажем тете Мэри. — слишком поздно спохватился Стюарт, ведь к тому времени на стене уже красовался полу-кривой — там где рисовал Нил, полу-странноватый — там, где Эндрю, уникальный динозавр.       Нил хохотнул, а Эндрю просто гордился своими художественными способностями, думая, что тетя Мэри точно одобрит.       — Пора открывать окна, иначе мы все умрем! — заявил Стюарт, подходя к оконной раме.       Они открыли окна и скомкали газеты в один пакет. Затем Стюарт отвел себя и мальчишек в прикрепленную к детской спальне ванную, чтобы умыть. Нила пришлось умывать последнем, потому что он клевал носом даже тогда, когда его упорно трепли губкой. В это время Эндрю старался его удержать, а Нил старался не заснуть уж совсем.       Стюарт остался отмывать себя, когда Миньярд потащил Нила, наполовину завернутого в полотенце и чистую одежду на , кровать, с поменянным домработницей бельем. Рыжий выглядел довольным и спокойным. Уже совсем спал — думал Эндрю. Однако ложась на принесенную ему раскладушку, он услышал тихое:       — А следующую назовем Король… — рыжик зевнул и снова сомкнул глаза. — Король Пушистиков.       Эндрю тогда ничего ему не ответил. Лишь мягко улыбнулся в темноту и кивнул в никуда, закрывая глаза.       У Эндрю, которому было двадцать заскрипело сердце. К динозаврику Сэру он так и не притронулся, боясь разрушить не только его.

***

      Нил был шумным. Возможно шумнее всех в Муравейнике вместе взятых. Пугливым и порой саркастичным. Эндрю уже знал это и это знание лишь закрепилось, когда они впервые пошли гулять без Жизель — его сиделки.       С их маленькой крепкой дружбы прошел месяц и они вполне неплохо ладили, находя достаточно тем для разговоров, чтобы не счесть друг друга скучными. Они дурачились, играли, смеялись и болтали часами. Все чаще и чаще проводя время у Хэтфорда дома, в маленькой комнатушке.       Комната Нила была отдельным миром. Там были множественные плакаты, неизвестных ни Эндрю, ни самому Нилу групп. Кровать, как всегда, не изменяя привычкам была взлохмачена и никогда никем не заправлялась. Этого Нил просто напросто не допускал. В углу комнаты коляска стояла на своем привычном месте. Эндрю, хмыкнув, прилепил на спинку кровати новую, принесенную им из дома, наклейку. Такую, какими здесь было увешено все. Правда все остальные были на уровне коляски и выше. И только те, которые клеил Эндрю с разрешения, которое ему дали со слишком громким «ДА», висели в нижней части всей мебели. Единственное, что всегда оставалось чистым по приходе Эндрю — пол. Но и он терпел поражение в конце дня после всех безумств мальчиков.       И Нил был так рад, что Эндрю не мешает то, что он колясочник.       Другим детям это всегда мешало, поэтому они никогда со мной и не дружили, — рассказал однажды Нил и у Эндрю внутри что-то громко стукнуло и треснуло. Ему было ужасно за него обидно.       И, несмотря на то, что их излюбленным местом была комната Нила, все равно находились дни, когда они хотели веселиться лишь на свежем воздухе. Например, как сегодня.       Только вот в этот раз Нил ужасно не хотел брать с ними Жизель, как обычно приходилось делать, ведь:       — Нил, а вдруг что-то произойдет? — взволнованно проговаривала его мама.       Но рыжик не был бы самим собой, если бы не настаивал на своем до последнего. И, приводя аргументы, что он взрослый и ему уже шесть — «а Эндрю вообще-то семь, он за мной присмотрит» -, да плюс грозя тем, что он перестанет кушать, он добился своего. Тетя Мэри скрепя сердцем отпустила мальчиков погулять одних, предварительно громко напомнив о правиле «ненадолго и недалеко», означавшим что гулять им от силы полтора часа и в пределах слышимости и видимости. Только выйдя из дома они оба хохотнули и рванули куда подальше, чтобы их не услышали. Они были детьми.       Так они и решили отправиться к лесу, который начинался позади дома Нила и недалеко от дома Миньярда. Они были соседями через четыре дома. Там, в лесу, совсем на окраине, находился пруд и проезженная Нилом со временем дорога по которой они до него и добирались.       Эндрю толкал коляску друга, а Нил безумолку рассказывал о том, что делал сегодня. В его рассказе смешалось все. И рандомные факты из его личной биографии, и напоминания о важности гигиены, и расписание проверяющих его домашних врачей, и рассказ о не вкусности броколли, и сказания о полезности морковки. Самыми главными отрывками рассказала были упоминания тети Мэри, дяди Стюарта и надоедливой Жизель, что всегда маячила у Нила перед лицом не давая сделать и вздоха без её участия. О них он рассказывал с большей эмоциональностью и жестикуляцией.       Эндрю же большую часть пути лишь молчал, только слушал уже очевидный бред колясочника. А когда они перебрались через дорогу, которая оказалась не такой уж надежной, как уверял Хэтфорд, устало выдохнул и плюхнулся на камень.       — Все в порядке? — зачем-то уточнил Нил.       — Более чем. — отмахнулся Миньярд. — Просто хочу посмотреть как плавают колясочники, которые говорят, что пройти с ним в гору до пруда не составит труда.       Рыжий не отводил от него взгляда и Эндрю, тяжко вздохнув, пришлось глянуть в ответ.       Волосы, яркие и буйные отражали собой солнце, делая вид, что тоже умеют светиться. Нос, покрытый копной веснушек обижено сморщивался. А глаза блестели, смотрели жалобно. Нил отдавал себя всего Миньярду в руки. И против таких приемов Эндрю был бессилен.       Нельзя было отвернуться и сделать вид, что он не понял, что произошло. Нельзя было проигнорировать и взгляд полный доверия, и открытую нараспашку чужую душу, которую подносят тебе прямо в руки. Это можно только принять и забрать себе, выбора здесь уже не было.       — Прости. — тихо сказал Нил.       Эндрю глянул на него. Глаза были опущены и он от чего-то подумал, что тот сейчас может зареветь. О… Если это случиться — Миньярд не простит себя никогда в жизни. А Нил так подавно его не просит.       — На тебя никто не сердится, глупый. — фыркает Эндрю и отталкивается от грубой поверхности камня, лишь бы подойти к Нилу чуть ближе и крепко сжать его руку.       Мизинчики переплетаются и Нил шмыгает носом, поднимая взгляд.       — Ты не злишься?       — Не-а. — довольно тянет Миньярд, улыбаясь.       Его маленькие детские ручки стирают с пухловатых щечек мокрые следы.       — Не плачь, иначе я тоже начну.       Это звучит сродни угрозе, но Нил лишь ярко, ослепляюще улыбается. Эндрю на это фыркает и отворачивается. Нил смеется, наблюдая, как чужие уши приобретают розоватый оттенок.       Заражать Нила весельем было так же легко, как и грустью.       Нил был ранимым и открытым, только с Эндрю. Шумным и колючим, с остальными и если нужно. Нил был самым лучшим ребенком на свете. Он улыбался Эндрю так, как никому другому. Он освещал собой земной шар и свет в нем еще оставался про запас. Он был чем-то чудным. Чем-то невероятным, даже будучи не полноценным из-за отсутствия ног — как говорили другие. Даже если все вокруг подшучивали и тыкали в него пальцем, Нил все равно был лучше, чем все они вместе взятые.       Нил был отдельной Вселенной. Только для Эндрю, только с Эндрю.

***

      Руки тянуться к шторам, пуская больше света в комнату. Хочется зажмуриться еще сильней, лишь бы не ослепило. Хочется закрыть назад. Хочется Нила под боком.       От резкого дуновения пыль в комнате взлетела. От чего Эндрю прикрывает глаза и громко чихает. По-хорошему ему бы стоило здесь убраться.       По-хорошему ему вообще не стоило сюда соваться и не надавливать на рану, которая заживать то и не хочет. Рана по имени Нил.       Но он уже здесь. Решил забежать, а тетя Мэри только рада была его видеть. Женщина уж совсем потухла и постарела, хотя вроде не так много времени прошло. Лет 7 с того момента, как он последний раз её видел. Откуда у нее только столько седых волос.       Стюарта он не застал, его не было дома. Блондин спросил, а бывает ли он вообще, но Мэри лишь пожала плечами и увильнула от этой темы. Допрашивать Миньярд не стал. Их семейные дела его и впрямь не совсем касаются. Не такая уж он и большая часть всего этого.       Они болтали на нейтральные темы, избегая болезненную. Только вот Мэри была не из тех людей, кто может выносить слона в комнате, поэтому заговорила на эту тему первая. И какого же было удивление Миняьрда, когда Мэри спросила его, хочет ли он зайти в комнату Нила и забрать от туда что-нибудь свое, если там такое есть.       Он и не знал, что они сохранили комнату в прежнем виде, не тронутой. Разве что кровать заправлена.       Только зайдя сюда Эндрю почувствовал боль. Его глаза метались туда сюда и везде он видел воспоминания и образы. Да, здесь было много чего… И его и просто связанного с ним. И все это забирать не хотелось. Будто у него прав на это не было.       Да, вон та выцветшая футболка на стуле была его, но она ему уже мала, да и вовсе ненужна. Он оставил её здесь, что бы было во что переодеться на ночевках. Вот и всё.       Да и тот магнитофон на прикроватной тумбе тоже его. Он когда-то стащил из дома и отдал Нилу. Аарон тогда очень обиделся, проклинал брата и колясочника, но потом мама купила ему новый и он забыл все обиды.       И та рамка с фото маленького улыбающегося Нила. Он сфоткал рыжика на каком-то фестивале, распечатал и поставил в рамку. А затем притащил в дом Хэтфорда и тут же оставил.       Но все это будто уже не его. И даже не их. Это только Нила. Эндрю все на свете готов был отдать ему и так и поступал. По-тихоньку все его значимые вещи оказывались в чужом доме. И рыжий был далеко не против, лишь весело благодарил.       Забирать это все назад — варварство.       Эндрю провел пальцем по старой книжной полке, большая часть которой была забита настольными и видео-играми. На этой же полке стояла и старая-старая приставка, которой Нил когда-то хвастался, говоря, что её откуда-то достал дядя Стюарт.       Блондин слегка улыбнулся, погрузившись в воспоминания. Как сейчас помнит, как тяжело было достать подобную вещь. Где только Хэтфорд старший её нашел.       На этой же полке располагались видео-кассеты с их любимыми мультфильмами. Все они уже скорей всего были в нерабочем состоянии. Запутались, пожелтели и вышли из моды.       Рука невольно потянулась к знакомой полке и определенному ряду, вытаскивая одну единственную кассету. Ту, с которой их связывало больше всего.       Ветер в ту ночь на улице не унимался, а дождь лил, как из ведра, так что Мэри позвонила маме Би и сообщила, что Эндрю останется на ночь. И, несмотря, что никто из них не был любителем подобной погоды, в этот раз они ей были лишь рады.        Эндрю пытался достать их любимую кассету сам, не используя стула. Но его рост в упор отказывался ему в этом помогать.       — Эндрю возьми стул. — фыркает Нил, наблюдая, как Миньярд чуть ли не залазит на полку целиком.       — Я и так достану. — протестует парень.       Нил широко зевает, а затем угукает.       — Достанешь, только не сегодня. — говорит Хэтфорд. — Я сейчас усну-у, Эндрю.       Миньярд вздыхает, поворачивается на Нила, который чуть ли не вываливается из коляски и всё-таки идет за стулом.       — Спасибо. — щебечет Нил, когда в его руки прилетает нужная кассета.       Он отъезжает и вставляет кассету в притащенный в комнату видеомагнитофон и тыкает на нужные кнопки. Телевизор загорается, а Нил, словно в первый раз, улыбающийся поворачивает голову на Эндрю.       — Слезай давай, нечестно, что ты на коляске. — кидает ему блондин, подходя ближе.       Рыжий склоняет голову на бок и расставляет руки в сторону, в позе — «я беспомощный, вытаскивай меня сам». И Эндрю повинуется, подхватывает худеющего парня, и аккуратно спускает на подготовленное для них двоих место.       — Повезло тебе, что ты мне нравишься. — смущенно фыркает Эндрю. — Иначе бы не таскал тебя на руках.       Нил посмеивается, а Миньярд плюхается рядом на гору привезенных рыжим подушек. Он ерзает, устраиваясь по удобнее и спрашивает Нила, как сидится ему. Хэтфорд от него лишь отмахивается, говоря, что если надо, он и сам может поудобнее сесть.       — А с коляски слезть, там мы сразу: Эндрю… — фыркает Миньярд, но никто ему не отвечает, а он не продолжает. Мультфильм начался.       Под средину уже оба хотели спать, даже несмотря на то, что это был их любимый мульт. Эндрю протяжно и громко зевал, когда вдруг на его плечо упала чья-то голова.       Чья — догадаться можно сразу. Эндрю удивлено повернул голову, всматриваясь в рыжую макушку.       — Эй… — тихо зовёт он, особо не будя. — Давая я тебя на кровать положу?       Нил зажмуривается, поднимает голову и сонно лыбиться:       — Не хочу один. И на кровати не хочу. — капризничает он. — На тебе хочу. Так удобнее.       Он наклоняется ближе, громко чмокает Эндрю в щеку и снова плюхается на его плечо. Вот так вот просто оставляя краснеющего Миньярда один на один с собой. В ту ночь он совсем не спал.       Из глаз, казалось, вот-вот упадет пару капель. А Эндрю клялся, что никогда не станет плакать.       Он бездумно хватает кассету, засовывая её во внутренний карман куртки и выходит из дома. Ему еще к Нилу успеть нужно. И он принесет ему старую кассету. На память.

***

      Иногда Нил не мог поехать и прогуляться с Эндрю. Эти дни он куда-то уезжал, а когда возвращался — запирался в комнате и не выходил. Ел через раз и выглядел плохо.       Эти дни Эндрю назвал плохими.       Рядом он быть не мог, лишь когда Нил пускал его к себе старался поддерживать и пробывал накормить получше. Мэри и Стюарт благодарственно ему улыбались и говорили возвращаться почаще.       — С тобой он чувствует себя живым и нужным. — сказала когда-то тетя Мэри. — Я, наверное, плохая мать раз не могу заставить его чувствовать подобное рядом с собой.       Эндрю на её монологи всегда молчал. Потому что ей так было легче. Она просто хотела, чтобы её выслушали. Даже если это маленький семилетний ребенок.       Всегда, когда Нил уезжал, он говорил Эндрю одно и тоже:       — Мама говорит, что я снова должен поехать в Гиблое Место. — фыркая говорил он. — Но я вернусь, вернусь, я тебе обещаю.       И Эндрю всегда ему верил. А Нил — всегда возвращался.       Этот раз почти не отличался от остальных. Они собрались на ночевку и Эндрю безустали болтал о своем предстоящем дне рождении. Разве что был Нил мрачноват и немногословен.       — Завтра я уезжаю в Гиблое Место, Эндрю. — запрокинув голову и смотря на звездное небо, сказал Нил.       Они выехали во внутренний двор осенним вечером. У них была очередная ночевка, как Хэтфорд заявил, что хочет поглядеть на небо. Что хочет посчитать все возможные звезды и насладиться осенней прохладой.       Эндрю идею не одобрял, но уговорить его оказалось достаточно легко. Так что он накинул на Нила куртку и потащил на руках до двора.       Так тихо по ступенькам их дома он еще никогда не крался.       Они сидели там час с лишним, в не нарушаемой никем тишине. Слушая шум деревьев и звуки живности со стороны Леса.       Миньярд думал о Ниле.       Гиблым Местом Хэтфорд назвал больницу, в которую ездил все чаще и чаще. У Нила была личная неприязнь к тем местам, но он был вынужден туда ходить. Эндрю связывал все это с инвалидностью.       Единственное, почему Миньярд был согласен с этим прозвищем, так это потому, что после него рыжий выглядел так, будто вот-вот откинется. И никто его уже не откачает.       Это место травило Хэтфорда. Высасывало из него жизнь и превращало в мертвеца на коляске.       Ту ночь Нил не спал. Миньярд видел это по темным кругам под глазами, по взъерошенным волосам и громким зевкам. Он знал, что рыжик не скажет ему причину своих беспокойств. Знает, что ему и так дурно от одной лишь мысли засесть в Гнилом Месте больше нужного. Так что и лишнего не спрашивал. Молчал.       Прежде чем Миньярд, с тяжелым сердцем и неспокойностью на душе покинул их дом, Нил подозвал его к себе. Он широко раскрыл руки и Эндрю влез в его объятия, прижимая его так же крепко, как и он его.       — Спасибо. — прошептал мальчик, куда-то Эндрю в шею.       Мэри смотрела на них улыбаясь. Стюарт благодарно кивал блондину. Никто из них не чувствовал той давящей атмосферы, которую ощущал Эндрю.       Он никогда и подумать не мог, что держит это хрупкое тело в последний раз.       Очевидным это стало лишь тогда, когда Нил не давал о себе новостей ни через два дня, ни через три.       Эндрю видел, проходя мимо дома Нила, как там столпились толпа людей. Видел людей в черной униформе. Видел странную вытянутую коробку, которую перетаскивали очень бережно.       Видел плачущие лица и тревожно ждал новостей от Хэтфорд.       На четвертый день он не выдержал. Побежал к дому Нила с утра пораньше и громко постучал в дверь. Открыли её не сразу. Через два или три громких стука. И на пороге Эндрю увидел помятого Стюарта.       Его глаза были красными, а под ними виднелись круги. Он растерянно посмотрел на Эндрю и выглянул из проема, разглядывая улицы.       — Ты один? — хриплым голосом спросил мужчина.       Эндрю кивнул, от чего-то лишь больше запаниковав.       — Почему Нил не выходит гулять?       Хэтфорд старший замер. Не двигался и не дышал. А затем отпустил дверную ручку и сел на корточки перед Миньярдом:       — Малыш, прости. — тихо начал он. — Нил больше никогда не сможет погулять с тобой.       Значение этих слов Эндрю понял лишь, когда ему объяснила мама Бетси.       В ту ночь из дома Миньярда слышится громкий детский плач и всхлип.

***

      Земля под ногами шуршит, ветер дует в лицо, а тучи сгущаются. Погода сегодня не дружелюбная, но это не имеет значения в первый четверг нового месяца. И никогда не имело. Даже спустя 12 лет.       Лишь спустя время Эндрю осознает, что Нил знал. Знал, что не вернется. Даже не пообещал вернуться.       Эндрю стоит в мертвой тишине кладбища, тихо смотря на давно въевшееся в память надгробие. В его руках цветы, голубые, яркие, как цвет глаз мальчика на фотографии. Блондин нагибается , чтобы аккурат расположить их на законное место.       Старый букетик давно завял. Эндрю его не трогает, оставляет на месте. Там, где цветок будет гибнуть в спокойствии.       Парень поднимает взгляд, выравнивается и вглядывается в знакомое надгробие. На нем фотка Нила. Его Нила. Маленького шестилетнего мальчика. Он ярко улыбается снимающему его на мамин фотоаппарат Эндрю и машет рукой.       — Ты был великолепным, ты знал? — спрашивает в пустоту блондин. Его голос хриплый , едва слышный. Но он точно уверен , что останется услышанным. — Я принес тебе нашу любимую кассету.       Миньярд присаживается на корточки и аккуратно вынимает свою находку из внутреннего кармана.       — Я вернусь через месяц. Как всегда. — шепчет он, кладя кассету под фотографию Нила.       Этой ночью он снова не уснет. Только вот больше не будет плакать.       Эндрю двадцать и он держит обещание помнить маленького кудрявого мальчика с большими выразительными глазами и яркой улыбкой. Ему двадцать и он больше не хочет плакать.

***