𝐘𝐚𝐤𝐮𝐳𝐚 𝐭𝐫𝐞𝐚𝐬𝐮𝐫𝐞

Чувство пустоты ещё давно тугим колючим шерстяным шарфом на мужской шее обмоталось, запуталось в одном большом узле, душило. Била твоя влюбленность мерзавца Сукуну больно поддых, отзывалось больнее всех ударов, что пережило его крепкое тело. Мужское сердце под коркой льда ныло, подтачиваемое зудящей болью. Пустота внутри звенела, и дело тут было не в голоде — Сукуна сыт, но грызло что-то изнутри ненасытным червем, будто сутками к еде не притрагивался. Голод. По тебе бешеный голод. Стала слабостью его, единственным изъяном. Заповедями истин на скрижалях писана была его привязанность к тебе, цепи эти его сковывали, тяжелыми кандалами на запястьях повисла ревность. Как же он мечтал твоему возлюбленному сломать грязные руки, чтобы не касался тебя. Но не смел нарушить твой покой. Такого могло бы никогда не случиться, но реки меняют русла, а у людей меняются взгляды и отношения. И сейчас Сукуна откровенно упивался своей победой. Кто не рискует, тот не пьет шампанского, а наградой за его горькое отчаяние была ты. И близость твоя пьянила его не хуже хмеля. ~~~~ Не скоро разгладятся заломы на простынях — между пальцев женских ткань зажата так сильно из твоего страха быть слишком громкой. Стены в скучно бежевых обоях и картина демократично безликая внимают твоим стонам и успокаивающему шепоту мужчины. Картина бесстыдства пишется Ременом сейчас — широко разведенные женские бедра на белоснежной ткани в изгибах своих такие томные, завитки влажных волос темнятся в контрасте, мелкими змейками юркают к тебе на шею и на лоб. Дрожь в теле после душа сменилась на дрожь от обжигающих касаний. — Это было очень остро… — ещё раз скромно признаешься, а действия Сукуны с твоим стыдом идут вразрез. Он оставил стыд когда-то ещё давно позади, наверное, в тот день, когда уловил в твоей фигуре то самое женственное, чем захотел обладать единолично. — Я буду нежнее. — обещание его на вес золота, потому не пустой звук. Кончики пальцев подтверждают серьезные намерения — нарочито пачкаясь во влаге, мягко движутся внутрь. Постыдный стон срывается с твоих губ и ты давишь его, закусив щеку изнутри, падаешь на подушки вновь. Сочно смазка обволакивает два пальца Сукуны, стекает нежно по его ладони прозрачной слезой. Он не даёт тебе стыдливо сомкнуть бедра, придерживает их спокойно, продолжая вводить пальцы. Мягко, нежно и абсолютно сладко, нагло помогая широким языком, что обводит все твои потайные каёмки нежно-розовых складок. Чуть позже это стало быстро, грубо и грязно. Извиваешься, словно рыба, брошенная на берег, а Сукуна держит тебя. Приходится смириться, ведь ты знала, что он всё равно не отпустит. С тихим довольством Ремён прикусывает губы, на которых поселился твой вкус — он режиссер, а ты устраиваешь ему первоклассное шоу. Ерзаешь, куколка, смотришь взглядом, где смешались похоть и стыд. Скалится в улыбке самодовольства. Не мечтательный художник, а реалист, он выводит на холсте из простыней именно ту картину из его снов. Ты маняще пахнешь каким-то пафосным гелем для душа, пробуждая в нём больший аппетит на действия. Пальцы входят по самое основание и замирают ровно как и твоё дыхание. Так резко его задерживаешь, что выдыхать обратно быстро отзывается болью. Дозируешь выдохи вынужденно, грудь часто-часто вздымается. Твои пухлые губы пересохли, искусаны от волнения, и Сукуна мечтает наконец их коснуться в поцелуе, но пока что он дико занят тобой внизу. Пальцы легко проникли глубже — ты давно мокрая, как и все ткани под тобой. Прорывает на ощущения ярче и ты смотришь на Сукуну большими пьяными глазами. Просящими, томно блестящими. Явно не играешь, читаешься как открытая книга, и единственное слово проступает на новых страницах. «Возьми» читается во взгляде, пусть и движения твои скованы стыдом. Он только улыбается сладко, обнажая острие крупных клыков в оскале. Кончики пальцев касаются тебя внутри медленно, давят, мнут бережно нужные ориентиры, пока ты ищешь ладонями опору для успокоения и баланса. По приятной округлости ягодиц скользит, по мраморной нежности бедер, прислушивается с улыбкой демона — ага, на какие-то движения ты выдыхаешь громче, даже чуть подаёшься навстречу пальцам. Как же он доволен собой… «Неправильно это», «Сукуна, нет…» шепчешь, а в контраст словам своим подмахиваешь бедрами. То приподнимаешься несмело на локтях, то падаешь беззащитно на спину вновь в поражении, изредка вонзая ноготки в его мощные плечи. Сукуна любит тебя пальцами — всё так же без всякой спешки, аккуратно. Стоны твои провокация ему — он же кремень, так почему всё внутри сжимается и теплеет ярче внизу живота? Мужчину дико торкает — твоё удовольствие его доза. Замечтался, запечатывая в тебе пальцами глубже удовольствие, а ты откровенно забила на игру в недотрогу. Бедрами навстречу подаешься, насаживаешься, намеков нет, только требования проявить силу. Но тут правила устанавливаешь сегодня не ты. За бедро тебя держит несильно, но крепко, пока ты переживаешь новое для тебя чувство — смесь возбуждения и паники. Удобнее перехватив твое бедро, закинув себе на спину, чтоб не дёргалась, Сукуна не останавливает движения рукой. Массивные в запястьях руки стали ещё быстрее — тебя покрывает бисер испарины, то ли скулишь, то ли стонешь себе в ладонь. Резкость последних движений — и его пальцы резко стискивает внутри тебя. Выгибаешься в пояснице словно одержимая бесами, колотит жутко, бьёт мелкой дрожью несколько долгих секунд — и, наконец, тело тяжело обмякает. Глаза открыть будто кощунство, но из-под полуприкрытых ресниц бросаешь на мужчину взгляды. Томные, усталые, но полные благодарности. Сукуна с довольным лицом выпрямляется, садится на краю кровати, подминая под собой жалобно скрипнувший матрас. Пальцы, что блестят твоей влагой, облизывает с таким аппетитом, будто съел что-то лакомое. Завораживающая в своей пошлости картина. Манящие в обычном упрямстве мужские губы смыкаются на длинных пальцах. Твой вязкий нектар, что стекает на ладонь, неспешно так слизывает, причмокивает вызывающе. Не человек, а провокация. И не может же по-другому, иначе это не Сукуна. Еле отошедшее стеснение пронзает тебя с новой силой. — Ну, Сукуна… — зардеешься сильнее, пытаясь шлепнуть того по бедру. — Что? — игриво улыбаются тебе в ответ и смех его гортанный задвигал Адамово яблоко. — Хочешь попробовать себя на вкус? Под его пристальным взглядом ты как кролик перед удавом. То ли это гипноз, то ли девичье любопытство, но тихое «да» раньше, чем ты успела подумать. Упорхнуло согласие птичкой, а Сукуна схватился за него, вонзая зубы. Дважды повторять Сукуне никогда не приходилось. Словно дьявол-искуситель, он скользит к тебе ближе. Большим пальцем на нижнюю губу твою надавливает, заставляя приоткрыть рот. Указательный и средний скользнули плавно внутрь, надавили на язык, размазывая твою влагу с кончиков пальцев. Покорно смыкаешь пухлые губы на основании пальцев, заставляя мужчину хрипло выдохнуть. Языком скользишь по кончикам пальцев, посасывая их развязно. Терпение Сукуны на исходе. Бугор в штанах вырос, тесно ему там, упирается в ширинку, готовый разорвать ткань дорогих брюк. Но накинуться на тебя как животное? Какая глупость и невежество. Король якудз со своей королевой ни за что так не поступит. Тем более сейчас, в ваш первый вечер наедине. — Открой рот шире. — красные глаза темнеют от накатившего желания, становясь кровавыми рубинами. Вязкий омут, он тебя затягивает, а ты, уязвимая и такая послушная, сносишь остатки рассудка Ремёна. Сукуна склоняется ближе, опалив взглядом и вздохом кожу. Мгновение — и его тёплая слюна змейкой втекает в твой рот. Еще секунда — и Сукуна вторгается языком, тут же коснувшись кончика твоего, растягивая тонкую нить слюны. Поцелуй безумный, голодный. Кислород в легких кончился быстрее, чем вы сумели оторваться друг от друга. Тает дыхание наивным мартовским снегом на твоих губах, а святость твоя с халатом вместе скользит к изножью кровати. Процесс запущен и необратим, а Сукуна напорист. Глупо было бы ожидать чего-то иного от него. Бесшумно ладонями скользишь по его горячей коже, стягивая рубашку вниз по плечам. Ткань послушно шуршит, а мгновение спустя летит на пол. Туда, где одежде сегодня и место. Сукуна не метит в боги. Скорее монстр или исчадие ада, чудовище, но прирученным Левиафаном изгибается над тобой, все твои точки на теле изучает, собирает воедино их все, словно астроном, что открывает новое созвездие. Поцелуев рваная цепочка проходится там, где их вовсе не ждешь. Ладонью чувствуешь мягкие губы. Прижимаются, крепко целуют… Тебя никто так раньше не целовал. «Заниматься любовью» — вот как трактуется это таинство между вами. Не грязный секс, не первобытное желание, а его всепоглощающее чувство, которого достаточно на вас двоих. Солнце давно укатилось за горизонт, в полутемную комнату ворвался морской прохладный ветер. Роняет стеклышки брызг морских на кровать, что тут же превращаются в пар — ваши тела как раскаленная наковальня и так горячо между вами. Только движения рук, никакого мошенничества, но почему то магия касании Сукуны плавит твою кожу. Ремён ведет носом жадно по нежной шее, вдыхает запах рьяно, подминая тебя под собой. Ты, недолго думая, впиваешься ногтями в его спину, цепляясь ненароком за все шершавые края заживших шрамов. — Мой Сукуна… — слова сорвались с губ вместе с твоим дыханием как заклинание, вонзились ему в висок, бальзамом на душу легли. Заворчал довольно как медведь, смотрит на тебя нежно-нежно, а зрачки огромные, будто он бахнул щедрую дозу экстази. Ушам не верит, себе тоже. Он так долго ждал, а теперь, уже вознагражденный твоим благословением, мотает головой как глупый пёс. Нежность твоя ему десятибалльный шторм, самый сильный наркотик и опасный яд, что он добровольно пустил по венам. Танк, он ведь мог вести за собой войска, не бояться воды и пламени, но лишь ты и плеяды звезд в твоих глазах — его Ахиллесова пята. — Твой. — шепотом Сукуна заверил уверенно в своей преданности тебе. Словно оковы спали, треснул лёд на сердце едва слышимо, дышать стало легче и стеснение между вами растаяло сизым дымом. Широкая ладонь ловко скользит под изгибами мягких бедер. Тебя переворачивают мягко на живот, бережно целуя в висок напоследок. Россыпь волос с плеч и затылка сдвигая набок, Ремён льнет с нежными поцелуями к твоей шее. Осыпает ими и плечи, изгиб шеи и впадинки, изредка позволяя вонзить зубы в твою шею. Клеймить сладкими укусами, но не оставлять следов — они и без них уже заявил на тебя права. Теснее сжимаются на талии сильные руки, тянут на себя, пока Сукуна мягко метится крупной головкой в пылающее желанием лоно. Пальцы зарываются в прядях и легко натягивают их, когда он наконец входит. Размеренные и волнообразные движения тазом, чтобы быть глубже позволительного. Толчки пока ещё совсем бережные, с передышками, чтобы ты привыкла. Тело твоё ещё не было готово, не смотря на всё возбуждение. Размеры Сукуны действительно впечатляли, но ты всегда наивно восхищалась только его ростом и плечами, большими руками и крепкими запястьями, упуская мысль, что у такого громилы и все остальные части тела соответствуют друг другу. — Не больно? — бархатный шепот на ухо так вкрадчив, а ты мычишь бессвязно в подушку, мотаешь головой, разметав волосы. Боль отдается коротким эхом, но вперемешку с возбуждением она даже приятна. — Не останавливайся. Зеленый свет для Сукуны и он, как машина, дергается вперед с последним толчком, наконец-то полностью оказавшись внутри. Протяжный выдох облегчения вырывается из его горла. Кадык тяжело задвигался — Сукуна сглатывает первые секунды, сдерживая внезапно резко накатившее желание взять тебя грубо. Боль от проникновения оседает, легко царапает нутро, прежде чем окончательно исчезнуть. Деловитое движение бедер вглубь — и ты растворяешься как сахар в горячем чае. Приятная наполненность внизу живота будоражит какое-то время, улыбаешься даже глупенько, пока Сукуна не напоминает вновь, кто хозяин этого праздника. Погружает венистый ствол глубже, пачкается в твоей влаге, вжимая тебя в кровать всем телом. Кровать вскоре заходила ходуном, а между вами начало твориться бесчинство. Бессвязные не высказанные раньше вслух слова, выдохи и вдохи, ритмичные толчки, что порой то приятно скользящие, то нагло грубые. Перехваченные туго до синяков запястья, поцелуи нежные по линии подбородка и у впадинки за ухом. Искусанные и исцарапанные клыками плечи, и шея, исцелованная и сжатая широкой ладонью Сукуны в забытьи так крепко, что на мгновение ты перестала дышать. Мужские бедра двигались бешено — Сукуна словно копил всю свою силу для тебя одной, чтобы обрушить всё в этот день признания. Проникая глубже в тебя, двигаясь неистово, словно поршень двигателя, он старательно выбивал из тебя мысли о другом человеке. Теперь в тебе целиком и полностью будет властвовать Сукуна. Сердце твое он забирает себе, как и мысли, ощущения и слова. Синергия ваших тел отдает пошлыми влажными всхлипами. Простыни влажные — Сукуна толкается, а твоя влага стекает по бедрам. И ты уже несдержанно выкрикиваешь своё удовольствие, кусаешь простыни, словно опьянев. Меняются позы, волны удовольствия сменяются одна за другой. Тебе не дается прощение за любовь к другому, словно в наказание Ремён берет тебя вновь и вновь, поражая своей выдержкой. Мягким прохладным покрывалом на ваши разгоряченные тела опустилась ночь. Твоё тело обессилело, горло саднит и пересохло, а Сукуна только на подходе. Мощным рывком толкнувшись внутрь, рычание своё закусив твоей шеей, он горячо изливается внутрь. Мужское тело подрагивает в экстазе, бьет крупная дрожь и дыхание такое рваное, будто он боролся за свою жизнь. Статуями замираете и никуда не спешите. Никаких слов — опухшие от поцелуев губы хранят молчание. Ты устало обвиваешь его большое тело ногами, прежде чем провалиться в благословенный сон. ~~~ Тебя будит шум волн. Бьются, коварные, о корабль, словно испытывая его на прочность. Ты ещё не успела открыть глаза, как вспышкой вчерашние события отпечатываются на стыке ещё не пробудившегося сознания. Нет, ты не откроешь глаза. Прячешь лицо в подушку, не зная, куда девать себя и свои мысли. Признания в любви, нежность и страсть — это был не сон, это самая настоящая явь, что отпечаталась на твоем плече красноречивым следом от чужих зубов. Мягкое поглаживание по щеке выводит тебя из тревожного оцепенения и заставляет расслабленно выдохнуть. — Моя госпожа. — бархатный рокот его голоса — твоё успокоение. Он никуда не ушёл, он был здесь, ожидая твоего пробуждения. — Мой Сукуна. — шепчешь смущенно, пряча лицо в крепком плече. И ты едва дышишь, потому что ростки нежного чувства к своему верному стражу в твоем сердце наконец робко пробились. А сердце Сукуны Рёмена давно было в твоих нежных ладонях.