Монстр внутри меня

Права и обязанности студентов академии «Имуги»

Правило 2

Каждый студент, поступивший в «Имуги», с момента зачисления и до окончания обучения, становится частью академии, вверяя свою судьбу и жизнь в полноправное распоряжение главы Чон Догына.

♔

      «Я обещал больше никогда тебя не оставлять. И держу своё слово», — громкий, повторяющийся шёпот, словно заезженная пластинка, преследует Чимина каждую минуту, стоит остаться одному. Голоса, ставшие роем жужжащих мух, отдельными словами накладываются друг на друга, создавая бесконечный содóм и затмевая собой все посторонние мысли.       Чхве Сухо отлично справился со своим обещанием, потому что даже после исчезновения не оставляет Чимина в покое. Его обманчивое присутствие стало личным Адом, неконтролируемым процессом разрушения психики, зацикленностью, в которой Пак застрял после прихода полиции. Сухо безобразно над ним издевается, с каждым днём лишь прочнее поселяясь в его голове и пуская глубокие корни.       Где бы Чимин ни находился, он ощущает его незримое присутствие за спиной. Грязный, похотливый взгляд «пса» мажет по лопаткам, пояснице, спускается вниз к ягодицам, оставляя за собой отвратительные маслянистые следы. Иногда по его коже рассыпается противная дрожь: где-то там, за спиной, Чхве пристально наблюдает, сально усмехаясь бескровными губами. Стоит потерять бдительность, и он застанет врасплох — внезапно обдаст кислым сигаретным дымом прямо в ухо или положит неприятно холодную и вспотевшую ладонь на его бок, снова помечая своим отпечатком.       Десять дней. Целых десять грёбаных дней непрекращающегося, нагнетающего кошмара. С каждым новым рассветом становится лишь хуже: солнце не рассеивает тени — оно их создаёт в бесчисленном количестве. Теперь, за стенами, под скрипящими половицами, в тени растений, похожих на притаившихся монстров, Чхве Сухо пытается подобраться к Чимину и затащить в свой густой полумрак.       После встречи с полицейскими и грозным наставлением от Чонгука, Чимин долго не мог взять себя в руки. Весь день он прятался в собственной комнате, ожидая, что дверь вот-вот распахнётся, являя его взору образ исчезнувшего одногруппника: живого, невредимого и невыносимо соскучившегося. Он слышал, или ему просто казалось, как шумели за стенами приглушённые голоса, обсуждая серьёзность происходящего. Гул заинтересованных студентов сопровождал его на лекциях, в столовой и во время ставших чересчур долгими перемен. Имя Сухо звучало так часто, что Чимин начал озираться по сторонам, не зная, чего хочет больше: закричать от безысходности или закрыть уши руками, чтобы остановить всё это. Чужие голоса привлекали демонов, жаждущих славы.       Он несколько раз встречал в коридоре молодых сержантов, ухмылявшихся с высокомерными лицами и переговаривающихся между собой. Их не особо интересовал поиск студента, скорее, им просто нужно было соблюсти законные рамки. Допрос и вовсе проходил смехотворно: одногруппников Чимина по очереди вызывали в кабинет проректора и совершенно безучастно просили ответить на несколько типовых вопросов: «Где и когда они в последний раз общались с пропавшим?».       Угроза Наиля, чтобы Пак не смел открыть рот, моргала в голове предупреждающей табличкой. Чимин и без этого дурацкого напоминания боялся заговорить о событиях роковой ночи, поэтому на допросе бездумно сказал, что застал Чхве в библиотеке за несколько часов до пропажи. Из кабинета он вышел на ватных ногах, умирая от жесточайшей мигрени, захватившей голову целиком.       Теперь ему казалось, что он по-настоящему сходит с ума, потому что образы приобретали реальные очертания: в углах спальни ему мерещилась тёмная фигура одногруппника, неизменно наблюдающего за тем, как он делает бесполезные попытки заснуть; принимая душ, он ощущал чужое дыхание, оседающее на коже горячими каплями пара; всюду преследовал удушающий табачный запах, казалось, пропитывающий Чимина насквозь.       Он даже не думал о Чонгуке, когда в следующий четверг позировал, сидя в его одежде и оторопело уставившись в одну точку. Футболка и шорты из мягкой трикотажной ткани приятно льнули к телу и были слегка велики. Нежный лавандовый запах стирального порошка, явно отличающийся от обычного средства, которым пользуются ученики, окутывал спокойствием. Но Чимину было плевать на всё, даже на то, что в эту встречу в углу комнаты появился матрас и пара мягких диванных подушек, а на убранном столе теперь красовался поднос с фруктами. Чон не задавал вопросов, лишь изредка поглядывал на Чимина и просил немного развернуться или поднять подбородок повыше.       Чимин ушёл к себе ближе к утру, но спать так и не лёг. Только оказавшись в постели и бездумно перелистывая страницы новенькой книги, которую тайно оставил на кровати Хосок, до него дошло: впервые за неделю он не ощущал присутствие Сухо. В мастерской Чона, полной застоявшегося запаха краски и едва уловимого аромата самого старшекурсника, целиком и полностью царила лишь его аура. И это, в какой-то мере, помогло голове отдохнуть, чтобы, вернувшись в комнату, вновь погрузить в ужасающее преследование, готовое сожрать его без остатка.       Несмотря на то, что стражи порядка чересчур расслабленно ведут себя в академии, результат от них всё же есть: они обследовали комнату Наиля и Сухо, отправили найденные вещи на экспертизу и восстановили расписание дня Чхве до его исчезновения. Всё это Чимину рассказывает Хосок, продолжающий по вечерам пробираться к нему в спальню и болтать, пока Пак, положив голову ему на колени, погружается в спасительную дрёму. Без Хосока уснуть не получается.       От недосыпа и постоянного стресса Чимин и сам становится похож на бесплотного призрака: рано или поздно накатывающая, словно гигантский ураган, паранойя его доконает.       Воскресное утро, дающее право подольше понежиться в постели, изнеможённый Чимин встречает на грани истерики. Он лежит на боку, подтянув к себе ноги, и пытается не отводить взгляд от старого бурого пятна на полу. На периферии двигаются густые чёрные силуэты, мороком расплываясь в маленькие и высокие фигуры, и вновь соединяются в огромное, жуткое нечто. В какой-то момент накрывает невыносимая паника, а затхлый запах старой деревянной мебели и застойного воздуха кружит голову до бликов перед глазами. Ему нужен кислород, ему нужен кристально чистый разум.       Присутствие представителей закона налагает полное подчинение системе. Однако Чимин собственными глазами видел, как касты нарушают запрет: Ли Наиль и Кан Сынгу возвращаются в корпус через внутренний двор. Так почему бы и ему не рискнуть? Студенты всё ещё спят в своих кроватях, а храп дежурного доносится сквозь тонкую дверь.       Решение приходит мгновенно: он поднимается с постели и выглядывает в окно, прислонившись щекой к холодному стеклу. Первый снег приводит Чимина в замешательство — на улице морозно и… удивительно чисто. Возможно, это именно то, что ему сейчас необходимо, чтобы остановить помешательство. Он заторможено сползает с кровати и одним шагом пересекает расстояние до шкафа. Достаёт неказистое пальто и шарф, сложенные в чехол на случай похолодания. И пока вся академия утопает в приятных сновидениях, привычно пробирается в главный холл, пользуясь ключами Чона, чтобы выскользнуть на улицу.       Мороз пощипывает щёки и нос, а невесомые, словно маленькие мушки, снежинки оседают на волосах, тут же испаряясь от тепла согретого тела. Он не привык к такой зиме — праздничной и немного волшебной. В его родном городе ледяной ветер пронизывает до костей, заставляя носить дутые куртки с начала осени. Но здесь всё совершенно по-другому — снег ощущается по-настоящему снежным.       Несмотря на волшебство первого снега, картинка внутреннего двора кажется застывшей и неживой. Колючая изгородь выглядит голо и понуро, а стылый иней, при ближайшем рассмотрении, не скрывает безобразия мёртвой земли. Время остановилось в моменте, безрадостным пейзажем запечатлев жалкие попытки природы покрыть уродство увядающей осени.       Чимин прячет руки в карманы и, стараясь двигаться незаметно, скрывается за высокими статуями, расположенными вдоль главной аллеи. Каменная дорожка, усыпанная ледяной крупой, виляет вдоль череды невысоких деревьев, резко уходя вправо в сторону леса. Там, в сотнях метров, небольшим изгибом протекает река, делая оборот вокруг внутренней территории академии.       Обжигающий холод пробирается под одежду, норовя отобрать последние капли тепла. Чем ближе он спускается к низине, шагая по припорошённой тропе, тем сильнее бьётся сердце, вновь накрывая тревогой. Голые массивные стволы и низкие ветви деревьев рябят размытыми пятнами, превращаясь в надвигающуюся угрозу. Чимин часто дышит, когда достигает одинокой резной беседки, примостившейся на берегу. Он цепляется пальцами за кованые перила, стараясь перевести дыхание и успокоить сердце.       «Я никогда тебя не оставлю».       Одинокая птица резко взмывает вверх, вылетая откуда-то из колючих кустов отцветших роз и пугая Чимина взмахом широких, чёрных крыльев. Он отшатывается, разворачивается и, прислонившись затылком к колонне, вымученно прикрывает глаза. Тени ползут вслед за ним тёмными рукавами тумана, растягиваясь прямо от академии к его изнурённому телу. Сухо́ близко. Очень близко. Ещё немного — и он его схватит.       — Я прошу, — пересохшие губы хватаются за жалкие крохи кислорода, но холодный разрежённый воздух не даёт сделать полноценный вдох. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, просто исчезни, — он чувствует его присутствие рядом и жмурится со всей силы.       — Да я даже присесть не успел, — голос Тэхёна раздаётся внезапно, и Чимин подскакивает на месте, распахивая глаза. — Ты экстрасенс?       Лёгкий шлейф тепла, исходящий от живого тела, касается кожи, когда Ким проходит мимо и присаживается на скамью. Он опирается спиной на стену беседки, складывая ногу на ногу. Полы его пальто раскрываются и плавно падают на свободное пространство с двух сторон.       «Бордовый велюр. Он серьёзно в бордовом велюровом пальто?», — дорогая, мягкая ткань так сильно отличается от одежды Чимина, что ему становится немного стыдно. На нём тоже неплохой вариант, но купленный, скорее, из соотношения «цена — качество», а не потому, что ему это понравилось или следует моде.       — С тобой всё в порядке? Выглядишь хуже, чем когда собирался умирать на газоне, — он похлопывает рядом с собой. — Садись, обещаю сегодня не кусаться, — когда Чимин решается, больше переживая за свои неустойчивые колени, чем о близости к предмету своего восхищения, Ким продолжает: — Хотя, иногда я действительно понимаю, почему многие так сильно хотят урвать от тебя хоть кусочек.       Чимин в недоумении поднимает взгляд и встречает ответный — весёлый. Щёки Тэхёна и кончик носа окрасились в нежный пудровый цвет, а губы кажутся алыми: он выглядит очаровательным и здоровым — Ким Тэхёну очень идёт зима. Встретив такого лишь раз, можно было бы влюбиться бесповоротно…       — Нравится? — старшекурсник изгибает изящную тёмную бровь, открыто забавляясь.       — Нравишься, — на автомате отвечает Чимин.       — Это заметно. Ты буквально глаз оторвать от меня не можешь каждый раз, когда видишь, — улыбается кончиками красивых губ. — Ты такой очевидный, птенчик.       — Разве тебе не льстит чужое внимание? — в ответ на его слова слышится громкое и совершенно неэтичное фырканье. — Или от такого, как я, комплименты не воспринимаются всерьёз?       — А ты говоришь всерьёз? Правда? — видя задумчивость на лице Чимина, Ким улыбается. — Что такое красота? Ты когда-нибудь задумывался об этом?       В ответ — тишина, и он продолжает:       — Это понятие относительное и субъективное. Я бы даже мог назвать её теорией познания, наукой. Возьмём за аналогию математику. Ты наверняка слышал, что математику ненавидят те, кто её не понимает, для кого заученное «дважды два» — верх их восприятия. Те же, кто находит красоту в сложности и поиске решений самых нетипичных задач — влюблены в нее. Так вот, мы берём красоту как задачу, — он мажет взглядом по фигуре Чимина, немного дольше, чем нужно, задерживаясь на его тонкой одежде. — Простой пример: два глаза плюс нос и плюс рот никогда не дадут в сумме одинаковый ответ на вопрос, красив ли человек перед тобой. Эта формула всегда будет с погрешностью, а результат — непредсказуемым. Но чем проще пример и доступнее его решение, тем сильнее он нравится тем, кто не разбирается в арифметике. А таких очень много. Улавливаешь?       Чимин не совсем понимает, о чём идёт речь, и хмурится, вглядываясь, как кончики волос Тэхёна подрагивают при оживлённом разговоре.       — Ты складываешь в голове цифры, которые тебе нравятся, как некоторый набор заложенных символов, считая, что понятный и очевидный итог приведёт к совершенству. Но секрет в том, что вводные данные всегда будут разными, а ответ — никогда правильным.       — Так в чём же смысл? — Чимин правда не понимает. Ким пытается сказать, что красивые люди — это слишком просто?       — В решении. Красота не в результате, не в идеальном и лёгком математическом примере, а в неоднозначных путях поиска ответов. Пока ты изучаешь вводные данные, применяешь к ним формулы, понимаешь, насколько глубоко можно погрязнуть, видя разные смыслы и восхищаясь уже не ответом, а тем, насколько прекрасна сама «задача», со всем её многообразием переменных. И тебе становится не так уж и важен правильный ответ.       — Ты хочешь сказать, что сложив простые числа и завершив задачу, итог окажется ложным? Красота — ложь?       — Тех, кто не любит заморачиваться, устроит такой расклад.       — Что же тогда с уродством? — Чимин не согласен со словами Тэхёна. — Выходит, уродливый человек — это пример без решения, который могут понять только редкие гении? — он поджимает губы. — Значит, быть лёгким примером выгоднее. Зачем же тогда искать сложные пути? Красота может решить многие проблемы. Правильный, завершённый пример может привести к нужному итогу.       — Думаешь? — на лице старшекурсника расцветает самодовольная улыбка, и он слегка щурится. — А какой ты пример?       — Сложный и запутанный, — бросает, не раздумывая.       — Значит, ты очень красив.       — Что ты пытаешься всем этим сказать? — Чимин напрягается. Ему сложно уловить смысл того, что хочет донести Ким Тэхён, сравнивая красоту с математическими методами. Виски́ сдавливает болью, а уставший разум не в силах зацепиться за мысль.       Тэхён мягко и снисходительно смотрит в ответ: в его глазах будто искрятся яркие пузырьки шампанского. Вокруг Кима всегда лёгкая, сверкающая атмосфера, отчего он изредка напоминает Чимину мать — такую же поверхностную и вечно весёлую.       — Я не тот человек, на которого тебе следует смотреть. Я слишком простой пример, в формуле которого нет никаких интересных поворотов, — Чимин мрачнеет. Он устал от того, что его не воспринимают как человека из плоти и крови, со своим мнением и способностью издавать слова через рот. Вот даже сейчас, когда он со своим воспалённым мозгом сказал Киму признание, не боясь и не скрываясь, это, по сути, ничего не изменило. И не то чтобы он ждал чего-то в ответ — ему интересно было проверить, не более. Но сам факт, что Тэхён ищет запутанные оправдания, безумно раздражает. — Моя теорема простая, как дважды два.       — Я слишком уродлив и жалок? — тени вокруг начинают радостно клокотать, подползая поближе. Им нравится, когда в Чимине просыпается тьма — что-то мрачно-агрессивное поднимается от истоков. — Поэтому ты пытаешься сейчас от меня отвертеться?       — Думаю, — Ким легко хлопает его по бедру, — ты слишком зациклен на себе, птенчик. И ты правда сложный и запутанный. Но если хочешь узнать чёткий ответ, то у нас нет никаких перспектив. Я не собираюсь заводить отношения, и дело совершенно не в тебе. Хотя, — его ладонь замирает чуть повыше колена, согревая сквозь ткань, — ты определённо вызываешь интерес. Возможно, я бы даже мог попытаться.       Прямые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь широкие окна беседки, лишь немного пригревают плечи, жадно делясь своим теплом. Мороз не отрезвляет, прямолинейность Тэхёна тоже. Между ними действительно ничего не могло быть — они едва знают друг друга. Но Чимин обязан был спросить, а Тэхён впервые открыто и честно ответил.       — С кем ты разговаривал, когда я пришёл, — Ким отбрасывает волосы со лба. Слабый пар вырывается при дыхании, тут же растворяясь прозрачным облаком в холоде утра.       — Сам с собой, — делает слабую попытку оправдаться.       — Знаешь, — Тэхён вновь немного прищуривает глаза, — моя мать тоже разговаривала сама с собой. Она была восхитительно красивой женщиной, но помешанной на чистоте. И это было не просто желание жить среди белых стен, как в стерильном изоляторе, а ярая одержимость знать, что даже цемент в доме тщательно прополоскан и пахнет, как стены парфюмерного завода. Если бы я не знал, что у меня есть отец, то свято верил бы, что им является тот самый улыбающийся красавчик с этикетки чистящего средства, — Чимин закатывает глаза. — В какой-то момент ей стало мерещиться, что кастрюли и шторы нашёптывают снова и снова перемывать весь дом, указывая на места, где она, якобы, ещё не успела прибраться. Омма буквально разрывалась между тем, чтобы угодить посудомойке и не обидеть цветочный горшок, на котором за час успела осесть пыль. Тебе тоже мерещатся предметы мебели? Или ты разговариваешь с деревьями и ветром?       К его словам невозможно относиться всерьёз, и Чимин хмыкает. Он искренне поражается тому, как легко Ким может перескакивать с темы на тему и сколько историй рассказывает о своей огромной и, судя по всему, очень эксцентричной семье. Кажется, у него бесчисленное количество странных родственников.       — Сколько у тебя братьев? Ты упоминал их в прошлый раз, — плотнее кутается в пальто, вырывая края из лап скребущихся бестелесных демонов. Они так и норовят за него ухватиться, и лишь болтовня Кима спасает от нападения.       — А что? Решил попытать удачу с кем-то из них? Поверь, мои кузены не такие красавчики, как я. Например, у Чонвона ужасные пальцы. Он не всегда попадает ими по собственной тарелке, когда пытается удержать палочки в руках. А Вонгю при смехе широко открывает рот с кривыми зубами и издаёт странные звуки помирающего животного, — Чимин не может оставаться невозмутимым, и слабая улыбка появляется на его губах: Ким Тэхён просто невозможный человек. — Если ты думаешь, что это половина беды, то тебе стоит познакомиться с Мину. Когда он спит, то часто забывает закрыть косящие в разные стороны глаза, из-за чего можно словить инфаркт, если случайно заглянуть в комнату поздно ночью.       — Это просто ужасно, — улыбка становится шире.       — А я что тебе говорил? Моё терпение на исходе, но вот насколько тебя хватит? Но если рискнёшь породниться с семейством Ким, советую выбрать Чонвона и закупиться перчатками.       Чимин прыскает и сгибается пополам от смеха, из-за чего его волосы падают на колени, рассыпаясь тонкими длинными прядями.       — Почему ты ничего не делаешь с волосами? — внезапный вопрос делает улыбку Чимина застывшей. Он осторожно поворачивает голову набок, прислонившись щекой к колену.       — А что я должен с ними делать?       — Саэм мог бы тебя подстричь. Он неплох в этом. И я как-то говорил тебе о краске. Можно выбрать ядерно-красный и довести до белого каления вашего вечно плюющегося учителя.       — Не думаю, что мне это действительно нужно. Я и так достаточно привлекаю внимание, — голос понижается до шёпота, — а хотелось бы наоборот.       — Если спрятаться невозможно, то не проще ли быть у всех на виду? Каждый человек уже составил о тебе своё мнение. Возьми всё в свои руки и шокируй!       На самом деле, эта мысль возникала в Чимине несколько раз: что бы он не предпринимал, изменить ничего невозможно. Всё остаётся на своих местах. Всё, кроме его ненависти, которая растёт и обретает физическую форму. Так, может быть, Ким Тэхён прав и ему нужно перестать бороться со своей собственной головой и принять всё это?       Принять себя?       — Я не знал о таких способностях Саэма. Жизнь в академии напоминает необитаемый остров. Здесь даже время идёт иначе.       — Саэм — человек, знающий толк в острых предметах, — голос звучит весело, но смысл его слов пугает.       — Сколько ему лет? — осторожно спрашивает Чимин. — Саэм — это его настоящее имя?       — Он годится тебе в отцы, — вопрос об имени остаётся проигнорированным. Тэхён замолкает, явно что-то обдумывая, и спустя пару минут говорит: — Он был телохранителем ректора. До травмы.       — Травмы?       — У Саэма нет языка, — Тэхён внимательно смотрит на реакцию Чимина, и, кажется, если ответ его удовлетворит, то Чимин пройдёт какое-то неведомое ему испытание.       — Получается, он немой не с рождения. Но как человек мог лишиться органа, если… — в это сложно поверить, но слова Чонгука о том, что в академии скрывается бóльшее зло, внезапно всплывают в памяти. Он даже не может договорить, потому что картинки, возникающие перед глазами, слишком ужасные.       Тэхён, придвигаясь, вглядывается в лицо Чимина и едва уловимо кивает. Что это значит? Что значит этот намёк? Почему Тэхён говорит ему об этом?       — У тебя чистая кожа, — он вновь меняет тему. Карие глаза с поволокой глядят немного поверхностно, но на самом деле Тэхён зорко подмечает каждую мельчайшую деталь. — Острый подбородок, маленький аккуратный нос, губы, как у девчонки… Тебе пойдёт помада.       Тело Чимина накрывает ледяным водопадом, прибивая сердце к ногам. Он во все глаза смотрит на то, как Ким приближается вплотную и наклоняется вперёд, упираясь щекой в своё колено и полностью копируя позу Чимина. Смотрит испытующе в ответ.       — Ты бы хотел, — сладко шепчет, — чтобы я тебя накрасил?       Сердце замирает до боли, а после рассыпается сотней безумных ударов. Это полное сумасшествие. Абсолютно неправильно и невозможно. Чимин не девушка, но слова Кима внезапно растекаются теплом по внутренностям, поднимаясь от самых ног знойным вихрем. Он практически готов решиться на этот шаг, но что-то сдерживает. Какой-то маленький, но всё ещё крепкий барьер.       Недоверчивость.       Он не верит Тэхёну. Но верить хотел бы.       Чимин нащупывает ключи в кармане, за прошедшие недели ставшие его талисманом, и крепко сжимает их. Твёрдый металл придаёт ему уверенность, что всё вокруг — реальность, а не плод его больного воображения. Образ Сухо сводит его с ума, и Чимину важно цепляться за что-то статичное, чтобы просто существовать. Но слова Тэхёна заставляют усомниться во всём.       — Зачем?       — Чтобы добавить в пример новую переменную, подчеркнув его уникальность.       Холодно. Ветер продувает тонкое пальто, сковывая внутренности титановыми цепями, а кончики пальцев ног покалывает острыми иглами. Его ботинки не подходят для зимней погоды; следовало взять в «Имуги» что-то более тёплое. Но кто же знал, что Чимину придётся с этим столкнуться.       — Ты тоже так поступаешь? Шокируешь?       — Нет, я всегда был таким. Мне просто безразлично то, что обо мне подумают, — Тэхён возвращается в своё прежнее положение и переводит взгляд на реку, наблюдая за неторопливым течением. Кончик его носа сильно покраснел, а на ресницах осела одинокая снежинка. Ким Тэхён величествен, как…       — Ты не думал стать королём? — голос Чимина становится ниже. Усталость накатывает внезапно, и он перестаёт сопротивляться холоду, смиряясь.       Ким окидывает фигуру Пака заинтересованным взглядом, и его бровь изгибается.       — Это тоже не моя роль.       — Но ты бы мог, — тьма пульсирует, осторожно подбираясь к замерзающему Чимину. — Любой бы мог занять это место, так гласят правила.       — Мы сейчас точно говорим обо мне, птенчик? — елейная сладость голоса патокой ласкает уши. — Думаешь, что каждый способен бороться за это место с самой кровавой академией? И даже такой ребёнок, как ты?       — Я младше тебя всего на пару лет, — слабо возмущается.       — И ты вот так беззастенчиво мне напоминаешь о возрасте? — драматично вздыхает Тэхён. — Хочешь сказать, что я старый?       — Мне… — он кусает холодные губы, но не чувствует ничего — его кровь тоже стала ледяной, — просто интересно.       — Повторюсь, это не моя роль, — а потом понижает голос, — и не твоя тоже. Не думай о ней.       — Почему?       — Какая у тебя цель быть королём? Как много ты знаешь о правилах? Ты здесь от силы несколько месяцев и твоя репутация заставляет желать лучшего. Ты слабый.       — Согласно правилам, что у всех есть шанс.       — Нет, правила лгут. Это борьба Чонгука и Сынгу. Тебе в ней не место. И ты не должен им мешать, — угроза повисает в воздухе. Вся приторность Тэхёна исчезает вместе с резким и неожиданным порывом ветра.       — В академии нет ладьи, потому что два ферзя бьются за место короля и никому не доверяют?       — Ты не знаешь, куда влезаешь. Займись своими проблемами.       — Почему? Почему ты думаешь, что я смогу помешать? Я обычная пешка, изгой.       — Тогда, по какой причине ты этим интересуешься? Почему ты всё ещё жив? Полумёртвый, потерянный и беспомощный, глупый мальчишка.       Его слова могли бы задеть, но они не оседают на сердце, отбиваясь от ледяной корки главного органа. Холод и тьма прекрасно сочетаются друг с другом: один кусает и подавляет волю, другая — поглощает полностью, затягивая в чёрную дыру.       Шорох обуви привлекает внимание, и Чимин медленно разворачивается, заранее предчувствуя, кого он увидит. Иначе и быть не может.       Тёмно-серое длинное пальто сидит на фигуре Чон Чонгука идеально. Общий вид портят лишь нахмуренные брови и явное недовольство, открыто написанное на лице. Кажется, ему не нравится видеть их вместе.       — Почему пешка разгуливает без разрешения? В академии введён особый режим, — Чон смотрит прямо ему в глаза, и Чимин не знает, кто в этой схватке сильнее: его демоны или мрачная аура старшекурсника.       — Я больше не могу находиться в четырёх стенах, поэтому вышел… подышать.       — И как? Подышал? — Чонгук не просто недоволен, он зол. — Я сказал тебе сидеть тихо и не привлекать к себе внимание. Пропал ученик, стены полны полиции, а ты бездумно нарушаешь все правила.       — Тебе-то какое дело? — огрызается. — Почему ты мне приказываешь? Ты мне никто, — гнев сгущается в глазах Чона. — Ты даже не мой комендант.       — Слушаешься только Кана? — в его вопросе скрывается что-то большее. Голос звучит насмешливо и агрессивно. Он достаёт из кармана пачку сигарет и прикуривает одну. — Или мне скормить тебе свод правил, чтобы ты их выучил? Я ведь имею право сообщить о нарушении совету.       — Это угроза? — внутри Чимина резко накатывает буря. Застывшая кровь начинает вскипать, растапливая целые айсберги. Как ему осточертели эти идиотские правила вместе с их дурацкими кастами! Да сгореть им всем в Аду, вместе с Чон Чонгуком!       — А сам как считаешь?       Тэхён внимательно следит за перепалкой, с хищным удовольствием переводя взгляд с одного на другого. Когда спина Чимина выпрямляется, а подбородок поднимается вверх, и тот готов, чтобы дерзко ответить, Ким не выдерживает:       — Птичка расправляет крылья, восставая из пепла. Это довольно любопытно, — растягивает слова, прерывая метание ножей. Он склоняется к уху Чимина, обдавая горячим дыханием, и тот в миг замирает, сосредотачиваясь на Тэхёне. — Подумай над моим предложением. Я хочу накрасить эти губы, — он говорит лично, но Чонгук отчётливо слышит каждое слово в морозной тишине.       Чонгук поднимает руку, целясь пальцами с зажатой сигаретой в голову друга, а затем злобно щурится:       — Тебя искал Тан, — властный голос Чона заставляет Кима поднять на него глаза.       — Серьёзно? — словной хитрый лис, расплывается плутовской улыбкой. — Он?       Чонгук ничего не отвечает, всё также продолжая смотреть на Тэхёна в упор, и тот, поднимаясь, огибает столбы беседки и приближается к Чону. Он забирает из его рук сигарету, кинув себе под ноги и затушив носком лакированного ботинка.       — Как же всё-таки удивительно складываются пазлы, Чонгук, — они говорят о чём-то своём, и Чимину лишь остаётся молчать, пытаясь уловить хоть какую-то суть происходящего. — Ты уверен, что это действительно то, что тебе необходимо?       Чон на него больше не смотрит, возвращая взгляд на непослушного младшекурсника и пригвождая того к месту.       — Я уверен, — произносит он чётко, и по телу Чимина внезапно разносится жар, вырывая холод с корнями. Этот жар совершенно не похож на те ростки огня, вспыхнувшего от слов Тэхёна. Смертоносное пекло от взгляда Чонгука одним махом сметает с пути деревни, города, мегаполисы, оставляя после себя выжженную, раскалённую землю.       Ким вздыхает:       — Это ошибка, милый. Но я пожелаю тебе удачи, — он хлопает Чона по плечу. — Не пожалей о своём выборе.       Праздничный фейерверк потухает в тот момент, когда Ким удаляется в сторону академии, оседая запахом пороха в лёгких. Независимый, уверенный, потрясающий, немного не от мира сего, Тэхён абсолютно не вписывается в мир «Имуги», так же, как и Чимин.       — Возвращайся в свою комнату и не выходи, — произносит Чонгук, как только шаги Тэхёна стихают за его спиной.       — Я не могу там находиться. Ни в комнате, ни в академии, ни где-то ещё, — как объяснить Чону, что он на грани отчаяния, что внутри него полный хаос?       Чимин балансирует на стропилах шаткой конструкции своей жизни, готовясь броситься вниз и смириться с тем, что ждёт его при жёстком столкновении с землёй. Голова трещит по швам, грозя в один момент лопнуть с огромным безобразным взрывом. Чимин цепляется за любые возможности, как за ту самую нить, которая приведёт его к результату.       Он хочет умереть, хочет вернуться домой, хочется спрятаться, хочет задуматься о роли короля, хочет мести, хочет не привлекать внимание, хочет измениться — так много противоречий, и он не понимает, где суть. Где он сам? Чего он желает на самом деле? Ломается внутри и снаружи, эмоции скачут от агрессивных и диких до полного самоуничтожения — и всё это он.       Всё это — Пак Чимин.       — Я хочу разорвать договор и уехать, — язычок ключа в кармане с болью впивается под ноготь острой резьбой, помогая ему удерживаться на плаву. — Пожалуйста, помоги мне. Ты ведь можешь!       В голосе Чимина боль, в глазах Чонгука — её отражение.       — Ты не сможешь сбежать.       Пак подскакивает с места и, стремительно сокращая расстояние, вцепляется в руку Чона, утопая пальцами в приятной ткани пальто. Ему плевать, что скажет отец, плевать на издевательства тётки. Чимин больше не может здесь оставаться — это единственное, в чём он уверен. Он больше не вынесет всего этого. Он сходит с ума. Он реально сходит с ума. Ещё немного, и этот процесс станет необратимым.       — Что тебе нужно взамен? Что ты хочешь за то, чтобы помочь мне? Назови свою цену. Ты сын ректора, ты способен на многое. Пожалуйста, поговори с отцом. Пусть меня вышвырнут отсюда, я плохо справляюсь, меня все ненавидят.       — Это невозможно, — он непреклонен.       — Что мне сделать, чтобы я стал свободным? Что? — Чимин его не слышит, продолжая повторять свои просьбы и унижаясь. — Для чего я вам? Какой в этом толк?       — Ты думаешь, — тяжёлый взгляд Чонгука становится мягче и печальнее, — если бы каждый студент в момент проявления слабости имел возможность сбежать, была бы Имуги такой успешной? Вас всех отправляют сюда на воспитание. Выбраться возможно только продолжая идти вперёд. Здесь неспроста нет связи с родителями, интернета и привычных радостей богатеньких избалованных детей. Это отдельный закрытый мир, где если ты пешка, значит терпишь всё то, что заслужил. И это воспитывает в тебе силу духа.       — Или безумие, — в глазах Чимина пляшут черти, и Чон понимает его, как никто другой.       — Значит, ты меняешься. Значит, система работает, — голос сухой, но где-то там, в глубине души, Чимин чувствует с Чонгуком странную связь.       — Ты лучший, — лесть — ему стоит её попробовать. Демоны подначивают, забавляясь. — Ты достиг высшего статуса. Тебя все боятся, — Чимину требуется вся его чёртова выдержка, чтобы холодными пальцами коснуться воротника Чонгука и заглянуть в глаза — близко. — Помоги мне выбраться. Кто, — шепчет, — если не ты?       Чон выдерживает буйство в глазах напротив, кажется, питаясь тем сумасшедшим огнём, сжигающим Чимина изнутри. Мажет взглядом по пухлым, искусанным губам, скользит по подбородку, шее и останавливается на покрасневших от мороза пальцах, поглаживающих ворсистую ткань его воротника.       — Чимин, — руками накрывает сжатые кулаки младшекурсника и склоняется к уху, крепко удерживая возле себя и не давая возможности отстраниться. Пак сглатывает, когда слышит тихий, будоражащий низкий голос: — ты должен выполнить условия нашей сделки.       Пак отшатывается слишком резко, с трудом вырывая руки из чужой хватки, и отступает назад. Значит ли это, что пока Чон не дорисует, у Чимина нет шанса просить о помощи? Значит ли это, что он ему не поможет даже за самую высокую плату? Но… значит ли это, что Чонгук готов заключить с ним ещё одну сделку и, возможно, освободить его, как только картина будет готова и договор истечёт?       — Хорошо, — горько. Пак запускает руку в волосы. — Хорошо, хорошо.       Чимин ощущает, как сквозь ботинок его замёрзшей кожи касается тень. Добралась. Захватила. Чужая грязная рука ползёт вдоль стопы, оставляя после себя болезненное жжение, и в этот миг что-то меняется. Он вскидывает голову к Чону, прядь волос падает на лоб, и внезапно, вместе с тем, как невидимые пальцы Сухо крепко обхватывают его щиколотку под тканью брюк, губы Чимина растягиваются в циничной улыбке.       — Хорошо, Чонгук.       Он уже не пытается выпросить помилования, не пытается уговорить или разжалобить, прекрасно осознавая, что всё это бесполезно. Он даже не предложил вернуть ключи, они теперь ему самому необходимы.       Если обратного пути нет, то Чимин примет это. Примет себя таким.

♔

      Тук. Тук. Тук. Долгий протяжный звук, и вновь один удар. Стук продолжается некоторое время, разносится по небольшому коридору приглушённым эхом. Пальцы проходятся вдоль перил, наслаждаясь покрытой лаком поверхностью. Он обязательно помоет руки, когда вернётся — привычка с самого детства.       В этом крыле находятся комнаты немногочисленного персонала и подсобные помещения, но Чонгук чувствует себя, как дома. Он и есть дома. Стены этой клетки — единственное родное для него место, словно он наказан за страшное преступление и отбывает здесь свой пожизненный срок. Эта мысль забавляет его, когда он спускается на последнюю ступеньку невысокого лестничного пролёта.       Саэм выглядывает из прачечной, приветствуя Чонгука плотно сжатыми губами. На лбу смотрителя виднеются капли пота, а вены на руках вздулись, будто он перетаскивал что-то очень тяжёлое. Иногда Саэм напоминает Чонгуку матроса, без отдыха трудящегося на корабле и надраивающего палубу до кристального блеска.       Чонгук замирает напротив надзирателя и долго вглядывается в его глаза.       — Ты узнал то, что я просил?       Саэм удаляется обратно в прачечную, а Чонгук ждёт, бросая взгляд на винтажные часы на стене: у него нет времени задерживаться. Спустя пару минут он возвращается и протягивает смятый листок, который, по всей видимости, прятал среди кучи грязного белья.       «Предусмотрительный», — Чонгук криво улыбается своей мысли.       Быстро разглаживая пальцами края, он острым взглядом выхватывает необходимую информацию. Когда Чон дочитывает последнюю строку, его лицо расслабляется, и, довольный результатом, он возвращает бумагу обратно.       — Сожги это, — ловит хмурый взгляд смотрителя. — Немедленно.       Саэм кивает.

♔

      Чонгук достаёт сигарету и прикуривает, выпуская колечки дыма. Ровные окружности растягиваются и приобретают размытую форму, поднимаясь к сводам потолка. Ровно семнадцать лет назад он потерял самое ценное, что у него было, и неприятный осадок каждый год даёт о себе знать именно в этот день. Он может не следить за календарём, но всегда понимает, когда наступает то самое время.       Всякий раз под причиной обхода Тэхён сопровождает его, когда Чонгуку необходимо посетить старую беседку на изгибе реки. Этот ритуал неизменен вот уже три года, но сегодня младшекурсник сорвал все их планы, словно предчувствуя, что они там скоро появятся.       Утром, отмывая кисти после очередной бессонной ночи, Чон мельком увидел его в окне: Чимин проскользнул вдоль аллеи в своём захудалом пальто и с растрёпанными волосами прямо к реке. Чонгук быстро накинул верхнюю одежду на испачканную маслом футболку и поспешил выскочить следом, бросив незавершённое дело. И если бы его не отвлекла госпожа Мин, он бы успел поймать Пака раньше и заставил бы его вернуться обратно сию же минуту.       Но то, что он застал позже, крайне ему не понравилось: Тэхён заигрывал с Чимином, открыто развлекаясь в своей обычной манере, а Пак смотрел на него во все глаза, плавясь под искушающим взглядом. Даже сейчас Чонгук чувствует, как внутри поднимается ярость и сопротивление, направленные далеко не на Чимина. Он обещает себе подумать об этом потом; сейчас его ждёт важный разговор.       Фильтр начинает горчить, а разум продолжает подбрасывать картинки: Тэхён хотел его спровоцировать, опять решив поиграть с очередной интересной игрушкой. А Пак будто специально напрашивается, попадая в лапы ко всем самым отбитым отбросам, собранным в академии. В том числе и к Чонгуку.       Галстук, затянутый на шее, неприятно давит на кожу. Его хочется сорвать и выбросить к чёртовой матери вместе со всеми обязательствами, которые душат не меньше шёлковой ткани.       Ещё отчаяннее хочется вдребезги напиться до пляшущих искр перед глазами. Отметить бы эту дату как начало его новой жизни, вот только повод больше подходит для поминальной службы, нежели праздника. Вся его жизнь такая: как наливное яблоко, искусившее Еву — с виду прекрасное, но внутри кишащее отвратительными червями.       Сизый дым поднимается вверх и, касаясь окон, оседает конденсатом на холодной поверхности стекла, стекая вниз редкими каплями воды. Снег прекратил падать ещё в первой половине дня, наигравшись с не привыкшими к нему корейцами. Чонгуку нравится холод, и сегодня было забавно наблюдать, как этот нахохлившийся «птенчик» — как Чимина называет Тэхён — ёжился от непростой погоды.       Откуда в этом студенте столько силы? Он выглядел затравленным и измождённым, его тело чересчур худое, а впалые тёмные круги под глазами напоминают огромные лунные кратеры. Растрёпанный, озлобленный, дикий…       — Я говорил тебе не курить здесь, — строгий голос отца прерывает поток мыслей, и Чонгук оборачивается, натягивая на губы едкую приветственную ухмылку. Он нарочито медленно делает долгую затяжку, вдыхая в себя как можно больше никотина и глядя прямо в глаза — такие же чёрные, как его собственные.       — Приношу свои извинения, — бычок отправляется в каменную пепельницу на подоконнике, декорированную в подножие статуи, чтобы даже такая деталь придавала солидность кабинету ректора. Маски, одни сплошные маски. — Мин передала, что ты меня звал.       — Проректор Мин или госпожа Мин. Соблюдай субординацию, ты мой сын, а не один из этих проблемных подростков, — мощная фигура отца и властный голос вызывают в Чонгуке стойкое отвращение, смешанное с прогорклым вкусом сигарет.       Чонгук всегда старается много курить, когда находится с ним рядом: убийственный дым ассоциируется у него с человеком, который дал ему жизнь. И, может быть, если выплюнуть эту гадость вместе с лёгкими, то и эта зараза отстанет.       Догын занимает кожаное кресло за столом, откидываясь спиной на высокую спинку.       — Сынгу должен явиться с минуты на минуту.       — И какой же чести мы с ним удостоились, что нас вызывают прямо в личный кабинет директора? Ближайший совет назначен через неделю, неужели у нас с второкурсником теперь особые, — выделяет, — привилегии?       — Прекрати язвить, — отец бросает на него суровый взгляд и хмурится. — Ты проколол губу, — не скрывает своё недовольство.       — И ты только заметил? Нам нужно проводить больше времени вместе. Как отец и сын, — он не может сдержать ироничной насмешки. — Что делают обычные семьи? Гуляют на выходных, устраивают семейные ужины, лепят снеговиков? У нас на территории полно грязи, забавное выйдет чудовище.       — Ты позоришь меня своим внешним видом, — Чон Догын полностью игнорирует его последние слова. Таким мрачным и угрожающим его видят немногие, лишь те, кто находится к нему слишком близко. Он умелый актёр, но здесь, перед Чонгуком, ему скрывать нечего. — Сначала эти безобразные татуировки, теперь прокол. Тебе нравится выглядеть как какой-то фрик? Как к тебе будут относиться люди, когда ты будешь заключать с ними контракты?       — Тебя волнует только то, что подумают вышестоящие чины, но, поверь, всем абсолютно насрать на мою внешность. Я выгляжу как обычный парень, — он подходит к отцу со спины и облокачивается на спинку, склоняясь к его уху. — Так я выгляжу нормальным.       — Нормальным выглядит Кан, — Чон-старший даже не поворачивает голову, — а ты похож на головореза. — Он поднимает со стола стопку документов, приготовленную секретарём, и просматривает листы, бегло отмечая важные детали. — Что будет следующим, Чонгук? Тебе нравится делать на себе дырки? Может быть, мне попросить Саэма поставить пару лишних? — он говорит это так легко, но Чонгук знает, прекрасно знает, что за этим скрывается.       — У меня прекрасная репутация, — хмыкает и отходит от стола. — Ты хотел сына, достойного места ферзя — ты его получил. Здесь мне нет равных. Никто не может меня переплюнуть, даже Сынгу, — на губах Чонгука теперь красуется самодовольная усмешка, — как бы он ни старался. И я добился всего этого сам. Какая разница, как я выгляжу, если я лучший во всём?       — Следи за своим языком, Чонгук. Думаешь, я не знаю всё о твоих похождениях по ночам? Саэм докладывает мне обо всём. Один неверный шаг, — он поворачивается к сыну и скалится, глаза в этот момент остаются абсолютно бездушными, нетронутыми эмоциями, — и я перекрою твою детскую амбициозность.       «Ничего ты не знаешь, отец. Но продолжай считать меня несмышлённым ребёнком. Для меня это даже выгодно.»       — Я тоже знаю о твоих похождениях, — голос Чонгука становится едким. В груди поднимается ярость, но он с лёгкостью глушит её задатки. — Мы в одной лодке.       — Если ты не прекратишь вести себя вызывающе, я не посмотрю на то, кем является твой дружок Ким, изуродовавший всё твоё тело нелепыми раскрасками, как у недоразвитых папуасов, вы оба пожалеете. Ты кореец, а не абориген.       — Мне снять штаны, чтобы ты мог убедиться, что «всё моё тело изуродовано»? Что будет, если на моей заднице ты обнаружишь выбитое «привет»? Накажешь как в детстве?       — Сядь, — громкий рык заставляет Чонгука бросать огненные стрелы в ответном взгляде, к сожалению, невидимые, но он подчиняется и идёт к дивану.       Чон-младший мог бы многое высказать отцу, но умение вовремя заткнуться уже семнадцать лет служит ему добрую службу. Он и так сегодня достаточно проехался по нервам папаши. Время, сейчас необходимо лишь время, и тогда он заговорит по-настоящему.       Догын шумно открывает тяжёлый ящик стола и складывает бумаги, швыряя стопку документов внутрь. Чонгук следит за его безэмоциональным лицом и поражается, что кто-то всерьёз считает этого человека добрым, внимательным и великодушным. Его отец — гремучая смесь жестокости и властолюбия.       Стук в дверь нарушает тишину, и спустя пару секунд входит Сынгу. Встретившись с Чонгуком взглядами, он замирает у порога. По лицу коменданта второго курса невозможно прочесть ни единой эмоции, но Чонгук чувствует, как сильно Кан сейчас недоволен его расслабленной позой и запахом сигарет, витающим в воздухе. Наверняка его раздражает то, что Чон-младший позволяет себе слишком многое в кабинете ректора.       — Мне нужно, чтобы вы узнали, кто разговаривал с Чхве Сухо последним, — без каких-либо предисловий начинает Чон Догын.       — Хочешь, чтобы мы сплетничали?       Чонгук тянется к журнальному столику перед собой и наливает стакан воды. Но как только к нему приближается Сынгу, он вновь откидывается на спинку дивана и устраивается поудобнее, скрипя кожаным покрытием и широко расставляя ноги, чтобы тому не досталось места рядом с ним. Кан смеряет его злобным взглядом в ответ на такой вызов и, не произнеся ни слова, садится в кресло чуть поодаль. Чонгук наслаждается своей дерзостью и витающим в воздухе напряжением. Не только ему должно быть «приятно» находиться в их обществе.       — Выполняйте свои прямые обязанности. Репутация Имуги не должна пострадать, поэтому информацию собирайте тихо, — он смотрит прямо в глаза сыну, — и без последствий.       — Именно поэтому ты сам вызвал блюстителей закона? Чтобы опередить любой ход событий? — Чонгук раскручивает воду в стакане, внимательно наблюдая, как маленькие волны, колышутся по краям, едва не выливаясь. — Ты прекрасно знаешь, как заметать следы. И какой же у нас план?       — Тебя не должно касаться то, что я делаю. Полиция нужна, чтобы не поползли слухи. Мы выждали достаточно времени, чтобы сохранить всё в стенах академии, теперь нужно удержать это в рамках закона, но без последствий для Имуги.       — Тебя даже не волнует, что произошло с Чхве, — он переводит взгляд со стакана на отца и подаётся в его сторону, опуская голос до шёпота. — Или нам нужна кристально белая репутация, абоджи?       Чон Догын бросает на него долгий взгляд из-под бровей, и спустя пару секунд на его губах расползается хищная улыбка. В уголках глаз скапливаются мелкие морщинки, присущие открытому и весёлому человеку, но это парадокс, ведь у главы академии нет этих эмоций. Его глаза «улыбаются» только тогда, когда он получает желаемое.       — Мне нужны подставные свидетели. И вы найдете их мне. Можете использовать ваших пешек, кого угодно — меня не волнует никто из этих жалких выродков. Выберите самых слабых, на кого всем плевать и кем в случае чего можно пожертвовать, обвинив и сдав властям. Списки передайте секретарю Мин.       Чимин.       Имя Пак Чимина всплывает в голове при упоминании слов «пешка» и «слабый». Сынгу точно выберет его. Чимин именно тот, кем можно пожертвовать без зазрения совести, которой, в принципе, в академии нет.       — У тебя всё под контролем, ведь так? — Чонгук решает пойти на риск. Молниеносно проведя в голове сложный анализ сложившейся ситуации, он понимает, что не должен оступиться — иначе всё рухнет. — Я прямо сейчас могу назвать тебе самых слабых учеников каждого курса. Зачем тебе прибегать к помощи Кана или кого-то другого? Первокурсники напуганы и бесполезны в борьбе. Третий курс, кажется, поставил себе цель брать в касту всех подряд без разбора, собрав огромный цыганский табор. Эта линия защиты жалкая, они уже рвут друг другу глотки за количество слонов, которых невозможно наказать.       Чон Догын внимательно слушает сына, и Чонгук знает, что прав, поэтому идёт ва-банк.       — Взять даже Кана, — он небрежно взмахивает рукой со стаканом в его сторону, словно тот очередная недостойная падаль. — Этот выберет Пак Чимина. Одна из сильнейших каст нашла себе развлечение в виде маленькой никчёмной марионетки, и это действительно очень любопытный персонаж. Бери его. Я могу назвать тебе остальных ничтожеств прямо сейчас, и тебе не нужно ждать, пока кто-то, — намекает на Сынгу, — соберёт всю информацию.       Челюсти Кана крепко сжаты, но он продолжает молчать, сверля Чонгука убийственным взглядом.       — Я ведь знаю Имуги так, как никто другой, — горько, на языке слишком горько, но он продолжает: — И ты тоже это знаешь. Так что, тебе нужна информация?       Чонгук дожидается слабого кивка от отца и расплывается в такой же хищный оскал, каким недавно его наградил Догын. Встаёт с места и подходит к столу ректора, с громким стуком ставя стакан перед собой. Достаёт чистый лист из пачки белоснежной бумаги на углу стола и, схватив дорогущий Паркер отца, начинает выводить список жертв:       — Курс первый — Ким Донхёк, внук завкафедрой Сеульского Университета Экономики. Его дед забрал на воспитание сына у дочери-наркоманки, и этот желторотик страдает той же болезнью, что и мать. Именно поэтому дед и сослал его в сюда, чтобы выбить из головы всю дурь. Он слабое звено, потому что не избавился от зависимости и продолжает получать наркотики через одного из студентов третьего курса, выполняя все его поручения, как шавка на привязи. Он позорит академию, и если это вскроется, репутация Имуги сильно почернеет.       Брови Догына сурово сдвигаются. Чонгук прекрасно осведомлён о каждом шаге студентов: чтобы собрать эту информацию, ему пришлось крупно постараться. И сейчас это играет ему на руку — он сдаёт отцу одну из своих выгодных линий, и это ради сохранности того, на кого поставил всё…       — Второй курс — Пак Чимин, — имя второкурсника резкими линиями оседает на чуть шероховатой поверхности, въедаясь чернилами в бумагу. Чонгук осознаёт, что сейчас привлекает к нему пристальное внимание ректора. Но… то, что ты хочешь спрятать лучше всего, должно оставаться на виду, ведь так? — Сын советника Пак и Мун Наён, — делать акцент на статусе чужой матери подло, но имя этой женщины напрямую ассоциируется с позором, и Чонгук душит в себе задатки противостояния. — Он не вписывается в академию, он здесь лишний. Его поступление вне правил, и советник должен был понимать, на что шёл, ссылая сюда единственного сына. Он сам подписал ему приговор, когда заплатил за него. Пак Чимин слабый, бесполезный, забитый и у него явно проблемы с головой, потому что…       — Нет, — Кан, наконец, напоминает о себе и тоже подходит к столу.       Клюнул. Чонгук готов выдохнуть, когда слышит резкий голос Сынгу, но заставляет себя повернуться в его сторону и играть до конца.       — Хочешь сказать, что Пак не самое слабое звено в вашем рассаднике змей? — главное не переиграть, не перегнуть свою линию. Он должен действовать аккуратно, словно хирург, разрезающий скальпелем правильный сосуд. — Позволь пригласить Наиля, он подтвердит, что ты ошибаешься, — хмыкает, засовывая руки в карманы брюк.       — Хван Дживон. Он нестабилен.       «Какой же ты ведомый, Сынгу», — Чонгук внутренне ликует. — «Вот почему я читаю тебя как открытую книгу. Тебе нужно ещё многому научиться».       — У Дживона отец судья. Это может нам пригодиться, — Чонгук подставляет себя перед отцом, отдавая крупный козырь в руки коменданта второго корпуса, и ему даже немного жаль, что произведённый эффект достанется не ему.       — Если подозрение падёт на Дживона, его отец сделает всё, чтобы замять это дело и спасти свою шкуру, — отвечает Кан.       — Судья не имеет права вести дело, связанное со своим родственником, — Чонгук делает вид, что спорит, подводя Сынгу к правильному выводу. — Он будет отстранён от участия.       — Но у него есть связи, — прерывает Догын, опережая ответ Сынгу. Он расслабленно откидывается на спинку кресла и его губ касается довольная улыбка.       Наживка проглочена. Чонгук справился.