Новая жизнь

Вышел из комы ночью там, где храм на крови без крова,

Капельницы в клочья, жить начинаю снова.

Разлетелась вода снегом, белой ваты жую мясо,

Волчьим вещим живу бегом, небо красное — будет ясно. Новая жизнь разбежалась весенним ручьём, новая жизнь разлилась по ларькам, по вокзалам.

Новая жизнь посидим, помолчим ни о чём, новая жизнь никогда не даётся даром.

▰▰▰

Потерявшийся калич быстро отыскивается в сквере прилегающем к больнице. Видать, чешет к фонтану. Один такой умный вылез в сорокаградусное пекло на прогулку. — Тихо-тихо. — Миша оказывается рядом как раз вовремя, чтобы поддержать Влада под руку — он начинает крениться в бок. — Ты куда-то торопишься, ё-моё? Влад поднимает запоздалый взгляд, радостно и бессмысленно улыбается. Он вообще умеет не делать этого? Наверное, нет. Хрен знает. — Добрый день, Михаил Юрьевич, — здоровается Влад, отступая на шаг. — Давно вы не заглядывали. Я думал, всё. — Не лечи хренотень. Были дела, — с неохотой отмахивается Горшок и кивает в сторону лавки. — Лучше хвастайся успехами, — торопится перевести тему. Владик весь белый-белый, что аж до синевы. Со своими этими припухлыми детскими мешками под глазами, одышкой, бескровными губами. Никакие не двадцать четыре ему, а максимум восемнадцать на вид, ёпта. Он усаживается, придерживаясь развороченной груди и горбатой спинки лавки. Растерянно улыбается Горшку, пока тот ждёт его и вплотную наблюдает за каждым движением. На улице теплынь, солнышко печёт, а Владик ледяной и лоб у него блестит от испарины — умаялся. Миха терзает щёку. — Мне лучше, Михаил Юрьевич, не смотрите вы, как на щенка с перебитой лапой. Знаете же — я на вас не в обиде. Кто мог подумать, что так выйдет? — Я мог, Владос. — Да будьте реалистом, Михаил Юрьевич, вы же не ясновидец. В любом случае, вы уже давно не в ответе за то, что произошло. Я сам полез. Вот во сколько вам обходится моё лечение?.. Хотя нет, не говорите, меня потом не откачают, — веселится Влад. Да и правда это, не откачают. Горшок рад его веселью, рад стать ему причиной, но расслабить булки не может. Всё бегает подозрительным взглядом по лицу, выискивая отпечаток злости, обиды; такое не может пройти бесследно. Обязательно ставит печать, омрачает ясные черты, но у Влада нет ничего из этого, только неизбывная претерпевшаяся усталость. Плохо себя чувствовать жрёт силы. — Скажите, только честно, вы ходите ко мне из-за чувства вины? У вас синдром выжившего? Если так, то не нужно, вы сделали всё, чтобы я жил. Этого вполне достаточно. Миха разворачивается к нему лицом, наклоняется ближе. — Чё ты диагнозами раскидываешься, Владос? — Миха даёт ему щелбан и хулиганисто щёлкает по носу. — Хочу и хожу, причём здесь жалость, вина и херня эта твоя выжившая? Я тебя чуть не угрохал, Владик, мне и решать эту проблему, понимаешь, да? С того дня, как Владу засаживают две пули в грудь, проходит несколько месяцев. Сейчас стоит жаркий июль девяносто пятого. Горшок приезжает в хорошую частную клинику, проведать, посмотреть, как он восстанавливается. Когда Миха был у него в прошлый раз, Влад ещё лежал пластом: переломы грудной клетки не схватились достаточно, а сегодня он уже своим ходом тихонько движется. Горшок гордится парнем, но пытается скрывать, что переживает за него. Михе очень не нравится переживать и он ждёт, когда Владос, наконец, оклемается, чтобы перестать это делать. Таким Влад тут прозрачным становится, тростинка. Всё больно: дышать, глотать, шевелиться — ему грудь заново собирали как пазл, по кускам, внутренности заштопали, но и этого Михе кажется мало. Почему не стоит прямо, шатается былинкой на ветру?.. — Владос-попадос, — протяжно вздыхает Горшок и тянется к нему, обнимает рукой за плечи, Влад не отстраняется. — Теперь забыть придётся про сигареты. — Давно пора, — не огорчается Влад. Миха соображает вообще, что походы сюда в первую очередь нужны ему самому, а не Владику. Влад либо реально простил его давным-давно, либо вообще не держал зла и Миха себе чё-то не то выдумал. Себя-то Горшок, чё уж таить, грызёт до сих пор. Не может простить этих двух пломб. Ему жаль, что так вышло. В шанс исправить ошибку Миха вгрызается клыками до победного. И Влад это чувствует. И врачи, и Шурка. Балу не одобряет, конечно, говнится, матом кроет, просит отъебаться от парня, ему чё, одного, мол, Князева мало? В том-то и дело, что Князева Михе не много. На любое упоминание Андрюхи Горшок реагирует остро, искренне недогоняя, нахуя везде затычкой толкать Князя? Он сам как-нибудь с ним разберётся. Не сука же Миша какая! Чё он, только мочит людей и никогда ни одному ничё хорошего не сделал в своей жизни? И причём тут Андрей и Влад, ну? Разные весовые категории. Владос как раз пригревается под ярким солнцем, застывшем высоко в синем безоблачном небе, такая здоровая бесперебойная лампочка, хрен потушишь. Влад таращится в одну точку, как гадящий кошак, а потом говорит, отвлекая Горшка от дурацких мыслей: — Знаете, вы мне очень понравились, Миша. — Чё ты выдумываешь? — с полпинка быкует Горшок. Никогда не мог адекватно реагировать на приязнь к своей персоне, поэтому щерится. Нравится, бля, поглядите. Ему вот пиво нравится. И что-то ещё нравится, но он забыл, что. — Я знаю, о чём говорю, — отбривает Влад, всматриваясь в редкие, но пышные синие сосёнки. Под лапами густая тень и устланая шишками да сухими иглами земля. — Да когда я успел-то, Владос, смеёшься? Я тя впечатлил коматозным бредом о нарколажке? Или ты сам впечатлился, когда трубку в хуй мне ввинчивал, ё-моё? Фу, ёпта, не сходи с ума. — Горшок дёргается от воспоминаний, будто одним своим наличием они попирают его человеческое достоинство. — «Фу» — это ходить под себя. Вот это — фу. А у вас чистая сухая койка. Катетер — такая же процедура, как забор крови, если вы по этому поводу переживаете, что один такой особенный. Не вам жаловаться, — не щадит его Влад. — За такое по роже могут съездить, не знаешь что ли? — интересуется Горшок странным голосом. — И не раз ездили. И будут дальше, если вы решили в благотворители податься. Кстати, спасибо, очень вовремя. А Миха как баран думает: «А чё по "очень понравились"? Продолжение предвидится или сентенция всё? Зэ энд? Ну тоже, да, ё-моё? Сказал А, говори и Бэ, чё он как этот, блин?» — Забежите может на минутку? — предлагает Влад, поворачиваясь к нему. И что-то Михе мерещится в его интонации или глазах — хрен знает что, но он соглашается: — Забегу, чё. — Резво подскакивает, как чёрт из табакерки, до этого прижатый крышкой. Подстраивается под неторопливый шаг Влада, не желая выбиваться вперёд и вынуждать парня себя догонять. С охранником на посту Миха здоровается как со свояком и буксует, отправляя Влада вперёд, чтобы перекурить и переброситься парой слов. Чай не заплутает: был тут уже, и не раз. Помнит, как к нужной палате пройти. Не помнит, что вчера выкушал: столичную или распутинку, а как пройти — помнит. Умора. Палаты тут и на казематы не похожи, как в обычных больницах. Клопами и безнадёгой не воняет. Да и пациенты не пациенты совершенно, а постоянные посетители, ёпта. Нарощеная клиентура. Правда и здесь Миха оказываться не любит. Взглянёшь, бывает, на «посетителя» да так и тянет его пышным белым телом несколько амбразур закрыть. Там хватит и ещё останется. Влад на «посетителя», а уж тем более на посланца доброй воли не похож, конечно, ни в одном месте. Поди найди дурака схлопотать две пломбы в грудь ради благоустроенного санатория. Две сигареты спустя Миша подваливает к палате. По привычке стукает костяшкой пальца в дверь и не дождавшись приглашения, заходит. Всё как и прежде, за исключением общей атмосферы — не так тухло. На тумбе книжки, чтоб не вздёрнуться со скуки, похвально, это он уважает. Влад сидит откинувшись на стену со вставленными в уши затычками от кассетного плеера Toshiba. Подгон Горшка. Скребёт ногтём ребристое колёсико, выкручивает звук до упора. Прислушавшись, Миха узнаёт риффы Металлики. Горшок приземляется рядом на кровать, соприкасаясь локтями, отжимает один наушник и вслушивается: Hey, I'm your life, I'm the one who takes you there Hey, I'm your life, I'm the one who cares. Вся подборка его личная. Так-то Миха понятия не имеет, чё обычно слушает Владос. Да и не всё ли равно? Хорошая музыка всегда в фаворе. Миха не знает, чего ждёт и нахрена задерживается. У ворот его пасёт Поручик на тачке. Можно сразу смыться, только убедиться, что всё нормально — бабло на счёт капает не за овоща на вентиляции. Но нет же, сидит, молчит, как дебил. Влад, наконец дозревает, вынимает наушник и просит: — Поцелуй меня. Мысль о том, что это не правильно улетучивается и Миха исполняет просьбу без ущерба совести. Ещё на выписке хотел зажать где-нибудь. Не стал. Медсестричку бы может и затащил в подсобку, зацеловал до одурения, да не было ни одной, что приглянулась бы. Все носы воротили. Не того пошиба, чтоб на такого, как он волчару глазеть. Пацаны резвее раскручиваются. Не смотрят особо с кем, выбирать всегда не из чего. На безрыбье и хрен мясо, но Влада он целует долго и со вкусом, придерживая за чуть колючую челюсть. Кладёт растопыренную руку на грудь, а там колотится-стучит, прям ему в ладонь спасённая жизнь. И Горшку хорошо от этого. Он человека спас, человек жить будет. Круто. Поцелуй — более талантливая реплика того, что остался в Петербургской больнице. Расклеиваются как-то совсем легко. В голове хорошо, ясно. На душе светло. — До свидания, Михаил Юрьевич, и прощайте. — Счастливо, Владос.

▰▰▰