И время повернулось вспять

Спокойствие было даром Богини Вечной Ночи, как и способность запечатлеть его величие в песнях и стихах. Оно распространялось в строфах о проявлении безмятежной природы, размеренных приключениях под покрывалом звёзд, а также тихой любви. И как Её последователь, Леонард помнил наизусть все строчки, которые прославляли прекрасные чувства, очень искренние, но дарящие покой на душе. Зарождающееся спустя время доверие, которые было не поколебать до самого прихода в Её объятия и вечного сна. И нежные прикосновение как проявление заботы… Но всё это было выдернуто из его сердца вместе с приходом безумия. В тёмной комнате раздался звон цепи. Раскинувшийся на кровати обнажённый молодой человек извивался на простыни, поджимая пальцы ног на чужой спине. На его лодыжке блестели металлические оковы со странными извивающимися письменами, звенящие с каждым его вздрагиванием. Цепь была очень короткой, всего метр, и на белой коже натёрлись красные следы. Мягкие губы прижались к уголкам глаз, в которых скопились слёзы от избытка стимуляции, а затем спустились ниже, открывая чужой рот и сплетаясь с языком, проявляющим вялую инициативу. В попытке показать некоторую отдачу, Мерлин, вернее, его Клейн, положил свои ладони на щёки, куда прилипли чёрные пушистые пряди, и попытался ответить на грязный и смазанный поцелуй, но сказался недостаток опыта. Бёдра дико вбивались в раскрытую дырочку, не давай возможности сперме внутри вытечь наружу и создавая чувство переполненности в животе. Клейн тяжело дышал, когда его рот освободили от удушающего, мучительного поцелуя, и позволил влажными от слюны губам опуститься на его шею, оставляя красные следы и глубокие укусы. Тёплые широкие ладони с некоторым обожанием и одержимостью держали плоский живот, чувствуя, как он дрожит от удовольствия. А пальцы размазали белую жидкость, которая третий раз за ночь брызнула из члена Клейна, завороженно рисуя узоры вокруг пупка. Леонард снова кончил прямо внутрь и, наконец, достал свой член. Горячая сперма скатилась по бёдрам к покрасневшим ягодицам; это была великолепная картина. Широко раскинув ноги, перед ним лежал его Клейн, из него текла его сперма, он был покрыт его метками, он смотрел только на него. И во влажных тёмных глазах не было ни злости, ни презрения, лишь бесконечная нежность и сострадание… Ряд нежных поцелуев прошёлся по лицу, от висков, к которым прилипли чёрные волосы, до самого подбородка тянулась дорожка из ласковых отметин, а чужие веки становились всё тяжелее вместе с трепещущими от тяжёлого дыхания ресницами. Спустя пару минут Клейн позволил погрузить себя в сладкий сон, идя на поводу желаниям Леонарда. Зеленоглазый поэт некоторое время понаблюдал за мирным лицом. Одевшись, он принёс тазик холодной воды и медленно вытер все следы их ночи. Приподнимая одну тонкую руку, он обтирал её со всех сторон, и особое внимание было уделено удалению спермы внутри — правда, это не имело смысла — и обработки красной дырочки мазью. Его руки расстегнули цепь на лодыжке. Кажется, он всё закончил. Сев на кровати, Леонард провёл по спутанным волосам и прикрыл свои глаза, запоминая чувство полной власти и превосходства, когда его потаённое желание привязать и оставить рядом с собой Клейна, наконец сбылось. Когда он не собирался сбегать от него вновь, не собирался жертвовать собой и лишь принимал его любовь... В руке появился монокль, который он поднёс к глазу. «А теперь, Клейн, пожалуйста, забудь об этой моей стороне». И время повернулось вспять.