Ноябрь

Один шарик упорно ударялся о второй. Они качались из стороны в сторону с характерным щелкающим звуком. Сначала тот был тихим, едва слышным, но чем дольше Ксюша смотрела на это приспособление, тем громче становился звук. Четче, жестче, сначала впивался в кожу мертвой хваткой костлявыми пальцами, потом проникал, раздражающей все внутренние органы, отравой и наконец добирался до ноющего сердца (того, что от него осталось). Вернее, сердцем в духовном смысле оно уже было только номинально, машина, которая перекачивала кровь и поддерживала бесполезную жизнедеятельность ее больного организма. Этот стук сжимал душу в тиски, выдавливая из нее последнюю силу с остатками воли к жизни. Сначала ей нравилась эта боль, как заслуженное наказание, что ей предстояло понести за собственное несовершенство; несоответствие стандартам этого мира. Да и не только, в целом, за всю свою жизнь Ксюша успела натворить немало поганых дел, поэтому не имела привычки вопрошать у судьбы «за что ей все это?». Но в последнее время стало невыносимо. Она скидывает маятник на пол, комнату наполняет звон, а затем долгожданная тишина. Пугающая и опустошающая. Именно это нужно в этот момент. Когда окружающая среда такая же темная, пустая и молчаливая, как и все нутро женщины, сидящей в своем кабинете. Нечаевой, честно говоря, думалось, что все свои слезы она уже выплакала. Но как оказалось, это было не так. Ксения наливает себе еще виски, пока пара капель ее слез неумолимо падают прямо в стакан. Последний раз Ксюша плакала от счастья, когда купила этот чертов остров, обреченный на смерть, как и она сама. Правда в тот момент казалось, что все уже почти наладилось, она практически смогла справиться. Словно в эти мгновения обретаешь крылья за спиной, понимаешь, что все труды и истерики не были напрасны, мечты все же исполняются. Какая глупость в самом деле! Чтобы забыться окончательно, выпивает все содержимое стакана залпом. Алкоголь обжигает горло, но мягким пледом укрывает израненную душу. Будто врач утешает в последние минуты смертельно больного одинокого пациента, чтобы не было так страшно. Ксюша никогда не думала, что умирать так страшно. Она правда ведь представляла, что уйдет из жизни в старости или какой-то авиакатастрофе. Быстро и безболезненно, один момент и вечная темнота, спокойствие, небытие. Сначала Нечаева думала растворить все свои таблетки в бокале виски и выпить все залпом. Но кажется, что это была тупейшая идея, так как вкус был бы абсолютно превратный, выпить такое будет просто невозможно, хотя эта идея казалась немного ей оригинальной. Она не знала людей, которые выбрали бы такой путь к окончанию собственной жизни. Так что…придется по старинке. Нечаева закуривает, единственное, о чем она жалеет, так это о том, что после смерти нельзя курить. Поэтому наслаждается этим, медленно выдыхая дым. Достает все свои антидепрессанты, по одной выдавливает их из блистера в пепельницу. Накопилась довольно большая горсть, не выпить даже за один раз. Ксюша все еще плачет. Не по себе, вовсе нет. Плачет от того, что не решилась сделать это раньше. Она однажды решила послушать своего психотерапевта и, выпив фенибута, терпеть и не сдаваться. Нечаева рассмеялась звонко и громко, ее голос отлетал эхом от стеклянных стен. Женщина внезапно четко осознала, насколько была глупа, возомнив себя одной из тех, кому судьбой уготовлен счастливый конец. Когда она увидела Скворцову на минуту, даже решила, что дождалась свою истинную любовь. Но жизнь лишь ослабила удавку на ее шее, чтобы дать сделать спасательный вдох перед смертью. Тот момент, когда кажется, что все еще наладится. Обещаешь себе измениться и больше никогда не вести прежнюю жизнь. Но шанса нет, это лишь уловка. Видеть Соню с другим мужчиной было словно удар током. А потом еще и услышать ее гадкие слова. Признаться честно: никто еще так сильно ее не обижал.   — Вы, Ксения Борисовна, меня восхищали когда-то. Но честно сказать…осознание, что вы такая же, жалкий коррупционер, который всего-то и хочет наворовать достаточно денег, чтобы уехать на собственный остров, как и все остальные в правительстве, разбивает все мои розовые очки. И это хорошо, потому что, теперь, смотря на Вас, я знаю, какой никогда не стану. Вы противны мне настолько, что, когда вижу ваше лицо, меня тошнит. Лучше бы я вообще никогда Вас не знала! Молчите? Даже не будете язвить как обычно? —Не буду. — голос Нечаевой дрогнул, как она не старалась, глаза ее все же заблестели от слез, так сильно щипавших. —Вам больно такое о себе слышать? — все так же на повышенных тонах продолжала Скворцова. —Больно. Соня тогда ушла и хлопнула дверью. Возможно, Ксюша бы и поспорила, только сил на это уже не оставалось. Увидев их с этим уродом Дударем, все внутри нее закипело и она, вместо того, чтобы уйти, решила пристыдить их, за что и получила истинное мнение Скворцовой о ее персоне прямо в лицо. Странно…раньше она не замечала за собой такой глупости и несдержанности. Верно говорят, что перед концом неизбежно наступает агония, вероятно это именно она и была. Ее начало. Когда хлипкий стеклянный замок с грохотом обрушился на ее голову, нанося травмы, не совместимые с жизнью. Нечаева смотрит в зеркало и пытается вспомнить хоть что-то хорошее из своей жизни, но выходит скверно. Вот она вспоминает, как берет мамину косметику и изрисовывает себе все лицо в причудливом макияже, кружится по комнате под песню, доносящуюся из радио и представляет себя певицей, а вот мать бьет ее по лицу за испорченную косметику, что стоила тогда непосильно дорого.   Ничего, ведь она выросла, было много хороших моментов после. Первая любовь, например, Мишенька. Такой красивый и милый, задаривал ее цветами, что сам, в силу студенческой бедности, собирал в полях загородом. Таскал ее тяжелые сумки из университета, заполненные заумными книгами, он ничего в них не понимал, но всегда внимательно ее слушал. А потом Мишенька напивается в один день и насилует ее прямо в подъезде. Может поэтому отношения с мужчиной видятся Нечаевой не столь безопасными, хотя в глубине души она осознает абсурдность этого суждения, продолжает жить по выученному шаблону. Вскоре она устраивается в министерство, со временем получает высокую должность, людей в подчинение и конечно же деньги. Вот тут-то все и должно наладиться, Ксюша пошла к психотерапевту, начала принимать таблетки. Только все это не к черту годное, она не принадлежит этому миру, от этого обречена на вечные муки. За спиной все кличут ее ведьмой. И только сейчас от чего-то это прозвище с болью отдавалась в душе. Но раз называют, значит так оно и есть. Осознавать это так же горько, как пить виски с растворенной одной таблеткой фенибута.   Ксюша жмурится и достает из сумки лезвие. Травиться таблетками не лучшая идея, она не дура, понимает, что не будет как в фильмах, красивая и безмятежная смерть. Ее вероятнее всего найдут в луже собственной блевотины, скорчившуюся в конвульсиях на полу. Отвратительная картина. Такой ее и запомнят. И это совсем не то, чего бы хотелось Нечаевой, которая не ела после трех, лишь бы не превратиться в жирную страшную корову(как ее мать). Так что вскрыть вены казалось более эстетичным выходом из сложившейся ситуации. Что ж…пора бы уже и начать. Она проводит пальцем по панели управления ноутбука и включает заранее подготовленную композицию Бетховена. Если уходить, так уж красиво. Классика наполняет все ее тело, делая его совсем невесомым. Ксюша облокачивается спиной на свое белое кожаное кресло и уже представляет, как его отдадут в химчистку, чтобы оттереть от ее алой крови. Режет вдоль, не поперек. Она все рассчитала. Скворцова придет около семи утра, сейчас всего одиннадцать вечера, ее никто не спасет. Чем больше порезов появлялось на ее руках, тем больше Нечаева понимала, что уже не думает о боли, что захлестнула ее с головой, изничтожив собственную личность, превратив в жалкую бабу, неспособную собрать собственную жизнь в кучу. Резать кожу совсем не больно, вопреки ожиданиям. Это как после того, что сделал с ней Мишенька, она вышла на улицу. Стояли ужасные морозы, было, кажется, почти минус двадцать, но Нечаева ходила почти час по полупустому парку у дома и совсем не ощущала физического холода. Так и сейчас. Никакой боли физической Ксюша не ощущала. Более того, с вытекающей из ее запястий кровью, внутренний дикий зверь покидал ее измученное тело. Она наконец-то вновь ощутила то самое спокойствие. И это смерть? Смерть дарует прощение и тишину, так почему все так стремятся жить? Идиоты, они просто не знают как это хорошо. Ксюша делает еще затяжку, наслаждаясь моментом. На черных штанах кровь не так видна, а вот белая футболка пострадала сполна. Прежде чем силы окончательно покидают ее, Нечаева успевает допить бокал виски, из ослабевших пальцев падает джулс, а глаза словно наливаться свинцом. Ей уже совсем не страшно, наоборот, так спокойно…   Ксюша плачет, потому что не была так счастлива даже, когда покупала этот чертов остров. На ее губах, все так же накрашенных ярко алой помадой, застыла легкая улыбка. Еще никогда так сильно Нечаеву не клонило в сон. Это состояние было столь манящим и опьяняющим, будто она уже ничего не весит и вот-вот растворится в пространстве. Женщина прощается мысленно с этим убогим зданием и всеми его обитателями, когда интерьер окончательно расплывается перед глазами, она видит какое-то движущиеся пятно. Наверное, та самая усиленная агония перед смертью. Ее подташнивает и Ксения спешит закрыть глаза. Отчетливо чувствует, как ее касаются чужие руки, неожиданно слышит голос Сони, такой далекий и красивый. Возможно там, за чертой она будет с ней счастлива…