Вкус твоего безумия

      Осень четвертого курса встретила юного волшебника речью и без того странного директора, заменой профессора Люпина и сглазом самого Драккла, не иначе, — его именем в проклятом кубке.       Половина студентов, бесперебойно судачившая об испорченном избранном, активно перевирала все подробности церемонии и, конечно же, видела во всем вину темных магов-покровителей. Откуда, откровенно говоря, у Гарри такие связи, тот и сам не знал. Потакание любимому сынульке в выборе друзей со стороны Малфоев, да и только. Чета Забини и Ноттов о Гарри знала лишь со строк писем детей, а тот — со слов приятелей. Не больше, не меньше. Но когда это мешало сплетням?       Первые пару дней тайна его участия терзала мысли слизеринца и его маленького кружка, но наваждение спало вместе с обещанием крёстного разобраться во всем.       Вопрос доверия к Сириусу после тайных вылазок летом и запрещённых практик в магии — дом на Гриммо оказался вне глупых ограничений — потерял актуальность. Гарри до безумия нравились попытки мага наверстать упущенное и позаботиться о крестнике.       Дурсли не терпели его присутствия, брезговали есть за одним столом, одаривая безграничной любовью и заботой лишь своего ангелочка — Дадли. Если что-либо даже косвенно касалось Гарри, значит это выставлялось чем-то настолько обременительным и нестоящим их сил, что волей-неволей начинаешь верить.       Ты груз. Ты лишний. Уродец.       Раньше Гарри и правда искренне верил словам семьи, пока не познал магическую сторону жизни. Хогвартс распутывал паутину лжи, годами плетённую родственниками, ниточку за ниточкой. Но сжёг её окончательно Сириус и его бесконечно жаждущие свободы действия и слова.       Рядом с магом не ощущалась разница в десятилетия, не было надобности в сохранении лица и прочих обременений этикета. С крёстным всё казалось легким и беззаботным. Даже в моменты горечи в серых глазах, когда Гарри одерживал верх в шуточном матче домашнего квиддича. Поттер подозревал, кого видел крёстный в тех, а может и в других моментах их шалостей. Но Гарри отбрасывал сомнения куда подальше, наслаждаясь беззаботностью.       Пока образ в глазах крёстного дарит ему желанное внимание и заботу, Гарри будет закрывать глаза на сравнения с покойным отцом. Проблемы стоит решать по мере поступления.       Гарри перестал обращать внимание на глупых студентов и статьи стервы Скитер, которая едва не светилась от перспективы очернить избранного. В течение месяца его компанию составляли лишь Малфой, Забини и Нотт, не подпуская и на метр чету Уизли, парочку особо допытливых когтевранцев и оскорбленных слизеринцев. Для Гарри особо ничего не поменялось, разве что только косых взглядов стало порядком больше, да Малфой умудрился настырнее заполнять собой его пространство. Последнее мало волновало, пока они не столкнулись на опушке Запретного леса.       Гарри не жаловал окрестности, наполненные опасной живностью разной масти, и с радостью провел бы пару часов на метле в окружении бланджеров. Его планы был способен изменить только один человек — Том. Тем днем он собирал ингредиенты. К счастью, от Малфоя удалось отвязаться, сославшись на поручение Снейпа. Гарри спокойно выдохнул, но не Том.       Летние деньки казались не такими плачевными в ненавистном доме, когда под рукой оказывался дневник и зеркало напротив. Том стал чаще появляться перед ним, позволял незаметные, как думал волшебник, касания, расспрашивал о несколько странных и ненужных вещах, но после отвечал на чужие вопросы охотнее. Обменивать знания о чистокровных снобах его факультета, и иногда о судьбе Темного Лорда на подробности жизни самого Тома казалось чем-то равноценным. Сначала Гарри потухал, как только речь заходила о психе, убившим его семью и косвенно обрекшего крёстного на заключение. Но Том умел убеждать, особенно вне рамок зеркала.       Так прошли каникулы. Их общение, в отличие от предыдущих курсов, не прерывалось дольше, чем на день. Избегать Тома перестало быть спасением, когда стало наказанием не хуже часов на больничной койке после неудачного манёвра на матче. Хотелось постоянно слышать приглушённый баритон, видеть легкий и искренний изгиб губ, изображать его в карикатурах и ловить тихий смех, тонуть в алой топи его глаз и касаться, касаться, касаться его хотя бы пару мгновений!       Гарри не пугала новая зависимость, пока Том затмевал собой все сомнения и произносил долгожданное «милый птенчик». Закрыть глаза и наслаждаться происходящим — разве плохо получать крупицы удовольствия в его непростой жизни?       Однако, чем чаще Гарри желал присутствия Тома, тем короче становились его визиты и оковы зеркальной рамы, а после и отзывчивость дневника — зазывая узника обратно. Желанный голос становился с каждым днем тише и тише, пока не смолк окончательно в одну из ночей. Гарри успел позабыть, как неудобно записывать все свои мысли на пергамент, а после дожидаться ответа.       Слишком долго. Слишком внезапно. Слишком мало Тома.       Спасение нашлось лишь спустя несколько дней вместе с тайной вылазкой под мантией в закрытую секцию библиотеки, а после в совершенно странную комнату на восьмом этаже, секрет коей ему поведал Том.       Как оказалось, силы узника дневника иссякли и появляться во внешнем мире стало едва возможным и опасным. Гарри ощутил неслабый укол вины за свои просьбы, но Том заверил его в собственной инициативе и упомянул об обратимости последствий.       Окрыленный надеждой Гарри совершил пару ночных вылазок в указанные места, лишь раз в своих похождениях ненароком разбудив Драко. В тот момент он был уверен в никчемности этой случайности, но ошибся.       В своем желании восстановить силы Тома он не заметил ни приближения начала ноября, ни пристального внимание со стороны Малфоя, ни косых взглядов с преподавательского стола, ни сомнительных намеков от профессора Грюма. В мыслях обитал лишь образ Тома и мечты, мечты, мечты...       Физическое тело дает же столько возможностей!       По подсказкам дневника волшебник отыскал необходимые фолианты о ритуалах и даже один ныне запретный о темной магии, учебники по рунологии и, к его ужасу, перья для прописи, парочка добытых не без труда склянок бодроперцового. Практику в рунах, как бы ни настаивал Гарри, пропустить не вышло. Правильный вывод символов, о Мерлин, по памяти ознаменовал одно из условий работы. В противном случае его мог настигнуть откат по силе, начинающей с легкого головокружения и заканчивающей вскипанием крови. Приятного мало, а смерть в планы не входила уж и подавно.       Однако после муторной работы с освоением рун, Гарри ожидало не менее громоздкое препятствие в лице источника магической силы и наличия крови, как проводника. Том мягко намекнул на привлечение маглорожденного, но встретил категорический отказ и переключил внимание на альтернативы.       Гарри хотел было задуматься, откуда тот черпал силы до их встречи, но практика и подготовка к ритуалу «Sanguis impulsum industria» не оставляли сил на посторонние размышления. Тем более, на носу первый этап Турнира Трех Волшебников. Времени на сон хватало и то уже счастье.       Время пролетело незаметно, и вот настала ночь перед испытанием. Только обеспокоенные хождения вокруг да около и причитания Малфоя возвращали Гарри в реальность. Об особенностях поведения драконов, не являвшихся, конечно же, Драко, Поттеру не приходилось ни слышать, ни читать. Ранее это казалось не более, чем бесполезной морокой. Близость же встречи несколько поубавила категоричность волшебника, а красочные вопли, коими были переживания о друге, обрисовали не самую лицеприятную картину завтрашнего испытания.       Забрать яйцо у матери-драконихи все равно, что кидаться в объятья дементорам. Гибло, глупо и грязно. Грязно, грязно — скорее кроваво.       Шутка о причастности Драко к существам обстановку не разбавила, а принесла лишь новую тираду о перечни возможных последствий. Гарри справедливо полагал, что его своеобразная удача подсобит и конечности останутся при нём. В это хотелось верить, по крайней мере.       Однако новый день настал, а тревог меньше не стало. Ещё и Скитер, решившая записаться в ряды боггартов, выпрыгнула со своим пером и застала паникующего и сжимающего его в объятиях Драко. Колдофото выставило друзей за любовников, если не хуже. А что по грязи, то тут Рите равных не было. Обольет так, что легче приобрести новую кожу, чем отмыть старую. Гарри ненавидел ведьму за многое, но в связи с произошедшим — готов собственноручно обеспечить той встречу с одним из питомцев Хагрида.       Кровь закипала от злости и шёпота уничижительных мыслей в адрес журналистки и Драко, которые Поттер тут же отбрасывал. Представлять, как Скитер визжит в лапах дракона — одно, а друг всего лишь беспокоился за него, и Гарри понимал — это абсолютно разные вещи. Расходиться во мнении с собственным внутренним голосом не впервой, но подозрительная частота напрягала.       Как бы то ни было, Гарри пережил первое испытание, с помощью манёвров на метле раздобыв золотое яйцо. Без посещения больничного крыла не обошлось, но слизеринец не был бы собой в ином случае.       Радость от приближения ритуала и ощутимо весомый промежуток до второго испытания пеленой застелили зелёные глаза. Все приготовления завершены, необходимые руны и основы заучены, оставалось только получить указания дневника и последний ингредиент. А точнее точное количество и место, где его можно было получить.       Крови необходимо как минимум с колбу объемом в две унции. Зверь, как объяснил Том, никак не подходил для источника. Только человек. Гарри готов был на многое, но за рамки разумного не зайдет. Условие о запрете нападения на магов вне зависимости от их чистоты крови Гарри поставил в тот же день. Выкрутится как-нибудь, но никому намеренно вредить не станет. Это же безумие!       Дневник молчал ровно сутки, пока Гарри сам не решил пробраться в больничное крыло и выкрасть образцы у мадам Помфри. По словам Драко, у маглорожденных берут пробу крови из-за глупых мер маглов-родителей и пытаются выведать о возможных магических корнях или болезнях, а также возможные вмешательства со стороны других волшебников.       Пробраться не составило труда, а вот обойти защиту колдоведьмы уже сложнее. Гарри прибег к помощи дневника, хотя и хотел сделать сюрприз. Глупо. Слишком самонадеянно. Том отругал его за импульсивность, но подсказал нужное заклинание, боясь подставить птенчика под удар.       Шорох с ближайшей койки привлек его внимание, и колба едва не вылетела из вмиг вспотевших ладоней. Зелёные глаза встретились с янтарными. От вида летающей головы, а после и руки с алыми пятнами в отражении зеркала сонный первогодка перепугался и взвыл. Крик и слезы подняли двух пациентов постарше, и те с спросонья вскинули палочки с люмосами.       Гарри укутался в мантию и кинулся прочь. Сбитая по пути штора рухнула на спящего гриффиндорца. Заметил ли тот или просто не подал виду, но храп не прервался. Только быстрые шаги раздавались эхом по коридору.       Как итог, переполох остался далеко за спиной, кровь надёжно покоилась в недрах сундука вместе с мантией и пергаментами, а Гарри не сомкнул глаз ни на минуту из-за заходившего в груди сердца.       Близко.       Слишком близко к краху. Грань разумного едва не оборвалась. Кровь стучала в висках. Дневник грел ледяные пальцы, а зелёные глаза в ответ казались абсолютно чёрными от расплывшихся зрачков. Попадись Гарри тогда и никто не помог бы. Директор впутает его в свои игры, а декан торжественно огласит приговор.       Разве отец поступил бы так?       Жар опалил бледное лицо, губы канули в наваждение и растянулись в улыбке. Он знал ответ.       Нет.       Исключительно Гарри. Только он, не Джеймс.       Дневник приласкал ладонь теплом, и Гарри спешно раскрыл его, проигнорировав шорох и стук собственного сердца. Сейчас Том не сможет ответить, пока он первый не оставит пару строк. Ничего. Следующая ночь вернет его, дарует силы, и Том будет рядом. Как прежде.       Улыбка не покидала сухих губ и встретила огонь люмоса в своем расцвете. Зелёные глаза блеснули ядом прежде, чем поддаться инстинкту и скрыться за веками. Испуганный хрип врезался в слух. Кто? Его нашли? Мадам Помфри обнаружила пропажу? — Гарри? — сиплый, едва различимый с дыханием голос прорезал поток мыслей волшебника. — Драко-о-ончик, — облегчение накрыло Поттера с головой, неосознанно баюкавшего дневник все это время, — Это ты.       Горячие ладони обвили его лицо, опустились на лоб, а после вновь вернулись к худым щекам. В серых глазах горели знакомые искорки страха, но Гарри не понимал к чему они. Разве есть чего бояться? Здесь только они, спящие Забини с Ноттом и дневник. — Поттер...       Улыбка померкла. Ну вот и зачем этот тон? — Ты... Ты помешался на этом дневнике. Что это? Почему отец ничего не говорит и уходит от темы? Зачем ты его таскаешь повсюду? — под конец голос друга сорвался с шепота на писк, но ледяная ладонь не позволила перебудить соседей. — Твой отец ничего не сказал, значит так нужно.       Гарри не имел и малейшего представления, почему Малфой-старший так поступил, но Том принадлежит ему. Эгоистично? А кто бы пошел на авантюру ради возвращения сил? Уж точно не Люциус Малфой. Гарри считал, что вправе претендовать на обладание дневником, и он его не отдаст. — Но ты сходишь с ума! — выпалил Драко.       Его щёки покрылись неровными пятнами — признак истерии, не иначе.       Гарри цокнул языком. Тонкая душевная организация друга порой становилось проблемой похуже воровства чужой крови или эссе на на десять дюймов для профессора Снейпа. Будь на месте Малфоя кто-то другой, и Гарри со спокойным душой послал бы его к самому дракклу в пекло, а не тратил силы и время на лишние драмы. Но Драко его друг, которого он даже мог бы назвать лучшим. Хочешь, не хочешь, а очередное представление узришь с первого ряда. К счастью, актерскому мастерству Гарри не занимать. — Ревнуешь к дневнику, Дракончик? — лукавая улыбка легла на сухие губы, пока слизеринец плавными движениями поднимался с постели. — Разве тебя кто-то может затмить? — Я только и вижу, как ты сбегаешь по ночам и строчишь в эту тетрадку, — фыркнул Драко и хлестнул белесой челкой, после продолжив громким шёпотом. — Ты зовешь его Томом! Гарри, вот... просто зачем? — Потому что это... некий артефакт, и его действительно так зовут, — промурлыкал Гарри, огибая друга дугой. — Ты ведь знаешь, что зельеварение и другие дисциплины далеко не моё, мягко говоря. Но ты так радуешься, когда профессора ставят мне выше ожидаемого и превосходно, после хваля твои навыки преподавания. Справедливо, к тому же. Том дает мне дополнительные знания, а я применяю их с твоими разъяснениями. Вот и вся правда.       Ледяные руки огладили выпирающие косточки лопаток, прошлись по острым плечам, пока наконец не сомкнулись кольцом на талии. Гарри уловил резкий вдох и мысленно усмехнулся. Сработало. Как и всегда. Мысленная благодарность дамам из кружка отправилась в ту же секунду. — Ты правда только для учебы его таскаешь? — идеальная осанка постепенно теряла свои права над спиной юноши, и Драко чуть обмякает в объятиях друга. — Дракончик хочет сдать экзамены на превосходно, а значит и я не должен упасть в грязь. Какой же я друг, если не поддержу твои стремления? — Не напоминай мне о драконах.       Окончательно сдается Драко, и из его голоса пропадают последние истеричные нотки — победа. — Это испытание было просто отвратительным. Девчонка из Шармботона едва не оказалась на больничной койке, про тебя я вообще вспоминать не хочу. Отец должен быть в курсе, чему подвергают студентов. Завтра же отправлю ему сову.       От своеобразной заботы друга теплеет в груди, и Гарри сильнее стискивает его в объятиях. Улыбка так и просилась на губы, но нарастающее покалывание в шраме искажает её с каждым мгновением. Непривычно, а главное спонтанно. Почему шрам вновь напомнил о себе? Если боль перерастет в нечто большее, стоит обратиться к Тому. Приятная прохлада отогнала бы навязчивую резь, как и в прошлые разы. Мысль о спасительном холоде входила уже в привычку. — Переживаешь за меня? — расцепив объятия, Гарри встал перед другом, по-птичьи склонив голову. — Дракончик не хочет делиться с другими? — Тц-с, Поттер, ты неисправим, — ухмылка проскальзывает на надменной маске, Драко, неосознанно протянув руку, растрепал лохматую макушку, но, осознав, что сделал, резко отпрянул. — Кхм, достаточно нарушать режим. У нас завтра тренировка с утра. Я собираюсь сбросить тебя с метлы, так что советую выспаться. — Ну-ну, Дракончик, посмотрим, кто кого.       Кончики ушей блондина окрасились в красный, но в полумраке сложно отличить ту от тени, чем и поторопился воспользоваться укрывшийся с головой Малфой. Детская привычка, но милая. Гарри хихикнул и хотел было поддразнить друга напоследок, но смех прервала подушка, прилетевшая ровно в лицо. — Полуночники, Мордред вас дери, я вас сам с метел поскидываю, если не заткнетесь, — буркнул озлобленный, но хриплый ото сна Блейз. — Спать. Ничего не хочу слышать.       Забини прав, но не попререкаться ниже достоинства волшебника, а потому, намеренно громко шлепая голыми стопами, Гарри укрылся за пологом. К слову, вовремя — подушка прилетела с громким хлопком в стену прямиком с пола. Ответить хотелось непременно, но краем глаза Поттер уловил шорох дневника и отбросил маленькую месть. Том ждал его.       Перехватив тот поудобней и подцепив чернила, Гарри наскоро набросал пару строк и с улыбкой впился в исчезнувшие буквы. Но увиденное стянуло улыбку с лица. «Ты задержался, птенчик. Малфой стал надоедливее? Почему он хочет разлучить нас? Мне не нравится то, как он настраивает тебя против меня»       Немой вопрос застыл в лохматой голове, так и не найдя воплощения в жизни. Подобного заявления Гарри не то, что не ожидал, он и не думал, что это затронет как-либо Тома. Почему первый вопрос не коснулся ритуала? — Он мой друг, Том. Просто переживает и по-своему показывает свою заботу. Разве не мило?       Ответ не проявлялся ни через минуту, ни через три, пока пальцы не обожгло сильнее прежнего, а шрам отдался легким покалыванием. «Я не люблю делиться, Гарри»       Поттер жадно впился в горящие строки, но вопросов меньше не стало. Том умел озадачить, и сейчас Гарри готов был поклясться, что перестал понимать его логику. Щеки опалило жаром, но морщинка пролегла меж темных бровей.       И как это понимать?

***

      Бледное лицо, хранившее безмятежность, ныне утратило последние невинные черты сна. Щеку ожег назойливый луч, пробежался по кончику носа и впился в напряжённые веки.       Гарри едва дернулся в попытке уберечь крупицы сна и отвязаться от упрямого света, но тот и не думал отпускать свою жертву и последовал за ним. Красное марево заполонило напряжённые глаза, поглотило спасательный мрак и бросило в объятие пламени. Рык сорвался с пересохших губ, и Гарри оторвал лохматую макушку от подушки. Желание разбить окно в дребезги затмило собой все прочие мысли и жалкие остатки сна.       Зеленые глаза обожгли ненавистную оконную раму, но не встретили ожидаемого удара. Свет не тянулся к заспанному лицу. Лучи проскальзывали сквозь плотные портьеры, обнимали нижнюю спинку кровати и грели раму напольного зеркала. Гарри с трудом поборол желание не запустить подушку в истерзанную магическим туманном зеркальную гладь.       Томми.       Кто бы сомневался. Мелкие пакости в попытках привлечь к себе внимание — излюбленный метод дневника. Раньше Том не стеснялся съедать половину его карикатур, если те посвящались Малфою или отвлекали Гарри от диалога с ним. Особенно, когда тот касался нужной ему информации.       После были и легкие ожоги и кошмары и неоднозначные намёки в тех же снах, но, как только Гарри тянулся к ласке, Том исчезал. Последнее терзало не только физически, но и морально. Касаться Томми, ощущать тяжесть его рук на теле, дыхание у виска — многое стало следствием ритуалов подпитки, до которых Гарри мучался от невозможности получить желаемое. И его слабостью активно пользовался крестраж.       Но Гарри не повелся на очередную провокацию. Не услышать привычное «милый птенчик», не ощутить ледяные кончики пальцев на горящих щеках, не вводящие в транс мурашки от чужого дыхания на загривке. Поддаться Томми и получить награду казалось таким привычным и правильным, но Гарри гнал эти мысли. Прочь из головы ради памяти об обиде. Она отравляла, но держала волшебника в здравом уме и позволяла трезво оценивать своё положение.       Придав лицу наиболее холодную мину, Гарри обернулся к тумбочке и едва не растерялся при виде огневиски. Абсолютно пустой бутылки, если быть точнее. Встать посреди ночи от кошмара и опустошить початую бутылку?       Гарри едва не застонал в голос от разочарования. Уподобляться крестному в решении проблем юноша не то, чтобы не мог, он был категорически против. Ещё вчера принял решение вытащить Сириуса из порочного круга, а уж точно не содействовать. Сухой закон вернулся на Гриммо, но в тот же день потерпел крах от лица его воздвигшего. Лицемерие чистого кната.       Теплый поцелуй солнца задел напряжённую шею, и едва слышимый скрип зеркала дал о себе знать. Гарри отставил бутылку прочь и направился в ванную. Рама напоследок подала пару раз признаки жизни, которые встретились со стеной игнора юного волшебника.       Хотелось окунуться в прохладные объятия воды, а не в кольцо чужих рук и злости.       Холодный кафель под ступнями бодрил лучше противного бодроперцового мадам Помфри, а удар сотни капель охлаждали беспокойную голову. Гарри стоял спиной к зеркалу, но заметил, как то заволокло мутной дымкой. Может алый взгляд и скользил от мышц спины к пояснице, но не заставил смутиться, как раньше.       Наивный участник турнира пылал бы не хуже камина в башне львов, а ныне излучал холод и не замечал желанного взгляда. Напускная маска безразличия спасала от неосторожной вспышки гнева или, что хуже, белого флага.       Шероховатое, старое полотенце спрятало худые бёдра. Колючая, непослушная грива сникла сосульками под тяжестью влаги. Прохлада и чистота дарили ложный островок спокойствия, и Гарри вцепился в него. Выйти из ванной и заглянуть в зеркало, пускай и через силу, стоило. Хотелось оценить масштаб бедствия до того, как приступит к намеченному перед сном плану.       Рассмотреть только своё лицо. Не точенные скулы и тонкие губы. Только свои лохматые брови и синяки под глазами. Не манящие родинки под губительным пленом алых радужек.       Только себя.       Гарри скрыл глубокий вздох и шагнул к напольному зеркалу. Царапины и кровоподтёки, которые горели на коже всю ночь, не попались зеленым глазам. Только тени и тонкая щетина, несуразно выглядывавшая над губой. Не так плохо, как ожидал Гарри. Пара штрихов бритвой и почти не отличишь от того мага, что неделю назад выслеживал чету Лестрейнджей.       От невольного упоминания потрескавшиеся губы перекосило, и капелька крови скрылась под кончиком языка.       Ощущение чужого присутствия усилилось в сто крат. Удержать обреченный вздох не вышло, но краем глаза удалось уловить, как дымка расступилась перед знакомым силуэтом. Гарри старательно всматривался в собственное отражение и поправлял подсыхающие лохмы. Внутри заинтересованно вспыхнули угольки невнятного чувства. Гарри искренне отвергал все известные ему названия, дабы не обманываться, но выходило, откровенно говоря, с точностью да наоборот. — Вечно игнорировать меня не выйдет, птенчик, — приглушенный бархатный голос негой растекался по телу, сменяясь горечью под весом мыслей. — Давай без-с-с этого, — раздалось шипение сквозь стиснутые зубы.       Гарри отвернулся, но спрятаться от самого себя никогда не выходило ни в Хогвартсе, ни теперь. Поворачиваться же спиной к опасности едва ли не выказывало беспечности вновь разгорающегося внутри огня. — Милый и упрямый птенчик, — раздалось над самым ухом, и Гарри приложил немало усилий, дабы подавить приятную дрожь.       Пальцы намертво вцепились в оголенные предплечья. Отросшие ногти терзали кожу, и Гарри иррационально жаждал этой боли. Наслаждался призрачным ощущением контроля, продлевал негу заблуждения новыми вспышками боли. — Я зол, Том. Не думай, что я все забыл за ночь. И тем более спустил тебе... вам всем произошедшее с рук, — с расстановкой произнёс Гарри, хоть и сбился под конец.       Изящные, как и прежде не подававшиеся тлену времени, пальцы пробежались вдоль позвонков. Выдох заглушила стиснутая до спазма челюсть. — Мы отличаемся, Гарри, — выводя замысловатые узоры на голой коже, продолжал щебетать свои напускные, в чем даже не сомневался волшебник, раскаяния. — И, к моему глубокому сожалению, я не предусмотрел насколько.       Кончик острого носа прошёлся по изгибу шеи, и Гарри подавил желания отдаться в прохладное кольцо рук. Шаг прочь от искушения казался непосильным, но всё же необходимым. Белые отпечатки-полумесяцы окрасились первыми багряными каплями. Боль всё меньше отрезвляла, и Гарри, отшагнув вновь, встал в пол-оборота.       Резная рама освободила силуэт лишь наполовину, не позволив своему узнику ни приблизиться, ни притянуть волшебника в свои объятия. Маленькое замечание радовало и удручало, что вгоняло мысли в ещё большую кутерьму. Огонь же в груди издевательски обжигал внутренности, маня, лаская и увлекая поддаться искушению.       Гарри по-птичьи склонил голову в попытке прервать хотя бы на мгновение раздор в беспокойной голове. — Оригинал не уподобился копии? Как же так? — зелёные глаза против воли совершили оборот в противоречивой привычке. — Я не жалкая копия, Гарри, — горечь на мгновение исказила сладость в голосе, но испарилась, как только Том осознал ошибку. — И ты прекрасно помнишь почему. Или мне стоит напомнить?       Дьявольские губы изогнулись в очаровательной улыбке и кончик языка оставил на них влажный след. Гарри сглотнул. Огонёк внутри превратился в пламя, обещавшее в скором времени перерасти в пожар, если он не отведет взгляд от манящих губ. Вязкая слюна вновь наполнила пересохшее горло. — Задобрить пытаешься? — выдавил из себя Гарри, но маска хладнокровия дала трещину и готова была рассыпаться от малейшего взмаха густых ресниц и шага в топь чужих глаз. — Показать очевидное, — тонкое запястье в невесом движении легло в приглашающим жесте, и приглушённый баритон в ответ стал ещё слаще. — Мой милый птенчик.       Желание сжать чужую кисть, окунуться в плен алых болотц и раствориться в прохладе облика дневника терзали изнутри. Гарри вновь надавил на предплечье, но боль больше не помогала. Пожар полыхнул до ломоты в суставах и неровных пятен на щеках. Собственные мысли потерялись за пеленой наваждения, а привычное шипение шрама казалось таким далеким и ненастойчивым.       Шаг. Гарри не хотел признавать, что по своей воле протянул руку в капкан цепких пальцев. Еще один шаг, и расстояние стало ничтожным. — Я тебя ненавижу, — едва слышно выдохнул в чужое плечо Гарри, когда прохлада окутала его. — Меня или позднюю версию? — тонкие, напоминавшие паучьи пальцы бережно вплелись во влажные волосы, а на губах расцвела ухмылка. — Вы все меня бесите, — буркнул Гарри в основание чужой шеи и ощутил, как тают объятия. — Если бы кто-то не ёрничал и дал бы мне закончить, не свисал бы сейчас с рамы. — Глупый, ритуал на крови не проводят в помутнении. Тем более на собственной, — ледяные ладони напоследок очертили горящие скулы, и Том ушел за зеркальную гладь. — Последствия скажутся на обоих, птенчик. Ты ведь тоже не хотел, чтобы крестный нашёл тебя без чувств... в лучшем случае.       Гарри поддался привычке, и зеленые глаза на мгновение скрылись под веками. Стоило придушить гадюку, а не позволять отравлять себя желанным ядом. Поддался. Снова.       Наваждение испарилось, и рой мыслей заполонил собой остатки робости. Пара минут слабости можно списать на компенсацию потраченных нервов. Гарри не сдался, не простил. Томми и прочие крестражи ещё получат своё. Особенно оригинал. — М, вот как. Ну тогда посидишь на страницах дневника ещё месяц, пока полностью не иссохнешь, — Гарри приготовил для своих угроз самую безобидную улыбку из арсенала, и внутренне содрогался от нескрытого раздражения на идеальном лике. — Будет время подумать над своим поведением, Томми.       Подмигнув теням в отражении, Гарри покинул ванную, и лишь насвистывание мелодии из проклятого сериала говорило о его внутреннем раздрае.       Новый день и новый план. Искушения должны померкнуть под ядом гордости, и Гарри не должен жалеть. Никого.