The Blood

Прислонившись плечом к двери автомобиля, Тэмин всматривается в горящий искусственными огнями город. Он не желает и боится встречи со своим личным демоном. Мысль о том, что нужно было оставаться в пещере Дракона, то и дело мелькает у него в голове. Возвращаться в родительский дом ему совсем не хочется. В субботу вечером Кая не должно быть в доме, обычно в этот день он отдыхает в яхт-клубе с друзьями. Надеясь на постоянство брата, Тэмин решает съездить домой за личными документами после захода солнца. Солнце заходит, и дневных рабочих: торговцев в лавках, служащих различных государственных учреждений и офисного планктона сменяет разномастная молодежь, любители ночной жизни. Город оживает, но сейчас кажется совсем другим, насквозь пропитанный распутством, легкомыслием и азартом голодных до приключений людей. Тэмин сидит в такси. Сердце колотится так сильно, что он чувствует его удары под рёбрами. Локти упираются в колени, ладони прижаты к губам, взгляд остекленевший, устремлённый в ночную темноту, разгоняемую, растянувшимися вдоль дорог фонарями. Огромные торговые центры и массивные административные здания, освещенные яркими огнями, сменяются уютными многоэтажками, утопающими в свете. Он даже не замечает, как начинает нервно похрустывать пальцами обеих рук от волнения, а когда на его телефон приходит сообщение, то вздрагивает.

Август Ди: Скоро приеду. Дождись меня.

И Тэмин внезапно не может ответить на сообщение, потому что понимает причину: ему не хватает смелости. То, с каким выражением лица Юнги просил оставаться в «пещере», вызывает у него чувство вины. Ему совсем не хочется расстраивать друга. Он не хочет провоцировать ссору, которая может разрушить хрупкое доверие. Омега отчаянно надеется успеть туда и обратно до того, как Юнги вернётся в их убежище, чтобы не навредить только зарождающимся отношениям.

Август Ди: Наверное, ты спишь, после вчерашней ночи?

Безумно, скучаю по тебе.

На лице Тэмина расплывается улыбка, цветущая и нежная. Кожа еще помнит касания альфы, а губы – мягкость его губ. Обхватив себя руками, омега вспоминает их ночи страсти, чувство его плоти внутри себя, как засыпал на его грудии, ровное биение его сердца. Он словно обрел себя, и это не менее приятное чувство, чем их физическая близость. Тэмин думает о том, какие у него теперь крылья за спиной. Омега поджимает губы и чувствует, как жар вспыхивает внизу живота. Совсем неуместное сейчас желание он отгоняет от себя, стараясь вернуть ясность рассудка. Он не станет сейчас об этом думать. Сейчас бы только успеть. Такси подъезжает к двухэтажному особняку, окруженному частоколом кованого забора с острыми наконечниками и симметричным орнаментом. Какое-то время Тэмин сидит не шевелясь, пока сердце не перестает учащенно биться. Затем выходит и несмело подходит к воротам. С заходом солнца заметно похолодало, и он, обняв себя за плечи, пристально вглядывается в дом в поисках хоть каких-то признаков присутствия брата. Мысленно читает про себя все молитвы, которые знает, и нерешительно прикладывает ключ-карту.

***

Пробраться в поместье незамеченным у хозяйского сына не получается. На пути ему встречается кто-то из охраны. В самом доме он обнаруживает молодого омегу из прислуги, который предлагает ему поздний ужин. В доме как никогда тихо и спокойно. Тэмин в этой напряженной тишине слышит, как гулко стучит собственное сердце. Оно ухает, сотрясая внутренности. Мысли обволакивает тревога. Он старается прогнать волнение, пытаясь усмирить трясущуюся грудную клетку и выворачивающиеся внутренности от тягостного нагнетания саспенса. Омега практически вбегает к себе в спальню, прислонившись спиной к двери. Выдохнув, он звучно вытягивает губы трубочкой, пытаясь восстановить дыхание и успокоиться. Парень второпях собирает свои документы в папку, закидывает их в небольшой кожаный саквояж, скидывает туда ноутбук и кое-что из косметики. В ванной комнате, открыв зеркальный шкаф, омега окидывает взглядом аптечку. Пластиковые пеналы и стеклянные флакончики с таблетками, на которых ярко горят его имя и фамилия, с напоминанием, сколько раз в день и в каких количествах принимать содержимое. Здесь и антидепрессанты, и снотворное, и подавители для омег. В этот момент к нему приходит осознание, как он жил все эти годы. Насколько тяжело было прежнему Тэмину. Он варился в котле собственного стыда, бессилия и отвращения к себе. Тот Тэмин чувствовал вину за то, что позволял извращать себя, заставляя желать прикосновений брата. Скорее всего, и сейчас он всё ещё болен. Ему будет физически тяжело, если он услышит или почувствует запах близнеца. Ведь его тело всякий раз его предаёт: ступор, онемение, желание. Желания грязные, омерзительные, а после — это обязательно стыд. Стыд разлагающий, поглощающий. Но теперь он нашел лекарство, свою панацею — Мина Юнги. — Далеко собрался? Этот голос, низкий и бархатный, проникает в самую глубину сознания, заставляя кожу омеги покрыться мурашками. Этот запах — смесь мускатного ореха и чего-то едкого, что вызывает удушливое ощущение в горле. Разрезая тишину, как острый клинок, он разрывает все его мысли, оставляя за собой пустоту и страх. Тэмин замирает, словно превращаясь в камень. Сердце колотится в груди, готовое вырваться наружу. Он никогда не испытывал ничего подобного. Этот голос, этот запах — как ядовитое зелье, проникающее в его кровь. Он не может дышать, не может пошевелиться. Руки дрожат, а кожа покрывается ледяным потом. За спиной стоит его личный демон — воплощение его темной стороны. Он не оборачивается. Не дышит. Не моргает. Омега знает, что если сделает это, то потеряет контроль над собой. — Как там Пак Чимин поживает? — Последнее слово «демон» говорит настолько издевательским тоном, что Тэмину хочется сжаться в комок и спрятаться. Как же сейчас ему не хватает Юнги. Парень медленно закрывает глаза и резко распахивает. Одинокая слеза оседает на реснице крупной каплей, а потом падает, разбиваясь о щеку. Незаметно смахнув ее, Тэмин быстро разворачивается к брату. Усилием воли натягивая улыбку. — Хорошо. — и неуклюже лжет близнецу. — Мы отлично потусовались. Губы кривятся, принимая форму улыбки на его малоподвижном лице. Кай молча, плавно подходит к нему и останавливается. Встает рядом плечом к плечу и в течение нескольких минут, показавшихся Тэмину вечностью, изучает взглядом содержимое его шкафчика. Омега стоит, замерев, лицом к выходу из ванной комнаты, мысленно отсчитывая расстояние. Сердце громко стучит, а на ногах теперь будто тяжелые оковы. Он на мгновение жмурится, чтобы не видеть брата боковым зрением. Заткнул бы и нос пальцами, чтобы не чувствовать его запаха. Время тянется мучительно медленно, а сердце всё бьётся в груди, словно отсчитывает минуты. Оглушительная тишина заполняет комнату, режет уши. Тэмин мечтает, чтобы пол под ногами разверзся и он полетел в пустоту. Хочется кричать, чтобы услышать хоть какой-то звук. Или выцарапать себе глаза, чтобы не видеть «демона». Никогда еще ему не было так страшно. Даже в тех кошмарах, где он тонет, где темные воды смыкаются над его головой, забирая последний глоток воздуха, это не так страшно. То были просто сны, иллюзия. А сейчас... Сейчас это реальность, и он не знает, как ему теперь вернуться к Юнги. Кай поворачивает голову и осторожно прикасается губами к виску близнеца, который стоит спиной к раковине, почти навалившись на нее, неподвижно и крепко вцепившись в мрамор руками. Он глубоко вдыхает запах белокурых волос, чувствуя, как его охватывает волнение и нежность. Внезапно лицо искажается от отвращения, он холодно отстраняется и рывком закрывает зеркальный шкафчик. От резкого звука, расколовшего тишину, Тэмин вздрагивает. Кай стремительно покидает ванную комнату, оставляя за собой шлейф напряжения и недосказанности. Тэмин остается один. Первоначальный ступор проходит, уступая место неконтролируемой панике. Все внутренние пружины лопаются, и его тело, до этого натянутое до предела, внезапно теряет опору. Он жадно вдыхает воздух широко раскрытым ртом, вбирает кислород в захлопнувшиеся легкие. Лихорадочно ищет опору для оседающего тела, хватаясь за раковину. Собрав себя по крупицам, Тэмин через несколько минут выходит к брату, который уже сидит в кресле, раскинув ноги и положив руки на подлокотники. Заострившиеся линии лица, ледяной взгляд исподлобья и напряженные скулы. Сейчас Кай разгневан. Тэмин с трудом застегивает молнию на саквояже, молясь, чтобы брат не заметил паспорт, лежащий на самом дне. Он пытается скрыть дрожь в голосе, когда произносит: — Я уезжаю на пару дней. У Чимина в Пэкчэ есть домик на озере, и мы решили отдо… Не успев договорить, омега ловит взгляд близнеца и чувствует, как жгучая боль пронзает его щеку. В ушах стоит звон, а в голове раздаётся хруст, словно сломанной ветки. Он теряется в пространстве и медленно оседает на пол, хватаясь за воздух. — Не смей мне лгать! — Кай угрожающе нависает над ним, в мгновение ока оказавшись рядом с братом. Красивое лицо начинает таять, и всё больше проступает его «демонический образ». Альфа запускает большие ладони в белоснежные волосы омеги. Словно обретшее телесную форму «библейское существо» тяжело дышит. Кая бьет крупная дрожь злости. Глаза смотрят на близнеца с горящей жгучей яростью на дне зрачков. Страх сковывает омегу, но он всё равно пытается говорить с братом и усмирить его зверя: — Ладно хорошо... Ты прав… Мне просто нужно немного времени для себя... Но Кай не обращает внимания на его слова. Его тяжелая, как свинец, аура продолжает угнетать. — Ты лжешь! — кричит он, сжимая кулаки. — Я не лгу, — надтреснутым, срывающимся голосом отвечает Тэмин. На щеке горит след от пощёчины, обещающий обернуться в скором времени уродливым синяком. Его большие, широко раскрытые глаза, наполненные страхом, смотрят на близнеца с влажным блеском от подступающих слёз. Раздается мелодия звонка, оказавшаяся неожиданностью в данный момент. Братья, посмотрев друг на друга, замирают, каждый со своими мыслями в глазах. А потом одновременно бросаются к телефону, неосмотрительно брошенному Тэмином рядом с саквояжем. Кай успевает перехватить его прямо из-под руки брата. Тэмин обессилено утыкается лбом в кровать и с отчаянием хватается пальцами за покрывало. Кай смотрит на входящий вызов, видит незнакомое имя и скрипит зубами от ярости. — Кто такой этот Август Ди?! — рявкает он, не сдерживая гнев. — Пожалуйста, верни мой телефон. — Приглушенно шепчет Тэмин, чтобы скрыть бурлящие внутри океан эмоций, так и уткнувшись в жаккардовое покрывало лбом. — Это с ним ты трахаешься?! — Брат произносит слова с явным презрением в голосе, выплевывая их одно за другим. После сбрасывает звонок. — Я… Я… Влюбился, Кай. — Тэмин поднимает голову и с отчаяньем в глазах заглядывает в обезображенное яростью лицо близнеца. На экране телефона вспыхивает новое уведомление. Альфа с рычанием открывает сообщение.

Август Ди: Тэмин, где ты?

— Пожалуйста, верни… В голосе омеги уже слышится не просто просьба, а острая, невыносимая боль, как будто он находится на грани жизни и смерти.

Август Ди: Тэмин, почему ты молчишь?

Пожалуйста, ответь мне.

Я ведь не сказал тебе. Я люблю тебя.

Кай читает вслух последние слова с холодной усмешкой. Голос его звучит жестко и насмешливо, он наслаждается видом чужого секундного счастья на лице, мгновенно сменившимся страданием и болью. Но лишь усмехается ещё шире, не отрывая взгляда от экрана телефона. Тэмин смотрит на него с немой мольбой, его глаза — два озера, полные слёз. Он подползает к нему, склоняя голову, как перед карающим богом. Но когда вновь поднимает лицо, слёзы текут рекой, оставляя на щеках мокрые дорожки. Омега хватается за его штанину и дрожит: — Пожалуйста, отпусти меня к нему. Но его голос тонет в океане ярости, бушующем в душе альфы. Не скрывая брезгливого недоумения, брат рассматривает раздавленного и потерянного близнеца. И ему чертовски нравится эта картина. Ему нравится причинять боль ради собственного удовольствия. Мужчина, схватив тонкое запястье, рывком поднимает омегу и наносит удар в солнечное сплетение. Сильная боль затрудняет дыхание, Тэмин ощущает, как собственная диафрагма перестает функционировать. Задыхаясь, он снова падает на пол, свернувшись в позе эмбриона. — Как ты смеешь просить меня о таком?! — Кай садится на корточки и, приподняв близнеца, с силой сжимает его подбородок, пытаясь поймать расфокусированный, полный боли взгляд. А телефон снова оповещает о новом сообщении.

Август Ди: Тэмин, я еду к твоему дому.

Я буду ждать тебя.

— Он будет ждать тебя около нашего дома, — улыбается Кай, злобно скалясь. Он хватает брата-омегу за ворот куртки, поднимает его из лежачего положения и грубо подталкивает к кровати. — Что мы ему ответим? — Нет, Кай, — с отчаянием шепчет Тэмин, захлебываясь в слезах. Он осознает, что брат может совершить поступок, который окончательно разобьет ему сердце. Кай обязательно найдет слова, которые уничтожат их отношения с Юнги в зародыше. Он надеется на чудо, верит, что родной человек поймет его чувства и не причинит боль. Но в глубине души он знает, что его брат не сможет устоять перед искушением пуститься в пляс на пепелище его личного счастья. — Хорошо, так и напишем, братик. — Кай печатает ответ, вслух проговаривая по слогам слова насмешливым тоном, наслаждаясь своей способности размазывать человека по земле с особым изяществом: — Нет.

Имбирный омега: Нет. Не жди меня.

— Знаешь, о чём я подумал? — Кай наклоняется к близнецу, почти вплотную. — Не хватает драмы. — Его горячее дыхание обжигает лицо брата. — Кай, не надо... Омега жмурится от страха, вжимаясь налитым свинцом телом в матрас. По щекам стремительным потоком стекают слёзы. Душа разрывается от боли. Тэмину жутко смотреть в лицо родного человека и понимать, что он не узнает его. Нет больше той тёплой улыбки, что брат дарил ему, нежного взгляда, которым он смотрел на него. Лишь только горящие презрением глаза и демонический оскал. — Вы, омеги, любите всё драматизировать.

Имбирный омега: Я не люблю тебя. Прощай.

— Нет, это не так! Нет! Нет! — Тэмин, задыхаясь, истерично кричит. Кричит из самой глубины того места, где угасает его омега, как умирает звезда. Кричит и мысленно зовет своего альфу. Хочется по-волчьи взвыть. Он разбивает кулаки о пол. Может, потому что понимает, что не докричится. Внутри всё разрывается атомным грибом от переизбытка эмоций, но другие слова упорно не идут с губ. Голос постепенно срывается и затихает с каждым сорвавшимся словом: «Нет». И наконец, он замолкает совсем, прекращая истерику и рыдания. Ещё один всхлип сотрясает воздух, и мгновение спустя Тэмин, безвольно уронив голову на кровать, издает слабый хрип и опускает веки. Делает вдох и, раскрыв глаза, смотрит в потолок. Сердце уже разорвалось в груди на части, но оно продолжает биться, несмотря на дикую боль. Выругавшись себе под нос, Кай подходит к дрожащему брату, смыкает пальцы вокруг тонкого горла, стараясь не обращать внимания на мелькнувшие на краю сознания развратные и совсем не вовремя вспыхнувшие желания. С усилием отбрасывая эти мысли, он перехватывает его за плечи и, впиваясь твердыми пальцами, поднимает обмякшее тело близнеца и швыряет на кровать. — Отмойся, ты весь смердишь! Он бросает телефон на пол, с силой разбивая каблуком черных брогов.* Тэмину кажется, он умирает. Умирает от боли, умирает от горя, умирает от разлуки. В один миг заканчивается всё — его мир рухнул. Ему безжалостно обрезали крылья. Кай уходит, закрыв за собой дверь комнаты на ключ, в которой сейчас умирает от боли и несбывшейся мечты влюбленный омега. В комнате становится невыносимо холодно. Боль пронизывает каждый сантиметр тела. Больно лежать, больно дышать. Внутри, там, где, должно быть, находится его душа, боль становится невыносимой. Ему больше не хочется жить. Он так сильно хочет вернуться обратно — в тепло объятий своего альфы. «Как же больно...», — с губ Тэмина срывается тихий стон, полный страдания и безысходности. По щекам льются молчаливые слезы. Омега переворачивается на бок и, подтягивая ноги к животу, крепко обнимает себя за плечи, словно пытаясь удержать остатки тепла. Броги* — это туфли или ботинки с декоративной перфорацией (отверстий различных конфигураций и размеров) вдоль швов и, в некоторых случаях, на мыске.

***

— Блядь, Шуга! — ворчит невысокий стройный шатен, спотыкаясь о разбитый стул. — Что у тебя за тяга к подобного рода местам? Гость брезгливо кидает взгляд и обводит рукой комнату. Как-то по-особенному вальяжно садится на диван, положив ногу на ногу и небрежно закидывает руку на спинку. Чон Хосок, симпатичный молодой человек, воплощение счастья, с обворожительной улыбкой, привлекателен, как всегда. Его широкая улыбка может покорить любого. У него острое лицо с низкими бровями и близко посаженными глазами. Прямой тонкий нос и длинный губной желобок гармонично сочетаются с пухлыми верхними губами. Хосок одет в темные джинсы, которые плотно облегают его упругие бедра. Черная рубашка подчеркивает его медовую кожу. Черный бомбер с сине-красным рукавом и нашивками добавляет образу мальчишеского озорства. Он невольно бросает взгляд на Старшего. Наблюдает за тем, как тот с остервенением колотит боксерскую грушу, тяжело дыша. Растянутая футболка пропиталась влагой, мокрые волосы прилипли ко лбу, а с виска стекают крупные капли пота. Будто застывший в кристаллах ледяной воздух придает и без того тяжелой атмосфере пространства вокруг не столько благоговейный страх, сколько мрачность. Сердце Хосока колючей льдинкой опускается куда-то в желудок. Его с ног до головы окутывает холодное и давящее чувство. Словно он на дне океана. И здесь так одиноко. Мысли застилает туман, вызывая в его воображении любимый образ одного хитрого фенека и картинки последней их ссоры. Тогда Чонин явился к нему поздно вечером пьяный и начал обвинять его в том, что он охладел к нему, потому что завел себе любовника. Хосок назвал его сумасшедшим. Он страшно разозлился из-за ничем не подкрепленного обвинения. Дикий лис влепил ему пощечину, а он оттолкнул омегу, и тот упал, ударившись головой о столешницу. Но, решив помириться и загладить вину, он набросился на него и начал осыпать поцелуями. А глупый фенек укусил его в губу и гордо ушел в закат. Хосок терпеть не может, когда его беспочвенно обвиняют. Чонин тоже как порох. Все-таки омега под стать ему. В итоге, они как всегда поссорились. Но именно сейчас, находясь здесь, он надеется, что на этот раз всё будет иначе. Он верит, что они смогут научиться слушать друг друга и не дадут охотникам за его кошельком повода расстаться навсегда. Хосок надеется, что Чонин научится признавать свою вину и первым переступать через свою гордость. На самом деле, он считает себя очень мудрым и справедливым, хоть и бывает иногда суровым. Омеге нужно просто научиться слышать его, а иногда самому приходить и просить прощения, и тогда он обязательно смягчится. Другое дело, что Ян Чонин слишком гордый, и ему часто не приходит в голову такая простая мысль. Сейчас альфа думает, что сразу же после встречи со старшим братом помчится к омеге и предложит наконец съехаться, ведь он просто не может без своего лиса. Но этих мыслей хватает ненадолго. Тянущая боль пробивается через иллюзорную стену собственного привычного позитива. Слишком мрачно кругом, слишком давят эти бетонные, нежилые стены. Слишком страшно, надсадно дышит Старший. Всё это давит. Угнетает. Душит. Слишком быстро и громко стучит чье-то сердце. И эти удары отдаются гулом в его ушах. — Я уже в курсе, что ты позаботился об этом нашем недальновидном друге из мэрии, — привычно озорным голосом и немного едким говорит Младший. — Отличная «работа». Главное, без лишнего шума и пыли. Юнги ничего не отвечает, лишь кивнув головой, продолжает тренировку. — Когда ты улетаешь? Сегодня? — Да, вечером, — выдыхает Юнги, утирая пот со лба предплечьем и придерживает боксёрский мешок. — Когда в следующий раз навестишь своих братьев? Хосок задает вопрос, не задумываясь, просто чтобы разбавить гнетущую обстановку. Но, произнеся его, тут же понимает, как жестоко это звучит. Он знает, в каком ритме живет брат: бесконечные задания, работа под прикрытием, устранение врагов. Это не просто режим, это жизнь, которую Юнги сам не выбирал, но которая отнимает у него всё — семью, друзей, личное время. И он чувствует себя виноватым за то, что задал этот вопрос, словно пытался напомнить брату о том, чего тот не может позволить себе даже на минуту. — Сам знаешь, — сухо отвечает Старший, и голосе его проскальзывает раздражение. — Ты попрощался с родителями? — Они знают, что я уезжаю, — отвечает Юнги чуть резче, чем хотел. Хосок поднимается с дивана и с удовольствием потягивается. Он направляется к открытому настежь окну, широкими шагами. Остановившись напротив, кладет руки в карманы брюк и вдыхает прохладный морской воздух. Морской бриз, пропитанный солью и свежестью, проникает в легкие, но альфа чувствует что-то еще. Сладкий, едва уловимый аромат, который он не может определить, но который кажется ему знакомым. Он завороженно смотрит на пейзаж. Вдали, за заброшенным доком, мерцает море Хуанхай. Желтоватый цвет воды, оттененный смесью лëсса и песка, приносимого с пустыни, и лазурный горизонт с легкими перьями облаков придают «картине» за окном нереальность, словно она создана мечтой, воображением или в бреду. — Последнее пристанище Жёлтого Дракона, — поэтично произносит он. Юнги лишь бросает на него короткий взгляд, после чего возвращается к своему занятию. Хосок поворачивается и подходит к деревянному столику. Он достает из внутреннего кармана своего брендового бомбера выпуклый желтый конверт и бросает его на стол. — Вот, здесь благодарность за твою работу, — говорит он. — Ага, — мычит Юнги, и лицо его ровным счётом ничего не выражает. — Открытое окно не помогает, здесь всё равно пахнет имбирем, — чеканит правду Хосок, словно не испытывает ни малейшей капли сочувствия к близкому человеку, внутренний зверь которого умирает в жуткой агонии прямо у него на глазах. Глупое сердце пропускает удар при упоминании этого аромата. Юнги в досаде закусывает губу. Эмоциональная пустота внутри превращается в вязкую, липкую массу, как будто кто-то вылил в душу ведро густой смолы. Мысли, как жвачка, застрявшие в голове, цепляются за каждую прядь волос, не давая ему покоя. На экране телефона всплывает фраза: «Я не люблю тебя. Прощай». Эти «ядовитые» слова обжигают, как кислота, разъедая его изнутри. Он хотел бы их развидеть. Хотел бы вырвать сердце из груди и с ликующим воплем бросить в костер. Стереть из памяти блудливый взгляд и пьянящие губы. Юнги не в силах дышать без него, но и воспоминания об омеге культивирует в нем ненависть. Он дергается, как от удара током, но боль не утихает, ему кажется, что сейчас он потеряет контроль. Альфа выжидает еще несколько секунд, но все же теряет самообладание. С яростью, словно пытаясь выплеснуть всю боль, он со всей мощью бьёт несчастную грушу так, что анкерный болт срывается с потолка, раскрошив бетон. Боксерский мешок летит в сторону, обрушиваясь на стеллаж, с которого с грохотом падает содержимое полок. Юнги застывает на месте, тяжело дыша, будто загнанный зверь. Плечи дергаются в такт рваному дыханию, а сердечная мышца бьется, словно молот, и он никак не может отдышаться. Он даже не смотрит на брата, который подходит ближе и останавливается рядом. В этот момент между ними — пропасть, глубокая и непреодолимая. — Мне жаль, Шуга-хён, — голос Хосока звучит тихо, но в нём слышится неподдельная искренность и глубокое сочувствие. Его ладонь осторожно, но крепко сжимает дрожащее плечо Старшего, пытаясь передать ему свою силу и поддержку в этот трудный момент. Юнги сильнее хмурится, плотно сжав губы, и кидает взгляд в сторону разрушения, затем, опустив глаза в пол, всё так же молча, не говоря ни слова, принимает это внимание к своей маленькой личной драме. Хосок, понимающе покачав головой, отходит и бесшумно пересекает комнату. Ступает так мягко, как волк на пушистых лапах. Он останавливается у лестницы, ведущей вниз. Братья стоят в разных концах помещения. Не смотрят друг на друга, не задают вопросов. Хозяин дома не провожает гостя. Их немой диалог продолжается считанные мгновения. Один сочувствует. Второй внутри разрывается от боли. — Чонгук... — несмело нарушает тишину и молчание Младший. — Попрощайся с ним. Он торопливо спускается вниз и уходит. Каждый его шаг по бетонному полу теперь звучит неестественно громко, хотя он старается ступать как можно тише. Юнги остаётся один в комнате, где постепенно растворяется аромат имбиря, поглощенный насыщенным запахом озона. Он вздрагивает, услышав имя «Чонгук», будто ему только сейчас открывают глаза. В голове набатом продолжает звучать голос Хосока. Рука тянется убрать с мокрого лба прилипшую прядь волос, мешающую оглядеться вокруг, но Юнги видит крупную красную перчатку вместо своих тонких пальцев. Зябко поежившись от прохладного ветра, навевающего с моря, он беспокойно обводит все еще замутненным взглядом уже пустое помещение, перебегая взглядом от оконного проема к противоположной стене, задерживаясь лишь на мгновение на перевернутом стеллаже и сорванном боксерском мешке. Мужчина оборачивается и замирает, внимательно всматриваясь в единственный вход на второй этаж, где несколько минут назад стоял его брат. — Черт, как же больно! — Он судорожно зубами стягивает перчатку с одной руки, затем снимает вторую и со всего маху по одной швыряет в сторону перевернутого стеллажа. Юнги нервно потирает кисть руки. В груди будто прокручивают острое лезвие, от острых спазмов на глазах выступает влага, и на подрагивающем лице застывает гримаса боли. Среди хаоса разбросанных вещей, среди пыли и обломков полок,он замечает блестящий металлический маятник с тремя шариками. Этот простой предмет, затерянный среди обломков, вызывает в нем воспоминания. Они обрушиваются на него как лавина. Он снова видит себя маленьким мальчиком, сидящим на полу белой комнаты, с таким же «лезвием» в груди.