Последняя ночь

Они одни. Они проводили последнюю ночь. В залитой лунным светом комнате слышался мягкий звук переплетающихся пальцев и сбитое дыхание. Их перебивал лишь ветер, скользящий из распахнутого окна и тревожащий голубую ткань занавесок. Они всегда спорили и ссорились. По полу разлетелась посуда. Они ломали мебель, нещадно бросая все, что попадалось под руки. В очередном порыве гнева Митчелл разбил последнюю вазу. В темноте он собрал осколки босыми ногами. Эта ночь наполнена криками и стонами. Уайт зашивает ступни на живую. Им не нужна оборудованная больница, — только спирт, разлитый антисептиком по окровавленным ногам. Док заставляет Митчелла мучатся от боли в напоминание о содеянном. — Скажи, что ненавидишь меня, — шипя в страданиях, говорит Митчелл, распластанный на постели. — Признайся. Уайт аккуратно вводит иголку под воспаленную кожу, накладывая новый шов. Затягивая раны, док крепко держит ступни, выгибающегося от боли Митчелла. Рядом с израненными ногами лежат осколки, блестящие бордовым под светом луны и единственного уцелевшего торшера. — Ты и сам это знаешь, — отвечает док. — Но это не все. Уайт срезает лишнюю нить кухонным ножом. Тринадцать. Тринадцать швов на бледных ногах, бессильно свисающих с края кровати. Оставляя нож на постели, Уайт опускается на колени, рядом с лужицей крови и спирта. Целует голые ступни. Целует каждый мелкий шов, заставляя Митчелла сильнее сжимать простынь от сладкой боли. Вкус спирта и крови остается на губах. — Прошу тебя, хватит! — стонет Митчелл, когда ноги пробивает мелкая дрожь. Док целует каждый сантиметр измученной голой кожи. Обходя кровать с изголовья, Уайт нависает над перевернутым лицом мужчины, разглядывая его несколько долгих секунд. Пальцы Митчелла скользят по щекам, подхватывая мостик очков и снимая их. — Я знаю, как нам разрешить все споры, — вдруг шепчет Митчелл, взглядом указывая на кухонный нож. — Раз и навсегда. Мгновение. И Митчелл смотрит на руки мужчины. Уайт лишь на секунду отводит глаза, чтобы взглянуть на блестящее лезвие. Нервно сглатывая, он кивает, видя, как в улыбке подскакивает краешек губ. Руки, обвивающие шею дока, притягивают его в жадный поцелуй. Горький вкус спирта и железа, разделяется на двоих. Они связаны. Они любят друг друга так же сильно, как и ненавидят. Уайт отрывается от губ лишь на мгновенье, оставляя между ними тонкую блестящую ниточку. Стянув футболку с покорно поднятых рук, Уайт садится на край постели. Бедро, горячее даже сквозь одежду, прижимается к обнаженному животу. — Скажи, когда будешь готов, — шепчет док. Пальцы Уайта огибают рукоятку ножа. Гладкое лезвие скользит по груди, и по плечам пробегает мелкая дрожь. Митчелл не боится смерти. Разве что жизни без Уайта. Он смотрит в глаза возлюбленного, принимая холод ножа собственной кожей. Пальцы переплетаются, сливая ладони в единое целое. Они и есть единое целое. — Готов, — кратко кивает Митчелл. Нерешительный, но резкий удар ножа, заставляет Митчелла кривиться от боли. Уайт сам стискивает зубы, сильнее сдавливая руку на пальцах мужчины. Рассекая мясо, лезвие втыкается в ребро. Мелкая дробь пронизывает кость. Митчелл шипит от боли, сжимая простынь и ладонь Уайта до побеления кожи. Он рефлекторно поджимает изможденные ноги, смыкая глаза. — Посмотри на меня, — шепчет Уайт, не отводя взгляд от лица, замершего в мучениях. Им почти одинаково больно. Скулы пульсируют, играя неестественной гримасой, когда острее ножа выскальзывает из сочащейся плоти. От удара краешек лезвия обламывается, оставаясь в раздробленной кости. Несколько густых капель крови, собиравшихся во мгновение, стекают ровными полосками по обнаженному животу. Белая ткань впитывает влагу, окрашиваясь бордовыми пятнами. — Ещё раз, — прерывисто уверяет Митчелл с нервной ухмылкой. Он притягивает замок рук к лицу и целует пальцы возлюбленного. Уайт одобрительно кивает, чувствуя тепло губ. Чувствуя Митчелла. Скоро все окончется. Рассматривая надломленное лезвие и страдания на лице Митчелла, хочется переломать каждую кость в собственной грудной клетке. — Пожалуйста, — говорит Митчелл, хватаясь за колено Уайта, в немом стоне сжимая ткань чёрных брюк. Нервно сглатывая и подставляя вертикаль ножа точно над сердцем, док смотрит на руку возлюбленного. Смотрит в молящие глаза. Набравшись смелости, он с силой надавливает на рукоятку. Лезвие пробивает плоть, и Уайт замирает. Нож втыкается прямиком в сердце, заставляя Митчелла сделать последний жадный глоток воздуха. Уайт выдыхает, стараясь не выдать собственный ужас. Рассматривая бледные скулы и изгибы челюсти, док сильнее сжимает ладонь Митчелла. — Я люблю тебя, — шепчет Уайт, склоняясь над побледневшими губами. Грудная клетка Митчелла почти не колышется, стараясь не тревожить нож, загнанный в сердце. — И я люблю тебя, — еле слышно произносит Митчелл, дыханием обжигая губы. Будто пробка, сдерживающая разболтанное шампанское, окровавленный нож медленно выскальзывает из тела. Сердце резкими ударами выпускает кровь. Митчелл бессильно закрывает глаза, когда из уголка рта быстрой дорожкой стекает бордовая капля. Кровь пульсацией сочится из раны, мелкими струйками опускаясь на постель. В ослабевшей моторике Митчелл расслабляет пальцы, отпуская колено Уайта. Отпуская руку. Сердце испускает последний удар. Примеряя к собственному запястью лезвие, Уайт целует распахнутые и холодные губы возлюбленного. Глубокий разрез сливает их кровь воедино, становясь последним актом вечной любви.