Hana

Сатору шестнадцать, когда это случается в первый раз. Он сидит с запрокинутой головой, привалившись спиной к шершавому стволу дерева, и нежится на солнце. Когда закрываешь глаза, слух становится гораздо острее. В пруду неподалёку непрерывно журчит вода, над головой поют птицы. Взлетая с упругой ветки, взволнованно хлопает крыльями голубь. В воздухе пахнет травой. Сатору расслабляется настолько, что начинает засыпать. Он уже находится на грани погружения в сон, когда чья-то рука легонько дотрагивается до его плеча. Сатору сейчас расслабленный и сонный, кроме того, хорошо знакомый парк дарит ощущение безопасности, так что чужое прикосновение его не пугает. Он медленно открывает глаза, совершенно не удивлённый тем, какие тяжёлые веки после того, как он около получаса держал их сомкнутыми. Зато его удивляет другое — выражение лица подошедшего Сугуру. Сугуру выглядит напряжённым, его губы сжаты в тонкую линию, а зрачки немного расширены. Запрокинув голову назад и сощурившись, Сатору наблюдает, как тонкие лучи послеполуденного солнца скользят по шее Сугуру, по его ушной раковине, по форме. В ярком свете его чёлка отливает медью. Сатору не может сдержать ухмылку. — Выглядишь дерьмово, — говорит он. Сугуру реагирует не так быстро, как он это делает обычно. Хотя у Сатору едва ли есть время пораздумывать об этом, потому что Сугуру наконец прочищает горло — несколько громковато — и выдёргивает себя из этого непонятного транса. — Ты тоже, — хрипло говорит он. — Ты разбудил меня только для того, чтобы оскорбить? — Сатору снимает очки с воротника рубашки и надевает их. — Моё самолюбие не так-то легко задеть, знаешь ли! Если не брать во внимание характер, то я идеален во всём. — Как же тебе не стыдно, — несмотря на насмешку, Сугуру нежно ему улыбается. А потом добавляет дразнящим тоном: — Мне кажется, Сатору нужно научиться скромности. От его высокомерия будут одни только проблемы. Сатору. Сатору. Возможно, когда-нибудь наступит день, когда он сможет слышать своё имя, слетающее с губ Сугуру, не испытывая при этом головокружение и не оберегая его звучание как самый драгоценный секрет. — Да пошёл ты, — говорит он. — Между прочим, я здесь в качестве самого изысканного деликатеса для комаров, Сугуру, а ты меня даже пожалеть не хочешь. — Как мило. Похоже, что эти кровососущие твари — единственные, кого ты привлекаешь, — Сугуру уворачивается от пинка Сатору. — Мудак. — Ты мог бы использовать Бесконечность против несчастных комаров, — говорит Сугуру. — Избавил бы их от своей дурной крови. У них отвратительный вкус на мужчин. Ухмыльнувшись, Сатору наклоняет голову в сторону и подпирает подбородок рукой. По половине лица, освещённой солнечным светом, разливается тепло. — Тем не менее Сугуру здесь, не правда ли? — протягивает он, сдерживая сквозящий в словах восторг. — И составляет мне компанию. На лице Сугуру появляется странное выражение. То ли это смущение, то ли нет, но оно исчезает так быстро, что Сатору не успевает за ним угнаться. — Не думай, что это не причиняет мне страданий, — сглатывает Сугуру. — Тогда почему ты здесь? Ненадолго задержав на Сатору взгляд, Сугуру лезет в карман. Когда он вытаскивает руку обратно, на его лице расцветает тёплая улыбка. — Я разбудил тебя, чтобы узнать, не хочешь ли ты конфет, пока они не растаяли, — и да, в его ладони действительно лежат две обёрнутых, как бантики, конфетки: клубничная и лимонная. Сатору радостно вскрикивает и берёт первую. Боже, в этом весь Сугуру. Из кожи вон вылезет, но всегда подумает о том, чего хочет Сатору. Это тот мальчик, который находится рядом с Сатору с тех пор, как они переступили порог кабинета Масамичи и надели свою чёрную форму; с тех пор, как они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись над тем, что сказал Масамичи, за что потом получили от него. Конфликт идеологий не сможет повлиять на их дружбу. Сугуру всегда будет ставить счастье Сатору наравне со своим, и это действует на Сатору так же, как и любые сильные эмоции — переполняет радостью каждую клеточку его тела и вызывает желание петь от всего сердца прямо здесь и сейчас. Поэтому он говорит: — Сугуру меня так балует! Может быть, в знак благодарности мне для него что-нибудь спеть? — Э-э, в этом нет никакой нео… Сатору хватает Сугуру за рукав и дёргает вниз. С возмущённым воплем Сугуру валится на траву и быстро подставляет локти, чтобы не впечататься в землю лицом. — Эй! — негодует он, пока Сатору беззаботно, звонко смеётся. Солнце косыми лучами пробивается сквозь просветы между зелёными ветками над их головами, лёгкий ветерок приятно холодит кожу, медленно колышет листву. И Сатору кажется, что он может летать. — Я отлично пою! — провозглашает он, а потом громко выкрикивает: — МУЗЫКАЛЬНОЕ ВСТУПЛЕНИЕ… — Сугуру! Сатору мгновенно захлопывает рот. Этот голос ему знаком. Высокий, чарующий, тягучий, словно патока. Прищурив глаза, Сатору поворачивает голову. К ним бегут две девушки — волосы блестящими локонами струятся по их форме, на запястьях позвякивают тоненькие браслеты — и Сатору чертыхается про себя, когда вспоминает, кто они такие. А вот имён он не помнит. Одну из них, кажется, зовут Хана, да? Ту, которая машет слишком уж энергично и сияет так, что Сатору хочется запустить в неё камешек. Они частенько видят этих девушек, поскольку школа для нешаманов находится рядом с парком, в котором Сугуру и Сатору любят зависать. Всё безобидно, но оскомину набить уже успело: приглашения в караоке, дрожащие ресницы, игривые прикосновения к руке Сугуру. Сатору мысленно закатывает глаза. При их первой встрече девушки заигрывали с ними обоими. А потом Сатору открыл рот. В итоге они попросили только один номер — номер Сугуру. Вот тебе и красивая мордашка. — Чем ты там занимаешься? — кричит Хана, вроде бы так. — Иди к нам! — на этот раз Сатору действительно пинает камень, хотя у него хватает самоконтроля, чтобы тот полетел в другом направлении. Сугуру бросает на Сатору короткий, надменный взгляд, как бы говорящий: «Не будь таким грубым». После этого поднимается на ноги, стряхивает налипшую к одежде траву и поворачивается к девушке. — Юки, — говорит он, натягивая на лицо одну из своих ненормальных улыбок, одновременно сочетающую в себе неподдельную искренность и полную отстранённость. Это вежливость в своём самом тактичном проявлении. Безликая, как горсть мелочи, но при этом достаточно тёплая, чтобы возникло желание пообщаться поближе. Именно это привлекает девушек, думает Сатору, затягивает всё глубже и глубже. В проникающих сюда редких лучах послеполуденного солнца кружатся крошечные песчинки пыли; Сугуру улыбается им, смотрит на них, дотрагивается до… В груди Сатору что-то больно колет. Какого хуя?

.

— Почему ты дуешься? — спрашивает Сугуру, распрощавшись с Юки и её подругой. Он идёт быстрым шагом, чтобы поспевать за Сатору, который выплёскивает — что это, злость? — скребущуюся в его внутренностях. Чем бы это ни было, Сатору кажется, будто ему нанесли непоправимый ущерб. — Сам догадайся, — отвечает Сатору, ведь это так по-взрослому. — Тебе двенадцать, что ли? — говорит Сугуру. — Это из-за твоих глаз? Или дело в конфетах? Готов поклясться, что это твои любимые вкусы. Дело не в конфетах, хочет сказать Сатору. Но из-за перепряжённых нервов в челюсти у него получается невнятное «Дло не в кнфетх». — Хорошо, — говорит Сугуру. — Ладно. Это не совсем то… Он останавливается. Раздражённый, явно находящийся не в духе Сатору, взгляд которого упрямо направлен в другую сторону, понимает, что Сугуру застыл на месте только потому, что рядом исчезает источник тепла. Когда он оборачивается, то замечает на лице Сугуру тревогу. — Да быть такого не может, — говорит Сугуру, а потом — о боже — улыбается. — Неужели Сатору ревнует? Сатору хочется сдохнуть. По коже пробегает холодная паника, и в этот момент он чувствует себя лёгкой мишенью. Вообще-то, если он сейчас вырубит Сугуру и с криками унесётся отсюда, то никто об этом не узнает. — Это не так. Улыбка Сугуру становится только шире. Из сдержанно радостной она превращается в неприкрыто самодовольную. На следующей миссии Сатору точно свалит всю работу на него. — Сатору считает, что мир вращается вокруг него, не так ли? — медленно, с дразнящими нотками в голосе произносит Сугуру. — Получается, с тобой девушки могут флиртовать, но когда дело доходит до меня, то это задевает твоё самолюбие? — Это… — прерывает себя на полуслове Сатору и неосознанно поднимает руку, чтобы потереть затылок. Да блядь, может быть, ему содрать с себя скальп, тогда их обоих отвлечёт боль, шок и облысение и Сатору не придётся ничего говорить. В мыслях прячется целый океан чего-то странного, и он боится, что если он выберет быть честным, то это всё хлынет из него потоком. Поэтому он говорит: — Отстань, — и после этого уходит прочь, не забывая для большей драматичности обиженно топать ногами. — Да шучу я, — с явным весельем в голосе говорит Сугуру, мгновенно нагоняя его. — Что-то ты сегодня ещё более противный, чем обычно. — Я скормлю тебя твоим собственным проклятым духам. — Прости, прости, — судя по улыбке, Сугуру не испытывает ни капли раскаяния. В его глазах пляшут черти: похоже, что всё происходящее доставляет ему огромное удовольствие. Сатору ужасно хочется врезать ему по роже. Но, разумеется, всё, что он делает, это обиженно фыркает и продолжает идти, слыша, как Сугуру посмеивается, когда подстраивается под его шаг. Вечер уже окрашивает мир в оранжевые тона, небо над головой полыхает красным и фиолетовым. Наполовину ушедшее за горизонт солнце такое огромное, что если навести на него палец, оно всё равно окажется больше. В воздухе чувствуется прохлада, разыгравшийся ветер разносит сухие листья по земле, по которой они идут, и осень хрустит у них под ногами. На перекрёстке впереди кто-то насвистывает одну навязчивую мелодию, но Сатору никак не может её вспомнить. — Кстати, — говорит Сугуру, — я тут случайно услышал, как учитель Яга обсуждал с кем-то нашу следующую миссию. Кажется, она будет важной. Сатору смотрит на него сквозь линзы очков. Взгляд Сугуру устремлён куда-то далеко вперёд. В алом свете заката Сугуру уже не выглядит как безупречная карикатура на добропорядочного, аккуратно одетого молодого человека, за которого он себя выдаёт, сейчас он больше похож на лучшего друга Сатору. Хитрый, насмешливый, озорной. Красноречивый настолько, что при желании сможет убедить любого, что чёрное — это белое. Интересно, появится ли девушка, которая увидит в нём настоящего Сугуру — такого, каким его знает он сам, смутно задаётся вопросом Сатору. Но если он продолжит рассуждать в этом ключе, то неизбежно вывернет себе всю душу наизнанку, поэтому он пресекает эти мысли и задвигает их на задворки своего сознания. — Что за миссия? — Не знаю, — Сугуру поднимает глаза к небу и прикрывает их ладонью, наблюдая за проплывающими облаками. — Что-то связанное с сосудом.