Скоро время назад пойдет

В салоне потрепанной служебной машины было жарко и душно. В Москве снова стояла аномальная жара, уже вторая на сравнительно молодом веку Городецкого, поэтому предложение шефа, вернее, приказ выбраться из столицы в провинцию был воспринят им если не с радостью, то с определенной долей оптимизма. Но вот суть задания и неожиданный компаньон настроение ему подпортили: ехать невесть куда, проверять никто толком не знает что, да ещё и с предполагаемым сумеречным Иным. Алексей, Леша, как он попросил себя называть, сидел на пассажирском, смущенно глядя в окно на редкие перелески. Было немного неприятно видеть, как озадаченность на его лице сменяется едва ли не детской обидой, когда он понял, что пару лет назад Антон его обманул, притворившись простым сотрудником Дозора. Тот в ответ лишь развел руками – служба есть служба. – Антон Сергеевич… – начал Романов, и Городецкий внутренне выдохнул. Все-таки было бы невероятно сложно работать, если бы Алексей так и не пошел на контакт. – Вот только не надо по имени-отчеству, я не настолько старше тебя. – Хорошо, Антон, – неуверенно продолжил Леша, – а вы не могли бы рассказать подробнее, в чем, собственно, наша цель? Городецкий и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Несколько дней назад Гесер вызвал его к себе и с его слов все выглядело донельзя просто: съездить в командировку в соседний регион, проверить необычные всплески энергии в Сумраке, поскольку местным дозорным на это компетенции не хватает, и составить обо всем отчет. Все было бы действительно легко, если бы на это задание не отправляли Высшего, да ещё и вместе с возможным сумеречным Иным, само существование которых стояло под вопросом. – Возьми Романова с собой. Возможно, он что-то почувствует сильнее, в этом я не могу быть уверен. Это единственный комментарий, полученный от шефа, касательно его молодого напарника. Парень, конечно, если верить слухам, прошел через то, с чем многие Иные вообще никогда не столкнутся, но Антон не мог не смотреть на него с некоторой опекой. – Там когда-то был приют для детей с ограниченными возможностями. Старый, ещё с прошлого века стоял. Он давно разрушен, но, сам понимаешь, в таких местах Сумрак нестабилен, слишком много было человеческих эмоций, вероятно, поблизости нет и не было ни одного Иного, чтобы их собирать хотя бы пассивно, вот и накопилось слишком много энергии. – Так много энергии, что это вызывает сумеречные бури в нескольких сотнях километров отсюда? – недоверчиво переспросил Алексей. – Вот это нам и предстоит выяснить. Возможно, кто-то в обход Договора культивирует эту энергию на свои нужды. Дальше они ехали молча, обдумывая крупицы информации по-своему, пока не раздался телефонный звонок. На дисплее скромно значилось «Завулон», и, дав Антону посмотреть на сумеречное имя ещё несколько секунд, сменилось на «Артур». – Полагаю, просто так ты бы не звонил мне сейчас, – устало поприветствовал Антон, не слишком желавший, чтобы посторонний слышал его общение с невыносимым Темным. – И тебе доброе утро, Антош, – мягко ответил Завулон, и Городецкий не сомневался, что Алексей его слышит, потому что динамик непостижим образом поднялся на пару делений. – Чего ты хочешь? – Что же так сразу? – в голосе слышалась почти настоящая обида. – Я не могу поинтересоваться как дела у моего внука? – Думаю, ты прекрасно знаешь где я сейчас, зачем и с кем, – Антон подавил желание растереть виски от нарастающей головной боли. Всетемнейшего стало слишком много в его жизни в последние месяцы. – Я просто хотел напомнить, что баланс по Москве из-за моей правнучки нарушен слишком сильно, – вздохнул Завулон, перестав ходить вокруг да около, – и если наткнешься на Темного… – Я не стану отдавать его тебе, – отрезал Городецкий. – А я и не прошу, Антош, – вкрадчиво продолжил Артур, – ты просто дай мне знать, кто за всем этим стоит, если выяснишь, а то Гесер столько всего на вас навесил, что мне уследить трудно. Я, конечно, могу... Антон сбросил вызов и пробормотал «позер» прежде, чем убрать телефон обратно в карман. Из динамиков раздалось раздраженное «Я все слышу, Антон!» и ненавязчивая музыка сменилась Сплином, во всю мощь колонок пропевшим «Прочь из моей головы». Городецкий сделал потише и перевел дыхание. Он знал, что в итоге напишет Артуру, и знал, что тот тоже это знает. Не потому что Завулон довел его своими бесконечными намеками на смену цвета, которые особенно участились после того, как по воле случая Городецкий едва не воспользовался «Маревом Трансильвании», исконным заклинанием Темных, а лишь потому что он уже достаточно понимал, чтобы видеть, что Гесер не играет честно, а ему надоело быть безвольной фигурой в их шахматной партии. – Это у нас, так скажем, нерабочие отношения, – неловко пробормотал он, вспомнив, что Алексей видел весь этот спектакль. Он мысленно едва не проклял Завулона, поняв наконец, что эта сцена, собственно, для Романова и затевалась. Скорее всего, скоро ему прилетит что-нибудь в ответ на эту мелочную выходку, но желание досадить Темному хоть немного было сильнее. Природное честолюбие Артура ликовало последние годы. Все-таки его правнучка – Абсолютная, и тут не важен цвет, а важна кровь. Они до сих пор слишком мало знают о магии крови, кроме лишь того однозначного факта, что она сильнее большинства известных видов магических манипуляций. И Завулону нравилось об этом заявлять, ведь, что значит сменить цвет для Высшего, тем более – для Абсолютной? Так что немногочисленные враги Всетемнейшего убирались подальше или спешили с ним мириться, приняв во внимание новый перевес сил в бесконечной игре Великих, ведущейся от скуки вот уже тысячи лет как. Городецкий покосился на Алексея, тот сидел с невозмутимым лицом и, казалось бы, воспринял все равнодушно. Однако, ему наверняка было трудно переварить, что Антон общается с Завулоном не как с главой Дневного Дозора Всея Руси, а как, скажем, со старым другом. Тем более, что все молодые Светлые Завулона боялись – и правильно делали. Городецкий раздраженно вдавил педаль газа, мечтая поскорее оказаться на месте. Он понял, что только что в глазах юного мага он из просто крутого парня, стал загадочным крутым парнем, который имеет какие-то тайные дела с самим Всетемнейшим. И не объяснишь же ему, что это просто Артура время от времени переклинивает, и ему это только на руку – чем больше слухов, что они общаются внештатно, тем больше все будут утверждаться в том, что Завулон контролирует ситуацию лучше Гесера. – Антон Се… Антон, – Алексей неловко кашлянул, – вы простите, если я наглею, но это правда, что про вас и про главу Дневного говорят? Городецкий нервно усмехнулся. В воображении отчего-то вспыхнули совсем неожиданные ассоциации с такой постановкой вопроса, и внезапно ему действительно стало весело. – И что же про нас говорят? – Ну, – смутился Романов, – что он ваш… дед. – Правда, – спокойно подтвердил Антон, не видя смысла отпираться, подавив смех от представления воображаемой рыбалки с Завулоном. Алексей хотел ещё что-то спросить, но его перебили помехи на радио, хотя то было выключено уже достаточно давно – неважно ловил сигнал. С вмешательства Завулона в машине тихо играл плейлист с 1994 года, и сейчас спокойное Воскресенье сменилось Led Zeppelin, хотя Антон был уверен, что ничего подобного он туда не добавлял. Впрочем, это все техника – она плохо переносит магические вмешательства. На иммигрантской песне они подъехали к зоне с аномальной активностью в Сумраке. Из-за пейзажа за окном складывалось впечатление, что они вернулись лет на двадцать назад, если не больше. Москва есть Москва, давно он не выезжал за ее пределы. Остановившись на обочине в полукилометре от места, где когда-то был приют, дальше решили идти пешком. Жара здесь не только не спала, но и стала ощущаться сильнее, обжигая раскаленным воздухом и нагретым асфальтом, трещины на котором появились будто бы не из-за времени, а из-за нестерпимого солнца. Шеф четко дал понять, что из-за нестабильности магией им разрешено пользоваться только в крайнем случае, поэтому и машину пришлось бросить так далеко – слишком много на ней было защитных заклинаний. Местность ощущалась странной, тягучей как растопленный сахар. Антон Леше в Сумрак входить запретил, но сам периодически проваливался на первый слой, просматривая окрестности. Оставались только неясные тени некогда новеньких многоэтажек вокруг, но на пустыре между ними, где всего секунду назад были лишь сорняки, возникали очертания здания. Это было странно – Сумрак хранил лишь энергетические слепки реальности – неужели даже столько лет спустя стены бывшего приюта хранили столько энергии? Антон почувствовал острую необходимость заглянуть глубже, на второй, третий, может, даже четвертый слои, потому что создавалось впечатление, что зыбкие стены будут становиться лишь отчетливее. Это не могло не настораживать. Когда он только собирался на задание, Гесер старался не настраивать его ни на какие выводы своими предположениями, а только передал слова Завулона, связывавшего происходящее с какими-то сомнительными урбанистическими теориями. Шеф его не поддерживал, но и отрицать не спешил. Теперь самому Антону приходила в голову только одна ассоциация – с «Американскими Богами» Геймана. «– Во что я должен поверить? – Во все!» Они остановились рядом с пустынной местностью, где без сомнения когда-то стояло большое здание с задним двором. Покосившийся сетчатый забор был местами изрезан хулиганами, местами и вовсе обвалился. На заросшей травой земле изредка проглядывали остатки бетонного основания. Везде валялся мусор, наносимый подростками и бездомными собаками. Это место явно было пристанищем всех маргиналов в округе, но в такую жару здесь не было никого, лишь пара дворняжек спали под тенью огромного старого дерева, чудом уцелевшего при сносе. – Почему это место не выкупили? – Алексей огляделся вокруг: они стояли посреди высоких девятиэтажек одной застройки. – Понятия не имею, – пожал плечами Антон, – может, оно до сих пор принадлежит какому-то фонду. Они перебрались через забор, и собаки, испуганные бренчанием сетки, сбежали, оставив их одних. Сухая пожелтевшая трава ломалась под ногами, Романов выругался, едва не наступив на шприц. – Может, все дело в детях? Мы однажды одного вампира ловили. Пил кровь в отделении гематологии в педиатрии, все удачно маскировал. Там тоже Сумрак волновался, слишком много переживаний в одном месте. – Есть такое, – согласился Антон, – дети, а тем более такие дети, в принципе оставляют значительный след, даже если это было давно. Но у вас мох был? Алексей моргнул, не сразу поняв, о чем его спрашивают. – Да, был. – А здесь нет ничего. Будто все выжгло напрочь. Такого без вмешательства Иных, причем сильных, не бывает. Романов выдохнул сквозь зубы, стараясь подавить нарастающий страх. – Чувствуешь что-нибудь? – спросил Антон, глядя как Леша присел перед большой бетонной плитой, исписанной похабными надписями. – Не уверен. Городецкий кивнул, сам явственно чувствуя опасность. Что-то было не так; не так, как должно было быть. Сумрак был спокойным, он не ощущал поблизости ни одно Иного, кроме Романова, и не видел никаких причин переживать. Но что-то глубоко внутри отзывалось протяжным тревожным воем, раньше он это проигнорировал бы, но сейчас не мог, не после всего, через что он прошел. – Ладно, не трогай тут ничего, пока… Но было уже поздно. Алексей провел рукой по остаткам бетонной стены, и надписи, явно сделанные не позже пары месяцев назад, сменились чем-то иным. – Антон Сергеевич, я!.. Он не успел больше ничего сказать, как вдруг они оба почувствовали удар: пресс огромной силы придавил их к земле. Все щиты лопнули, будто они были сделаны неумелым новичком, а не руками Высших. Антон почувствовал, как рассыпаются все запасенные амулеты, зажатый в кулаке стеклянный шарик от Нади лопнул, больно впившись в ладонь осколками.

«К входящему Дом поворачивается острым углом. Это угол, об который разбиваешься до крови. Потом можно войти.»

Городецкий очнулся и с трудом открыл глаза, первым делом отыскав взглядом Алексея, лежавшего в паре метров от него. Поднявшись на ноги со второй попытки, он, шатаясь, подошел к нему и помог встать. Романов выглядел удивленным, но не таким изможденным, как Антон. – Он пропустил меня, – Леша недоверчиво посмотрел на старшего товарища, выглядевшего так, будто по нему только что прошлись не одним десятком проклятий, – я как будто плыл сквозь него… Меня просто прибило сюда, как течением. Антон резко схватился за плечи Романова, когда его повело. Перед глазами потемнело, он едва не потерял сознание, как вдруг поток чистой силы, прошедший через Алексея, влился в него. Романов, похоже, даже не понял, что случилось, но голова Антона, раскалывавшаяся от невыносимой боли, внезапно прошла, раны на руки затянулись до царапин. – Что вообще происходит? – Алексей обеспокоенно наблюдал за тем, как Городецкий приходит в себя, и только убедившись, что с ним все в порядке, догадался осмотреться вокруг. Они стояли на дорожке, ведущей к главному входу. Трехэтажный, старый, выцветший, нереальный, похожий на фотографию со старой газеты, будто нарисованный на фоне безоблачного неба, вместе с колыханиями воздуха от раскаленного бетона, он возвышался над ними, над всем вокруг, даже над окружающими его новыми девятиэтажными жилыми домами. – В Сумрак не входить, пока я не разрешу. К магии не прибегать, пока я не разрешу, – хрипло, но четко проговорил Городецкий, едва справляясь с тошнотой. – Я понял, – не стал спорить Алексей, – простите, я не хотел… Антон только махнул рукой. Романов мрачно оглядел Дом ещё раз. Вокруг царила идиллия: ленивая тишина полудня нарушалась лишь отдаленным детским смехом на площадках во дворах неподалеку, редким свистом машин по трассе. Несмотря на то, что Алексей прошел через все это легче, чем Антон, он чувствовал, что ему здесь находится опаснее. Будто ещё чуть-чуть и его вплавят сюда как в янтарь и оставят навечно. Самое страшное, что он уже видел такое – и знал, что рано или поздно с ним должно случиться нечто подобное. – Что нам делать? – Хуже вряд ли будет, – Антон настороженно огляделся, – придется идти внутрь. Кто бы ни протащил их сюда, это нечто явно хотело, чтобы они пришли: Городецкий толкнул входную дверь, приоткрытую из-за духоты. Дремавший на посту охранник, разморенный жарой и сонный, как и все в округе, встрепенулся и рассеянным взглядом скользнул по ним. Потом в его мозгу что-то щелкнуло, видимо, он сообразил, что новоприбывшие отличаются от привычного персонала, и, с трудом встав с качающейся табуретки, хрипло выдохнул: – Вам кого? – потом, вспомнив о чем-то, сам себе ответил. – А вы те самые из госнадзора, я сейчас позвоню. Он поспешил к штатному телефону, набирая кого-то. Через несколько минут к ним спустился мужчина средних лет, и сам он был как будто бы олицетворением слова «средний». Ничем не примечательный, совершенно типичный маленький властитель таких вот никому ненужных старых и ветшалых заведений, большей частью предоставленных самим себе. – Уважаемые, – начал он без тени вежливости, – я, конечно, все понимаю, но это противоречит всем установленным порядкам. Вы должны понимать специфику заведения и тот факт, что внезапные проверки не могут осуществляться в принципе. Кроме того, с каких это пор проверки начали проводиться в мае? Всегда до этого мы спокойно работали летом, когда большая часть наших воспитанников отсутствует в здании. Поэтому, при всем уважении, – проскрипел он без всякого уважения, – я вынужден настаивать на том, чтобы вы удалились. Все вокруг выглядело до нелепого нормально. Возмущенный директор, его коричневый костюм-тройка, охранник за стойкой, темно-кремовые стены, широкие лестницы холла, по-прежнему жарящее солнце за окнами. Все было в полном порядке, не считая того, что они переместились в прошлое. То, что они оказались в другом времени, стало очевидно ещё во дворе, но примерный год Антон понял только сейчас по окружающей обстановке. Он почти не помнил ничего из детства, но кинематограф помогал восстановить утраченные воспоминания. – Дайте я поговорю с вашим начальством. Уму непостижимо творить что вам заблагорассудиться в обход всех правил! Будто перед выпуском у нас нет иных забот, кроме как отчитываться перед вами… Директор все говорил и говорил, и Городецкий, взвесив все за и против, обернулся к Алексею, пробормотав «не ходи за мной», вошел в Сумрак. Время замедлилось, серый морок пополз по стенам, привычный холод опустился на плечи. Но что-то было не так, как всегда. Он понял это только спустя пару мгновений, когда осознал, что творится вокруг. Цвета. На первом слое появились цвета. Тоже тусклые, но не серые, а блеклые, подобные засохшим краскам. Несуществующий ветер гонял по полу опавшие листья и мелкие веточки. Пахло лесом. Антон застыл, пораженный, испуганный. Вдруг откуда-то из-за стен потянулась нить неизвестной магии. Не светлая, не темная, не инквизиторская – он в жизни не встречал чего-то подобного. Шлейф коснулся силуэта директора, почти исчезнувшего на первом слое, и тут же бесследно испарился. Городецкого вытолкнуло обратно. Удивляться уже не было сил – он стал просто смотреть. – Впрочем, кхм, – замялся директор. «Мы зовем его Акула» – вспыхнуло у него в голове – и Антон вдруг понял, что не чувствует своих ментальных щитов. Ни того, что повесила Светлана, ни того, что накладывал он сам. – Позвони ему, – пробормотал Акула, обращаясь к охраннику, и тот понял, кому звонить, будто мог быть всего один ответственный человек во всем Доме. – Антон, – тихо позвал Романов, испуганно глядя на него, – что там было? Высший не успел ничего ответить, потому что появился ещё один участник этого странного спектакля. С виду неприятный и неприветливый, одетый по-летнему легко, но с черной перчаткой на одной руке, явно скрывавшей какое-то увечье. Он хмуро оглядел их и устало взглянул на Акулу. Тот в ответ лишь пожал плечами. Антон остро почувствовал, что именно сейчас перед ним стоит выбор: последовать за провожатым или уйти. Но ещё он понял, что если уйдет отсюда, то дороги обратно не найдет никогда – он не знал почему, но был в этом уверен. К тому же он не мог избавиться от мысли, что кто бы ни стоял за всем этим, он пока не причинил им вреда. Городецкий взял Лешу за локоть и отвел в сторону под молчаливым пристальным вниманием троих сотрудников приюта. – Уходи отсюда сейчас же. Не уверен в том как, но ты… – Антон Сергеевич, я не могу! – Что я говорил про геройство?! Ты что не видишь, что здесь происходит?.. – Нет, в смысле, даже если бы я хотел уйти, я не могу! Я чувствую, что проход подвешен на вас, не на меня. Кто бы это ни был он держит меня здесь. Антон невольно отпрянул назад. Стоило догадаться раньше. Алексей легко пережил этот переход, держался сейчас гораздо лучше него и единственным его преимуществом перед Высшим было предполагаемое сумеречное происхождение. – Тогда, – Городецкий выдохнул сквозь зубы, злясь на всех тех, кто снова оставил его одного, снова оставил с тем, кому он не в силах был помочь, – просто держись рядом. – Но вы ведь можете уйти! – Коллеги, – недоброе лицо Р Первого скривилось в презрительном выражении, но тут же вернулось к бесстрастному, как только он не слишком тактично напомнил, что их ожидают. Неинициированный, вдруг догадался Городецкий и, мельком взглянув через Сумрак, увидел мощную светлую ауру. Второй, может, даже первый уровень, если потренироваться. Но он не был тем, кто творил заклинание. – Что ж, пройдемте, – сказал Ральф, уводя их за собой, – не думаю, что вам нужно напоминать, где вы находитесь. Настоятельно советую лишний раз не заговаривать ни с кем, большинство из них не слишком часто общаются с кем-то кроме персонала. Антон кивнул только потому, что от него этого ждали; все его внимание было направлено на то, чтобы понять зачем они здесь, найти того, кто пропустил их сюда. Он лишь мимолетно отмечал, что чем дальше они оказывались от входа, тем чаще стали встречаться воспитанники. При виде Ральфа они замолкали и настороженно смотрели им вслед, опасливо косясь на чужаков. И только когда он услышал задушенный вздох Алексея позади, невольно посмотревшего сквозь Сумрак, он почувствовал их – Иные, их было много. Среди них были и Светлые, и Темные, они все были инициированы, все входили в Сумрак и некоторые даже смотрели на них сквозь него, но, кажется, даже не замечали этого. Через сумеречные стены прорастали ветви, запах леса становился все сильнее. Антон не заметил, как они поднялись на второй этаж; он не мог находиться в Сумраке долго, что-то выталкивало его наружу как нечто безвольное. Городецкий смотрел и не мог ни осознать, ни поверить в то, что видел. Вспомнился штаб Ночного Дозора в Самарканде, где сотрудников было не больше десяти. Иные – действительно редкость, их так мало, но здесь… Он чуть не столкнулся с мужчиной – он не мог назвать его мальчишкой, хотя ему должно было быть меньше восемнадцати – явной жертвой талидомидовой трагедии. Из каких глубин памяти он вытащил это понятие, о котором ему как-то рассказывала Светлана, он не мог сказать. Антон взглянул на него через Сумрак, и пронзительные зеленые глаза посмотрели в ответ. Светлый, второй уровень, хотя больше дозорный не был уверен, что их всех можно как-то классифицировать. – Поосторожнее, Сфинкс, – бросил ему Ральф, когда тот чуть не задел Городецкого плечом. – Прошу прощения, – вкрадчиво ответил тот и ушел дальше, будто не продержался на первом слое с минуту, будто ничего и не было. Антон обернулся и увидел, как со стороны лестницу к Сфинксу ощупью подбирался тощий как скелет паренек, наверняка, слепой. «Нет-нет-нет, Слепой» Теперь он даже не сам входил на первый слой, его просто толкало туда-сюда, как тряпичную куклу, как слабого, седьмоуровневого мага. Оборотень. Темный, сильный Темный. Он не видел таких уже давно. Белесые глаза безошибочного нашли его, и Антон почувствовал силу, поток чистой, почти первозданной Тьмы. Она не атаковала, но изучала. Вдруг этот поток остановила та же магия, что впустила их сюда – ничейная, сумеречная. Слепой ещё несколько секунд смотрел на него прежде, чем ухватиться за край футболки Сфинкса и уйти. – Ох, Мерлин… – Романов указывал куда-то вперед себя на перекресток, расширявшийся посреди коридора. Антон проследил за его рукой и увидел, что так взволновало Алексея. Тут было на что посмотреть. Когда читаешь о таких уродствах в целом надеешься, что никогда в жизни с этим не столкнешься. Благо, что Иные могли дать своим детям здоровье, полностью искореняя любые заболевания, если они и существовали, правда, ценой лицензий на вмешательство, но все же. Выглядело это попросту жутко, тем более здесь, в искаженной реальности Сумрака. Хотя здесь Сумрак, пожалуй, был куда более реален, чем все остальное. Две высоких силуэта смотрели на них с холодным любопытством в демонических желтых глазах. Белесые волосы колыхались позади, поддаваясь дуновению сумеречного ветра. «Птицы. Большие Птицы.» Антон не смог удержаться и нырнул на второй слой. Так и есть, трехногая Птица с двумя головами и зубастыми клювами смотрела на него в ответ. Он даже не мог сказать, что это – оборотни, маги или нечто неподдающиеся привычному описанию, он даже не знал их цвет, потому что все будто сплелось между Светом и Тьмой. Реальность оглушила его в этот раз ещё сильнее. У окна стоял подросток, болезненный, бледный, опирающийся на трость. В отличие от двух предыдущих он даже не посмотрел на него, его взгляд был направлен в пустоту. И только потом Антон понял, что не в пустоту – на того второго, что был в Сумраке. Наконец он посмотрел на них, по-птичьи склонив голову с крючковатым носом, сощурив выпуклые глаза. Даже если бы Городецкий не был Иным, даже если бы он просто встретил этот взгляд где-то ещё, он бы все равно понял, что перед ним не совсем человек. Не бывает такой глухой пустоты во взгляде у подростков, не может быть такой застарелой, закоренелой, невыносимой боли на таком молодом лице. И наконец он понял, что было не так с ним, что было неправильно даже в сравнение со всем, что он здесь увидел. Аура. Он была мертвой. Не такой, как у вампиров, но близкой к этому – живой мертвец, с едва теплившийся жизнью, обладающей огромной силой, неистраченной ни на что. Вдруг на его поникших плечах появились руки, призрачные, сотканные из той же тьмы, что и его аура. Антон попытался определить, когда он успел снова соскочить в Сумрак, но понял, что все ещё в реальности. Нечто, крепко вцепившиеся в подростка, было реальным. Оно защищало, и Городецкий был уверен, что сделай они хоть ещё один шаг в их сторону, в него прилетело бы нечто похуже Трансильвании. – У них одна аура на двоих, – прошептал Романов. Антон вдруг вспомнил, что читал о клане близнецов когда-то. Что все близнецы изначально шли от одной ветки и все они были Иными. Со временем кровь клана разбавилась человеческой, и близнецов-иных почти не осталось, но если они появляются – то обладают силой, недоступной даже Высшим, потому что они созданы не просто Сумраком, они созданы Светом и Тьмой, как баланс, как залог жизни и смерти, источник первозданной магии. Он наконец смог оторвать от них взгляд, увидев, что вокруг Птиц сгустились дети помладше, многие тоже Иные, в основном Темные, и лишь двое – Светлых. Несмотря на то, что они продолжали куда-то двигаться, ведомые неинициированным Светлым, Городецкий окончательно потерялся в окружающем его безумии. Они прошли мимо открытой двери в шумную и грязную комнату. Внутри копошились Крысы. Мимо двери побежала одна, стукнув толстым длинным хвостом. Антон начал думать, что сходит с ума. А ещё он поклялся себе, что когда выберется отсюда – если выберется отсюда – обязательно навестит Нила Геймана, потому что теперь его перестали забавлять крыситы из Нижнего Лондона, не тогда, когда он практически увидел их своими глазами. – Пардоньте, – из-за двери высунулась рыжая голова, сверкнув стеклами зеленых очков. Инкуб, Светлый, первый уровень, уже по привычке определил Антон. «Да какой он инкуб?! Не больше, чем все остальные. Он у нас талантливый некромант, просто не любит этим пользоваться.» Удивляться стоило перестать ещё давно, но вторжение кого-то, так легко ломающего его щиты не просто настораживает, а пугает. Он попытался спросить у бесплотного собеседника, кто он и зачем это делает, но не смог. Они шли все дальше, коридор казался бесконечным. Антон перестал считать встречавшихся ему Иных, просто поняв, что почти каждый из этих детей уже вступал в Сумрак. Дальше он лишь с внезапной апатией отмечал увиденное: пару влюбленных, чьи ауры красиво пылали рядом друг с другом, оба Светлые, маг и целитель. Совсем юная девушка неподалеку от них приветливо помахала их провожатому рукой, и на её щеке проступили чешуйки. Городецкий осознал, что ошибся: не девушка, вернее, вообще не человек, а очень искусно созданный голем. Невероятно изящный, прекрасный подарок, в который вложено столько любви, что Антон мог чувствовать её даже на расстоянии, как билась она в груди Русалки неиссякаемой силой. Внезапно они остановились в промежутке без дверей, окруженные стенами, исписанными надписями в несколько слоев. Взгляд Ральфа затуманился, и Городецкий снова почувствовал чье-то мягкое воздействие, ту же магию, что встретила их в самом начале. Р Первый ушел, будто внезапно вспомнив о чем-то неотложном, Алексей испуганно огляделся, ощущая, как колеблется Сумрак. – Эй, вы нам проход загораживаете вообще-то! – раздался сзади ворчливый голос, и они обернулись, встретив взгляд колясника и ещё одного воспитанника у него за спиной. В первую минуту Городецкий даже не стал смотреть вниз на инвалидную коляску и того, кто в ней сидел, полностью поглощенный тем, что увидел перед собой. Светлый. Высший. От него волнами исходила такая мощная, такая сильная магия, что Антону было почти больно смотреть перед собой, видеть, как ярко пылает его Свет. Он знал наверняка, что у Гесера она слабее. – Да на что они уставились? – искренне возмутился Табаки. – Мак, а ну-ка сходи за Сфинксом, эти Наружные совсем обнаглели! Македонский ушел, зная, что на самом деле Шакал не просил его ни о чем, кроме как оставить их наедине. В глазах Табаки плескалось шальное веселье, и он предвкушающее потер маленькие ладони. – А я все думал, когда вы до нас доберетесь, – он хмыкнул, и Антон как зачарованный мог только наблюдать, как с его тонких грязных пальцев слетел фриз и полетел в Алексея. Тот не успел даже защититься, поставленные на него щиты разбились до смешного легко. Табаки схватил Городецкого за руку и потянул вниз на второй, третий, четвертый и пятый. Вокруг вырастал лес, это не был привычный облик пятого слоя с его молниями и высокой травой, здесь проявилось все – прохлада первого слоя, глубокая тишина второго, вечный покой третьего, легкие радужные песчинки четвертого, будто все собралось воедино и создало это нечто, создало Лес. Антон в своем сумеречном облике, Табаки – не изменился вовсе. Все тот же Мустанг, жилетка со значками, растрепанные волосы, худые руки. – Ты тоже голем, – прошептал Городецкий, стараясь поспевать за судорожно метавшимися мыслями. – Ага, – радостно подтвердил тот, – какой ты проницательный, дозорный. – С кем я через тебя говорю? – не поддался Антон на его шутливый, если не шутовской тон, понимая, что он абсолютно бессилен перед тем, кто может протащить его на пятый слой, скрутив Сумрак узлом. – С тем, кем я иногда становлюсь, – хитро ухмыльнулся Шакал, – ты ведь знаком с Тигром, не так ли? – Не может быть… – Городецкий отшатнулся, понимая наконец, что за всем этим стоит даже не Иной, а что-то другое, – ты тоже сумеречная тварь? – Ой, ну как грубо, – обиделся Табаки, – что так сразу тварь? Я вообще никому ничего плохого не делал! Ну почти. Напарник твой повисит-повисит под фризом и оттает, что словами бросаться-то? – Что ты тогда? – Антону действительно страшно, он уже не уверен, что его отпустят отсюда живым, что Сумрак не решил оставить его себе навсегда. – Давай подумаем вместе, – Табаки разъезжал вокруг него, и колеса его коляски будто не чувствовали ветвей и кочек, – а то все расскажи сразу, да покажи. Хотя, – его внезапно озарило, – показать я могу! Он щелкнул пальцами, и они оказались на кладбище. Ощущение возникло такое, будто они попали в чье-то воспоминание. В его собственное воспоминание, внезапно осознал Антон. В могиле лежало несуразное тело какого-то чудовища, и Городецкий видел вокруг себя знакомые лица, склонившиеся над землей. Его тело двигалось само по себе, а он где-то на задворках сознания мог только наблюдать. Компания собралась странная, не предвещающая ничего хорошего, учитывая, что главы Дозоров редко встречались по счастливому случаю. Лица у всех были мрачные, подавленные. Губы Антона скривились в невеселой усмешке, и он зло выплюнул: – А он и убил, сделав меня человеком, он меня убил. До Городецкого из прошлого наконец доходит в полной мере, что он видит. Это его будущее. Они возвращаются в Лес, и Табаки с интересом наблюдает за тем, как меняется лицо дозорного. Городецкий смотрит на свои руки, не в силах поверить, что однажды он не сможет ими колдовать. Что однажды он перестанет быть Иным. – Я смогу это исправить? – отчаянно спрашивает он. – Думаю, нет, – Шакал пожимает плечами, – вряд ли ты позволишь своей дочурке умереть, поэтому нет. Так значит это будет ради Нади. Что ж, видимо, у него действительно нет выбора. – Но если угадаешь, кто я, дам тебе кое-что, что сможет тебе помочь. Антон судорожно пытается перебрать в памяти все, что когда-либо слышал о сумеречных сущностях. Что говорил ему Тигр, Гесер, Завулон, Хена. Это явно связано со временем, будущее и прошлое, связи слоев Сумрака, но что, кто? Надя недавно говорила что-то о времени, что-то из поп-культуры, но тем не менее. – Повелителей Времени почти не осталось, это так грустно. Как же круто они повернули сюжет… Повелитель? Нет, здесь нечто другое, но близко. Зачем он затащил их сюда, зачем впустил. Никто не имеет права вмешиваться в ход времени, а это значит, что должен быть… – Ты Хранитель. Хранитель Времени. Ветер вокруг перестает шуметь. Листья, насекомые, темные тучи в вышине замирают. Шакал подмигивает ему прежде, чем все схлопывается, и через секунду Антон уже стоит внутри низенького домика, заставленного кучей бесполезного на первый взгляд хлама. Он невольно пригибается, чтобы не стукнуться затылком о потолок, и не сразу замечает, что перед ним за низеньким столиком сидит старичок, покуривая трубку. – Верно, дозорный, – говорит он глубоким старческим голосом, все ещё сильным, несмотря на внешний, едва ли не жалкий вид старика. Но все же есть у него нечто общее с тем големом – тот же хитрый прищур глаз, та же шакалиная ухмылка, кривящая губы. Ещё одна Сумеречная сущность, живущая только по одному Сумраку известным законам. – Что ты попросишь у меня взамен? – Что-то, что превратит меня в Иного, когда я перестану им быть. Старичок цокает языком и качает головой. – Так нельзя. Что Сумрак дает, он то и отнимает. Я не могу идти наперекор ему. – Значит, я больше… – Могу лишь предложить подарок, – Хранитель взмахивает рукой, и Антон снова попадает в свое же собственное тело, только теперь он не в воспоминании, он сразу понимает, что это вообще не этот мир, не его время и не его реальность, он будто проваливается в одну из линий вероятности. Городецкий идет по тротуару и чувствует безумно сильное дежавю, в настоящем понимая, что это тот самый момент, когда его должен инициировать Гесер. Но тут он ощущает, как руку колет что-то металлическое и холодное. Он смотрит на свою ладонь, в которой лежит шестеренка. Тогда Антон разворачивается и почти бежит оттуда, бежит, пока его молодое тело едва не спотыкается, он возвращается домой, пытается закрыть дверь, будто за ним действительно гонятся, но сталкивается с кем-то знакомым. Он поднимает глаза и встречает полный холодного торжества взгляд Завулона. И Антон понимает, что знает, что будет дальше. В этой реальности Артур опередит Гесера и заберет его себе, сделает Темным, тем, кем Антон всегда должен был быть. Он вновь оказывается в маленьком доме и старается отдышаться, будто действительно бежал, бежал так долго, что уже и не помнит от чего. Старичок крутит в руках шестеренку, окидывая его рассеянным взглядом. – Я просто дам тебе возможность выбрать другой путь, – говорит Хранитель хмуро, – когда придет время ты сможешь её использовать и вернуться туда, где все началось. Но ты сможешь остаться в том мире, в котором ты сейчас, если захочешь. – Я буду помнить о том, что происходило здесь? – Нет, но ты будешь чувствовать. А ещё есть вещи, которые произойдут в этих мирах несмотря ни на что. Антон понимает, о чем он говорит. Абсолютная. Она должна будет прийти. Он протягивает руку, и Хранитель вкладывает в неё шестеренку. – Спасибо, – благодарит Антон, хотя ещё не знает, воспользуется ли ценным подарком. Старичок кивает и в миг преображается, становится выше, черты лица заостряются и теперь от него веет силой, самим Сумраком. Он перестает походить на человека, лишь отдаленно напоминает чей-то силуэт, сотканный из сумеречных нитей. – А теперь слушай то, зачем я позволил тебе прийти, дозорный. Именем Света я защищаю тех, кто нашел приют в этих стенах от Тьмы, именем Тьмы я защищаю тех, кто нашел приют в этих стенах от Света, именем Инквизиции я защищаю их от людей и Иных, именем Договора я защищаю их от войн Тьмы и Света. Такова моя воля. Таково слово Сумрака. Он щелкает пальцами, и через секунду Антон вновь теряет опору, его протаскивает через слои, сжимая во времени и пространстве, и выкидывает будто с большой высоты на растрескавшийся асфальт перед Домом. Он быстро оглядывается и успевает заметить, что приземлился он на перекрестке миров. С одной стороны он видит Дом таким, каким он был когда-то, видит заставленные растениями окна, улавливает едва слышные голоса воспитанников и тут же видит Дом разрушенным. С другой стороны вдаль уходит разбитая трасса с виднеющийся впереди закусочной и покосившимся дорожным знаком, на котором уже ничего не разобрать. По правую руку веет Лесом, и тяжелые кроны протягивают ветви вперед, и только позади него мир его времени, откуда тянется длинная тень от постаревших Расчесок. Соприкасающиеся миры мерцают и то появляются, то исчезают, принося каждый свои звуки, запахи и легкие ветра. Бывший программист в Городецком находит лишь одно сравнение с не прогрузившимися до конца локациями и зависнувшими текстурами, будто сама матрица Сумрака дала сбой. Но затем его резко выталкивает назад, и он вновь стоит перед огороженным сеткой заброшенным участком, едва успев убраться с дороги от проезжавшей мимо машины. Он с трудом справляется с такими перемещениями, стоит, опершись о забор, пока не проходит головокружение и тошнота. Помимо прочего он так долго пробыл невесть где, что Сумрак успел выпить из него достаточно, чтобы ослабить. Внезапно он вспоминает об Алексее и оглядывается в его поисках, отходит на подкашивающихся ногах, и редкие прохожие окидывают его презрительным взглядом. Он неуверенно блуждал по территории бывшего Дома и наконец нашел Романова, сидящего на земле у остатков уцелевшей стены. – Он сказал, что я смогу вернуться, когда захочу. Что я один из них. Леша поднял на Антона растерянный взгляд. Все-таки каким же он был ещё юным, а сейчас – напуганным и потерянным. Городецкий не знал, что ему сказать, он не знал даже, что сказать самому себе. – Поехали отсюда. Романов нехотя встал и поплелся за ним, задумчивый и чем-то смущенный. В молчании они добрели до машины, и чтобы как-то заглушить на время невеселые мысли, Антон включил музыку. Радио по-прежнему не ловило, оставался только старый плейлист, в котором снова появились песни, которых там быть не должно: «Чтобы время не мчалось вперёд, Чтобы день не гонялся за днём, Он часы ненавистные жжёт огнем; А потом размахнётся — и бьёт, Кулаками морщины разглаживая! Скоро время назад пойдёт — Расскажите об этом каждому...» Через несколько дней Антон Городецкий стоял у Бориса Игнатьевича в кабинете, отчитываясь и пересказывая то, что произошло с ним и с Алексеем. Неожиданным гостем был Завулон. С одной стороны, его нахождение было здесь оправдано, в конце концов, дело касалось обоих Дозоров, и он имел полное право знать, ведь среди тех Иных были и его условных подопечные. Однако с другой стороны, и без того зыбкие рамки вражды с Темным для Антона стирались, сложно было по-настоящему продолжать верить в «войну Дозоров», когда они все то и дело гуляли по кабинетам друг друга – впрочем, Антон был ему рад в любом случае, может, Всетемнейший знает об этом больше Гесера, знал же тот о Тигре. Городецкий, запнувшись, как раз заканчивал свой рассказ словами Хранителя, сказанными ему вдогонку сквозь Сумрак веселым голосом голема: – Джору передай чтобы убрал свои сопливые руки отсюда, Совиная Голова и Инквизиция давно знают обо всем, а Артур, молодняк, путь вообще не сует свой нос, не его уровня дело. Завулон возмущенно посмотрел на него, и Антон пожал плечами: – Вы сами просили дословно. – А ты и рад лишний раз оскорбить меня и свое начальство к тому же. Гесер, я что-то не слышу от тебя никакой реакции. – Оставь, Артур, – устало протянул Пресветлый, – не до этого сейчас. Завулон негодующие скривил губы и сложил длинные пальцы в перчатках на набалдашнике трости – недавно приобрел от кого-то подарок в честь примирения – от которой едва ли не волнами исходила сила. – Что насчет Алексея? – спросил Антон, искренне волнуясь за Романова. – Если сумеречные Иные все-таки существуют, почему их оказалось там так много, что это вообще за место? Гесер с Завулоном переглянулись – они явно обсуждали что-то ещё до этого прихода – и Пресветлый махнул рукой, Артур неспешно начал говорить: – Дело в земле, на которой стоит приют. Если раньше это место было значимым – там могли стоять храм, церковь, древнее капище, кладбище – что угодно, что могло дать Сумраку поток человеческих эмоций, то в таких местах Сумрак сильнее чем где бы то ни было, и границы между слоями слабее. Люди инстинктивно стараются там не селиться, и туда удобно отправлять тех, кого никто никогда не хочет видеть. Борис Игнатьевич от себя добавил: – Когда там построили приют, может, сначала там и не было никаких Иных, но со временем Сумрак – вероятно, через Хранителя – начал стягивать их туда. Но все приходили туда детьми, а дети это почти бесконечный источник энергии: любая их ненависть, зависть, обида и злоба на весь мир питают Тьму, их любовь, преданность, надежда и вера во чтобы то ни было питают Свет. Сумрак ими кормится, он же их и защищает. Думаю, здесь создалось нечто вроде временной петли, удобной для самого Сумрака. А за тем, чтобы все не вышло за пределы этого места, следит Хранитель. – То есть они всего лишь подножный корм для Сумрака? – кривясь от устоявшегося выражения Темных, уточнил Городецкий. – Как люди для нас? – Да, только, скажем, более высоко сорта, – усмехнувшись его щепетильности ответил Завулон, – но не кривись, Городецкий, ты для Сумрака такой же корм, как они, только менее ценный. Сам же видел, эти дети опасны, Сумраку выгодно было дать им силы для защиты от внешнего мира. Многие Иные всего лишь разменные монеты и их энергетическое поле как хорошее мясо. А жители этого места – овечки с золотым руном. Его лучше состригать, барашков холить и лелеять, а поедать их самих лишь в крайнем случае. Звучало отвратительно с его слов, но странно было бы говорить об этом Завулону, он и так это прекрасно знал. – То есть он заперты в этом месте? Навечно? – Если Сумрак не решит иначе. Хранитель, кажется, вполне себе общительной сущностью, а потому может что-то решить для себя – и кого-то отпускают. В одном из случаев. Но всех так или иначе притягивает обратно, со всех слоев, со всех реальностей. Это ценные овечки, незачем терять их просто так. – Это ведь пытка, это ещё хуже, чем Белое марево. Гесер при его словах вздрогнул, Завулон так же неприязненно повел плечом. – Едва ли хуже, особенно, если они не помнят об этом. Кроме того, не думаю, что хоть кто-то из них не полюбил свою тюрьму за много лет. В некотором роде именно они – настоящие Сумеречные Иные, живущие лишь по его воле и не видевшие ничего кроме. Кто знает, может, им ничего другого больше и не нужно. Не зря именно их Сумрак забрал к себе – они никому не нужны: ни Иным, ни людям. Антон уже давно не был молодым и наивным, но все же там он видел детей – не сумеречных тварей, не светлых и темных магов, а всего лишь детей. Очень давно он упустил Егора, а ведь он не был так одинок, как те несчастные пленники Сумрака. Думать об этом было просто невыносимо. – Значит, Романов все-таки действительно сумеречный, – мрачно заключил Антон. Никому из них не хотелось всерьез начинать верить в существование ещё одной категории Иных, особенно Великим, столько лет не слышавшим ни о чем подобном. Артура помимо прочего смущала ещё и дружба Романова с Юрием, который и без того слишком быстро набирал силы и влияние. Чем бы ни были сумеречные Иные – а иметь такого на своей стороне гораздо лучшем, чем в качестве врага. – А ты-то что так разволновался, враг мой любезный, – сказал нарочито небрежно Завулон, медленно поднимаясь, – все вроде бы хорошо кончилось, без жертв почти, да и дело теперь не ваше и не наше, оставим все Кармадону. – Не нравится мне, что за последние два года из Сумрака кто только не вылезал. Сначала Зеркало, но это ещё можно понять, затем вот Тигр, теперь ещё это... И чувствую я, что ещё далеко не конец, не к добру это. – А к злу, – хохотнул Завулон и взял Антона под руку, – а теперь, Пресветлый, я откланяюсь и заберу твоего подопечного ненадолго, не переживай, верну в целости и сохранности. – С чего бы вдруг? – Так, дела семейные. Ты ведь не против, Антоша? Городецкий был ещё как против: последнее, что ему хотелось после этих двух дней, это оставаться с Всетемнейшим наедине, но Артур был настроен слишком решительно. – Надеюсь, это действительно важно. – Ты мне условия не ставь, дозорный, – полушутливо, полусерьезно оборвал его Завулон, – я ведь обидчивый. – Я вам не мешаю? – Гесер зажег трубку. – Может, рассчитать это угрозой сотруднику Ночного Дозора при исполнении? – Ни в коем разе, – Завулон отвлекся, провешивая портал, – не хватало мне ещё тут его разъяренной благоверной, она и так меня недолюбливает. – Интересно почему, – Пресветлый слегка ослабил защиту в кабинете, позволив Темному творить свою магию, – зато Антон от тебя просто без ума. – О да, он меня обожает, – Артур развернулся и сделал приглашающий жест рукой. – Я не пойду порталом! – Городецкий отпрянул, чувствуя, как даже на расстоянии густая и вязкая Тьма Завулоновой магии опасно давит на него. – Я и так едва на ногах стою. – Пережил путешествие через все слои Сумрака и это переживешь, – отмахнулся Завулон, – я, если ты ещё не заметил, занятой, так что давай быстрее. Как видишь, твой шеф не спешит провесить тебе портал, а самому тебе сил не хватит, так что выбора у тебя, дорогой мой, нет. Антон покосился на Гесера, тот смотрел на него спокойно, и Городецкий знал, что стоит ему попросить, он не даст Завулону даже подойти к нему, но любопытство взяло верх, и он шагнул в портал, приготовившись встретить волну обжигающей боли, но после всего произошедшего это не казалось страшным, просто выматывающим. Артур, не прощаясь с Гесером, шагнул следом. Пресветлый остался один, задумчиво глядя на то место, где только что клубился черный портал. Надо было давно все это прекратить, надо бы, но слишком уж Антон удачный для него и удачливый для себя самого Иной. Что бы ни говорил про него Завулон – Светлый до мозга костей, и внезапный интерес Всетемнейшего к своей персоне в итоге обернет в пользу Сил Света, Гесер в этом не сомневался. Правда, что в конечном счете станет с самим Антоном, вот что волновало Пресветлого. Городецкий тем временем вышел в офисе Завулона, сравнительно легко пережив путь через Тьму, наверняка опять сказывалась кровная связь. – Располагайся, Антош, – Артур занял свое место у рабочего стола, Антон сел в кресло подле. В противовес своему недавнему поведению Всетемнейший стал внезапно серьезен и мрачен. – Не хотелось бы мне признавать, но Гесер прав – нет в происходящем ничего хорошего. Если до поры до времени это место никто не замечал, то сейчас местные Иные почувствовали что-то. И кто знает сколько ещё таких аномалий всплывет в округе. – Мне-то ты это зачем говоришь? – Потому что хочу, – Завулон откинулся на спинку стула, – я вообще часто делаю, что захочу и ни у кого не спрашиваю их мнения по этому поводу. А ещё я люблю, когда все, что принадлежит мне, находится в целости и сохранности, а вокруг тебя вечно собирается все самое непредсказуемое. – Я тебе не принадлежу, – уже в который раз напомнил ему Антон, – и я тебе не вещь. – Конечно, нет, – Артур усмехнулся, – было бы гораздо проще, если бы так оно и было. Кроме того, я знаю, что ты чего-то недоговариваешь. Гесер это тоже знает, кстати говоря. – С чего ты взял, что я расскажу об этом тебе? – А с чего я взял, что ты согласишься мне помочь, когда я просил? Антон не ответил. Конечно он ни слова не сказал ни о видении из будущего, ни про шестеренку, ни про иные миры и его возможное перемещение в тот мир, где бы он стал Темным. Это было личное, только его судьба и только его выбор. Артур не торопил его с ответом, с интересом разглядывая слегка изменившуюся ауру Городецкого. – Почему ты не инициировал меня раньше Гесера? – внезапно спросил он, и Завулон нахмурился. – Я не успел, не нашел тебя вовремя, – честно ответил Всетемнейший, хотя вопрос сбил его с толку, став по-своему ответом на его же собственные домыслы касательно дозорного. – И ты думаешь, я бы все равно стал Темным, если бы ты встретил меня раньше? – К чему такие вопросы, Антоша? – Артур настороженно посмотрел на него, не особо надеясь на ответ, старясь сопоставить все недомолвки Городецкого в нечто связанное. – Ты ответишь или нет? Завулон встал, обошел его со спины и положил руки на плечи, наклонившись к самому уху: – Ты стал бы Темным если бы тебя инициировал какой угодно Иной, кроме Гесера. Будь это даже Ольга или твоя ненаглядная Светлана, если такое возможно. Он один знал, как правильно тебя настроить на Свет и даже тут едва не промахнулся. Ты полон Тьмы, Антон, и она внутри тебя до сих пор, тянется к тому, откуда пришла. Именно поэтому ты здесь сейчас. Внезапно он отпрянул, проговорив напоследок: – И если я правильно понимаю, то в следующий раз сделай верный выбор. Я обещаю, ты не пожалеешь. Он слегка коснулся его силой, и магически истощенный Антон невольно подпитался его энергией, а взамен Завулон почувствовал шестеренку. Он не мог знать, что это, но сам факт нахождения у Городецкого настолько мощного артефакта говорил о многом. – Бывай, дозорный, – Артур проводил его до двери, – дай мне знать, если услышишь что-нибудь о Романове. – Конечно, шеф, – иронически протянул Городецкий, разумеется, почувствовав, как Темный его сканировал. – Когда-нибудь, – мечтательно ответил Темный, – Шагрон тебя подвезет. Антон не стал возражать – в конце концов это Завулон перетащил его на другой конец Москвы, а то, что домой его привезет неофициальный личный водитель главы Дневного Дозора, так с этим можно было смириться, к тому же, он слишком устал. Другим вечером не в этот день и не в этот год, не в этом мире и не в этом веке, в стенах родной четвертой Табаки тщательно и спешно обновлял амулеты и тайные знаки на стенах, приговаривая про себя, что ходят тут всякие, лезут в чужие дела и нарушают Договор, а он, между прочем, был составлен ещё до их рождения. Он как раз остановился и задумался над тем, что лучше подойдет: бусы из засушенных корочек апельсина или кольцо, скрученное из проволоки и с прикрепленным к нему причудливым камнем со двора. Если бы на эти безделушки взглянул Иной, то увидел бы что это под завязку заряженные настоящие магические амулеты, но раз – к счастью – никто из местных Иных категориями Дозоров не мыслил, подумать об этом было некому. Вдруг рядом с Шакалом замер Слепой, бесшумный и безмолвный: – Как думаешь, что лучше? – Табаки протянул ему под руки оба амулета. – Вот это, – сказал через минуту Слепой, аккуратно ощупав и то, и другое. – Ага, так и я думал, – отозвался Шакал и, казалось, забыл про вожака, пока тот сам не заговорил. – Я должен поблагодарить тебя, – сказал он едва слышно. – Это вопрос? – Табаки хитро усмехнулся. – А если нет, то в таком случае за что же? – Ты и сам знаешь за что, – бросил Слепец и ушел, а Сфинкс, наблюдавший за ними с другого конца комнаты и весь день пытавшийся отловить Шакала, не на шутку встревоженный приходом странных Наружных, наконец подошел к нему и прямо спросил: – Кто это был, Табаки? – Как кто?! – колясник поднял на него обеспокоенный взгляд. – Слепой и был! Сфинкс, дорогуша, ты себя нормально чувствуешь? Не признал нашего славного вожака, а что же дальше?.. – Не паясничай, – оборвал его Сфинкс, – ты знаешь, о ком я говорю. – Да с чего вы все решили, что я знаю? – раздраженно спросил Табаки. – Я вам не справочная книга. – Но этих ты знал, – утвердительно добавил Сфинкс. – Может и так, – пожал тощими плечами Табаки, – это Наружные, что с них взять? Понятия не имеют куда и зачем пришли. – Мне показалось, они были какими-то другими – В Наружности обитают разные особи, – Шакал неприязненно поежился, – эти были чуть менее Наружными, чем другие, но все-таки. Если хочешь, – он хотел сказать «если не забудешь», но вспомнил, что со Сфинксом такое не проходит, – задай мне этот вопрос ещё раз, в следующую Ночь Сказок, и тогда, может быть, я и расскажу про Свет и Тьму, а пока, будь добр, не мешай, я слишком занят спасением всех нас. Сфинкс окинул его своим цепким взглядом, но уступил, направившись к Слепому, видимо, решив выведать что-то у него. Табаки тоскливо посмотрел ему вслед, вспомнив все разы, когда Сфинкс покидал Дом. Как же ему хотелось верить, что тот ни разу не становился очередной пешкой в этой проклятой игре Дозоров: не для этого он вновь и вновь собирал их всех здесь, на пороге их общего сумеречного Дома.