Активация анального ублажения

Спустя несколько дней разлуки, после рабочих моментов, коллективных встреч и масштабного ВК Феста они наконец-то остаются наедине. Арсений лежит на кровати, хлопает ладонями по бедрам, зовет Антона: — Иди ко мне. Антон весь горячий, раскрасневшийся, только что из душа; мелкие капли воды стекают по коже. На теле — одно полотенце; волосы взлохмаченные, кончики влажные. Подходит, лезет сверху; и руки Арса — по голым коленкам вверх, раздвигая края полотенца. Ягодицы под тканью мягкие, нежные, кожу хочется сжать, а потом еще... и еще, уже грубее. До легкого стона, который тут же срывается с губ Антона. Касаться его такого — расслабленного, открытого — приятно; такой Антон отзывчивый, ласковый, реагирует на каждое прикосновение, на любое слово. — Иди сюда... дай мне тебя попробовать... — говорит Арсений и роняет его на себя. Антон жмется щекой к щеке, когда Арс целует его лицо — скулу, подбородок, шею... Кожа здесь особенно чувствительная: стоит едва прихватить губами — и Антон весь покрывается мурашками; прикусить, оттянуть — нетерпеливо ерзает. У Арсения стоит только от его вдохов-сопений, а от того, как он пытается пристроиться задницей к паху — сносит крышу. Арсений рывками стягивает полотенце, слегка приспускает свои штаны; стояком по голому телу — и ловит рваное дыхание. Поцелуй выходит влажным, глубоким — не разобрать, кто на кого набрасывается сильнее. Шастун взвинчен, распален: постанывает в губы, притирается — весь живой, подвижный, взбудораженный. Хочется его прижать сильнее, а еще больше — опрокинуть на спину, навалиться сверху и облизывать, втягивая губами кожу сантиметр за сантиметром. Рука, проскользнувшая между телами, накрывает чужой член — затвердевший, теплый, с нежной кожицей и текущей влагой. Пара движений — неудобных, жестких и резких, фактически насухую; но Арсений знает, что Антон любит, когда на грани, между болью и острым удовольствием. А следом — плавные невесомые касания, размазанный предэякулят; и влажными пальцами — снова кругами по бедрам, вжимая в себя. — Хочу два пальца разных рук... и чтоб так меня... растягивал... — выдыхает Шастун сквозь поцелуй, нетерпеливо двигаясь сверху. И каждая его фантазия — взрыв эмоций, откровение беспредельной вседозволенности; жажда обладать им накрывает с головой, затапливает возбуждением. — В разные стороны? — хрипло добавляет Арсений, плавно обводит языком чужие губы, прихватывает нижнюю, оттягивает, посасывает, пока натянутое от возбуждения тело жмется к нему желанной тяжестью. — Чтоб у тебя там все натянулось и раскрылось? Чтобы было видно, что внутри? Так хочешь, мм? Антон приподнимается, двигается чуть выше, хватаясь руками за спинку кровати, — так удобнее его касаться, так можно дотянуться везде; прогибается в пояснице, подставляясь под руки. — Даа... А потом сразу членом... и сразу полностью... Палец нащупывает вход нежно, бережно, обводя по кругу — и все здесь мягкое, расслабленное; но стоит кончику слегка погрузиться внутрь, как мышцы крепко сжимаются, обхватывая инородное тело. Антон вздрагивает от первого проникновения и крепче сдавливает спинку кровати. — Сразу членом, говоришь? Смотри, какой ты узкий, — произносит Арсений, двигая пальцем внутри, оттягивая напряженную мышцу в сторону, — а ведь готовился — как влажно у тебя там, как горячо. Давай, покажи мне. Покажи, как хочешь. Последняя фраза звучит совсем уж в нетерпении, Антон перехватывает мысль, скатывается с Арсения и становится рядом на четвереньки. Арсений стягивает с себя штаны с трусами, и по подставленным ягодицам прилетает звонкий шлепок — Арс пристраивается сзади, сжимает, мнет, раздвигает в стороны. Антон дышит в кровать, тягуче ведет бедрами взад-вперед — тянется к твердому, мощному, гарантирующему густое, остро-насыщенное наслаждение. — Ну?.. Давай... вставь мне... — Знаешь, я передумал, — срывается с губ Арсения, когда Антон натыкается на него прямо сфинктером и пытается насадиться. Головка с мягким трением проезжается по расселине, Арсений подается вперед, наваливается, прижимаясь пахом к ягодицам; рука ложится на пушистый, встрепанный затылок, вдавливает до упора в подушку, и ладонь медленно стекает к позвоночнику, царапая ногтями кожу. — Я еще не распробовал... не насытился тобой... — голос низкий, хриплый; губы возле уха; зубы — прихватывают мочку, оттягивают. И, мазнув языком, Арсений отстраняется, возвращаясь назад, откуда можно снова насладиться полномасштабным обзором: широко расставленные колени; гибко прогнутое тело, до складок между лопаток, до откровенных изгибов; лицо, прижатое к подушке щекой. И влажные пятнышки на простыне, куда блестящей ниточкой продолжает тянуться предэякулят. Член у Антона прямой, красивый, при малейшем возбуждении сразу сочится смазкой, а когда массируешь анус пальцами или входишь в него — начинает безостановочно течь и подергиваться. Между ног все гладкое, выбритое, влажное — подготовленное. Антон инстинктивно, в предвкушении сжимается: темный ободок ануса сужается, собираясь в мелкие складочки. Соблазн потрогать, прочувствовать становится зашкаливающим, собственный член реагирует пульсирующей твердостью, во рту скапливается слюна. Арсений впивается пальцами в едва ли не распластанное перед ним, готовое на безудержный секс тело и, наклонившись, всасывается в дырку. Без лишней нежности, без ненужного промедления, под слитное «блятьблятьблять» ввинчивает по собственной слюне язык. Мышцы тугие; Арсений ощущает их упругую, нерастраханную натянутость и сменяет язык пальцем. Вводит несколько раз быстро, размашисто и резко — туда-сюда до самых костяшек, пока сфинктер не сожмется пару-тройку раз, а потом полностью расслабится, позволяя пальцу свободно погружаться внутрь. — Планирую хорошенько оттрахать тебя пальцами, вылизать твою раскрывшуюся дырку изнутри, а потом выебать своим здоровым хером. — Арсений знает, как подобные пошлые фразы действуют на Антона — заметил еще давно. Ему и самому теперь всегда хочется говорить что-нибудь эдакое, откровенно-развратное. Говорить для него и ради него, потому что его реакция — завораживающая палитра эмоций, от невинного смущения до готовности подставляться так похотливо и развращенно. Антон прячет лицо, бурчит что-то несвязное на полустоне и всей своей податливостью, своим подставляющимся видом дает знать, как сильно хочет, в каком нетерпении готов предоставить свой зад в полное распоряжение. — А сейчас будет так, как ты хотел. — Быстрый наклон, мокрый поцелуй в ямочку, где начало берут соблазнительно округлые ягодицы, собственнический укус чуть ниже, по мягкому, несколько капель смазки из тюбика, валяющегося рядом, — и в анус входят уже два пальца, разных рук. Слегка размятые мышцы пропускают легко, но сразу натягиваются, и кажется, что уже до предела, но Арсений проворачивает, двигает вперед-назад, растирает лубрикант по напрягшемуся нутру, а потом неспешно тянет в разные стороны. Антон глухо стонет то ли в подушку, то ли куда-то возле. — Еще... еще... сильнее... — Арсений еле разбирает набор несвязных букв; с запалом говорит: — Не сжимайся. Куда тебе сильнее, сколько ебемся, а ты по-прежнему узкий. — Но, вопреки сказанному, внутрь погружаются уже по два пальца разных рук, и натяжение становится максимально острым. — Как хорошо... очень хорошо... выеби меня, давай, или я кончу на твоих пальцах. — Антон уже вряд ли разбирает, что происходит по эту сторону его тела, его речь прерывистая, тихая, наполненная чувственными вздохами-стонами. — Кончишь на моем члене. Но... когда-нибудь я растяну тебя так, что насажу на кулак, и ты будешь стонать, пока не забрызгаешь все вокруг спермой. Когда задний проход становится настолько податливым, когда мышцы послушно расходятся, открывая под натиском пальцев насыщенно розовое, блестящее от смазки нутро, Арсений вновь склоняется и размашисто лижет вход. Разглаживает мокрым языком все встревоженные складки, сжимает ягодицы, дергая таз на себя, так, чтобы анус ритмично терся о язык. И, вылизав все по кругу, протискивается кончиком внутрь. Вот так вот позволять делать с собой все, что угодно, — уровень безграничной близости и доверия. Чувствовать вкус любимого тела, слышать его запах, видеть откровенную доступность — все это неописуемо возбуждает, подстегивает ласкать отчаяннее, развязнее, трахая своим лицом — губами, языком — плоть перед собой до срывающихся протяжных стонов. — Я бы лизал тебя вечно... вечно бы слушал твои стоны... чувствовал твой вкус на языке... — Антон наверняка знает, как он сейчас возбужден, — их возбуждение передается друг другу на бессознательном уровне и с каждой минутой крепнет, разрастается все сильнее, до немыслимых размеров и непреодолимого желания. Желания брать грубо, на уровне животных инстинктов, подчиняя, полностью присваивая себе; желания отдаваться так, чтобы между телами не оставалось границ, чтобы ничего не оставалось между ними, кроме любви и страсти, — и никого. — Ты мой. Весь мой. Антон сгребает под собой простыню, скребет по ней ногтями, когда головка направляется рукой ко входу и с силой вжимается. Член входит медленно, туго, до конца, и сразу — назад, так же медленно, потянув следом за собой кожицу; и, когда выскакивает наружу, дырка на несколько мгновений остается раскрытой. Арсений вздергивает таз вверх, так, чтобы задница была максимально выставлена наружу, заливает смазкой — часть попадает прямо внутрь и тут же скрывается за сомкнувшимися мышцами, часть остается снаружи, стекает вниз по расселине. Антон ведет задом, ищет контакта; он сейчас полностью расслаблен, готов принимать в себя крупный, потемневший от притока крови член полностью, втягивая его внутрь беспрерывными сокращениями. Теперь в него можно вогнать сразу на всю длину. Можно трахать безостановочно, навалившись сверху, вдавив затылок в кровать, слушать стоны, хрипло стонать самому — от горячего и сладко пульсирующего заднего прохода. — А теперь сам. Давай, трахни себя моим членом, кончи на нем. — Арсений устраивается удобнее, подтягивает Антона к себе, фиксирует таз руками, ровно так, чтобы было удобно насаживаться. — Давай, двигайся, мальчик, хороший мой мальчик, выжми из меня все соки, сделай так, чтобы я заполнил тебя до краев. Антон начинает двигаться сразу резко, несдержанно, слепо и голодно, рывками получая распирающее удовольствие. Головка чуть не выскакивает, но руки на ягодицах поддерживают, направляют, и толстый, напряженный до каменной твердости член, двигается туда-сюда, то погружается глубоко внутрь, до звонких шлепков яиц, то почти выходит, едва ли не выворачивая крепко сомкнутый сфинктер. Антона начинает трясти, с громкими неконтролируемыми стонами он впечатывается задницей с каждым движением все резче, пока Арсений не начинает ощущать, как вокруг члена все крепко сжимается, а бедра Антона дрожат от судороги. Арс перенимает движение — Антон в собственном оргазме, весь обмякший, разомлевший, достигший пика, теперь не в состоянии шевелиться, — и грубо, жестко вгоняет, на каждом толчке глубоко выплескивая порцию спермы. Внутри все хлюпает, выходить не хочется — хочется запечатать все соки внутри, чтобы все впиталось, не вытекло ни капли. Арсений валится вспотевшим телом на Антона — такого же взмокшего, выжатого и распластанного под ним удовлетворенной безжизненной массой; впивается в изгиб плеча губами, смыкает на коже зубы, всасывает глубоко и обширно, оставляя отчетливый багровый засос. — Блять, как охуенно... — шепчет Антон сиплым голосом. Он все еще выдает мелкую дрожь всем телом и шумно дышит. Его все так же хочется любить, сильно и безгранично. Все так же — и даже чуть-чуть сильнее, чем раньше. — Ты охуенный, Шаст. Ты самое лучшее, что у меня есть. — Руки сгребают тело под собой, намертво прижимая к себе. — Боже, как я люблю тебя... как же сильно я тебя люблю...