Конец прекрасной эпохи

XX

«КАПОТ, АМБРАЗУРА И РАСПЯТИЕ»

Говорю тебе, Петр, не успеет и петух пропеть сегодня,

как ты трижды отречешься от того, что знаешь Меня.

Евангелие от Луки

Сна у Венеры ни в одном глазу. Она измеряет свою спальню шагами, вслушивается в приглушённый голос Борис Борисыча за стенкой – тот и впрямь всё кому-то звонит и тихо обсуждает дело, касающееся Венериного брата – и размышляет. На плече у неё алеет и никуда не девается расплывчатое пятно от ушиба. Должно быть, останется синяк. И мамину вазу не склеить – разбита вдребезги. Но Венера собрала все крупные осколки и сложила их в шкатулочку для драгоценностей, а ту спрятала в своём секретере. Впервые в жизни Венера всерьёз и по-взрослому обижена на брата – так сильно, что в самом деле полна решимости заслать его в самый глухой медвежий угол, где не будет ни Вити Пчёлкина, ни московских соблазнов, кружащих дурную братцеву голову. Раз Космос питает такую страсть к огнестрельному оружию, то будет Венере лишь благодарен за двухгодичный курс военной подготовки, который она ему с удовольствием устроит. Уж там ему доходчиво объяснят, что с такими вещами не шутят. Ближе к утру к ней в спальню деликатно стучится Борис Борисович и заявляет, что папа хочет с ней переговорить. – Венера, что за новости? – звучит в трубке папин механический голос. – Боря сказал, что ты сама просишь отправить Космоса служить? – Это не телефонный разговор, – отвечает она устало. – Думаю, нам лучше поговорить, когда ты вернёшься. – Что-то случилось? Скажи честно. – Ничего не случилось. Пока что, – Венера наматывает на палец упругий телефонный провод. – Тогда я не понимаю… Я звонил сказать, что мне придётся задержать, но… Послушай, Надя сегодня будет в Москве, она уже вылетает. Венера тихо хмыкает, услышав имя мачехи, и презрительно кидает в динамик: – Понятно, – и, не прощаясь, вешает трубку. – …только не принимайте никаких скоропалительных решений… – успевает расслышать она последние слова отца. Ему, конечно, снова не до них с братом – дела государственной важности не терпят отлагательств. Только вот причём тут мачеха? Её Венера слушать уж точно не собирается. Мысли не покидает и Витя Пчёлкин: обида на него в груди зреет ничуть не меньшая, чем на брата, а вместе с обидой растут и опасения. Венера не тешит себя иллюзиями и прекрасно понимает, что Космос от их с Борис Борисычем затеи в восторге не будет. Но на то Венера ему и сестра, а он ей – брат, что рано или поздно Космос отойдёт, забудет обиду, вернётся в Москву новым человеком, как клятвенно обещает Борис Борисович, раскается и выразит благодарность за то, что Венера не позволила ему сгинуть в пучине беззакония. Но Витю Пчёлкина за шкирку из этой бездны, в которой тот тонет, как и брат, выдернуть не выйдет: тут у Венеры нет никакой власти. А если она и попытается, то Витя Пчёлкин проклянёт Венеру на веки вечные. Не понравится Вите Пчёлкину и то, что его закадычного дружка отправят строем маршировать в лесах сибирской тайги или в снегах Новой Земли, да только отношение Вити Пчёлкина к их семейным делам Венеру уж точно не волнует. Но впервые в жизни всерьёз разозлившись на Космоса, Венера вдруг с удивлением для самой себя обнаруживает, что потерять несносного Витю Пчёлкина – так же невыносимо и страшно, как родного брата. Она в растерянности прижимается лбом к холодному стеклу. Разгорающаяся мало-помалу заря приносит Венере тягостное опустошение, а мир за окном становится серый и неприветливый. Ей кажется, что этот неприветливый мир обязательно отберёт у неё всех, кого она любит. – Их нет до сих пор, – не спавшая почти сутки, Венера ходит из стороны в сторону по гостиной, где сидит, не отходя от телефона, Борис Борисович. – Вы можете что-нибудь сделать, чтобы их нашли? – В розыск их объявить? – с подчёркнутым безразличием тушит он сигарету в пепельнице. – Я не знаю! – в сердцах восклицает Венера. – Не я ведь погоны ношу. Она со злостью дёргает рукав его кителя, висящего на спинке кресла, будто в этом кителе – средоточие всех Венериных проблем. В гостиной душно, тревожно и накурено, и тогда она бросается к окну, отворяет нараспашку и глубоко вдыхает утренний зябкий воздух. Но и тот тоже горек, как зловонный дым сигарет Борис Борисыча. – Венечка, – миролюбиво зовёт он. – Всё будет хорошо. – Вы можете перестать курить?! – снова взвивается Венера. – Я один раз уже искала брата по всей Москве. И тогда всё чудом не кончилось трагедией. Истошно кричит телефон. Борис Борисович снимает трубку и молча слушает чей-то монотонный доклад на том конце. – Машину Космоса вечером видели в Люберцах. Там была драка. Очевидцы говорят, был и пистолет, но про стрельбу никто не заявлял. – И? – Венера внутри вся собирается. – Что дальше? Их арестовали? – Нет. Все вчетвером уехали на машине. Куда – не ясно. – Вчетвером? Борис Борисович молча сверлит Венеру глазами. Значит, Валера Филатов, разумный и правильный, и Сашка, последний оплот надежды, тоже с ними, значит, они тоже в чём-то замешаны… Это не становится для Венеры большим сюрпризом – чему тут удивляться: квартет с детства неразлучен, – но оказывается последним аргументом в пользу принятого решения. Брата нужно немедленно вытаскивать. А Витю Пчёлкина?.. Венера, в бессилии сомкнув веки, оседает на диван. – Борис Борисович… – спустя недолгую паузу робко зовёт она. – Можете ли вы… Похлопотать ещё за одного человека… Я имею в виду, как за Космоса… Борис Борисович ёжится от прохлады и накидывает на плечи китель. Тихо позвякивают ордена и медали. – Венечка, – говорит он тихо. – Ты ведь не можешь спасти всех. Ты им, в конце концов, не мать. – Это не чужие мне люди. Борис Борисович встаёт. – Нет, Венечка. Таким, как ты… Как мы, – он особенно подчёркивает это “мы”, делает паузу и продолжает: – Эти люди чужие. Просто ты этого ещё не поняла. – А мой брат? – хрипло спрашивает она. – По-вашему, он такой же? Он не отвечает и снимает со спинки стула свой китель. Так же молча надевает затем фуражку, и в этом отточенном движении его руки сквозит профессиональное презрение Борис Борисыча к этим, абсолютно чуждым ему, людям. – Я полагаю, что с твоим братом всё хорошо, иначе бы мне сообщили. Насчёт него я обо всём уже договорился, – коротко кивает Венере он в знак прощания. – Дай мне знать, как только Космос появится. Не думаю, что он заставит себя долго ждать. На этот раз она уже не хочет останавливать Бориса Борисовича и только радуется его уходу, потому что чувствует: наступил момент для размышлений в одиночестве. Ночь, ненадолго сдав позиции, забрала с собой и грызущий Венеру страх – тот рассеялся, как дым, выгнанный вон притоком свежего воздуха из распахнутого окна. Теперь необходимо привести в порядок мысли, а потому Венера сухо с Борис Борисычем прощается и просит его закрыть за собой дверь самостоятельно. Однако шум из прихожей доносится в тот момент, когда тот стоит ещё на пороге гостиной – а значит, в квартиру проникает некто третий. Венера сперва думает, что это мачеха: прилететь так оперативно она могла только на метле, что в целом не вызывает у неё удивления, а только усталое раздражение; но за неясными шорохами квартиру Холмогоровых оглашает братцев раскатистый бас: – Веньк, спишь? Там Пчёла у подъезда ждёт, он хотел с тобой поболтать… Венера тут же вскакивает и, бесцеремонно оттеснив Бориса Борисовича, вприпрыжку несётся в дверям. – А ты чего, не ложилась, что ли, Веньк… – недоумевает Космос, встретив всклокоченную сестру, и в тот же миг замечает следующего позади неё Бориса Борисовича. Тот никуда не торопится: идёт себе по коридору квартиры Холмогоровых, насвистывая бодрый мотивчик, педантично застёгивает пуговки на кителе, одёргивает манжеты, разглаживает несуществующие складки ткани, смахивает пылинки с погон и вообще – имеет вид подчёркнуто беззаботный, что само по себе внушает Венере нехорошее предчувствие. – Здрасьте… – без тени дружелюбия говорит Космос и выразительно косится на Венеру. Она поправляет съехавший воротничок платья, в котором встречала вчера гостей. Брат со всей непосредственностью продолжает: – А вы чё это здесь? Повисает пауза. Борис Борисович, убедившись, что выглядит безукоризненно, снимает с головы только что надетую фуражку, предусмотрительно кладёт её на кофейный столик в коридоре, на котором теперь пусто без маминой вазы, и приближается к застывшему на изготовке Космосу. Всё это происходит в гнетущем молчании, и Венера прижимается спиной к стене. – Мы вас не зва… – Космос не успевает договорить: Борис Борисович отвешивает ему крепкую зуботычину, Венера вскрикивает от неожиданности и с ужасом глядит, как безвольно дёргается в сторону дурная братцева голова. Борис Борисыч же, прошедший не одну горячую точку, о чём так кстати вспоминается Венере, и сейчас не теряет ни йоты своего боевого хладнокровия. Он берёт Космоса за шкирку, как щенка, и нависает над ним. – Мало тебя, охломона, Юра порол, ну так я это исправлю, – гаркает он брату в ухо и прижимает за грудки к двери, принявшись свободной рукой обшаривать карманы. – Где? Отдавай сюда немедленно… Служить у меня поедешь на самый север… Вот там тебя научат обращаться с оружием… Понял, щенок?! Борис Борисович для верности ещё разок встряхивает Космоса для доходчивости, чем вызывает у Венеры вспышку праведного возмущения. – Да что вы делаете! Немедленно прекратите! – визжит она. – Отставить! Я сам разберусь! – рявкает Борис Борисыч, мельком оглянувшись на приклеившуюся к обоям Венеру. В его руке уже чернеет злосчастный пистолет, выуженный из-за пояса брюк Космоса, но тут брат, решив воспользоваться заминкой противника, перехватывает его запястье, а сам резко подаётся головой вперёд и впечатывается макушкой Борису Борисовичу прямо в беззащитный генеральский лоб – не сними Борис Борисыч фуражку, и манёвр наверняка бы не удался, но удача теперь на стороне Венериного брата. К вящему ужасу Венеры Космос направляет дуло пистолета на отлетевшего назад Борис Борисовича, потирающего ушибленный лоб. – Слышишь, ты, извращенец старый… Думаешь, сестру мою трахнул и теперь тут командуешь? А не пошёл бы ты нахер, деловой! Ещё хоть шаг, и я тебе яйца отстрелю, чтобы хер больше на молоденьких девок не вставал, ты всё уяснил, придурок?! – брызжет слюной брат. – Космос, немедленно убери оружие! Космос! – пытается Венера предотвратить непоправимое, пропустив мимо ушей незаслуженные оскорбления в свой адрес. – Извинись перед сестрой, щенок! – Борис Борисович проявлять снисходительность не расположен: он пышет ярой готовностью вступиться за Венерину честь. Венере приходится отлепиться от спасительных обоев и встать между ними двумя – так, чтобы дуло теперь целилось ей в лоб. Она выставляет перед собой руки и готовится начать примирительную речь, но её сбивает громкое восклицание мачехи: – Что у вас здесь происходит?! – вмерзает она в землю возле порога квартиры, чуть сдвинув на переносице свои круглые тёмные очки. – Борис Борисыч, вы, должно быть, что-то не так поняли: мой муж просил вас отправить своего сына служить в армию, а не устраивать учебное стрельбище прямо в нашей квартире… Гос-споди, да убери ты эту штуку! Она шлёпает Космоса по вытянутому предплечью этими своими тёмными очками, стащенными с глаз, а Венере безумно хочется хорошенько шлёпнуть её, мачеху – прямо по скорченному от недовольства лицу. – Чего?! Какая армия?! – грубо отпихивает брат мачеху от себя и пистолета, разумеется, никуда не убирает. – Венька, чё она мелет? Мы с батей договорились, что эта тема забыта! – Космос! – перекрикивает его Борис Борисович. – Немедленно приди в себя! Мы с твоей сестрой не видим другого выхода из ситуации и действуем только из благих побуждений… – Заткнись ты, чёрт старый, – запальчиво встряхивает пистолетом Космос и снова смотрит на Венеру. – Мы? Так это ты устроила? Ну, сестрёнка… От тебя я подставы не ожидал. – Космос, послушай, – к нестройному гомону голосов примыкает и Венерин, – всё будет нормально, Борис Борисович договорился, чтобы часть, в которую тебя отправят… – Рот закрой! – снова ревёт брат. Когда он вновь неосторожно машет пистолетным дулом в опасной близости от Венериного лица, перед нею вырастает, закрывая собой, Борис Борисович. Космос извергает поток самых грязных ругательств, какие только слышала в своей жизни Венера, и, припугнув до кучи взвизгнувшую мачеху, тенью юркает за незапертую дверь. – Венера, объяснись! – командным тоном требует мачеха. – Венера, оставайся здесь, у него оружие! – генеральским басом приказывает Борис Борисович. – Да пошли вы все к чертям собачьим! – гулко кричит Венера уже на лестничной клетке: покой соседей её уже совершенно не волнует. Она бежит за братом по лестнице, нагоняя шуршание лифтовой кабины, но всё равно оказывается позади. Консьерж внизу слышит шум и услужливо поднимается из-за своей стойки. Однако тот, едва заметив оружие, которым размахивает бросившийся к парадному выходу Космос, лишь безмолвно открывает рот и столбенеет от страха. Венера виновато ему улыбается, пробегая мимо, и думает, что инцидент этот придётся потом расхлёбывать: чинные обитатели сталинских высоток не привыкли к вооружённым погоням. – Космос! Космос, ты меня слышишь?! Сейчас же остановись и возвращайся домой! – во всю мощь лёгких кричит она и рушится грудью на блестящий капот его “Линкольна”, к которому брат примчался первым. – Я тебя никуда не пущу! Витя Пчёлкин томится возле машины в праздном ожидании. – Венька, ты чё?! – заметно оживляется он и бросает в сторону недокуренную сигарету. – Пчёла, давай сюда, не до базара сейчас! – распахивает дверцу водительского сиденьи Космос. – Космос! – Венера авторитетно хлопает по металлу капота, чем вызывает новую волну возмущения у брата. – Выйди из машины, я к кому обращаюсь! Нам надо поговорить! – Нам бы с тобой тоже поговорить, Вень… – несмело вклинивается Витя Пчёлкин, на что Космос и Венера в унисон кричат: – Не до тебя сейчас! Мотор под Венериной грудью, взревев, начинает угрожающе рокотать, и “Линкольн” трогается с места, но в ту же секунду вновь замирает. Венера по инерции от резкого торможения чуть съезжает вниз. – Венька, проваливай, пока не убил! – Э, слышь, ну перегибаешь уже! – стучит по крыше авто Витя Пчёлкин в тщетной попытке угомонить Космоса. А тот скалится, как загнанный в угол зверь, и синие глаза у него делаются по-настоящему жестокими и безжалостными. – Поговорить, да, Вень?! – высовывает голову в окно он и привстаёт с сиденья. – Давай! Давай поговорим. О Ялте поговорим, а, Вень? – Космос! – предупреждает его Венера, выпучив глаза. – Чё “Космос”? Пчёла, садись в тачку, говорю! Убираться отсюда надо! – Вить, стой на месте! – спорит Венера и придаёт взгляду, которым смотрит на Витю Пчёлкина, внушительности и непримиримости. Витя Пчёлкин, так неожиданно для себя оказавшийся меж двух огней, теряется в сомнениях и медлит с решением. Сперва он задумчиво глядит на Венеру, а потом – на закадычного друга и всё ж таки приоткрывает дверцу пассажирского сиденья. Венера разочарованно выдыхает, поняв, что эту схватку ей не выиграть. – Я отсюда никуда не денусь, – покрепче обхватывает руками авто она, ещё теснее прильнув к капоту. Грудь щекочет вибрация двигателя. – Кос, нехорошо как-то… – нерешительно произносит Витя Пчёлкин, нагнувшись, чтобы посмотреть в лицо другу. Садиться в вот-вот готовый сорваться с места “Линкольн” он не спешит. – Нехорошо? А давай мы ща вместе выясним, что такое “нехорошо”! Вень, ну-ка объясни нам всем, почему я прихожу домой рано утром, а меня встречает этот старый хрыч в генеральских погонах? Он у нас ночевал, так? Интересно получается, да, Пчёл? Бати нашего в городе нет. Мы с тобой тоже уехали. Венька дома одна. Я прихожу, а там этот – довольный, как кот, который сметаной обожрался. Ты б его рожу, Пчёла, видел... Чё вы там делали, сестричка, а? Не расскажешь нам? – Да что ты такое мелешь! – не сдерживаясь, отчаянно вскрикивает Венера и едва не задыхается от гнева. – Вень, чё он говорит? Это про Борисыча, что ли? Он ночевал у тебя? – а Витю Пчёлкина заявление Космоса не на шутку настораживает. Венера, пытаясь выровнять дыхание, в диком страхе смотрит ему в лицо: на квадратной челюсти уже играют желваки, а ноздри широко и яростно раздуваются. Венера только и может, что рассеянно потрясти головой в отрицании кошмарных оскорблений. – Я пригласила его вчера на ужин, чтобы он поговорил с Сашкой. Папа ведь уехал, а Сашка попросил помощи с институтом... – жалобно пищит она и сама себя ненавидит за этот пресмыкающийся тон. На глаза наворачиваются слёзы: Венера отчего-то чувствует, что Витя Пчёлкин не станет слушать её глупых и сбивчивых объяснений. – Так не пришёл Сашка, Вень, – продолжает Космос закапывать сестру. – Я ж тебе сказал, чтоб ты нас не ждала. Было такое, Пчёл? Было. А Борисыч твой, выходит, такой удачный шанс не упустил, сразу воспользовался… То-то морда у него чуть не треснула от удовольствия! Скажи, а меня в армию сплавить ты попросила до того, как ему дала, или уже потом? В благодарность, так сказать, за услугу? А, Вень? Поделись! – Слышь! – гремит удар кулака Вити Пчёлкина по крыше “Линкольна”. – За базаром следи! – А чё, Пчёл? Мы из-за одной шалавы уже встряли, давай ещё из-за второй подставимся! Они меня решили отправить портянки наматывать, слыхал? Щас если не свинтим, то до свиданья, Космос Юрьич… А ты ему, Вень, расскажи ещё, как вы с Борисычем в Ялте отжигали! А ты, Пчёл, послушай, тебе полезно! А то “Венька то, Венька сё”... Непорочная Мадонна, блин! Видали мы такую святую невинность… Ноги раздвигает точно так же, как все бабы. – Замолчи немедленно, – выплёвыает Венера. Зубы у неё едва не скрежещут от злости. – Замолчи, или больше у тебя не будет сестры, ты слышишь? – Больно нужна мне шлюха в сёстрах, – огрызается Космос. Венера вздрагивает от оглушительно хлопнувшей дверцы пассажирского сиденья. Витя Пчёлкин делает шаг к ней, по-прежнему распластанной на капоте “Линкольна”. – Вень, чё он говорит? Какая Ялта? Что там было, Вень? – Ничего, Вить, мы… – Вы? – цепляется он и напряжённо опускает он подбородок. Венера думает, что приговор для неё становится неоспоримым уже на этом неосторожном “мы”. Что она ни скажет следом – всё будет расцениваться как отягчающее обстоятельство. – Мы, но… Я же рассказывала, что это был ведомственный санаторий. Борис Борисович, он тоже там отдыхал. Так… так просто совпало… я даже не знала, когда ехала… – Совпало, – снова вставляет Космос свои пять копеек. – Знаем мы такие совпадения. Сегодня тоже просто совпало, да? – Кос, заткнись, – раздражённо кидает ему Витя Пчёлкин. – Мы просто… Мы отдыхали. Ничего не было, Вить. Просто иногда проводили вместе время. – Чё-то ты в своих телеграммах по-другому писала, сестрёнка. Венера обречённо выдыхает и смеживает веки, прижавшись щекой, пылающей огнём и стыдом, к прохладному металлу кузова. Она ждёт, что скажет Витя Пчёлкин, но тот всё молчит и молчит – слишком долго молчит, мучает Венеру, мучает и линчует, распятую перед ним на “Линкольне”, как самую последнюю грешницу. – Ну и как, – наконец говорит глухо и безучастно он. – Приятно проводили-то? Его ты, значит, не динамишь, как меня? Венера открывает глаза и, помедлив пару секунд в оглушительной тишине неприветливого утра, встаёт с капота и расправляет плечи. Бросает последний уничижительный взгляд на брата, который нервно барабанит пальцами по оплётке руля, и с размаху отвешивает Вите Пчёлкину крепкую оплеуху – Это всё грязная и омерзительная ложь. Впрочем, если хочешь ей верить, если вы оба хотите в это верить… Мне плевать. С этого момента мне вообще всё равно, что будет со всеми вами. А тебе, Витя, я смею напомнить: ты прогнал меня сам. Я пришла к тебе в тюрьму и предложила помощь, а ты что мне тогда сказал? Так что ни капли моей вины тут не было. – Я прогнал, а ты сразу прыгнула к нему в койку? Так, получается? Новая пощёчина оставляет красный след на его чёрном от злости лице. – Так он правда ночевал сегодня с тобой? – невозмутимо спрашивает он после этого у тяжело дышащей Венеры. Она снова замахивается, но Витя Пчёлкин перехватывает её руку и сжимает запястье, а Венера шипит от боли. – У нас ничего не было, – чеканит каждое слово она. – Вы уехали. Ничего не объяснили. Он пришёл, увидел, что мне страшно. И остался, чтобы помочь. – Так идём вместе, и ты пошлёшь его нахер прямо сейчас, если у вас правда ничего нет, – цедит Витя Пчёлкин, сверля её немигающим взглядом исподлобья. – И не подумаю. Он хороший человек и этого не заслуживает. Витя Пчёлкин слегка улыбается одними уголками губ, ничего не отвечает и снова хватается за ручку дверцы “Линкольна”. – Он может испортить вам всем жизнь, – Венера кладёт поверх его пальцев свою ладонь и мешает ему сесть в салон. – Я не собираюсь этому способствовать. Витя Пчёлкин криво ухмыляется и рассматривает её лицо так, будто впервые видит Венеру в такой близи. – Так тебе же всё равно, что с нами будет. Сама сказала, – отвечает он равнодушно, сбрасывает её руку и, не церемонясь, толкает в сторону. Под братцево одобрительное улюлюканье Витя Пчёлкин прыгает в “Линкольн”, который Венере совсем не нравится: её вишнёвый жигулёнок с круглыми, точно наивно распахнутыми, фарами куда милей сердцу и приятней глазу. А уж какой жути нагоняют эти языки пламени, нарисованные на траурно-чёрных боках авто с длинной и хищно скалящейся мордой! Надвинув на глаза тёмные авиаторы, Витя Пчёлкин напоследок бросает Венере: – Ты вообще нихрена о нём не знаешь, Вень. Ни-хре-на. И “Линкольн” срывается с места, снова горделиво рыкнув во всю мощь своих лошадиных сил. Венера думает поначалу сесть в жигулёнок и погнаться за ними – но куда уж там тягаться советскому автопрому с двигателем импортной сборки. Идея это заведомо провальная, только имитирующая бурную деятельность; в голову Венере она приходит лишь потому, что ей не хочется возвращаться в квартиру к мачехе и Борису Борисовичу, а деваться всё равно некуда. На плечи ей тяжким пологом ложится такая удушающая апатия, что Венера ещё добрых десять минут стоит, как истукан, и долго смотрит “Линкольну” вслед, разочаровавшись во всём и сразу – и прежде всего в себе самой.