Работа над ошибками

…Слот — Круги на воде.

Момент откровения, тайна, энигма

Прикосновение бога, союз восторга и испуга

Я столько раз пытался, но в этот самый миг

Мой камень летит в воду, и вот ведь, всегда в центр круга

Пытался кидать с юга, с запада, на закате дня,

С утра, под разными углами, камнями разных пород,

Другой рукой, в прыжке, вслепую… какая-то западня -

Всё равно попадаю в центр круга… который год…

ВЫ (16.10) Ваньнин (16.23) Чу Ваньнин (16.30) Учитель? УЧИТЕЛЬ (16.30) Прекрати меня так называть! ВЫ (16.31) Тогда, как мне тебя называть? Профессор? (16.31) Профессор Чу… Я хочу поцеловать вас. УЧИТЕЛЬ (16.32) Мо Вэйюй! Это неприемлемо! ВЫ (16.32) Но это правда. Я соскучился. (16.46) А ты? УЧИТЕЛЬ (16.47) Мы виделись меньше суток назад. Парень легко улыбается, глядя на экран. Он почти уверен, что, печатая последнее сообщение, физик мило покраснел. Да, меньше суток назад, но что с того? Разве он не начал скучать ещё тогда, когда, наконец, оторвался от сладких, тёплых губ? Разве тоска не пробралась под куртку вместе со звуком закрывающейся за ним двери? Само собой, Чу Ваньнин не позволил остаться у него на ночь. Но греет уже то, что и сразу не прогнал. Что не только благосклонно принимал поцелуи и ласки Мо Жаня, но и сам с охотой отвечал. Что на прощание сказал многообещающее «до встречи», а не велел убираться. Правда, этим юноше и пришлось ограничиться: не было жаркого продолжения вечера, которого ему так хотелось бы. Но он решил, что не будет спешить. Что даст Чу Ваньнину время, чтобы привыкнуть к тому, что у них есть теперь и самому захотеть перейти к решительным действиям. И серьёзно был настроен это намерение претворить в жизнь. ВЫ (16.48) Это огромный срок. (16.48) Если бы я мог, если бы ты мне позволил, я бы глаз с тебя не сводил ни на минуту. (16.49) Ни на секунду. УЧИТЕЛЬ (16.50) Спал бы тоже с открытыми глазами? ВЫ (16.50) Я бы научился… УЧИТЕЛЬ (16.51) Мо Жань? ВЫ (16.51) Мм? И всё. И тишина. Уже почти пятнадцать минут значок написания текста то появляется, то исчезает. И Мо Жань начинает, ну, не то, чтобы беспокоиться, но это откровенно нервирует, да. И что же на этот раз? Что взбрело в голову его любимому профессору, что он никак не может оформить это в сообщение? Парень сел ровно, напряжённо всматриваясь в экран. Всё его игривое настроение как ветром сдуло. Быть вместе с Чу Ваньнином — все равно, что гулять по минному полю. Никогда не знаешь, какой шаг окажется неверным, невозможно просчитать, когда рванёт. И он готов с этим мириться. Понимает, что человек, которого выбрало его сердце, совсем непрост, и трудности его не только не пугают — он ждал их, как наивысшего благословения. Ведь они означали бы, что они вместе. Но вот в чëм загвоздка: да, они целовались и обнимались, они даже кончили почти одновременно, как во всех этих глупых слащавых дорамах и наивных романах. Но… Можно ли это назвать отношениями? Вэйюй никогда ни с кем не встречался, ему не были понятны эти условности, которые очерчивали один на двоих мир. И сейчас остро не хватало консультации со специалистом в этих делах. Но, увы, помощь друга он выбрать не мог. Был целый ряд причин отказаться от его специфичных услуг, не последняя из которых — понимание того, что сейчас он сам должен во всём разобраться. На этот раз желательно словами, ведь внятного разговора между парнем и его преподавателем накануне так и не случилось. Радует, конечно, что в этот раз физик не просто сбежал от него в неизвестном направлении. Мо Жань сам покупал ему билет на обратный рейс в Пекин. Учёный должен был вернуться к своим обязанностям на несколько дней раньше своего студента. Но где гарантия того, что оказавшись вдалеке от Вэйюя, тщательно всё обдумав и взвесив, он не решит, что ему это не нужно? Да, отвечал он на притязания Мо Жаня весьма охотно. Но его преподаватель точно не был из тех, кто кидается в омут с головой, поддавшись минутным слабостям. Интерес к нему у Чу Ваньнина есть, это ясное дело. В этом-то никаких сомнений не осталось. Есть страсть и вожделение… Но есть ли любовь? Ему ли не знать, что на одной похоти далеко не уедешь? Может быть и так, что удовлетворив страстный порыв, профессор сделает вид, что и вовсе ничего не было… Опять же, на Чу Ваньнина это нисколько не похоже, и юноша слишком хорошо его знает, чтобы всерьёз рассматривать такую перспективу. И он почти на все сто уверен, что не ошибается в своих рассуждениях. Но вот это самое «почти», с каждой впустую пролетающей минутой ширится, неумолимо разрастаясь, давя на него изнутри. И Вэйюй искренне считал себя терпеливым человеком: сколько часов он провёл в медитациях, прокачивая этот ценный навык! Но, как выяснилось, когда дело касалось Чу Ваньнина, всё, что он знает о себе, можно слать ко всем чертям. Потому что в этом случае его поведение, как поведение рандомной частицы в квантовой физике, — невозможно просчитать наперёд. *исходящий вызов* — Скажи, что ты просто не можешь найти подходящих фраз, чтобы выразить, как сильно я тебе нравлюсь, а не тактично послать меня. — Он старается звучать, как можно беспечнее, но невольно зажмуривается в ожидании своего приговора. -… — Чу Ваньнин? — Мо Жань… — Через динамик смартфона слышно, как физик волнуется, и это волнение передаётся юноше даже не воздушно-капельным — по бесплотному каналу эфира. — Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? Настала его очередь поддержать эту молчаливую эстафету. Но проглотить комок, острой рыбной костью вставший поперёк глотки, удаётся с трудом. Что он хочет этим сказать? Это меняет всё, разве нет? — Совсем ничего? — Парень не хочет, чтобы профессор услышал его эмоции, но не может сдержать бессилие, охватившее его от озвученного ранее заявления. — Ваньнин? — Мы по-прежнему преподаватель и ученик. Мы не можем позволить себе вольностей и неосторожностей. И я же не просто твой преподаватель, я куратор… Если хоть кто-то узнает… Мо Жань, твоя выпускная работа, твоё обучение… Как там говорят? Гора с плеч? Мо на миг ощутил себя воздушным шариком, из которого разом выпустили весь воздух. Он почти слышал, как волнение в голосе мужчины растёт. Но далеко не по той причине, о которой юноша так сильно беспокоился. — Если бы ты только знал, насколько тотально мне на это плевать. — Вэйюй с облегчением вновь откидывается на кровать, удобно устраиваясь поверх покрывала. — Даже если всем вокруг станет известно. Я слишком долго ждал тебя. — Но пойми же… мы живём не в той стране, где к этому относятся легко. Если о наших отношениях узнают до того, как ты закончишь университет, последствия будут для нас обоих. И я, как более старший… — И более известный, более статусный, более… Знаю. Я прочитал «Каренину» полностью и помню твои слова о том, кто что теряет. Но, Ваньнин, ты забываешь, что я не Вронский. Я не собираюсь подвергать тебя такому риску. — Так и я не Анна… Парень не может сдержать облегчения, который рвётся наружу тихим смехом. — И я рад, что это так. — Но только я вообще не это имел ввиду. — Тогда что же? — Например, то, что в случае, если всё станет известно, ответственность за твоё дальнейшее образование, за твоё будущее, лежит на мне. — Но Вэйюй уже достаточно хорошо изучил своего наставника, и ему даже не нужно видеть его, чтобы понять: не это больше всего тяготит физика. — И я на самом деле не понимаю, почему? — Тихо, но твёрдо спрашивает мужчина. — Почему ты передумал? Почему посмотрел на меня, а не на… — Не озвученное вслух имя так и осталось висеть между ними. Профессору требуется несколько секунд, чтобы, собравшись с силами и решимостью, продолжить. — Ты прекрасно знаешь, насколько скверный у меня характер. И я уже далеко не молод, Мо Жань. И… — Перестань. — Юноша не в силах слушать это дальше прерывает поток бессмысленного самоуничижения. — Не нужно себя обесценивать. Для меня ты идеальный. Самый лучший. Просто ты не знаешь одной вещи, Ваньнин. На самом деле, тогда… — Я не хочу, чтобы ты говорил об этом! — Резко обрывает его учёный. Они оба знают, что означает это «тогда». Однако теперь остановить Мо Жаня не так просто. — Но я хочу. — Мо Жань… — Я хочу, чтобы ты знал, я был искренен тогда. Это не было любопытством или экспериментом, или как ты там это назвал? Это было желание доставить тебе удовольствие. Я хотел, чтобы ты знал, что я чувствую к тебе. Чтобы посмотрел на меня не как на своего ученика. Всё то время, что я называл тебя учителем, я задыхался от невозможности прикоснуться к тебе. Невозможности сказать, как ты важен для меня. Знаю, что ты злился за мою распущенность, но в то время я только так и мог заглушить свою жажду тебя. Для меня они все были тобой, и это сводило с ума. Потому что я знал, что мечтаю о том, кого никогда не получу… Поэтому тогда, в тот вечер, когда ты позволил… — Мо Жань… Тебе не обязательно… — Нет, обязательно. Обязательно, потому что ты, наверняка, всё ещё думаешь что для меня это… Как ты сказал? Адреналин? Эксперимент? — Парень прикрывает глаза, вспоминая незаслуженные обвинения, и то, из-за чего именно они прозвучали. Чу Ваньнин думал, что он встречается с Ши Мэем, ревновал его… От этой мысли сердце трепещет в груди, а молодой мужчина с улыбкой продолжает: — Но правда в том, что человек, которого я по-настоящему люблю — это всегда был ты. С самого начала это был ты. Просто… Просто я был таким глупым, что не смог сразу понять это, Ваньнин. Я должен был сказать тебе об этом раньше. Прости… ****** Народу в кафе битком — не протолкнуться. Оголодавшие студенты спешили восполнить запасы утраченной в процессе активной мозговой деятельности энергии. Поэтому во время большой перемены львиная доля учащихся толпилась в очередях кафешек, ресторанчиков и закусочных, призывно разместившихся на территории Бэйхана. И его привычно раздражает эта оголодавшая толпа. Не исключено, что в любое другое время он бы более демонстративно обозначил своё нахождение здесь, чтобы избежать неприятных для себя столкновений, прикосновений и прочих нежелательных контактов. В любое другое время, скорее всего, он бы и вовсе не зашёл в подобное заведение, предпочтя что-то попроще и, возможно, традиционнее. В любое другое время. Но сейчас он рад стоять в этой очереди к кассе, чтобы сделать заказ. Рад буквально кожей чувствовать жар, исходящий от тела юноши, находящегося у него за спиной. И от этого ощущения кончики его ушей начинают потихоньку краснеть. Мо Жань ни разу не приукрасил своё заявление о том, что был жарким. И Чу Ваньнин всегда был в курсе этой особенности, но только недавно познал, каково это — сгорать в его пламени самому. Чувствовать горячее дыхание на своей коже, плавиться под исступлëнными ласками сильных, нежных рук. Мужчина упирается взглядом в стенд с меню, стараясь переключиться и выбросить из головы все непристойные картинки, которые там невольно появляются, когда его студент находится так близко, что едва к нему не прижимается. Настолько близко, что затылком можно ощутить его дыхание. Глядя на состав блинчиков с тофу и жаренным бамбуком, ради которых они пришли именно сюда, физик досадливо морщится. Сейчас очень хотелось быть заключённым в крепкие объятия, а не пытаться абстрагироваться и делать вид, что ему всё равно. Ради нескольких мгновений наедине он был готов пожертвовать очередным приёмом пищи, из-за которого пришлось тащиться в одно из самых отдалённых от корпуса кафе! Но студент так упорно настаивал на полноценном обеде для своего преподавателя, что тот под натиском заботы и искренности, конечно же, сдался. Он был старше Мо Жаня почти на десять лет, но весь его жизненный опыт и твёрдость ничего не стоили против «мягкой силы» этого ласкового попрошайки. Чу Ваньнин был совершенно бессилен перед своим учеником. Хотя сейчас, думая о том, что в эту самую минуту мог бы целовать парня в одной из закрытых аудиторий, каждую из которых, тот, казалось, знал наперечëт, не мог не огорчаться. Совсем чуть-чуть. Самую малость. А может и не самую. И даже не то, чтобы малость. На самом деле ему было чертовски досадно, что у них с Мо Жанем было так мало времени, когда они могли остаться наедине. Бесконечная работа, которой сверх всякой меры привык нагружать себя учёный, никуда не делась от того, что у него вдруг появилась личная жизнь. А иногда ему начинало казаться, что её даже прибавилось в связи с близким окончанием учебного года. И, несмотря на то, что он старался хоть немного сбавить обороты, физик не мог себе позволить в одночасье отмахнуться от своих обязанностей. У Мо Вэйюя тоже было довольно забитое расписание: помимо того, что впереди у него маячила заключительная сессия и защита диплома, возобновились тренировки по баскетболу, длящиеся допоздна. От обязанностей в студенческом совете факультета его тоже никто не освобождал, а это, опять же, время. Хотя, именно членство в этой организации давало им возможность для кратких моментов уединения в стенах университета. Разумеется, изначально идея зажиматься со своим учеником по пустующим кабинетам казалась абсурдной и была воспринята в штыки. Но когда выходных, которые они старались проводить вместе, и пары часов в неделю, с трудом вырванных из двух плотных графиков, оказалось катастрофически недостаточно, он сдался практически без боя. И теперь он, конечно же, рад, что они пришли сюда вместе, что им выпала редкая возможность пообедать вдвоём. Но если бы выбор был за ним, он предпочёл бы остаться в корпусе. Будто понимая, какие мысли атакуют его преподавателя, Мо Жань предпринимает попытку подбодрить любимого. Воспользовавшись всеобщей суматохой, парень невесомо, едва касаясь, проводит кончиками пальцев по ладони свободно свисающей руки профессора. Чу Ваньнин неосознанно сжимает кисть, пытаясь задержать его прикосновение, но тут же спохватывается и отдëргивает руку. Сошедший было румянец тут же возвращается на уши и шею. Он резко разворачивается к студенту с тем, чтобы отчитать и высказать всё, что думает о подобных вольностях. Но вместо лавины возмущëнных слов, из его рта вырывается лишь тягостный выдох, когда он наталкивается на обезоруживающе ласковую улыбку и беснующиеся в чёрных, как смоль, глазах озорные хитринки. Невозможный! Хочется упрекнуть юношу. Бесстыжий! Укорить за неоправданный риск. Нахальный! Отчитать за глупость. Любимый… Коснуться в ответ… — Ваша очередь, профессор. — Его ученик между тем, как ни в чëм не бывало, указывает подбородком в сторону кассы. — Не забудьте про имбирный чай — он здесь особенно хорош. — Это было глупо. — Тут же вскидывается он, когда они усаживаются за маленький, почти неприметный столик в самом углу. — Я не смог сдержаться. — И рискованно! Что, если в следующий раз ты не сдержишься посреди пары?.. — И что же я могу сделать с тобой посреди пары, если не сдержусь? — Чу Ваньнин замечает в глазах парня фиолетовые искры. Смотрел ли Мо Жань так на него раньше, до того, как они признали свою потребность друг в друге? Оглядываясь назад, мужчина подтверждает — да. Он уже ловил на себе эти взгляды, но никогда не мог понять, что же они значили. Сейчас же физик совершенно точно знает, о чëм предупреждают его эти лиловые сполохи. И от этого во рту пересушенными песками рассыпается пустыня. — Мы в университете, обращайтесь ко мне соответственно, студент Мо. — Пытается он приструнить распоясавшегося ученика. Или себя? — Конечно, как скажете, профессор Чу. — С лёгкостью соглашается парень, глядя прямо в глаза преподавателя. И учёному становится не по себе от того, как взгляд этот наливается тяжестью. Причину такой перемены он практически сразу ощущает на себе, когда находящиеся вплотную ноги парня начинают вытворять вещи совершенно неприемлемые для такого людного места, где они находятся. Ведя коленом по внутренней стороне бедра преподавателя Вэйюй, мягко, но настойчиво отводит его в сторону, заставляя мужчину раздвинуть ноги шире. — Мо Жань! Прекрати! — Не переживайте, профессор, нас никто не увидит. — Мо Вэйюй! Твой необдуманный поступок может поставить под угрозу… — Кто сказал, что я его, как следует, не обдумал заранее? — Ты!.. — Чу Ваньнин хмурится, мрачно оглядываясь вокруг и запоздало понимая, что скорее всего парень не лжёт. Скорее всего он затащил его именно в это место вовсе не потому что здесь чудесная кухня, хотя и не без этого, конечно. Основным аргументом в пользу именно этого заведения стала необычная конструкция столиков, размещающихся вдоль стен и большущих окон от самого пола. Сами стены были расписаны минималистичными пейзажами — величественные горы, изумрудные равнины под синим небом, городские улицы и монументальные храмы… Яркие декорации для не менее ярких образов героев из известных дунхуа и компьютерных игр, которыми были украшены эти самые столики. А если точнее — пластиковые экраны, прикрученные со стороны, обращённой вглубь помещения. Таким образом, то, что происходило под столом было скрыто от посторонних глаз. Чем беззастенчиво пользовался этот бессовестный человек напротив него. — Вы же расстроились, что мы не смогли остаться в университете, не так ли профессор? — Вэйюй… — Чему же такому интересному вы хотели меня научить, если бы мы остались, м? — Продолжая тереться коленом о внутреннюю сторону ноги Чу Ваньнина, вкрадчиво спрашивает студент. — Ты ненормальный. — Вполголоса роняет профессор, слегка прикрывая глаза, пытаясь не поддаваться на такую откровенную провокацию. — Согласен. — Низким тоном отвечает Вэйюй, и физик, захваченный в плен этим влажным бархатистым звуком не может сдержаться, невольно, почти инстинктивно, возвращая ласку. Сквозь завесу полуопущенных ресниц он замечает, как меняется выражение красивого лица, как напрягаются желваки, как бесконтрольно раздуваются ноздри. — Я хочу те… — Откровенное признание чуть не сорвалось с этих бесстыжих губ, но он вовремя прикусывает язык, натужно сглатывая. — Хочу… Тему одну с вами обсудить… — Тут же найдя подходящую фразу исправляется юноша. — Мо Жань… Пожалуйста, перестань… — Он, само собой, старается говорить это ровно и холодно, но дыхание уже безнадёжно сбито, и весь его колкий лёд тает, превращаясь в рокот весенних вод. Если бы кто-то из его студентов сейчас услышал, как именно он разговаривает с Мо Жанем, совершенно точно не поверил бы своим ушам. — Мо Жань… — Движения юноши медленные, дразнящие — они подчиняют не только тело, но и разум. Но что хуже всего, каким-то мистическим образом, он уже успел избавиться от кроссовка на своей ноге, и теперь область этих прикосновений не ограничивается коленями. И… Какой сюрреалистичный эротический кошмар происходит с Чу Ваньнином посреди битком набитого кафе! Он сдерживается из последних сил, пытаясь противостоять волнам удовольствия, накатывающим на него от этой нехитрой ласки, которая на деле кажется изощрённой пыткой. — Если бы только профессор знал, какие желания во мне вызывает. — От слов парня сладко ноет внутри, там, где бьётся новое, сильное, но такое же глупое сердце, как и раньше. А ещё предательски тянет в паху. Не так сладко, скорее, болезненно, но с не меньшей, а может, даже и большей силой. — Вы бы не смогли требовать от меня подобного, если бы знали… — Я знаю… — Он успешно глушит стон, но не успевает задержать рваный выдох, что срывается с губ. Такими темпами он долго не выдержит, это точно. Надо остановить этого безумца, пока всë не зашло слишком далеко. Но отчаявшись достучаться до здравого смысла, если у студента Мо он, конечно, есть, учитель шепчет: — Поэтому и прошу остановиться… — И сам поражается тому, насколько жалостливо звучит его собственный голос. Но, пожалуй, именно это заставляет его ученика прекратить. Вэйюй моргает раз, другой, отводит свой дьявольский взгляд в сторону и убирает ногу. И мужчине бы обрадоваться, облегченно вздохнуть от того, что всё закончилось, что их никто не застукал за… О, небо, немыслимо! Подумать только, неужели он и правда сейчас позволял проделывать с собой все эти вещи?.. Но вместо облегчения его топит паника. И вот от чего. Не просто позволял — сам наслаждался процессом. Паника нарастает вот от чего — он не так уж и против был бы продолжить. Но по-настоящему паника кроет вот, блядь, от чего! Когда его бесстыжий студент убирал ногу, точно такой же бесстыжий преподаватель не смог сдержаться от того, чтобы потянуться вслед за ней. И пусть он почти сразу смог взять себя в руки, пусть никто, даже его молодой человек, ничего не заметил… Он-то знал. Поэтому в этот раз паника его совершенно обоснована. — Ладно… Хорошо. Кхм, хорошо. Прости… те, профессор Чу. — А-Жань? — Внезапно раздавшийся возле них бодрый голос заставляет обоих вздрогнуть. — Не ожидал тебя здесь встретить. Думал, что у тебя сейчас лекция. Здравствуйте, учитель. — Здравствуй, Ши Минцзин. — Мо Жань во все глаза смотрит на Чу Ваньнина, и у того в ответ на это внутри вспыхивает злость. Какого чёрта он так пялится?! Какого чёрта он вообще вытворяет?! Припечатав Вэйюя свирепым взглядом, он молится о том, чтобы Ши Мэй принял его красноту за гнев, а не за смущение. А ещё, неистово надеется, что всё не так плохо, и у него на лбу не написано обо всём, чем они только что занимались. — Ты уже обедал? — Ещё нет, но… Я не хотел бы вам мешать. — Что за ерунда! Как ты можешь помешать? Профессор объяснял мне алгоритмы переменных импульсов, а я собирался отвлечь его от учёбы хоть на минуту сообщением о том, что в начале следующего месяца приедет Сюэ Мэн. — Каким образом новость о визите вашего брата относится ко мне, студент Мо? — Вступив в словесную перепалку ни учитель, ни его ученик не замечают, насколько внимательно за ними наблюдают красивые персиковые глаза. Как не видят в них стального блеска, приходящего на смену напускной нежности. — Хотел предупредить, что не только у айдолов есть восторженные фанатки, готовые если и не на всё, то на многое… — Ты хотел сказать фанаты. — Пытается поправить его преподаватель. — О, нет, если речь идёт о Цзымине, то я совершенно точно не оговорился. ****** — До свидания, профессор Чу. Хорошего вечера, студент Мо. — И вам всего хорошего. — Широко улыбается Мо Жань, провожая второкурсниц до двери, подавая забытый пакет. Чу Ваньнин, погружённый в цифры и графики даже не оторвался от своих записей, промычав на прощание что-то, что можно было трактовать, как одобрение. Студент кривляется перед благодарными зрительницами: наигранно закатывает глаза, проводя ребром ладони по шее, намекая, что живым ему из лаборатории точно не выбраться. Девушки смущённо хихикают, то и дело стреляя глазками в красивого парня. Но вечер поздний, и им действительно пора уходить, хотя желания такого ни у одной из них нет. — Ещё раз спасибо. — Мило улыбаясь, в сотый раз повторяет студентка. — Ещё раз не за что. — Возвращает улыбку юноша, галантно распахивая дверь. — Хорошего вам отдыха перед завтрашним днём. — Спасибо, студент Мо. Студент Мо с трудом сдерживается, чтобы не помочь девушкам поторопиться, и, когда дверь за ними всё-таки закрывается, облегченно приваливается к ней спиной. Он уже потерял всякую надежду на то, что юные соученицы сегодня покинут кабинет пораньше и оставят их с Чу Ваньнином вдвоём. Для верности парень выждал ещё минут пять, не скрываясь рассматривая мужчину, так глубоко погруженного в работу, что он вряд ли замечал происходящее вокруг. Когда, будучи школьником, Вэйюй оставался у своего учителя делать домашнее задание или под каким-нибудь другим нелепым предлогом, он много раз наблюдал эту картину. И каждый раз фантазировал, как бы отреагировал его преподаватель, если бы он решился оторвать того от дела самым непристойным образом? Мо Жань щёлкает замком, отрываясь от двери и направляясь к физику, с целью осуществить свои подростковые фантазии. Они одни в лаборатории, единственная висящая здесь камера — муляж (хорошо быть членом студсовета и иметь кучу полезных знакомств), до закрытия корпуса ещё целый час, а произошедшее сегодня в кафе не идёт из головы весь остаток дня, не позволяя сосредоточиться хоть на чём-то, кроме своего куратора. Он дёргается, когда шеи касается горячее дыхание, а затем — ещё более горячий язык, посылая лавину мурашек завоёвывать всё его тело. Приятно. Но совершенно точно не уместно. Что он опять себе позволяет? — Что ты творишь?! Здесь камера! — Шипит он, вмиг оторвавшись от всех своих расчетов, которые ещë пару секунд назад казались такими важными. — Успокойся, она не работает. — Уверенно заявляет ученик, продолжая касаться его, теперь уже губами, опуская руки на талию профессора. — Дверь… — Пытается протестовать Чу Ваньнин. — Заперта. — Легко парирует Мо Жань. Туше. Он ведь сам этого ждал сегодня весь день. Огорчался, что шанса побыть вместе может не представиться еще долго. Так вот он, шанс. И упускать его ни один из них не собирается. Чу Ваньнин склоняет голову вбок, подставляясь властным губам. И чувствует, как зарождающийся внутри жар, подхваченный умелыми ласками, начинает разрастаться. Огненный столб поднимается выше, растет, пламенем взбираясь вверх, отсчитывая позвонки, как ступени. Вэйюй разворачивает его к себе лицом, порывисто целуя. Ему нравится целоваться с Мо Жанем. На самом деле, единственное, что он смог в полной степени прочувствовать за недолгое время их отношений — поцелуи. Несмотря на то, что парень несколько раз оставался у него на ночь, до настоящего секса дело так и не дошло, в чëм по большей части был виноват сам профессор. Каждый раз, стоило ему увидеть то орудие убийства, что скрывалось в штанах его ученика, как вся решимость зайти дальше спешно ретировалась. Поэтому весь его сексуальный опыт по-прежнему сводился к взаимным ласкам, которые можно было дарить с помощью рук. Однако, поцелуи… Возможно, в этом вопросе Мо Жань оказался более одарённым учителем, чем он сам в физике. Каждый раз открывая для себя что-то новое, Ваньнин с горячей покорностью следует всему, чем делится с ним Вэйюй. Губы Мо Жаня такие требовательные, такие ненасытные, что Ваньнин выпивает любой его поцелуй весь, без остатка. И сейчас, с каждым голодным соприкосновением губ, с каждым жадным касанием, внутренний пожар полыхает всё сильнее. И вот уже можно наблюдать за тем, как в его пламени подчистую сгорает здравомыслие. Потому что позволить своему ученику прижать себя к ближайшей стене совершенно точно не самое мудрое из его решений. Возможно, лучшее… Несомненно лучшее! Но до черта не правильное… — Мо Жань… — Он бы хотел, чтобы его сиплый шепот вышел если и не суровым, то хотя бы предупреждающим. Но получается скорее беспомощный стон. Который молодой мужчина глушит очередным поцелуем. — Тссс… Дверь заперта, но звукоизоляции здесь нет. — Языком он касается мочки уха, к которому склонился, и Чу Ваньнин не выдерживает мощного разряда удовольствия, прошившего всё тело, выгибается в умелых руках. Ему стыдно за то, что они вытворяют. Стыдно за то, что делают это в одной из университетских лабораторий, куда в любую минуту может заглянуть кто угодно. Но больше всего стыдно за реакции своего тела и за то, что именно это ощущение опасности заставляет кровь нестись по венам с сумасшедшей скоростью, лишь усиливая возбуждение. Каждый раз, когда они проделывают это в пустующих кабинетах… Каждый раз, когда ходят по грани… Каждый раз… И он старается не задумываться об этой его реакции. Ни во время того, как они зажимаются в укромных уголках альма-матер. Ни после. Хотя, конечно же, осознание рано или поздно догонит его. Обязательно догонит, чтобы хорошенько приложить пониманием того, насколько он неправильный, насколько грязный и порочный. Но сейчас, рядом с Мо Жанем, у него и в мыслях нет ничего подобного. Сейчас Чу Ваньнин наслаждается тем, как юноша мягко оттягивает его нижнюю губу зубами, слегка прикусывая, чтобы снова захватить в жаркий плен своего рта. И это кажется единственно правильным, что вообще случалось с ним в его жизни. Следуя совету, физик на самом деле старается не издавать ни звука, но по ощущениям кажется, что наперекор своим же собственным словам, студент Мо прикладывает все усилия для того, чтобы эти звуки из него извлечь. Однако Чу Ваньнин лишь рвано дышит, отвечая на сводящие с ума ласки. — Ваньнин… Я хочу тебя… — Сипло шепчет Мо Жань. — Но мы… — Профессор выныривает из полыхающего океана концентрированного удовольствия, в который погрузил его этот ученик, чтобы напомнить, где они вообще находятся. — Мы ведь не можем здесь… — Почему нет?.. — Нас… Нас могут увидеть… Мо Жань, ох… — Молодой мужчина прижимается к нему вплотную, и Чу Ваньнину больше не нужны слова, чтобы понять, насколько тот взвинчен. Но справедливости ради, надо сказать, что и сам Чу Ваньнин уже давно на взводе. — У нас еще куча времени до закрытия… Сюда никто никогда не заходит… Ученый не может не согласиться с тем, что это наиболее разумные доводы: эта лаборатория используется крайне редко и находится в самой дальней части здания. Пожалуй, если бы он когда-нибудь решил заночевать в стенах Бэйхана, то выбрал бы именно ее, чтобы укрыться от ночной охраны. — Ты сумасшедший… — Едва ощутимо улыбается он в поцелуй. — Так и есть. — С готовностью соглашается парень. — Такой же, как и ты… Он, конечно же, сопротивлялся этой идее, но будто только этого и ждал. Порывисто стянув с Вэйюя плотную футболку, не в силах бороться с желанием, прижимается губами к твердой груди, теперь сам одаривая ласками, целуя и клеймя. — Ваньнин… — Юноша запрокидывает голову, позволяя своему учителю делать с его телом все, что вздумается. Однако, надолго его выдержки не хватает. В одно движение мужчина оказывается прижатым спиной к мощной грудной клетке. Чувствует, как Мо Жань, еще не полностью освободившийся от одежды упирается в него пахом, чувствует жар, который, казалось, сосредоточился в одной точке его тела. И подается назад, сам к этому средоточию жара прижимаясь. — Ах. Звук вышел совсем тихим и тонким, становясь невольным свидетельством испытанного удовольствия, сорвавшимся с губ. И Чу Ваньнин не сразу понял, что источником его был он сам. Но тут же замечает, как юноша за его спиной на мгновение замирает. Как грубо сжимаются пальцы на его талии. Слышит, как наклонившись вперед хрипло шепчет: — Скажи, как я могу сдержаться, чтобы не трахнуть тебя, когда ты так жалобно стонешь? Профессор не успел даже чëтко осознать, чем ему может грозить этот необузданный порыв, когда до воспалённого желанием сознания донёсся звук расстëгиваемой пряжки. И он точно не был готов к тому, как крепкие, обнажëнные бёдра Мо Жаня прижались к его голым ягодицам. — Мо Жань?.. — От обрушившегося осознания пелена страсти немного рассеивается, уступая место безотчëтному страху. — Просто с ума схожу, как сильно хочу войти в тебя… — Продолжает бормотать парень, будто не услышав своего имени. Низко застонав, он, с усилием вжимаясь, делает несколько напористых движений, но, не почувствовав никакого облегчения, хрипло приказывает: — Сожми ноги. Дезориентированный происходящим, Чу Ваньнин без сопротивления подчиняется, чувствуя, как сильное, разгорячëнное тело Мо Жаня, буквально обволакивает его, будто успокаивая, погружая в сладостный кокон удовольствия. Но в следующую секунду Вэйюй с силой толкается. А задохнувшийся от неожиданности мужчина испуганно замирает. И хотя юноша не вошёл в него, а лишь оказался зажат между стройных бëдер, по-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы парень, испустив вздох облегчения, начал двигаться. Чу Ваньнин подумать не мог, что это может происходить вот так — он считал, что более-менее осведомлён о технической стороне вопроса, но оказалось, что нет. Оказалось, что плотно сжатые ноги, влажные от пота, слюны и естественной смазки, тоже могут доставить удовольствие. Причем, не только тому, кто меж ними скользит. Когда страх отступил, туманная дымка вождения вновь заволокла его взгляд, а тело наполнилось опьяняющей негой. Мо Жань вколачивается, наращивая темп, а он с готовностью встречает его толчки, отзываясь с трудом подавляемыми стонами, которые превращаются в отрывистые вздохи. И происходящее между ними становится всё нетерпеливее, всё горячее, всё лихорадочно-упоительнее, пока не начинает напоминать настоящее проникновение. От накрывающего удовольствия Чу Ваньнин зажмуривается, откидывая голову Мо Жаню на плечо, одной рукой упираясь в стену, чтобы не потерять равновесие, другую же заведя назад, путаясь длинными пальцами в густых растрëпанных волосах юноши. — Ааахх… — Протяжно хрипит Вэйюй, обхватывая его поперёк талии, крепче прижимая к себе. Накрывая своей ладонью его, переплетая пальцы, осыпая спешными, рваными поцелуями плечи и шею, мягко прикусывая, перекрывая боль наслаждением. — Даааа… Ваньнин… Пожалуйста, сожми ещё немного… Ох, блядь… И Чу Ваньнин с ужасом и предвкушением чувствует, как от него не остаётся практически ничего, кроме густого, сублимированного вожделения, острой необходимости в одном единственном человеке. Дикая, почти фундаментальная потребность его близости. Необходимость чувствовать на себе его клеймящие прикосновения. Необходимость знать, какими многогранными могут быть его поцелуи. Необходимость каждую из этих граней досконально изучить. А после — вновь погрузиться в очередное исследование. Потому что на самом деле, у него большие сомнения на счёт того, что когда-нибудь эта тема сможет себя исчерпать. Всё ускоряясь, Мо Жань толкается между его бёдер — огромный, обжигающе горячий. И от мысли о том, что было бы, если бы с тем же напором парень ворвался в него, у Ваньнина ужасом холодит затылок. Он определённо не готов к такому. Хотя при одной только мысли о том, чтобы зайти настолько далеко, дойти до конца, желание тугим узлом скручивается в животе. Он знает, что когда-нибудь это случится. Что не сможет устоять даже несмотря на понимание, что ему будет больно, что однажды… Но определённо не сейчас. И успокаивает то, что Вэйюй, судя по всему, и сам об этом знает. Знает, и потому не давит на него, позволяя двигаться в этом направлении постепенно и в том темпе, который будет комфортен именно ему, Чу Ваньнину. И этот факт для мужчины, который знает его натуру, на себе чувствует его неистовый, почти звериный напор, рождает тёплую волну нежности, окутывающую его сердце. И если бушующий пожар похоти и страсти, любви и удовольствия, не испепелит его, эта пронзительная нежность грозит разорвать на части от невозможности быть в полной мере выраженной. Проявленной словами или действиями. Ища выход, хоть какую-то возможность из него выбраться, она прорывается наружу, хриплыми вздохами, обращаясь в слова. В одно единственное имя, подхваченное накрывающим удовольствием и бесконтрольным порывом, летящим с губ. Мо Жань. — Мо Жань… Мо… Ааах… Мо Жааань… ****** — Профессор Чу, а куда можно подойти тем, кто хочет автомат? В деканат? Или можно сразу к вам домой. Задавший вопрос студент хитро улыбался, не сводя глаз с преподавателя. Сидящая рядом с ним девушка, пихнув соседа локтëм в бок, укоризненно зашикала, но большая часть аудитории выжидательно уставилась на профессора. Чу Ваньнин непонимающе хмурится: разве речь когда-нибудь шла об автомате? — У меня равные требования ко всем учащимся. Я не ставлю зачёт просто так. — Кто же сказал, что я просто так? С удовольствием покажу вам свои знания и умения. Или, — улыбка становится шире, демонстрируя едва сдерживаемую развязность, — для этого вам обязательно нужно быть моим куратором? Неприятный холодок пробегает по спине, чтобы осесть на руках и плечах колючими мурашками. Физику не нравится алчное любопытство в той или иной степени отразившееся на каждом обращëном к нему лице, как не нравится наглый тон, с которым обращается к нему студент. Как будто в его руках есть оружие, способное стереть его преподавателя в порошок. Оружие, которое ещё скрыто от посторонних глаз и от самого мужчины, но которое уже готово к тому, чтобы его пустили в бой. — Объяснитесь. — Внешний облик Чу Ваньнина — непоколебимая скала с пустынными промëрзшими склонами, подойти к которым отважится лишь последний идиот. Голос Чу Ваньнина — обоюдоострые ледяные пики, пронзающие каждого, кто осмелится возразить. Но сердце Чу Ваньнина — попавшая в силки обезумевшая птаха, испугано бьющаяся о прутья невольничьей клетки. И он всеми силами пытается её успокоить, вот только глупое существо, чуя беду, вовсе не собирается к нему прислушиваться. — Ну как вам сказать? Наверное, это всё-таки вам следовало бы объясниться… Бам! Дверь в аудиторию резко распахивается, не давая мужчине вымолвить ни единого слова. Потому что без стука влетевший в помещение юный первокурсник звонко оповещает на весь кабинет внезапную весть: — Профессор Чу Ваньнин, вас вызывают в деканат! Срочно! Чувствуя, как его спину прожигает несколько десятков пар глаз, учёный оставляет на доске задание и, не глядя больше на своих учеников, покидает аудиторию. Но не успел он сделать и нескольких шагов, в кармане пиджака завибрировал телефон. — Где ты?! — Вовсе не обязательно так кричать. — Невольно морщится физик. Судя по неровному дыханию в трубке и громкому голосу, юноша бежит со всей возможной для себя скоростью. — Где ты? — Повторяет свой вопрос Вэйюй, и от того, как это произнесено, Ваньнину становится совсем не по себе. — Иду в деканат. — Не иди. Дождись меня, не иди один! — Мо Жань, что происходит? — Ты не знаешь?.. Черт, конечно же нет. — Мо Жань? — Зайди в общий чат университета. Последний пост. Если не дождёшься меня, то не иди, пока не посмотришь. — Паника в голосе парня сменяется виной, и он звучит совсем разбито. — Прости меня. Прости, это я виноват. — Я не понимаю… — Пожалуйста, Ваньнин, я не хотел, чтобы так получилось. — Мо Жань? — Просто… Зайди в чат. Прямо сейчас, отключись и открой его. Хорошо? — Хорошо. Неверными пальцами он нажимает на нужные иконки и кнопки, появляющиеся на экране, и ему кажется, что собственные глаза совершенно точно его подводят… Хотя нет же! Настолько безжалостно честными они с ним ещё не были никогда. Он старается не вчитываться в комментарии, которых уже набежало больше трёх тысяч и которые сейчас, в эту самую секунду, всё продолжают прибавляться. Но только взгляд сам выхватывает некоторые фразы, от которых становится дурно. «Хах, отличная подобралась парочка — дива и недотрога: D» «Фу, блин! ≥(((» «Интересно, кто кого?» «Да сто процентов Мо Вэйюй профессора — он же больше, сильнее вроде как…» «Дурак ты! У пидоров роли по-другому распределяются: актив не обязательно больше…» «Господи! Избавь меня от этого секс-просвещения! : '(((» «Ну и ну! Не универ, а притон какой-то. Спасибо хоть не трахались на камеру! » Профессор чувствует, что с каждым новым сообщением, ноги его всё больше немеют, пока не становятся ватными, и каждый шаг теперь даётся с большим трудом. Насильно заставляя себя не воспринимать слова, сыплющиеся градом, он открывает сам пост и, наконец, останавливается на месте, не в силах оторвать взгляд от экрана. По фотографии видно, что лавочка, на которой они сидят, принадлежит университету, а в отдалении, за раскидистым кустом сирени, возвышается здание главного корпуса. Чу Ваньнин хорошо помнит этот момент. День был замечательным, и они решили выбраться пообедать на свежий воздух. Вот именно, что свежий, ведь смога почти не было, и уже только это стало прекрасным поводом для прогулки. И всё бы ничего, но застывший в кадре учёный чуть ли не с рук кормил юношу, который смотрел ему прямо в глаза. — У нас есть планы на вечер? — У тебя они точно есть — ты ещё не сдал мне самостоятельную работу. Наверняка, даже не приступал… — Чу Ваньнин тщательно пережëвывает рисовый рулетик с бобовой пастой, которые Мо Жань готовил вчера вечером. — Вот так значит? И никакой пощады? — Полушутя возмущается студент, крутя в руках бумажный стаканчик с чаем. Его ланч бокс лежит на коленях, но парень к нему ещё не притрагивался. — Никакой пощады. — Серьёзно кивает профессор, не догадываясь в какую игру его втянули. — Правильно, профессор, никакого снисхождения… Ведь я вас тоже щадить не собираюсь. — Голос студента становится ниже, и в нëм можно без труда разобрать пошлые нотки. Физик закашлялся, поперхнувшись жареным шампиньоном с мелко рубленным зелёным луком. — Ты что себе позволяешь?! — Рассерженно шипит он, когда о резком приступе кашля уже напоминают лишь покрасневшие уголки глаз. — Вы, как всегда, правы, профессор. Ещё ничего себе не позволяю, но очень хотел бы обсудить это с вами вечером. В приватной обстановке. — Чу Ваньнин чувствует, как стремительно краснеет, а по кровеносным сосудам вместе с горячей кровью начинают бежать маленькие искорки. — Немедленно замолчи! — Резко обрывает он своего ученика, пока тот не сказал чего-нибудь ещё, и искры не превратились в полноценные электрические разряды. — Ешь уже! Займи свой рот чем-нибудь и не говори ерунду. — А знаете, профессор, есть кое-что, чем его можно надёжно заткнуть… — Мо Жань хитро смотрит на своего преподавателя, пока тот цепляет круглый рисовый шарик с рыбной начинкой. — Вами, например. — Ну знаешь!.. — Никогда ещё он не краснел так стремительно и настолько отчаянно, что из глаз готовы были брызнуть слëзы. Он мигом представил, какой именно частью себя мог бы заставить этого бесстыдника замолчать, и эта самая часть немедленно дала своё согласие. В такой неловкой ситуации, мужчина не нашёл ничего лучше, кроме как отправить зажатый палочками рисовый шарик прямо в нахальный рот. Вэйюй же продолжал смотреть на него своими тёмными глазами, где обожание, перемешиваясь, плескалось напополам с вожделением, чем заставлял профессора смущаться ещё больше. На следующем фото они среди рыночной толпы и Чу Ваньнин ест танхулу. Мо Жань даже не смотрит на него, но очевидно, что-то говорит, почти вплотную приблизившись к уху своего преподавателя. — Держи. — Парень протягивает ему палочку, на которую нанизана крупная клубника, застывшая в щедром слое карамели. — Я люблю из боярышника. — С некоторой долей брюзжания подмечает физик. — Я знаю, но оставались только с клубникой и бананом. С бананом я взять не рискнул, но если тебе и это не нравится, то я сам еë съем. — Секунды хватило мужчине, чтобы изменить своё решение. — Отдай сюда! — Он резко выхватил из разжавшихся пальцев юноши палочку и быстро засунул её в рот. Физик достаточно хорошо знал Мо Жаня, чтобы понимать, что тот исполнит свою угрозу, вовсе даже не из любви к сладкому, а исключительно из вредности. Парень тут же отводит взгляд, продолжая идти с ним бок о бок. — Если продолжишь так есть это чëртово танхулу, боюсь, я не смогу сдержаться от того, чтобы затащить тебя в ближайшую подворотню. — Чу Ваньнин от такого заявления замер. Прямо со сладостью во рту, которую, не думая, начал есть с самой верхушки. — И буду ебать до тех пор, пока не начнёшь молить о пощаде. — Намного тише, но склонившись так, чтобы только физик мог расслышать добавил он. Предупреждение Ваньнина впечатлило, и он решает, что неплохо бы прикупить домой немного сладенького, разворачиваясь обратно к ларьку. Далее экран заполняется нежно лавандовыми оттенками цветущей глицинии. Чу Ваньнин сидит спиной к объективу, но на снимке хорошо видно его студента и то, как лучезарно он улыбается своему куратору, как сияют его глаза. Как держит того за руку в этот момент… Мимо проходит стайка молодых девушек. Они хихикают между собой и кидают на Мо Жаня совершенно недвусмысленные взгляды. Это ужасно раздражает. — Застегнись! — Сердито приказывает Чу Ваньнин, переводя взгляд с юных красавиц на своего студента. — Что? Но ведь не холодно. — Удивлённо замечает он, растерянно хлопая ресницами. — Сидишь тут полуголый! На тебя все пялятся! — Лёгкое раздражение стремительно перетекает в глухую злость, будто бурный поток несётся по крутому косогору. Поддавшись эмоциям, конечно же, он преувеличивал. Возле торгового центра было не так много людей, и мало кому было дело до двух мужчин, сидящих под цветущей глицинией, сиреневым водопадом тяжёлых кистей ниспадающей сверху. Да и пуловер юноши хоть и давал возможность полюбоваться красиво очерченными ключицами, но назвать его открытым можно было с очень большой натяжкой. Однако, не желая быть голословным, учёный потянулся к «собачке» на полурасстёгнутой ветровке Вэйюя. Он так сосредоточился на молнии, что не заметил, как его запястья обхватили тёплые ладони. — Ваньнин, ты ревнуешь меня? — Мягко спросил юноша, заглядывая в лицо мужчины. — Вот ещё! — Злобно прошипел он, дëргая руками, пытаясь высвободить их из железной хватки. — Ваньнин, — его имя, произнесённое этим глубоким голосом, заставляло сердце пропускать удары для того, чтобы потом пуститься вскачь с удвоенной скоростью, — посмотри на меня. — Профессор, немного поколебавшись, поднял голову, заглянув в тёмные глаза, сияющие, подобно звёздам, весь свет которых предназначался только ему, Чу Ваньнину. Этот молодой человек так искренне и неотрывно смотрел на него одного, будто не существовало никого больше в этом мире. С утроенной скоростью… — Я ждал тебя больше пяти лет. Думал о тебе. Мечтал о тебе. Хотел тебя. Неужели ты правда всё ещё считаешь, что мне нужен кто-то кроме тебя? -… Что он мог ему ответить? Настанет ли то время, когда он будет чувствовать себя более уверенно рядом с Мо Жанем? Прошло не так много дней с момента начала их отношений, и он по-прежнему боится, что это всё неправда. Боится вновь остаться один. Ведь одиночество не так пугает, когда ты не знаешь ему альтернативы. А сейчас… Он всё ещё не мог понять, как так вышло, что Вэйюй отвернулся от идеального красавца Ши Мэя и обратил свой взор на него. Но сейчас, в этом ясном и уверенном взгляде не было и намёка на то, что в его сердце осталось место для кого-то другого. И этот взгляд не мог не вселить уверенность в любого, даже самого неуверенного в себе человека. — Я люблю тебя. — Парень всё ещё держит его руки в своих и так же заглядывает в глаза. Но Ваньнин не может пошевелиться или что-то ответить, цепенеет ослеплённый сиянием тысяч галактик, в самое сердце поражён искренностью слов. — Так тебя люблю. Я глупый и не умею красиво говорить. Но мои чувства настолько сильны, что иногда мне кажется, что могу умереть от них. Щеки мужчины окрашивает лёгкий румянец, что не может скрыться от его ученика. — Отпусти. — Наконец выходит из оцепенения Чу Ваньнин. — Кто-то может увидеть нас. Легко погладив запястья грубыми подушечками пальцев, Мо Жань повинуется и разжимает ладони. Но тепло его рук не уходит вместе с касанием, пробираясь под одежду, окутывая всё его существо. — Я тоже. — Тихо шепчет он, отворачиваясь с непонятным стеснением. И потому не видит широкой белозубой улыбки с очаровательными ямочками, что освещает всё вокруг. И таких фотографий не мало, но все они довольно двусмысленны, так что каждую можно было бы опровергнуть и оспорить, очищая своё доброе имя от той грязи, что самым настоящим водопадом льётся на него прямо сейчас. Если бы не один единственный кадр, говорящий больше, чем все снимки вместе взятые…