Decimation

Причуда Изуку пробуждается, с ужасающими последствиями.

Изуку Мидория был обычным. Кроме зеленых волос, которые не были следствием Причуды, привычки бубнить и странного чувства, что преследовало его последние несколько недель, он был обычным. Слишком обычным, по мнению некоторых. Изуку до сих пор не пробудил свою Причуду, что должно было произойти в четыре года, но ему почти шесть, и она еще никак себя не проявила. Доктор, к которому его привела мама, сказал, что у него есть фактор Причуды, что бы это ни было, да и рентген показал костную структуру эволюционировавшего человека, но его Причуде нужно было время… осесть, как он выразился. Доктор очень забавный. Он говорит о Причудах так, словно они живые, будто они способны чувствовать и делать вещи, отличные от желаний пользователя. Это звучит неправильно. Правда ведь? Был вторник, так что, Изуку находился в школе. Ему нравилась школа; здесь можно узнать столько всего благодаря учительнице! Цифры, слова, как составлять их в предложения, и даже больше. Каччан назвал Изуку «задротом», но он не совсем понял, что это значит. Мидория сразу же спросил у мамы, что это за слово, но она лишь посмеялась и сказала, что ему не следует беспокоиться об этом, от чего мальчику стало только тревожнее. Изуку решил, что ему не нравится, когда люди утаивают информацию, особенно о нем самом! Это казалось ему чем-то из ряда вон выходящим, но он мог бы смириться с этим, если речь шла о маме. Кстати о Каччане, вот же он! Это не настоящее имя, его зовут Катсуки Бакуго, но при их первой встрече Изуку часто заикался при попытке произнести «Катсуки», так что последний просто привык к своей кличке. У Каччана никогда не было проблем со словами, именами и прочим, так что он мог звать Изуку по имени, это так круто! Каччан был лучшим другом Изуку, но… он не был уверен во взаимности этих чувств. Что странно, Каччан начал вести себя хуже обычного. Он всегда был грубоват, но в последнее время стало только хуже, и все было направлено на одного Изуку. Может быть из-за того, что Причуда еще не пробудилась? Может быть, он не мог дождаться их первой тренировки? Они уже обсуждали становление героями вместе, но… что, если Каччан больше не хочет ждать, чтобы убедиться, что его Причуда достойна героя? Они оба знали, что Причуда Каччана, «Взрыв», идеальна для героизма. Но, что, если Причуда Изуку совсем не подойдет для этого? Что, если его Причуда может быть активирована только пением? Или заставит ломать собственные кости при каждой активации? Может быть, он сможет видеть призраков? Значительное отличие от Причуды родителя не было большой редкостью, но Изуку не думал, что сможет выдержать все это, и надеялся, что у него просто другая версия маминой Причуды, как и говорил доктор. — Эй! Изуку! Что ты там делаешь? — спросил Каччан. Изуку посмотрел в другой конец комнаты, на Каччана, который играл с алфавитными кубиками. Он играл с ними уже несколько дней, составляя с каждым разом более и более сложные слова. Однажды он даже собрал бранное слово, за которое его на следующий день наказали, запретив гулять на улице с остальными. Однако, на следующий день он снова вернулся к этому занятию, но уже не пытался собирать слова, за которые ему могло достаться. Изуку восхищался упорством Каччана и хотел быть похожим на него, но это было нелегко, когда дразнилки становились все хуже, а игривые полудраки все напряженнее. Если бы Изуку не знал, что Каччан его друг, он бы подумал, что блондин действительно пытается ему навредить. Каччан никогда бы так не поступил. Ведь так? — Эй, Каччан! — сказал Изуку, подбегая к углу, в котором сидел мальчик. — Что ты там опять бубнишь про себя? — спросил Каччан с долей… отвращения? Иногда тяжело понять. — А, я просто думал. Иногда я думаю так много, что голова не выдерживает, и рот дает течь. Так говорит моя мама! — сказал Изуку. — Ага, ясно, прекращай. Это раздражает, — ответил ему Каччан. Изуку почувствовал, как его плечи опустились. Грубое поведение Каччана всегда было неожиданностью. Как будто в его голове щелкал переключатель, и он начинал оскорблять всех подряд. Изуку подумал, что унижать и бить людей, когда тебе этого хочется, совсем не героично, поэтому не понимал, почему Каччан считает это нормальным. Он собирался спросить блондина, почему тот так поступает, но не успел — его вызвали в кабинет директора, чтобы отвести на прием ко врачу. «Что же, время не ждет». Изуку услышал эту фразу по телевизору, и как ее произносила парочка героев. Он думал, что это означает «я тоже могу сделать это», но мог и ошибаться. Каччан с радостью сказал ему, что так оно и есть. — Эм, Каччан? — спросил Изуку. — Да, что? — ответил Каччан, не отвлекаясь от кубиков с буквами. — Эм… — Изуку замялся. — Выкладывай уже, задрот! — сказал Каччан, встав во весь рост. Он чуть выше, чем Изуку. — Зачем ты делаешь больно людям? — спросил Изуку. Блондин задумался на некоторое время. Изуку заметил, что его плечи зажаты, глаза плотно зажмурены, а сам он слегка дрожит. Так, по его наблюдениям, делала мама, когда рядом был папа. Он появлялся редко, но когда это случалось, они ругались так громко, что Изуку казалось, будто это из-за него. Однажды он спросил маму об этом, но она сказала, чтобы он ни о чем не беспокоился. Он так и делал. Время от времени он улавливал, о чем они спорят. Он знал, что это он. Его причуда, или ее отсутствие. Но ведь у него была Причуда! Просто ей нужно было время, чтобы полностью проявиться. Папа знал это, так почему? Зачем кричать на маму? Зачем… делать то, что он делал, думая, что Изуку ничего не видит? Мальчик полагал, что именно в этом и заключалась суть дела; папа. В этом плане Каччан был чем-то вроде доверенного лица. Изуку недавно выучил это слово: «доверенное лицо». Ему оно нравилось, и он использовал его везде, где только мог, а это на самом деле редкость. Каччан не любил, когда Изуку использовал незнакомые ему слова. Изуку заставил себя сосредоточиться. Он должен был выяснить, почему Каччан любит причинять людям боль, причем не только словами, но и Причудой с кулаками. Возможно, это объяснило бы кое-что во взаимоотношениях его родителей. — Я просто ставлю людей на место. Они настолько жалки, что не могут дать отпор, так что, это их вина. А зачем спрашиваешь? — наконец ответил Каччан. Нет. Этого не может быть. Не может быть. Нельзя причинять людям боль, только потому, что они этого заслуживают, даже если это так. Так поступил бы злодей, а не герой! Это просто… невозможно, чтобы кто-то настолько крутой, как Каччан, мог даже представить подобное, не говоря уже о том, чтобы верить в это. Изуку нужно было подышать воздухом. Ему нужно… нужно… Почему тут так громко? Нет, тишина. Изуку не понимал, что происходит. Как будто кто-то затянул резинку вокруг его груди; он не может дышать! Мальчик огляделся по сторонам, умоляя взглядом кого-нибудь помочь ему. Он встретился лицом с Каччаном, но тот лишь посмотрел на него и отвернулся. Наверное, он подумал, что Изуку просто странно себя ведет, как и всегда. Изуку повернулся к своей учительнице, госпоже Никко; она всегда была милой и отзывчивой. Он направился к ней, ощущая странное чувство в груди. Это было похоже на удушье, которое чувствовал Изуку, но немного по-другому. Казалось, он вот-вот взорвется. Внутри него нарастало давление, и казалось, что он лопнет, если не выпустит его каким-то образом. Ощущения как при бормотании, только в сто раз хуже. Никко посмотрела на Изуку, поняв, что он идет к ней, и тут же опустилась перед ним на землю, проверяя, не поранился ли он. Изуку задумался, действительно ли боль так заметна на его лице, но потом почувствовал, что он с трудом держит глаза открытыми и сжимает руками горло, так что да. Так и было. Изуку позволил учительнице осмотреть его, смутно замечая, что класс прекратил заниматься своими делами и теперь смотрит на них. Как только учительница закончила осматривать Изуку, она подняла на него глаза и попыталась заставить его сосредоточиться на ней, но это не помогло. — Что случилось, Изуку? — спросила Никко. — Я… не могу… дышать! — кое-как выговорил мальчик. — Кто-нибудь видел, что случилось? — Никко обратилась к классу. Изуку хотел рассказать ей. Слова были наготове. «Каччан сказал нечто ужасное, и теперь мне плохо». Но они не выходили. Они застряли вместе с рвотой, которая пыталась пробиться в его горло и которую он едва сдерживал. Он лишь указал на Каччана трясущимся пальцем. — Что? Не смотри на меня, задрот! Я ни в чем не виноват! — крикнул Каччан. — Я знаю, Кацуки. Твоя Причуда на такое не способна. Но ты видел, что произошло? — спросила Никко. — Изуку задал мне вопрос, а потом начал задыхаться или что-то в этом роде. Не знаю. Если этот чудила даже дышать нормально не может, то пусть помирает, — сказал Каччан, ухмыляясь так, будто только что выиграл Олимпиаду. Изуку не мог поверить в то, что услышал. Каччан хотел, чтобы он умер? Они были друзьями, сколько он себя помнил! Зачем ему желать смерти Изуку? Это все равно, что желать смерти своей матери! Это отвратительно. Мерзко. Злодейски. Изуку сжался, чувствуя, как внутри него нарастает давление, усиливающееся по мере того, как он все глубже погружается в кроличью нору в своем мозгу. Он уже начал понемногу привыкать к боли, но она становилась все сильнее и сильнее. — Кацуки! Выйди и подожди снаружи! Позже я поговорю с тобой о твоем поведении! — сказала госпожа Никко, ее выражение лица впервые было таким суровым. Каччан выглядел так, будто только что увидел привидение, что, впрочем, вполне соответствовало действительности. Каччан никогда не сталкивался с последствиями своих поступков, например, с тем, что толкал других детей и говорил гадости. Даже в присутствии взрослых, таких, как его родители, родители Изуку и даже незнакомые люди, никто из них не подавал виду, когда Каччан делал что-то не так, но если Изуку не удавалось сделать что-то с первой попытки, они тут же начинали наседать на него, словно он убил их собаку. Это довольно нездоровая аналогия, но она вполне подходит для выражения отвращения и предательства на лицах людей, узнавших, что он функционально Беспричудный. Он ненавидел эти взгляды. Когда Каччан медленно направился к двери, Изуку почувствовал, как что-то внутри него изменилось. Как будто давление несколько сместилось, словно он мог… контролировать его. Вместо того, чтобы нарастать в груди, давление начало разливаться по рукам, пульсируя в такт с сердцебиением. Может быть, это давление не было панической атакой, о которой он слышал от мамы, но… что, если это Причуда? У мамы была Причуда в руках, поэтому логично, что если Причуды передаются от родителей к детям, то и у него она и в руках тоже. Пару раз, когда папа рассказывал о своей причуде, он описывал это как жар, поднимающийся из груди и выходящий изо рта, так что это объясняло нарастающее давление. Так что? К чему это давление вело? Дверь классной комнаты закрылась, и это вернуло Изуку к текущей ситуации. Он крепко держался за Никко, плача от боли в руках. Давление продолжало нарастать и достигло предела, когда Изуку захотел, чтобы оно прекратилось, во что бы то ни стало. Ему было все равно, даже если ему до конца жизни придется принимать причудоподавители, он просто хотел, чтобы это закончилось. И вот, все закончилось. И Никко начала распадаться на части. Изуку смотрел, как по телу Никко поползли трещины. Она видела, что происходит; паутинки боли и крови распространялись по всему ее телу, и прежде чем она улыбнулась Изуку, на губе у нее появилась трещина, кровь начала течь по лицу. Должно быть, она увидела, как испугался мальчик, потому положила руку ему на затылок и притянула к себе, чтобы обнять в последний раз. Изуку почувствовал, как его колени ударились о землю, когда он провалился сквозь то, что осталось от Никко. Это было… Изуку не мог смотреть. Никко распалась на множество разных по размеру кусков мяса. Ошметки плоти и костей падали вокруг Изуку, окружая его огромной лужей крови. Он знал, что часть крови попала ему на лицо, но физические ощущения были ему не свойственны. Однако его разум с лихвой компенсировал это. Изуку плакал, стараясь не смотреть на останки тела Никко. Он не мог выкинуть из головы звуки хлюпающего мяса и влажных звуков ударов; а также понимающий взгляд Никко и ее милую улыбку, прежде чем она рассыпалась на части. Казалось, его мозг переживает то же самое, что и она, концентрируясь одновременно на стольких разных ощущениях, касающихся этой ситуации, что сам себя рвал на части от усилий. Он посмотрел на своих одноклассников, видя, что большинство из них плачут, кричат и пытаются убежать. Некоторые просто сидели, явно в шоке, не в силах ничего сделать, кроме как смотреть на тело. Изуку встал, но тут же почувствовал слабость и рухнул обратно на пол. Он подпер себя руками, и все повторилось, только масштабнее. От пола, где Изуку коснулся ладонями, поползли тысячи трещин, которые разрастались и раскалывались, покрывая пол всей классной комнаты. Он смотрел на трещины с каким-то нездоровым любопытством, размышляя, на что большее его Причуда — если это вообще была Причуда — способна. Только через мгновение он понял, что трещины не только ползут к стенам, но и затрагивают других детей, доводя тех до истерики; их ноги медленно разваливались, пока они пытались убраться от быстро разрушающейся поверхности. Изуку наблюдал, как дети, с которыми он мирно учился этим утром, разрываются на части, пытаясь спастись от этой неизведанной силы. Он понимал, что давление в его руках уменьшается, пульсирует уже не так сильно; и страх сменился ужасом, когда он осознал, что с ними происходит то же самое, что и с Никко. Они умирали! Это происходит по его вине! Он должен был что-то сделать! Изуку знал, что эта сила, эта смерть, исходит из его рук, поэтому он быстро поднял руки и посмотрел назад. Распространение прекратилось, но ущерб уже был нанесен. Пол представлял собой сплошную мелкую гальку. Стены начали рушиться, но он успел остановить это до того, как дело приняло серьезный оборот. Изуку оглядел масштаб разрушений и подсчитал, что примерно половина класса мертва. Тела лежали мясистыми кучами, из которых медленно сочилась кровь и прочие телесные жидкости. У другой половины класса были повреждения разной степени тяжести. У кого-то были уничтожены ноги, у кого-то руки, у каждого была оторвана хотя бы одна конечность, кроме Изуку. Он был в полном порядке. С ощущением больного удовлетворения Мидория отметил, что странное чувство, которое он не мог определить последние несколько недель, исчезло. Он решил, что это его Причуда пыталась проявиться, и этот момент всего лишь отодвигался принятием лекарств от тревоги и таблеток от тошноты. Изуку усмехнулся, но все же сдержался, чтобы не засмеяться. Он не наслаждался этим. Точно нет. В этот момент классная дверь снова открылась. Каччан зашел в классную комнату, или то, что от нее осталось, но остановился, увидев, что происходило, пока он был снаружи. — Что, блядь, произошло? — выругался Каччан, пялясь на невредимого Изуку, выделяющегося на фоне всего этого распавшегося месива. — Каччан! — воскликнул Изуку, в горле у него пересохло как никогда. Лицо Каччана сменило растерянность на отвращение и гнев. Изуку удивился, неужели мальчик так быстро всё понял? Хотя догадаться, что именно он был виновником, который не пострадал в этой комнате смерти и ампутаций, было несложно. Изуку шагнул в сторону Каччана, но тот отступил в сторону, держась подальше. Изуку издал сдавленный всхлип, давая волю эмоциям, которые он сдерживал в себе. — Что ты натворил, Изуку? — спросил Каччан. Взгляд Каччана метнулся к небольшому кратеру, из которого и вырвался хаос. Изуку знал, что комната выглядела ужасно, и это, конечно, было преуменьшением, но то, куда Каччан посмотрел потом, сбило мальчика с толку. На его голову. Не лицо. Выше, на волосы. Изуку потрогал их, и почувствовал, что они сухие и спутанные. Расчесать это будет непросто. Рука опустилась в сторону, мальчик заметил, что вырвал несколько прядей. Волосы были бледного, вымытого голубого цвета, он тут же их стряхнул. Изуку отошел от лужи крови, которая когда-то была госпожой Никко. Кровь, как выяснилось, не лучшее зеркало, но отражала достаточно, чтобы увидеть, что волосы у него теперь гораздо светлее, чем раньше, а значит, голубовато-серый цвет теперь его естественный тон. Он схватился за голову, стараясь не думать обо всех жизнях, которые он погубил с помощью этой силы, а она лишь плохо покрасила его в ответ. Мальчик молил, чтобы эта неизвестная сила уничтожила и его тоже, но ничего не произошло. Ему оставалось только чувствовать боль от того, что он оборвал все эти жизни, убил всех этих детей. Никто из них этого не заслужил, но вселенная решила, что он просто обязан страдать. В этот день Изуку Мидория выучил новое слово. Вышло так, что оно подошло его причуде просто идеально. Оно означало «уничтожить», но с куда более мрачными последствиями, чем просто «сломать» или «раздавить». Доктор упоминал это вскользь, но чем больше Изуку узнавал о своей причуде, тем больше казалось, что это полностью соответствует тому, на что он способен. Неделю спустя, когда Изуку и мама пошли регистрировать Причуду, они назвали ее именно этим словом. Децимация.