...и восстѣнаетѣ тогда от царя вашаго, котораго вы избрали сѣбѣ; и не будѣтъ Господь отвѣчать вамъ тогда...

...к общему чувству потери товарищей по фронту, каждый день работы вспоминая и жалея об утрате Щорса, Котовского, Дзержинского, Чапаева и многих-многих других, в один солнечный безоблачный день, добавилось горе, сначала едва не убившее меня физически, а затем - едва не загнавшее в петлю... ...у нас никуда не делась агентура вражеских стран. Это у царя они тут делали что хотели. Мы же были призваны с этой самой сетью бороться. А она упорно вскармливала в подполье белогвардейцев, хотя и шли уже 30е годы... ...мой маузер сменил ТТ, а суть да род деятельности был примерно тем же. Детишки наши со Славяною подросли и мы могли в редчайшие окна времени, пересекаться - я забегал домой, кружил свою любимую, снова и снова благодаря за таких очаровательных замечательных, самых лучших на всём белом свете, деток. Жена только хихикала и краснела густо, всякий раз, когда в моменте мне удавалось вернуть жизнь и романтику: то цветов нарву, то блинчиков испеку. Почаще удавалось и в койке резвиться, а после подолгу признаваться в любви, смотреть друг-другу в глаза, не замечая морщин и седеющих волосков от непростых годин... ...я был самым счастливым на всём белом свете. Боролся со злом, дома меня ждало счастье и надёжный тыл... ...солнышко нашей со Славяной жизни, покатилось к горизонту и чёрный сумрак горя всё более стал сгущаться над моим счастьем... ...в городе был план-перехват, неразбериха и суматоха. Я обыскался одного подонка, мне плевать было на солидное повышение в звании: достаточно расстрелов и бесчинств в "послужном списке" этого гондона-главаря шайки. Мы прижали тех, проредили шибко. Сбежал сам главарь. Всё прочесали - как сквозь землю провалился. ...и я бы всё отдал, лишь бы это было так... ...но... ...начальник меня отпустил и слушать ничего не желал - мы вместе воевали в гражданскую. Мой, можно сказать, напарник, точно герой свежевыпущенного значка, "ворошиловский стрелок" Добрых, должен был в гости придти вот-вот. А я всё шёл по беспечному летнему вечеру, красота и свежесть, безоблачность! Но думал всё кабы изловить негодяя. Да только не приходило всё ничего в голову. Приду щас, Славянушка опять меня ласкать будет, просить отдохнуть хотя бы чуть-чуть... Ах, любимая моя... Я ускорил шаг и когда заходил, мельком только заприметил что рядом стоящий дровяник почему-то закрыт, а в округе тихо: дети обычно здесь резвятся... ...и только ебануло меня спустя заторможенность, пробило сквозь почти отсутствующий сон и суету смертельно опасной работы, только перешагнул порог я с ТТ в руках, как было блять уже поздно: вереница свежайших следов грязи вилась отпечатками подошвы сапогов, а там - сдавленное мычание и визг, дальше только пьянею я от безумия и вижу, что Славяне ещё не успели изодрать одежду до конца, золотая моя, красавица моя уже избитая, с синяком, какой-то японский кортик подле её горла, рот заткнут портянкой, а прикрывается ею как живым щитом на моей кухне "честь имею, ваше благородие, высокопревосходительство" белый уёбок. Только мельком я успел понять, что изнасиловать её не успели из-за спешки. -Всё будет хорошо, моя милая - проговорил я, не в силах кажется воспринять истеричные крики уёбища белогвардейского, спиной заслонившего оконце. В свете лампы Ильича, мне только между лопаток упёрся, но не проткнул пока, штык. Их двое подельников как раз и осталось. Я ничего не мог сообразить, только резали меня измученные голубые глазки любимой, кричащей, высвободив любимые мною губы, от белогвардейской портянки: -СТРЕЛЯЙ! СТРЕЛЯЙ В НЕГО, МИЛЕНЬКИЙ! Он обругивал мою жену последними ругательствами и угрожал: мне надо было отдать документы, которые тайным приказом каждый из нас частично нёс на себе, на время пока идёт проверка кто же крыса и застучал белым. Если я сейчас отдам документы - тот кошмар, внутри которого я застыл, произойдёт с дюжиной ребят. Многие из них спасали мне жизнь и не раз. Почти все женаты, имеют детей. Славя всё также умоляла рискнуть и застрелить подонка, он всё также мою любимую жену поливал мерзейшими ругательствами, а за моей спиною дрожал, после плясал, а затем видимо, чтобы не позориться нервом, отстранился несолько, штык подельника этой мрази. Унижение и счёт на секунды, все мы закипали. Я очень хочу захуярить обоих белых. Дёрнусь - меня либо застрелят, либо без сильного шума, захуярят со спины штыком, а любимую вдвоём точно изнасилуют. Выстрелю - не прощу, если промахнусь, хотя между нами не большая дистанция, а в моих руках новенький ТТ, но урод постоянно дёргается, мнёт Славянушку мою за грудь, которой она не так давно кормила наших детей, бешенство мешает сконцентрироваться и только блеск кортика, который ёрзающий подставил под луч заката из окна, сделал своё дело. Я мельком увидел фигуру Добрых - короткостриженный светлововлосый атлант уже целился. -НУ ВСЁ ДОИГРАЛСЯ КРАСНАЯ ПАДАЛЬ! - крикнул подонок, чуть отвёл руку, как вдруг с грохотом, из-под стола вынырнул прыткий Петька, вцепился в руку с ножом, я машинально подался в сторону Славяны, а выстрел с улицы окончился звоном стекла слишком поздно, сына тот урод уже успел отпнуть затылком об стол, а мои руки сдерживали истекающую багровой кровью, перерезанную шею жены. Я только смотрел в стекленеющие голубые глаза и не мог поверить, что всё взаправду. Vyacheslav Ovchinnikov - Untitled III (Andrei Rublev) https://youtu.be/ECUamNhrEeg -НЕ УМИРАЙ! ТОЛЬКО НЕ УМИРАЙ, МИЛАЯ! СЛЫШИШЬ! ПОМНИШЬ КАК ТЫ ЗАПРЕЩАЛА МНЕ УМИРАТЬ!? ВОТ Я ТЕБЕ! ТОЖЕ! ЗАПРЕЩАЮ! СЛЫШИШЬ!? Славя только грустно пыталась улыбнуться и тыльной стороной дрожащей ладони гладила мою щетину. Я обеими руками стискивал шею, сначала орал во всю мощь командирского голоса, а потом и ревел, лишь бы прислали санитара, конвульсирующие ласковые заботливые ручки жены лобызая, трясясь. Меня убили. Я узнал, что есть участь даже хуже смерти. Моя. "Голубые, как небо на Пасху", глазки застекленели и горячая бордовая кровь всё шла по бледнеющей шее, а взгляд остановился. Пульса не было, сердце не билось. Ручки, которые гладили моё лицо, пусть и дрожа, мёртвым грузом бухнулись на мои плечи. Как игрушечные, как ненастоящие, словно налились весом, бесчувственно спали вниз по моему торсу в форме и потихоньку стали костенеть, пока я опустив Славю, зацеловывал их в бреду. Когда запахло гарью и странной вонью, я уже нащупал на затылке сына багровую кровь, которой было к счастью немного, а Петенька мой ещё дышал. Но где были остальные дети - неизвестно. Схватив ТТ, выбежал во двор. И только заприметил Добрых, которого жители и подоспевшие сослуживцы, сдерживают, всего в саже и слезах, напротив дровяника. Когда я всё понял, то сдерживали уже меня. Из дровяника выносили обгорелые тела детей, пока я ревел в хватке нескольких рук, держащих и что-то бурчащих... ...это потом я вспомнил, как после попадания в белого пса, обернулся и понял, что не чувствовал штыка уже порядком времени, потому что подельник ушёл - потому погибший офицер запретил мне оборачиваться и приказал смотреть на него. Когда подельник ушёл, он сжёг дровяник. Как выяснилось - моих детей он избил и заткнул им рты, наспех связал, да этого оказалось достаточно. Подельник своего офицера кинул, пустился в бега, спасал шкуру. И это ему удалось. Славяна умерла на моих руках. Она, эта задорная и милосердная, она, самая красивая на всём белом свете, она, научившая меня читать и писать, она, сделавшая из меня большевика, благодаря ей, я стал и чекистом и затем, НКВДшником, благодаря ей, я внёс свой вклад в победу нашего народа... Она, мама моих деток... Моих... Ещё сегодня с утра они были живы. Я помню их весёлые задорные глаза, не знавших розг, не знавших кулака и унижения... Они, о которых мы со Славей так долго мечтали... Они, кто первые из моего рода ступят в стены учебных заведений... Должны были! Но уже не вступят... Их голоса, их смех... Всё окончилось вонью волос поперёк горла, моим запоем и состоянием, близким к безумию. Я надеялся, что всё это сон. Я так хотел проснуться от этого кошмара... ...но это был не сон... ...многие атеисты, проходя через такое в гражданскую, вроде моего первого командира, ломались. Не истерили, а... Рассеянность, допущение ошибок и следствие их - собственная нелепая смерть, вроде не самоубийство, а всё кричало в человеке, что не хочет он больше жить... ...во всём этом океане безумия, этой боли, этого горя, которое словно выпарывало меня, мучало сильнее любой розги, любого унижения... Я только цеплялся за плот веры. В этой бурно текущей серной адской реке из чёрного горя, только одним утешением жив был, цеплялся, что Славя моя, что детки мои все в Царствии Небесном, что им хорошо там, а их боль утихла уж навсегда... ...потом я остался жив только благодаря Добрых, который изъял вроде всё, что можно было - поначалу удавиться пробовал, но в запое не разобрал времени. Мне казалось, что за догоном только щас побежали, а по-настоящему продрых я и проснулся прямо перед приходом трезвого "собутыльника". Втихую он выливал спирт прямо на пол. В чёрном омуте горя, я казалось ещё чуть чуть и сломаюсь. Не выдержку. Необратимо. Покончу с собой. Ещё немного, с секунду вспомню чёрно-белое фото с семьёй, и всё адское пламя окутывает меня, я реву и ору, а потом прошусь отправиться вслед за убежавшим белым, но меня "в таком состоянии" ещё немного и выгонят совсем, переведут на пенсию, как инвалида умственно отсталого: много у кого от горя крыша едет на всю оставшуюся жизнь. Порою даже сладко было, сбросить весь вес, всё выбросить в водоворот прошлого и раскрутить себя ещё дальше, сойти с ума от горя и пускать слюни или попроситься быть убитым из милосердия. Не надо больше жить. Всё. Конец. Мне скоро уже на тот свет, к Славяне и детям... Моим маленьким... Моим святым... Ангелочкам моим... ...через несколько дней мне решили сказать, где Петя. Добрых взял к себе в семью. Мальчику сказали, что ему приснился кошмар и на самом деле Славя с детьми поехала в санаторий для крестьян, Петя самый младший, ему там рано ещё учиться работать, а остальные старше - вот они там будут трудиться и может даже останутся насовсем, а того гляди и расселятся кто куда по всей нашей Родине, надо только от них писем дождаться, а пока они заняты то дорогой, то на новом месте, то приходила телеграмма и её прочитали, но случайно выбросили, то звонок был, а Пети не было дома... ...в общем, остались мы с сыном вдвоём. Я собрался сам не знаю как. Только чудом. Чудом, которое увидел в глазах своего единственного ребёнка. Он тоже чудом остался без критичных повреждений, врачи говорят очень повезло. Если отец от него отвернётся и будет слюни-сопли пускать по тем, кого уже не вернуть, то ему вскоре ещё и сына оплакивать придётся, потому что тот без папки пропал... ...так остались мы с Петей, а красные отряды начали бить остатки белых той же методикой. Поэтому когда меня восстановили на службе и жена того подонка попыталась меня застрелить, во мне ничего не дрогнуло убить её. Когда же появилось желание отомстить, надругаться - я воздержался, только добил быстрее, чтобы не мучилась жена того уёбка. У меня была возможность пустить под нож всех его детей. Я не стал. Пальцем не тронул. Более того - в сопровождении отправили их в дет.дом. Ну, а когда удалось-таки найти подонка... ...мне дали поприсутствовать на допросе и последнее, некое вроде отдушины - отправили расстрельную команду покурить, оставив меня наедине с тем, кого собрались расстреливать. Говорят, мелюзга которой пришлось расстреливать тот мешок с говном, проблевалась, когда увидела его. Я выдавил ему глаза большими пальцами, хотел, но не смог выдернуть язык, отрезал уши, ломал по-очереди кости, но особо дальше развернуться не мог - тот от болевого шока чуть коней не двигал уже. Будь моя воля - я бы оставил его в назидание, сжёг бы заживо. Но мы не белая гвардия. Мы отпустили даже Краснова с честным офицерским, а разведка вскоре доложила что он нас наебал и вовсю сосёт у немца. В ответ на наше милосердие отпустить белых, красные с Мити, паренька 16-и лет, совравшего о возрасте и вступившего к нам... С этого мальчонки они сняли скальп и заспиртовали, оставили на память в назидание. Белые фоткались едва не в дёсны целуясь с интервентами на трупах наших красноармейцев. А мы... А мы им свободу или гуманную пулю... ...и их помои снова рисуют всё наше движение как маньяков. Меня самого чуть было не расстреляли сильно вышестоящие за такой произвол над пленным, ладно он мучался полчаса до смертного приговора. И какого пленного? Который соучастием своим, считай что сам сжёг заживо моих детей и перерезал горло моей жене, до того едва не успев изнасиловать её. Что мы получили за свободу, за прогресс, за счастье народа? За что все мои жертвы? Жертвы моей семьи? Чтобы нас весь остальной мир обливал помоями? К святым причислял и отпевал потом в церквях подобных палачей, а меня бесом-коммунистом обзывали? Это вот эти собаки потом ещё пели: "Белой гвардии сыны против бесов сатаны"... Против самих себя, видимо. Дальше я уже переплавлял гнев. Петеньку почти не видел, а когда мы пересекались, я как-то глупо усаживал его, уже взрослого для этого, себе на плечи и так с ним гулял. Мы молчали почти всё время. Ну, а когда тот подрос, потихоньку стали с сыном вместе смолить, выпивать. Тогда тиски окружающего горя немножко отпускали и мы даже улыбались, а могли и посмеяться. Затем снова я белых громил и на этом поприще отличился, контру валил, раскулачивал и расстреливал, уже не ведясь ни на какие уловки. Когда Петенька подрос, то мы сошлись оба на желании отправиться ему в военное училище. Жизнь вообще слишком жестока, я хотел бы окутать заботой родную кровинушку, но видел в нём помимо собственных черт, ещё и отголосок моей прекрасной Славяны, отчего только снова горько и больно. Даже слёзы не выходят. Я бы на рёв и ор всё променял, проревел, проплакал бы, выдавил всё что мешает наладить взаимоотношения с сыном, дать ему хотя бы чуточку отцовского тепла. Но эта преграда сталью впилась в мою душу. Проводив единственного сына в училище, я вскоре с радостью обнаружил, что наконец-таки получил назначение политруком в интербригаду. Впереди ждала Испания.

"Спаси́, Го́споди, в тя́жких муче́ниях сконча́вшияся, убие́нныя, живы́ми погребе́нныя, земле́ю засы́панныя, волна́ми и огне́м поглоще́нныя, зверьми́ расте́рзанныя, от гла́да, мра́за, бу́ри и́ли паде́ния с высоты́ уме́ршия и ра́дость Твою́ ве́чную пода́ждь им за ско́рбь кончи́ны. Да благословя́т страда́ний своих вре́мя, я́ко искупле́ния день, воспева́я: Аллилуи́а.

Всем, и́же пое́млеми суть моги́лой во све́тлой ю́ности, и́же на земли́ терно́вый вене́ц страда́ний прия́ша, и́же ра́дости земны́я не узре́ша, щедро́тами Твоея́ безконе́чныя любве́ возда́ждь, Го́споди. Под тя́жким бре́менем трудо́в уме́ршим воздая́ние пода́ждь. Приими́, Го́споди, в черто́зи рая́ о́троцы и де́вы и сподо́би я ликовствова́ния на ве́чери Сы́на Твоего́. Ути́ши, Го́споди, ско́рбь роди́телей о ча́дех уме́рших. Упоко́й, Го́споди, вся ро́да и се́мени не имущия, о ни́хже не́сть кому мо́литву вознести́ Тебе́, Созда́телю, да исче́знут греси́ их от блиста́ния всепроще́ния Твоего́.

Го́споди, Любы́ Неизрече́нная, помяни́ усо́пшия рабы́ Твоя́.

Мир весь о́бщая моги́ла свяще́нная е́сть, на вся́ком бо ме́сте пра́х оте́ц и бра́тий на́ших. 

Го́споди, Ты еси́ Со́лнце пресве́тлое, озари́ и согре́й усо́пших селе́ния. Да пре́йдет наве́ки го́рькаго разлуче́ния вре́мя. Сподо́би ны ра́достнаго свида́ния на Небесех. Сотвори́, Го́споди, да все еди́но бу́дем с Тобо́ю.

Где ты, сме́рти жа́ло, где же и мрак и страх твой пре́жде быва́ющий? Отны́не ты жела́нная, неразлу́чно с Бо́гом сочета́еши. Поко́ю вели́кий суббо́тства таи́нственнаго. Жела́ние и́мам умре́ти и со Христо́м бы́ти, взывает Апо́стол. Те́мже и мы, взира́я на смерть, я́ко на стезю́ к Ве́чней Жи́зни, воззове́м: Аллилу́иа."