Творение

      — Вам понравилось играть в героя? — спрашивает холодный голос из-под маски, голос искажен, отчего угадать владельца не получится никак.       Взгляд Ги-Хуна обводит ведущего, он выглядит, как робот, да и Ги-Хун бы не удивился такому раскладу: не может человек одобрять то, что происходит. Не может человек так спокойно убивать невинных людей. Ги-Хуну сразу вспоминается его чувство безразличия, когда он убивал солдат — но это другое, отнекивается Ги-Хун, оправдывается перед собой же. Солдаты — они сюда пошли добровольно, они наслаждаются убийствами, а значит, тоже роботы, тоже не невинны.       Чон-Бэ убивают и Ги-Хун теряет самообладание. И зачем он вообще устроил этот бунт? С какой целью? Неужели правда надеялся, что сможет одолеть целую систему? Сколько лет она выстраивалась, сколько лет она доводилась до идеала?       Ги-Хун кричит и пытается вырваться из мертвой хватки солдата сзади: он не помнит, квадрат, круг или треугольник это. Он даже не вспомнит, какие существуют. Кажется, он ничего уже не вспомнит, кроме застреленного Чон-Бэ и Ён-Иля. Ён-Иль был другим, у него больная жена… Он пришел сюда, чтобы оплатить ей лечение, а что в итоге? Ги-Хун пообещал себе, что если у него получится выйти, то он обязательно найдет её и все выигранные в прошлый раз деньги потратит на оплату её лечения.       Перед глазами уже начинает темнеть от нехватки кислорода, кричит он громко, надрывая горло, но это уже неважно. Ничего уже неважно. Сейчас его убьет ведущий и всё закончится.       Ги-Хуна прижимают к полу, не давая даже пошевелиться. Неужели добро не всегда побеждает? Неужели тут он проиграл? Он уже даже не сопротивляется: а смысл? Какой смысл в том, чтобы сопротивляться, если он уже проиграл?       проиграл.       п р о и г р а л.       Это слово отдаёт горечью на кончике языка, вперемешку с железными нотками. Как кровь, как что-то неизбежное. Он проиграл себе, проиграл своим принципам и своим целям. Просто-напросто проиграл, как проигрывал в скачках, как проиграли все те, кто уже мертв.       Ведущий продолжает на него смотреть, изучающе и Ги-Хун уверен: с усмешкой. Мерзкой и приторной. Потому что он выполнил свою очевидную цель — сломал. Ведущий направляет на него пистолет, Ги-Хун смотрит на него без каких-либо эмоций: уже всё равно. Но вместо выстрела, ведущий наклоняет дуло, отдавая приказ. Ги-Хуна ударяют прикладом по затылку. Ювелирно, попадая точно туда, куда надо. Его не убили, не оставили сотрясение, но тем не менее — Ги-Хун теряет сознание.       Ведущий говорит всё тем же холодным голосом.       — Отнесите ко мне в кабинет, — командует он, — и свяжите. Руки и ноги.       Солдаты молча подчиняются, система идеально построена на убийствах и увольнениях, что на самом деле в этом контексте имеет одинаковое значение. Солдаты знают, что слово ведущего — закон. Знают, что происходит за непослушание.       Солдаты знали, что ведущий пойдет в игры, знали, что во время бунта нельзя попадать в игрока под номером 456. Они знают всё, кроме одного: зачем ведущему этот игрок?       Но озвучивать этот вопрос позволяют себе только в голове, ведь везде камеры. Ведущий вездесущ. И лишние вопросы тоже караются увольнением.       Ведущий молча идет к себе, зная, что за ним вскоре последуют солдаты. Зная, что они не посмеют его ослушаться. Старик Иль-Нам сделал всё, чтобы все знали, где их место, а ведущий лишь укрепляет эту систему.       Ги-Хун просыпается от запаха табака. Он сидит на кожаном диване, а руки его связаны, так же как и ноги. Всё тело ломит, а голова, как бы его грамотно не ударили — саднит на затылке. Когда зрение фокусируется, Ги-Хун видит перед собой спину ведущего, сидящего в каком-то дорогущем кресле, которое наверняка стоило не один десяток миллиардов вон.       Ги-Хун может заметить множество мониторов перед ведущим: каждая комната, каждая локация отображаются на мониторах. Даже себя он может увидеть на одном из них. Он поднимает взгляд и видит камеру, направленную на него. Выглядит Ги-Хун, откровенно, плохо. Его зеленая форма вся в крови и в поту, а лицо уставшее и бледное. Казалось, его достали из могилы. Казалось, он уже давно мертв и нужды в веревках не было. Но он всё равно пытается вырваться, всё равно пытается взять дразнящий револьвер напротив него. На столике, где как раз и лежал револьвер, также стоит бутылка виски и два бокала.       Ги-Хун поднимает взгляд на ведущего, заметив движение: сигарета тушится о стеклянную пепельницу, а после рука в перчатке тянется к маске. Спустя пару секунд звучит искаженный голос:       — Вы проснулись, игрок четыреста пятьдесят шесть, — ведущий смакует каждое слово в этом коротком предложении.       Ведущий встает со своего кресла и делает несколько шагов к Ги-Хуну, который не так и не произнес ни одного слова. Ги-Хун неволей метает взгляд к револьверу, как к единственной надежде.              — Не переживайте, у Вас сегодня ещё появится возможность в меня выстрелить. Не торопите события, у нас с Вами целая вечность впереди, не так ли?       вечность.       конечно, думает Ги-Хун, ведущий может держать тут его хоть до самой смерти, но зачем? Почему Ги-Хун вообще всё ещё жив? Почему его не убили? Почему его вообще не убили ещё во время бунта?       — Сними маску, — шипит Ги-Хун хриплым голосом.       — Вы не боитесь разочароваться в себе? — спрашивает ведущий всё тем же механическим голосом.       Почему бы он должен разочароваться в себе? Что такого находится под маской, что Ги-Хун бы разочаровался?              Ведущий продолжает смотреть на него, не шевелясь. Когда он снимет маску, вся их многолетняя игра приблизится к финалу и этот момент хотелось оттянуть, хотелось посмаковать, покатать его на кончике языка.       — Знаете, — говорит ведущий, не дождавшись ответа, — под этой маской может быть кто-угодно, не так ли?       — И я любого готов убить не сожалея.       — Помню Вас на первой игре, — качает головой ведущий, — помню, как Вы не одобряли убийства в любом проявлении. Но сейчас Вы спокойно убивали солдат и готовы убить меня, значит ли это, что Вы уже близки к одобрению любых убийств и, в следствии, этих игр? Может мне Вас отпустить с выигрышем, дождаться следующих игр, куда Вы придете с извинениями и желанием сотрудничать? Как Вам такой расклад?       Ведущий садится на корточки перед Ги-Хуном, склоняя голову набок, как хищник изучает свою жертву, как робот проводит анализ. Но точно не как человек.       — Сними маску, — продолжает требовать Ги-Хун.       Взгляд Ги-Хуна прожигает, заставляет сердце биться чаще и явно не из-за страха. От чувства, что он добился своего, что он сломал его, что цель, поставленная еще три года назад уже почти добита. Остался последний шаг, осталось увидеть разочарование на глазах игрока, осталось улыбнуться в эти пустые глаза. Осталось объяснить то, до чего бы Ги-Хун сам не дошел.       Ги-Хун до боли напоминает его самого из 2015, когда он пришел на игры, когда он понял, что людям плевать на всех, кроме себя. Когда он сам стал таким, а в следствии и воссел на это кожаное кресло перед мониторами, надевая черную маску.       Он тянется к маске, расстегивает ремешки на затылке и маска перестает так сильно прилегать к его лицу, а после кожа ощущает прохладный воздух помещения.       — Ён-Иль? — удивленно переспрашивает Ги-Хун.       И тут же в голове всплывают моменты, когда всё должно было стать очевидным: имя, отсутствие на первой игре, боже, да и номер 001. В прошлой игре им оказался создатель, разве нельзя было заподозрить в этот раз? Казалось, все подозрения скатывались с Ён-Иля, им даже не позволялось задержаться на мгновение.                   Мужчина, пришедший, чтобы помочь своей жене, мужчина, готовый всегда помочь Ги-Хуну… Всё было таким идеальным, нет? Но, как оказалось, нет.       — Хван Ин-Хо, — исправляет его ведущий.       «Хван Ин-Хо» отдается в голове эхом.       Зачем он доверился? Зачем он вообще кому-то доверяется в этих играх?       — Зачем? — лишь звучит изо рта Ги-Хуна. Множество вопросов, которые он готовил для ведущего — тут же испарились. Тут же остается короткое «Зачем?». Зачем он позволил Ги-Хуна ему довериться? Зачем он смотрел на того такими взглядами? Зачем всё это?       Ин-Хо встает с корточек и выпрямляется. Он улыбается тяжелой улыбкой, какой-то смесью боли и наслаждения.       — У меня правда была жена, — начинает он, — но девять лет назад, как раз из-за неё я пришел в эти игры, ради неё я победил. Я был прямо как ты — не понимал, как люди могут так спокойно смотреть на смерти друг друга. Игры меня не отпустили, также как и тебя, поэтому я не вернулся домой, не спас её, я не хотел этого. Я хотел одного: понять, как работает эта система. Я хотел стать ее частью. Ин-Хо наливает себе виски и делает глоток.       — И стал. Пойми, что люди всегда будут готовы убивать друг друга, люди всегда будут готовы пойти на всё ради денег. Такие люди умирают, а такие как мы с тобой — выживают. Такие, каким был ты, такие, каким был я. Мы очищаем страну от потенциальных убийц, мы отбираем лучших киллеров и они становятся нашими солдатами. Понимаешь о чем я? Прекратив игру ты спасешь жизни конкретных четырех сотен людей, но эти люди пойдут убивать других ради закрытия долгов и убьют не одного человека. Есть наивные, они тоже не выживут в мире, есть жестокие — они убьют других. Мы спасаем людей.       — Ты убил Чон-Бэ, — сухо говорит Ги-Хун.       — Иногда бывают вынужденные смерти.       Ги-Хун продолжает смотреть на мимику Ин-Хо, не видя там и следа Ён-Иля. Нет того взгляда, нет той улыбки — перед ним совсем другой человек.       Ги-Хун молчит, отводит взгляд, так и не решаясь задать главного вопроса. Того, который вертится в его голове с того момента, как он пришел в себя.       Ин-Хо искусный манипулятор и убийца, может он и психопат, но читать по лицу умеет.       — Спроси, — он говорит приказным тоном, вся его речь такая. Ин-Хо сам по себе такой — он отдает приказы и их выполняют без единого вопроса. Вот какова его сущность, вот каков он.       — Сначала развяжи меня, — Ги-Хун не собирается играть в его игры, он не собирается давать Ин-Хо сразу же то, что он хочет. Ги-Хун не боится смерти, Ги-Хун боится подчиниться.       Ин-Хо задумчиво отпивает алкоголь из бокала и отставляет его. Он не глуп и знает, зачем Ги-Хун просит это. Он не глуп и знает, что Ги-Хуну не хватит силы духа. Ин-Хо подходит к Ги-Хуну и разрезает веревки ножом из кармана, сразу же убирая его в карман. Ги-Хун быстро подскакивает и берет револьвер со стола, не получая никакого сопротивления со стороны Ин-Хо. Револьвер оказывается направлен на Ин-Хо, тот улыбается и подходит вплотную к дулу, упираясь в него лбом.              — Ты не сможешь убить меня, Ги-Хун, а знаешь почему? — произносит он довольным тоном. Его не пугает смерть, его не пугает оружие.       — Почему же? — Ги-Хун перехватывает револьвер и берется за него крепче, двумя руками.       — Потому что ты всё еще не получил ответы на все свои вопросы, ты не сможешь спать по ночам, зная, что убил единственного, кто мог ответить на них.       Ги-Хун продолжает упираться револьвером в лоб Ин-Хо. Тот вновь манипулирует. Ги-Хун теоретически знает, что может выстрелить, но практически — палец просто не может нажать на курок.       — Почему я ещё жив? — наконец спрашивает Ги-Хун, ведясь на манипуляцию. В очередной раз.       — Потому что мы одинаковые. Потому что ты — как я. Потому что я не могу позволить тебе умереть. Потому что я пошел в игру ради тебя. Не чтобы развлечься, не чтобы узнать твой план. А потому что я хочу быть ближе, потому что ты — моя слабость. Как наркоман зависим от наркотиков, как алкоголик хочет ещё одну рюмку. Так же я хочу тебя. Хочу видеть, как ты принадлежишь мне, хочу видеть, как ты ломаешься от моих рук. И ведь ты испытываешь тоже самое, не так ли?       Ги-Хун отчаянно мотает головой, оружие в его руках начинает отчаянно дрожать.       — Я могу быть неплохим актером, я могу притворяться хорошим человеком. Но ты не глуп, ты видел мою натуру в Ён-Иле. Но всё равно был готов пожертвовать всем ради того меня. Ты зависим мной также, как и я тобой. Но просто боишься признать, а я уже не боюсь, потому что я горжусь зависимостью тобой.       — Ты убийца.       — А ты нет?       Револьвер медленно опускается, а Ин-Хо выпрямляется. Он не перестает говорить, продолжая давить на нужные точки. Ин-Хо идеально выучил Ги-Хуна за эти три года. Он его знает наизусть.       — Ты хочешь убить меня, ты хочешь покончить со мной. Но что это тебе даст? На моё место придет другой человек и я не удивлюсь, если им будешь ты. Я тебя знаю, Ги-Хун. Потому что ты принадлежишь мне. Ты принадлежишь мне ещё с того момента, как ты вошел в игру три года назад. Вы все становитесь моими игрушками, но ты оказался самой интересной.       Взгляд Ги-Хуна полон ненависти, его рот открывается и закрывается. Он не знает, что сказать. Ему, в самом то деле, и сказать нечего. Каждое слово Ин-Хо отзывалось в нём самом. Ему хочется начать кричать, ударить Ин-Хо, убить, наконец. Но револьвер уже опущен. Он уже принял решение.       — К чему ты клонишь?       — К тому, — Ин-Хо улыбается, словно психопат, — что люблю тебя. Как свою вещь, как своё творение.       — Я не вещь, я не твоё творение.       — Значит, другое тебя не смутило? — на губах Ин-Хо появляется усмешка победителя. Он разворачивается и садится на соседний кожаный диван, вновь беря бокал в свои руки.       — Что ты от меня хочешь?       — Чтобы ты понял, что демонизация меня — лишь трата времени. Чтобы ты понял, что жизнь без меня уже потеряет смысл. Представь: ты убьешь меня, каким-то образом выберешься отсюда безнаказанным. Что потом? Найдешь себе девушку? Купите домик на море?       — Я буду каждый день праздновать твою смерть твоим же виски.       — Это не поможет облегчить боль, — отвечает Ин-Хо, — тот, кто рад смерти другого человека — никогда не будет пить из-за этого каждый день.       — Я не зависим от тебя, я ничего не чувствую к тебе, — цедит сквозь зубы Ги-Хун, — мне всё равно на тебя.       — Так стреляй.       Ги-Хун медлит. Он пытается объяснить себе, что это единственный шанс. Что либо убьет он, либо его. Но, ведь правда, что он будет делать, когда убьет Ин-Хо? Ин-Хо действительно единственный, кто его понимает. Ин-Хо действительно принимает его таким, какой он есть — сломанный, покалеченный. Хоть и такой он из-за Ин-Хо. Творение Ин-Хо. Ин-Хо его не создавал, но сегодняшний Ги-Хун результат работы Ин-Хо. Он не может выстрелить, не может даже сдвинуться с места.       — Ты можешь остаться тут, — наконец подает голос Ин-Хо, уставший от тишины, — или я сделаю так, чтобы тебя доставили обратно в Сеул.       — Всё так просто? — неуверенно спрашивает Ги-Хун.       — Да.       Ги-Хун садится на диван позади себя, откладывая револьвер в сторону. Почему он просто не может застрелить Ин-Хо? С каких-пор это стало проблемой? Ответ прост: с тех, когда он снял маску.       — Твоё финальное решение?       — Остаюсь, — устало говорит Ги-Хун, зная, что выбора в самом то деле и не было.       Он проиграл не только Ин-Хо, но и себе.