Рэйбл

Когда Спенсера впервые попросили приехать в зону боевых действий и осмотреть последствия очередного столкновения между военнослужащими США и местными боевиками, все его мысли были лишь о том, чтобы поскорее начать расследование и распутать дело. Сейчас же — как бы поскорее закончить, а дело лучше не заводить. За все эти годы, проведённые на посту военного дознавателя Рэйбла, ему доводилось видеть всякое, но каждый раз это всякое не перестаёт его удивлять: трупов всё больше, разрушения всё масштабнее, а желания разгребать это дерьмо всё меньше. Устроившись на переднем сидении «Хамви» и раскачиваясь от каждой кочки, Спенсер изучает предварительный рапорт о результатах стычки в городе Синджара, что неподалёку от Рэйбла. Рапорт прислали ему на сотовый — вернее, фотографию, где на грязной засаленной бумаге неровным почерком описываются подробности боестолкновения, жертвами которого стали одиннадцать мирных жителей, несколько военнослужащих США, в том числе бойцы СпН, а также десятки боевиков. Но самая примечательная из всех записей в графе «Жертвы» — несовершеннолетний ребёнок, который, по версии автора рапорта, умер от потери крови уже после окончания боя. Как именно это случилось и можно ли было избежать такого количества жертв, Спенсеру и предстоит выяснить. — Подъезжаем, — сообщает военный полицейский, сидящий за рулём «Хамви». Джозеф, расположившийся сзади на пару с капитаном Конли, оживляется и разминает затёкшую шею. Всю дорогу он спал и ни разу не проснулся от оглушительного рёва пролетающих над ними самолётов, стрёкота боевых вертолётов и даже далёкой артиллерийской канонады — кажется, это были прицельные удары по одной из передовых баз боевиков. «Хамви» приближается к главному въезду в город, окружённому несколькими танками. Возле них дежурят с десяток военнослужащих. При виде подъезжающей машины, они спохватываются и, перекрикиваясь между собой, взмахивают руками. «Хамви» быстро окружают, и к окну с водительской стороны подходит пехотинец в звании капрала. Заметив Спенсера капрал заметно робеет, а присутствие капитана Конли ставит жирную точку в вопросе, могут ли они въехать в город. — Будьте осторожны, сэр, — напутствует капрал. — На улицах полно наших ребят, но местные чем-то встревожены. Пропускай! — адресует двум своим подчинённым, которые стоят посреди въезда в город в качестве живой преграды. Оба пехотинца спешно отходят в стороны, и «Хамви» медленно проезжает дальше, углубляясь в город. Слова этого капрала о волнении, гуляющем среди местных жителей, провоцируют у Спенсера едкий смешок. Он качает головой и потирает переносицу, пытаясь понять, действительно ли военнослужащие Рэйбла настолько тупы, что не могут выстроить простую причинно-следственную связь. Не могут догадаться, что после целого побоища, устроенного в центре города, местные жители будут не столько встревожены, сколько разгневаны. Их мирный и относительно спокойный быт оказался нарушен. И снова виной всему американские солдаты, которые делают что угодно, но только не обеспечивают их безопасность. Может, перед ними и не стоит такая задача, но даже простой обыватель сообразит, что борьба с терроризмом уже сама по себе подразумевает защиту ни в чём неповинных людей и покровительство сильных над слабыми. Всё-таки некоторые спецы оказались правы: большинство военнослужащих понятия не имеют, зачем они здесь. Будто прочитав его мысли, капитан Конли тихонько хмыкает и качает головой. Их водитель — сержант военной полиции — также сдержанно выдыхает, как бы намекая на абсурдность этих слов. В неведении остаётся лишь Джозеф, который вертит головой, понимая, что остальные пассажиры знают то, чего не знает он. Тогда Спенсер решает высказаться: — Рыцари и морпехи разворотили полгорода, устроив здесь вторую Фаллуджу. Синджару только начали отстраивать после окончания оккупации ИГИЛ. И теперь центр города снова в руинах… Его слова звучат в тон развернувшемуся пейзажу. «Хамви» заезжает на площадь, усыпанную осколками, кусками повреждённых строений, трупами, оторванными конечностями и гильзами в бесконечных лужах крови. В небе кружит пара воронов, а стаи бродячих собак то и дело маячат на горизонте, жадно поглядывая на гниющие под лучами солнца тела. Двое морпехов прогоняют особенно любопытных дворняг и, посмеиваясь, бросают им вслед несколько камней. Жалобно поскуливая, собаки тут же убегают прочь. Спенсер замечает три тела, аккуратно накрытые грязными звёздно-полосатыми флагами, — трое рейнджеров, погибших во время спасательной операции. Остальные трупы явно принадлежат местным жителям и террористам, ведь они лежат в тех же позах, что и умерли; лежат, абсолютно нетронутые и даже не накрытые. Родственникам убитых запрещено к ним приближаться: высока вероятность, что трупы террористов могут быть заминированы, либо их единомышленники под видом скорбящих родных попытаются подбросить гранату, которая непременно взорвётся, когда кто-то решит перетащить тела в более подходящее место. Дежурящие рядом морпехи внимательно следят за периметром и никого не подпускают к трупам. Всё в рамках строгого протокола, отступить от которого, — значит, подвергнуть себя и окружающих потенциальному риску. «Хамви» тормозит недалеко от замурованного колодца, где всё те же морпехи разбили небольшой полевой лагерь. Стоит только Спенсеру и Конли выйти, как вальяжно сидящие на земле бойцы тут же вскакивают, вытянувшись по струнке, и чеканят приветствие. Спенсер от них отмахивается, веля оставаться на посту, и пробует взглядом выследить того, кто отвечает за весь этот бардак. К ним подходит сержант-майор КМП — темнокожий Брюс Новицки. При виде лейтенанта Расса, сопровождающего командира морпехов, Спенсер дёргает левой бровью, но ничего не говорит. Вот так сюрприз. Ему казалось, что Расса, как и всех его рыцарёнышей уже давно отправили обратно на Рэйбл, учитывая, какой пиздец они тут устроили. Выходит, они остались здесь, чтобы… что? Обеспечивать безопасность? Караулить покойников? Прогонять бездомных собак? Фантазия иссякает ровно в тот момент, когда сержант Новицки докладывает о текущей обстановке, и она, мягко говоря, далека от идеальной. Морпехи и рыцари потрудились на славу: они не только спасли црушников и рейнджеров, но и превратили центр города в развалины. Это едва ли не какой-то Париж времён нацистского вторжения — разницы между разбомблёнными парижскими улицами и улицами Синджары практически нет. Разве что вряд ли в Париже была такая же жара, на которой быстро разлагаются трупы, смердящие сладковато-мерзким привкусом гнили и смерти. Гуляющий по площади ветер разносит зловоние по всему кварталу и даже дальше. У выходов из переулков можно заметить лужи свежей рвоты — видимо, не все солдаты успевают добежать до укромных мест, чтобы расстаться с содержимым своего желудка после полученных впечатлений. Всё-таки картина изуродованных тел, многим из которых недостаёт кусков, а то и целых конечностей, надолго въедается в память. Царящая же вокруг вонь только добавляет красок. Не сдерживается и Джозеф. Он, как и Спенсер, успел побывать во многих местах и видел всякое. Но одно тело — всего лишь неприятный эпизод. Десятки же начавших разлагаться на солнце трупов — жуткий могильник, способный шокировать любого. Даже бывалого дознавателя. Заметив, как его подчинённому становится всё хуже, Спенсер молча кивает в сторону, как бы советуя отойти за угол и не блевать у всех на виду. Джозеф так и поступает, прикрыв рот ладонью и лёгким бегом устремившись в переулок между развороченной забегаловкой и каким-то гаражом. Его вырывает на полпути. — Да, картина не из приятных, — комментирует сержант Новицки, также переключивший внимание на кашляющего и блюющего Джозефа. Тому хватает всего пары секунд, чтобы расстаться со скупым завтраком. К нему почти сразу же подбегает морпех с бутылкой воды. — Но таков уж долбанный порядок. Вы, вроде как, должны увезти отсюда тела. — Этим пускай другие занимаются, — чуть раздражённо поправляет его Спенсер, несколько разочарованный слабой выдержкой своего подопечного. В последний раз Джозеф так остро реагировал, когда они осматривали логово одного палача ИГИЛ, любящего заживо сдирать кожу с провинившихся боевиков или пленных солдат. К такому совершенно точно не готовят в военных академиях. — Наша задача убедиться, что никто из вас не использовал запрещённые методы ведения войны и что все эти люди, — обводит взглядом бесчисленное множество тел мирных жителей и боевиков, — действительно погибли в результате самообороны. — Мы разве с кем-то воюем? — с толикой скепсиса удивляется сержант Новицки и даже переглядывается с лейтенантом Рассом. Тот всем своим видом даёт понять, что не слышит ничего нового — как-никак, но результаты работы спецназа проверяют тщательнее остальных. Элита ведь должна быть символом чистой и профессиональной работы с минимумом жертв, а ещё она должна подавать пример простой пехоте. Вот только и здесь рыцари в таком же пролёте как и фанера над всё тем же несчастным Парижем. — Значит, по вашему мнению, сержант, если нет войны, то можно насиловать, грабить и убивать? Я правильно вас понял? — иронично парирует Спенсер и переглядывается с капитаном Конли, который лишь тихонько хмыкает и связывается с кем-то по рации, запрашивая помощь с осмотром тел. Сержант Новицки сглатывает и сдавленно качает головой, капитулируя. Тем лучше. Ещё немного, и этот сержант-майор КМП сам окажется в центре внимания наряду с покойниками. Словно решив выказать хоть какую-то поддержку, лейтенант Расс спокойным тоном поясняет сержанту: — Военное дознание должно убедиться, что мы действовали исключительно в рамках своих полномочий. Если вы не «насиловали» и не «убивали», — при этих словах Расс косится на Спенсера, вынуждая того одарить его пристальным взглядом. Так преподаватель смотрит на ученика, когда после заданного вопроса внимательно слушает ответ, чтобы при любой возможности подловить на ошибке. Расс же деликатничает, аккуратно подбирая фразы. Проявляет осторожность? Это хорошо. Значит, урок он усвоил. Понял, что его схватили за глотку, пусть и пока позволяют дышать. Спенсеру ничего не стоит усилить хватку и перекрыть ему кислород вовсе. Расс это прекрасно понимает, а потому в его глазах легко прочитываются неприязнь вперемешку с нежеланием конфликтовать. — ...То вам нечего бояться, сержант. Вам и… — Расс заминается, словно осекая себя самого, — вашим людям. Спенсер прищуривается. Ему показалось или лейтенант едва не озвучил нечто компрометирующее? Но что именно?.. — По-моему, это пустая трата времени. — Сержант Новицки сплёвывает. Не демонстративно, но символично, учитывая его слова. — Мы и так целый день торчим на жаре и наблюдаем, как эти бедолаги тают на солнце. Одному моему капралу уже стало хреново от вони. Заканчивайте поскорее, чтобы мы могли убраться отсюда. Уже даже от формы несёт… — брезгливо морщится, поправляя воротник своей боевой куртки. Одарив сержанта снисходительным взглядом, Спенсер едва заметно и кисло улыбается. — Мы пробудем здесь столько, сколько необходимо, сержант. Тела нужно осмотреть и, по возможности, опознать. Вы останетесь в городе до тех пор, пока отсюда не будет вывезен последний труп. Хотите это оспорить — обратитесь к полковнику Ламберту, сержант. Кажется, на Рэйбле как раз освободилось место в карауле. — От этого явного намёка на понижение не столько в должности, сколько в звании сержант Новицки, встрепенувшись, кивает и сообщает, что он и его люди продолжат нести службу и обеспечивать безопасность. Ничего другого Спенсер и не ожидал услышать. К ним возвращается Джозеф. На ходу вытирая рот влажной салфеткой, он извиняется за своё отсутствие и благодарит, что без него они так и не начали осмотр. Вообще-то хотелось, но кто же знал, что Спенсеру на пару с командиром рыцарей придётся разжёвывать элементарные вещи морпеху в сержантском звании. Они решают начать с тел погибших иракцев и боевиков. Мирных жителей насчитывают одиннадцать. Число же убитых боевиков и того, что от них осталось, колеблется от тридцати до сорока. В Синджару была стянута крупная группировка террористов, которые якобы прибыли сюда накануне, чтобы начать партизанскую деятельность в городе и осуществить несколько терактов. Совпадение или нет, но именно к их прибытию пленный валахирец, некогда содержащийся на Рэйбле, и устроил побег. Совпадение или нет, но именно в Синджару он и направился, хотя неподалёку были небольшие деревушки, где также можно было найти временное укрытие. И этим боевикам чертовски повезло, точнее, могло повезти, сложись всё иначе; что на поиски этого валахирца отправились сами црушники. Это объясняет, почему боевики не побоялись пойти в рисковую для них атаку и устроили очередную засаду, бросив в бой все имеющиеся у них в городе силы, чтобы любой ценой добраться до ребят из разведки. И тот факт, что новость о замеченных в Синджаре сотрудниках ЦРУ, разлетелась по всему городу, вряд ли кого-то удивит: система доносчиков и тайных информаторов по-прежнему хорошо функционирует по всей провинции. Наверное, это и объясняет, почему среди трупов взрослых иракцев лежит тело мальчишки-подростка. Навскидку Спенсер даёт ему лет четырнадцать — зачастую иракские дети выглядят не по годам зрело, вынужденные с ранних лет выживать в условиях чудовищной нищеты и едва ли не сражаться за каждый кусок хлеба. На корточки присев возле тела, он сдержанно выдыхает и скребёт всегда выбритый подбородок, пытаясь понять, что же здесь случилось. Грудь целая, как и голова. Лицо и одежда перепачканы разводами песка и грязи. Видимо, тело всё-таки трогали. Не исключено, что родители мальчишки пытались его забрать, чтобы похоронить по всем канонам религии. В районе колена зияет пулевое отверстие. Паршивая рана, провоцирующая целый океан боли, особенно если знать, куда целиться. Спенсер присматривается. Такое ранение сложно заработать случайно — скажем, от шальной пули в гуще боя, когда зачастую и гибнут перепуганные гражданские. Стрелял профессионал и стрелял грамотно — спровоцировал кровотечение, которое привело к мучительной и медленной смерти. На остальном же теле нет никаких следов борьбы или признаков насилия. Значит, его не допрашивали. Это уже радует. Скорее всего, пытались запугать. Но зачем?.. Держащийся рядом Джозеф методично записывает в блокнот все важные детали по типу пола, примерного возраста, внешности убитых, и, не сдержавшись, ругается при виде убитого мальчишки. Вслух проклянув войну, делает несколько снимков с нужного ракурса на свой смартфон. В условиях боевых действий это едва ли не единственный способ достоверно запротоколировать произошедшее с очередной случайной жертвой. Хотя Спенсер сильно сомневается, что смерть этого мальчишки была случайной. Всё-таки это преднамеренное ранение, повлекшее смерть. Он поднимает задумчивый взгляд на группу из трёх морпехов, переговаривающихся между собой. Они выглядят чертовски беззаботно для тех, кто стоит посреди десятка изуродованных трупов. Выходит, все трое — бывалые вояки, успевшие распробовать вкус смерти. Вряд ли бы они стали издеваться над местными — им это попросту не нужно. А вот кому действительно могло понадобиться отыграться на беззащитных людях, так это тем, кто решил отомстить. При этих мыслях Спенсер поднимается с корточек и, отряхнув ладони, обращает взор в сторону спецов из ЦРУ, которые держатся в стороне от остальных, а также на рыцарей. Пожалуй, из всех присутствующих здесь подразделений только эти два способны на такое. — Тебе известно как погиб этот мальчик, лейтенант? — обращается Спенсер к Рассу. Тот, отвлёкшийся на разговор с подчинённым по рации, равнодушно пожимает плечами. Неверный ответ. Он и его рыцари совершенно точно были в эпицентре заварушки, если не стали её авторами вовсе, а раз так, то им должно быть известно всё. В том числе и то, как погиб этот ребёнок. — Нет, мне неизвестно, — почти что машинально отвечает Расс. Его слова звучат слишком идеально и беспечно для человека, который ничего об этом не знает. С годами отточенные навыки научили Спенсера распознавать и вскрывать самую разную ложь: от продуманных схем до безобидного вранья. Ложь командира рыцарей грозит обернуться целым уголовным делом. Спенсеру, это, конечно, доставит удовольствие, но для Рэйбла подобные инциденты идут только в минус — как самой базе, так и командованию. Полковник Ламберт будет не в восторге от того, что один из отрядов СпН решил устроить самосуд и без правомерных на то причин открывать огонь по гражданским. Тогда Спенсер решает зайти с другого фланга: — Надеюсь, ты понимаешь, что за намеренное умалчивание… — Я ничего об этом не знаю, — не дав договорить, бросает Расс. Его голос напоминает звериный рык — так рычат хищники, когда смотрители не дают им спокойно отдохнуть, дёргая за хвост или просто раздражая своим вниманием. Спенсер присматривается. Выглядит командир рыцарей, мягко говоря, неважно, даже хреново. Перебинтованное запястье, грязь и сажа на лице, осевшая на форме пыль, свежий пластырь в районе щеки и общая заёбанность во всём, начиная от осанки и заканчивая интонацией. За всё то время, что восемьдесят девятый отряд находится в городе, их командира успело заметно потрепать. В какой-то степени Спенсер ему даже сочувствует, хотя не показывает этого внешне. Как-никак, но Расс и его люди ввязались в это добровольно — сами пришли к полковнику Ламберту и сами предложили ему свои услуги школы специального назначения. Никто их сюда не тащил. Никто их сюда не звал. Ирак в принципе никого сюда не звал. Ни рыцарей, ни морпехов, ни американских солдат вообще. Они это поняли слишком поздно. Теперь им приходится расхлёбывать всё то, что они сами когда-то заварили и продолжают заваривать, как, например, развороченная Синджара и горы трупов. Приказав Джозефу продолжать осмотр без него, Спенсер делает несколько шагов к Рассу и оказывается напротив него практически вплотную, едва не нависая, будто скала. Словно почуяв угрозу, командир рыцарей рефлекторно кладёт палец на предохранитель своей винтовки, однако остаётся стоять на месте, даже не думая прятать взгляд. — Тело лежит посреди центральной площади, — начинает издалека Спенсер, — где, судя по рапорту, завязалась перестрелка между вами и силами боевиков. В рапорте сказано, что ребёнок погиб после того, как боевики были выдавлены с площади. Хочешь сказать, что ты не слышал ни выстрелов, ни криков этого мальчика? — Спенсер скрещивает руки на груди, внимательно поглядывая на Расса. Тот обречённо вздыхает. — А теперь я спрошу ещё раз и советую честно ответить на мой вопрос, — с лёгкой прохладой в голосе произносит. — Тебе что-нибудь об этом известно? Или мне начать опрашивать других свидетелей убийства, а тебя отправить под трибунал за сокрытие фактов возможного преступления перед военным дознанием? Расс сопротивляется. Поджимает губы, опускает глаза, крепче стискивает рукоять своей винтовки. Ему определённо что-то известно. Даже не так, Спенсер знает, что ему известны подробности того, как хладнокровно был убит иракский ребёнок и, чёрт возьми, он вытащит из него ответы. И чем дольше командир рыцарей с ними тянет, тем больше подозрений падает как на него, так и на остальных рыцарей. Боевики ведь в ответе за недавние потери в их отряде. Значит, рыцари вполне могли устроить нечто, вроде показательной расправы над одним из их сообщников. Да, жестоко. Да, бесчеловечно. Однако это не отменяет того факта, что бойцы восемьдесят девятого отряда могли пойти на такое. Могли и ещё как. Особенно, их командир, у которого на фоне всех последних неудач могла запросто поехать крыша. Расс ведь уже однажды собирался пустить кровь пленному валахирцу, которого посчитал ответственным за потерю в своём отряде. Тогда Спенсер сумел вразумить лейтенанта и таким образом спас от заслуженного тюремного срока. Сейчас же всё иначе. Его здесь не было и он понятия не имеет, чем именно занимались рыцари и остальные подразделения, посланные в Синджару. Они спасли офицеров ЦРУ, ликвидировали с десяток боевиков и всякое такое. Но что было дальше? Что они, например, делали ночью? Скольких женщин успели изнасиловать, а скольких мужчин — избить, снимая накопившееся напряжение просто потому, что их некому остановить? Просто потому, что они единственная сила в городе, с которой приходится считаться? Это война, и изнасилования, убийства, грабежи и мародёрство — её неотъемлемые спутники. Мерзкие рудименты, обнажающие самое страшное и жуткое, что только есть в человеческой природе. И Расс вместе со своими рыцарёнышами не исключение. Это наивные предрассудки, что бойцы СпН никогда и никого не трогают. Просто всё упирается в прагматичную необходимость и, если будет нужно, они заставят сношаться и собственное командование — был бы только повод. Выпустить пар, напомнить местным жителям, кто тут власть, отомстить за павших собратьев и просто развлечься — чем не повод для того, чтобы метким выстрелом прострелить иракскому ребёнку колено и оставить его умирать под палящим солнцем? — Я жду, — повторяет Спенсер. — Не услышу ответа, и я прикажу тебя задержать как подозреваемого, совершившего военное преступление. — Сбавь обороты, Спенсер, — едва не цедит Расс, сделав к нему шаг. Учитывая существенную разницу в росте, командиру рыцарей приходится задрать голову, чтобы не терять зрительного контакта. — За пиздабольство я и «тюленю» навалять могу. — Что ты сказал? — голос Спенсера заметно холодеет, а он сам кладёт левую руку на пистолетную кобуру в районе бедра. Нет, стрелять в Расса он не планирует, как бы сильно ему этого не хотелось. Но с годами отточенные рефлексы, в том числе и в школе «тюленей», дают о себе знать. Чтобы какой-то рыцарь навалял «тюленю»? Либо Расс головой ударился, либо понятия не имеет, что собой представляет элита сил специальных операций ВМС США. Они лучшие. Им нет равных ни в море, ни на суше. А ещё бывших «тюленей» не бывает. Может, Спенсер уже и не так молод как раньше, но то, чему их учат, никогда не забывается. Оно отпечатывается в коре головного мозга. Преследует их везде. А ещё спасает им жизнь. Заметив, что намечается стычка между двумя офицерами, Джозеф, до этого осматривающий тела неподалёку, живо оказывается рядом, страхуя своего капитана. К ним подтягивается и Конли, который хоть и держится сзади, однако всем своим видом показывает, что готов в любой момент вмешаться и разнять обоих. — Цепляешься ко мне по любому, сука, поводу, — продолжает гнуть своё Расс, не обращая внимание на подошедших Джозефа и Конли. — Или выдвини официальное обвинение или катись на хуй. Ты меня заебал, Спенсер. С губ стоящего рядом капитана Конли звучит недовольно-предостерегающее: «Лейтенант!», вынудившее Расса если не прикусить язык, то поубавить пылу. Спенсер это игнорирует и лишь сильнее въедается взглядом в напряжённую фигуру командира рыцарей. — Видишь это отверстие? Видишь эту рану?! — не отрывая взгляда от Расса, Спенсер рукой указывает на бездыханное тело мальчишки и заметно повышает голос. — Не говори, что вас не учили прицельной стрельбе по конечностям — такому обучают только в спецподразделениях. Нарваться на случайную пулю он не мог — угол попадания не соответствует траектории при хаотичной стрельбе. У меня есть все основания полагать, что кто-то из твоих людей в ответе за это, а, может, и ты сам. — При этих словах лейтенант Расс сдержанно выдыхает, будто не зная, как ему затормозить процесс собственного разоблачения. Неужели… — Поэтому я даю тебе последнюю возможность убедить меня в обратном. — Его подстрелили, — всё же отвечает Расс. Спенсер чуть задирает подбородок, а Джозеф прекращает делать записи в блокноте. — Всё произошло слишком быстро. Когда мы вытащили этих црушников из самой настоящей жопы, этот ребёнок уже был с ними. Они сцепились с морпехами, завязалась потасовка, — Расс водит плечом. — Они стали допрашивать мать и отца, угрожая убить ребёнка. А потом просто выстрелили. Теперь доволен? — Командир рыцарей задерживает на нём неприязненно-затравленный взгляд. — Но даже ты не сможешь привлечь их к ответу, — многозначительно оглядывается на спецов ЦРУ. Это звучит как вызов. А ещё Спенсер понимает, что Расс говорит правду. Неохотно и переступив через собственную фирменную гордость, но он рассказал всё, как есть. Да, возможно, не во всех подробностях, однако не важно. Важно другое — кто именно в ответе за смерть иракского ребёнка. И это оказались вовсе не спецы из восемьдесят девятого отряда, а долбаные спецы из ЦРУ. Спенсер подозревал, что с ними будет непросто, и он пытался предупредить об этом полковника Ламберта, но тот справедливо опасается за своё место, с которого легко могут убрать и также легко назначить кого-то другого, более лояльного и сговорчивого. Спенсер знает, как именно работает центральная разведка. Какими жестокими и беспринципными они могут быть. Но хладнокровное убийство ребёнка… Окей, даже если этот ребёнок был как-то связан с террористами, они не должны были так поступать. Если этот ребёнок не наставил на них своё оружие или не угрожал подорвать себя поясом смертника, то дебилы из ЦРУ должны были просто его задержать вместе с семьёй и провести беседу. Максимум, пригрозить тюрьмой за сотрудничество с боевиками. И, чёрт возьми, Расс прав: к ответу можно привлечь абсолютно каждого, но только не ЦРУ. Они неприкосновенны и уязвимы лишь для определённого круга лиц. Спенсер в этот круг не входит. Даже его уровня допуска не хватит, чтобы заставить верхушку ответить за весь тот беспредел, который творят их подопечные. Да что там — даже эти дуболомы из спецназа, приложившие руку к бессмысленной жестокости, выйдут сухими из воды. Они нужны этой конторе, потому что обладают нужными качествами или талантами. И ЦРУ будет защищать их до последнего, ведь в их подготовку было вложено непростительно много средств и времени, чтобы позволить какому-то дознавателю из ВМС, пусть и при капитанском звании, отправить их под трибунал. Максимум, что их ждёт, — небольшой разнос от начальства, мол, сработали вы не так чисто, как хотелось бы, и всё-таки привлекли лишнее внимание. Даже Расс, будучи полноценным оператором спецназа, которым на фоне остальной Армии прощается слишком многое, это понимает. И даже он со своими рыцарями не стал пересекать черту, пусть и в последнее время она стала слишком размытой. Да, пожалуй, он ему верит. У рыцарей была возможность устроить геноцид среди местных, чтобы отомстить за павших товарищей, но их командир всё же не спятил окончательно. Их командир не позволил им сделать то, за что потом придётся отвечать ему самому. Разумно, ведь в отличие от ЦРУ у рыцарей нет такой неприкосновенности. Хочется спросить, почему не вмешался. Почему Расс на правах офицера при лейтенантской лычке не пресёк самый настоящий беспредел. Однако Линч вовремя спохватывается, понимая, что, скорее всего, поступил бы точно также. Он бы точно также не рискнул переступать дорогу ЦРУ, учитывая, какими возможностями они обладают. Достаточно всего одного телефонного звонка, и ты можешь оказаться за решёткой по надуманной статье о спонсировании терроризма. Поняв, что пока их помощь больше не требуется, Джозеф и Конли возвращаются к своим делам, вновь оставив Спенсера наедине с командиром рыцарей. — Мы ничего не могли сделать, — повторяет лейтенант Расс. — Морпехи пытались вмешаться, но… Собаке бесполезно лаять на стаю волков. — В этом и вся проблема, лейтенант: в безнаказанности, — холодно подчёркивает Спенсер. — Мне сказали, что он помог заманить црушников в ловушку, — Расс снова уходит в глухую оборону. Снова изо всех сил пытается выйти сухим из воды, даже несмотря на то, что главным виновником убийства оказываются совсем другие люди. Спенсера это уже порядком достало — видеть, как долбанный командир спецназа не в состоянии набраться смелости и научиться отвечать за свои поступки. — Он сдал их боевикам. Он, как минимум, сообщник. — Лучше замолчи, пока не наговорил лишнего, — Спенсер прищуривается. — Везде есть границы, и моя работа — делать так, чтобы их никто не пересёк. Ты ведь даже не представляешь, какие последствия могут быть. У него есть семья? — обращается к Джозефу, который уже успел навести справки о погибшем мальчике. Быстро сверившись с записями в блокноте, Джозеф отвечает: — Отец и мать. По словам морпехов, они пытались забрать тело своего сына. Им также угрожали расправой. Услышав это, Спенсер сдержанно выдыхает и вновь переводит взгляд на Расса. — Считай, что в Синджаре, как минимум, два человека будут желать смерти каждому американскому солдату. — Ты это мне говоришь? — Расс выступает вперёд, насупившись. На лице проскальзывает возмущение. — А, может, лучше выскажешь всё им? — жестом указывает в сторону црушников, которые, кажется, вообще не в курсе происходящего. Им в принципе плевать. Они знают, что не понесут никакого наказания, а потому ведут себя совершенно расслабленно, сбившись в отдельную кучку. — Хочешь, чтобы я подал рапорт? Окей, херня вопрос. Но скажи мне честно, Линч: это хоть что-то изменит? Не изменит. Даже если все присутствующие здесь напишут и подадут рапорты; даже если они все вместе заявятся в кабинет полковника Ламберта с требованием привлечь к ответу црушников, никто и пальцем не пошевелит. Может, Ламберт и готов пойти им всем навстречу, да только у него связаны руки. ЦРУ может судить лишь верхушка, к которой Рэйбл не имеет никакого отношения. — А ты думал, это мы тут развлекаемся? — хмыкает Расс, поняв, что Спенсеру нечем крыть его выпад. Да, иногда такое случается. — Мои парни, конечно, ебанутые, но не настолько. Правда… Велев Джозефу заканчивать с осмотром тела ребёнка, Спенсер вновь переключает всё внимание на Расса. С губ слетает требовательное: «Что?». Тогда командир рыцарей хмурится. — Прошлой ночью нам всё же пришлось кое-кого грохнуть, — озвучивает он. — Тот местный не оставил нам выбора. Набросился с ножом на меня и на морпехов. Он подписал себе смертный приговор. Хочется возразить и обвинить его в умышленном убийстве мирного иракца, однако Спенсер понимает, что всё это будет звучать как попытка обвинить на ровном месте. Если в руках убитого действительно было оружие и, более того, он действительно набросился на военнослужащих США, то это ставит точку в вопросе обвинения. Солдаты имеют полное право на самооборону, и каждый такой случай расследуется либо сквозь пальцы, либо не расследуется вовсе, ведь иначе штат военного дознания придётся раздуть десятикратно, а самим дознавателям переезжать в Ирак на постоянное место жительства. Конечно, для подтверждения ещё потребуется взять свидетельские показания, но и без этого ясно, что командир рыцарей выйдет сухим из воды. К чёрту. Рано или поздно тот обязательно оступится, и вот тогда ему уже ничего не поможет. — Возвращайся на пост. Об убийстве гражданского поговорим позже, — произносит Спенсер и ловит на себе недовольно-хмурый взгляд Расса, как бы говорящий: «Опять ты за своё, Спенсер». Отдав Рассу приказ, Спенсер оставляет труп иракского ребёнка и вместе с Джозефом подходит к телам, накрытым звёздно-полосатыми стягами. Стоящие неподалёку рейнджеры — сослуживцы погибших — ревниво наблюдают, как с тел убитых товарищей бесцеремонно стаскивают грязные флаги. Спенсер ощущает на себе их пристальные, ненавистные взоры, но никак не реагирует. Гибель очередного солдата — это личная трагедия для любого военнослужащего, независимо от рода войск, звания или должности. В такие моменты забиваешь хер на всю эту грызню в духе, кто же круче — флот или сухопутные войска. В такие моменты и морская пехота, и ВВС и даже спецназ становятся единым целым; становятся самой настоящей семьёй, у которой вновь кого-то отняли. Спенсер давно научился абстрагироваться и не пропускать через себя горечь утраты, иначе здесь быстро свихнёшься. Иначе все те поездки, когда он добровольцем вызывался сопровождать останки очередных двадцатилетних юношей, погибших за тысячи миль от дома, были напрасными. Иначе война его так ничему и не научила. Однако сейчас внутри что-то щёлкает. Глядя на застывшие лица убитых рейнджеров, испачканные грязью и кровью, Спенсер впервые ощущает то, что долгое время сознательно глушил в себе, не позволяя боли просочиться внутрь, словно воде — в герметичный шлюз подводной лодки. И этот шлюз даёт трещину, отчего крошечные капли боли пощипывают где-то в душе. Спенсер чувствует, как к горлу подступает тугой ком и быстро его проглатывает. Три рейнджера. Три парня. Всем, должно быть, не больше тридцати. Они были молоды и полны сил. Они были уверены в себе и в той подготовке, что им дают в центре специального назначения. Вот только что-то пошло не так, и те наставления, которые инструкторы вдалбливают в головы будущих рейнджеров со словами: «Это однажды спасёт твою блядскую жизнь, кусок ты говна!», дали сбой. Рейнджеры всегда прокладывают путь. Иногда это путь к смерти. — Капитан?.. — раздаётся со стороны. Спенсер переводит взор на говорящего, и натыкается на чуть изумлённое лицо Джозефа. Тот стоит возле второго покойника, вооружившись блокнотом с ручкой, чтобы записать очередные данные очередного погибшего. Данные, которые впоследствии станут лишь сухой статистикой в рапорте полковника Ламберта как командующего Рэйблом и Министерства обороны, отчитывающегося перед общественностью. — Они… — начинает Спенсер и вновь колеблется. Погибли храбрецами? Бились достойно? Отдали долг своей стране? На языке крутятся сотни вариантов, причём, один пафоснее другого. Спенсер решает озвучить менее яркое: — Они делали свою работу. Спасибо им за службу. — Спасибо за службу, — подхватывает Джозеф. — Но морская пехота всё равно любому зад надерёт, — не без бахвальства добавляет, отчего другие рейнджеры, услышавшие его самодовольный комментарий, тут же хмурятся и кидают осуждающие взгляды. — Ты выбрал не самое удачное время для таких разговоров, — произносит Спенсер, быстро сообразив, что ещё немного, и дело дойдёт до конфликта. — Лучше убери телефон. — Нужно сделать снимки, — возражает Джозеф, успев снова расчехлить свой смартфон. Спенсер тут же кладёт руку на его ладонь, сжимающую гаджет, в призыве убрать. — Не на глазах у их сослуживцев, хорошо? Попросим об этом санитаров, когда они будут готовить тела к перевозке. Джозеф неохотно подчиняется и с недовольством на лице убирает сотовый обратно. Спустя некоторое время спрашивает прямо в лоб: — Сэр, — вздыхает. — В чём дело? Разве не вы учили меня, что нужно абстрагироваться? Что нельзя всё принимать близко к сердцу? Если вы не в состоянии работать, тогда я сам всё сделаю. Осталось только подтвердить их личности с помощью жетонов. — Джозеф приседает возле трупа одного из рейнджеров, чтобы вытащить армейские жетоны с личной информацией. Его подчинённый прав: они не могут себе этого позволить. Для них скорбь — это роскошь, предаться которой, значит, забыть о работе и погрузиться в целую картотеку воспоминаний о других покойниках, когда-то также осмотренных на поле боя. Спенсер и сам не понимает, что на него нашло. Всего пару минут назад эти трое были для него безликой статистикой, накрытой американскими флагами. Сейчас же — будто бы хорошо знакомые, но павшие в бою братья. Он ведь даже не знает их имён. Не знает, откуда они родом и сколько им лет. Он понятия не имеет, какими были последние минуты их жизни. Господи, да сами рейнджеры ему в принципе никогда не нравились. Сколько Спенсер помнит, на учениях они всегда вели себя как-то по-особенному, словно пытаясь доказать собственную крутость. — А где жетоны? — от раздумий его отвлекает голос Джозефа. Тот забирается рукой под разгрузочный жилет мёртвого рейнджера и прощупывает грязную ткань боевой рубашки в районе груди. Тогда остальные рейнджеры, до этого лишь ревниво наблюдавшие со стороны, подходят к ним и вкладывают в руку Джозефа одну пару жетонов — маленькие металлические эллипсы с машиной гравировкой и отметинами в виде царапин. — Остальные мы не нашли, — мрачно делится один из рейнджеров. Джозеф, полный замешательства, разглядывает два металлических эллипса на цепочке. — Наверное, растащили дети, — предполагает Спенсер, которому уже приходилось с подобным сталкиваться. После ожесточённых боёв в разгар первой иракской кампании тела американских солдат подолгу лежали без присмотра, и местные дети часто крали их жетоны, чем вызывали бурную реакцию среди рядового и младшего офицерского состава. Одни считали это неуважением к покойным. Другие — откровенным мародёрством. И всё же Спенсер этому нисколько не удивлён, потому как знает: это ещё не самое страшное, что может произойти с телами. — Нет, это были не дети, — возражает рейнджер. — Мы видели, как во время перестрелки несколько арабских мудаков забрали их жетоны. Забрали как трофей. Теперь эти мрази будут хвастаться перед остальными выродками, что смогли одолеть настоящих американских рейнджеров. Чёртовы ублюдки… Ебал я в рот всех этих уёбков и эту страну, — демонстративно сплёвывает, на что остальные рейнджеры кивают, вторя его словам. — Я впервые слышу, чтобы террористы крали жетоны прямо во время боя, — не без скепсиса в голосе отзывается Спенсер, оставаясь безучастным. — Нет никакого смысла подставляться под пули даже ради таких трофеев. Возможно, они пытались подложить взрывное устройство. И ваши сослуживцы могли запросто потерять жетоны — это безответственно, но такое тоже иногда случается. Кажется, что точка в разговоре поставлена — оробевшие рейнджеры как бы намекают, что у них больше нет аргументов, — однако в разговор вмешивается подошедший лейтенант Расс. — Рейнджеры дело говорят, — вклинивается Расс. — Там, на крыше на меня напал один из этих ублюдков и в какой-то момент он схватил мои жетоны. — Расс вынимает из-под плейт-кэрриера свои армейские жетоны, демонстрируя. Звенит металл. — После этого он прямым рейсом был отправлен на Тот свет. К Аллаху или нет — мне посрать, но своё он получил. Ещё какой-то мудак не лапал мои жетоны. — Армейские жетоны — всего лишь военное имущество и сувенир на память для тех, кто уже отслужил, — парирует Спенсер. — Не стоит придавать этому какой-то смысл. — А, ну да, ты же из флота, Линч, — хмыкает Расс. При этих словах рейнджеры скептично переглядываются, словно бы им только что всё объяснили. — Хотя у моряков, вроде как, и своих поверий хватает. Просто знай: без жетона солдата могут не опознать. Он будет обезличен и похоронен в безымянной могиле. Сомневаюсь, что эти парни заслужили такой участи. — Если возникнут вопросы, будет проведена ДНК-экспертиза, — напоминает Джозеф. — К тому же, у нас есть показания их сослуживцев и командира. Этих рейнджеров совершенно точно не похоронят в безымянных могилах. Но я понимаю ваше негодование — как-никак, но кто-то украл собственность Министерства обороны США. — В жопу засунь себе эту собственность, — внезапно выпаливает Расс. Все, даже недовольные таким раскладом рейнджеры, замирают, уставившись на него. — Какие-то подонки забрали жетоны этих парней в разгар перестрелки. Вы чё, блядь, совсем не втупляете, да? Это, блядь, не тупое мародёрство. Эти уёбки целенаправленно собирают трофеи — коллекционируют жетоны американских солдат. Так вам понятнее? — И что же ты предлагаешь? — спокойно отзывается Спенсер, голос которого заметно контрастирует на фоне резких высказываний командира рыцарей. — Обыскать каждый дом и каждый угол в Синджаре, чтобы… что? Отыскать пару армейских жетонов? Если те, кто это сделал, мертвы, — значит, обыскивайте трупы. А если нет, то придумайте, как ещё объяснить тот факт, что при покойных рейнджерах отсутствовали некоторые личные вещи и почему мы не сможем передать те же жетоны семьям погибших, когда к ним привезут останки. То, что боевики крадут ваши личные вещи, — это издержки боевых действий. Мне жаль, что вы потеряли сослуживцев, и я осуждаю тех, кто посмел выкрасть их жетоны, но к чему-то подобному нужно быть готовым. Сомневаюсь, что жетоны удастся вернуть — скорее всего, их продадут. Что-нибудь ещё пропало из личных вещей? Переглянувшись и чуть поникнув, рейнджеры качают головой. Тогда Спенсер велит записать данные погибших военнослужащих, а один-единственный жетон вложить в карман формы мёртвого владельца. Сделав это, Джозеф осторожно накрывает тела убитых бойцов грязными флагами и делает очередные пометки в своём блокноте. И пока лейтенант Расс о чём-то оживлённо переговаривается с рейнджерами, а Джозеф продолжает фиксировать все важные детали произошедшей на площади заварушки, Спенсер задумчиво поглаживает гладковыбритый подбородок. В голове продолжают крутиться слова командира рыцарей — какие-то ублюдки намеренно коллекционируют жетоны американских солдат. Зачем им это? Если подобную выходку со стороны детей ещё можно объяснить банальной шалостью и незнанием, то в случае с боевиками всё это действительно напоминает самую настоящую охоту за трофеями. Возможно, командиры террористов решили таким образом простимулировать своих подчинённых, мол, кто принесёт больше всего жетонов убитых, тот получит позолоченный автомат Калашникова. При этих мыслях Спенсер криво усмехается. Хусейн и его люди когда-то были просто помешаны на золоте. И плевать, что в бою оружие, покрытое золотом от дула до рукояти, было совершенно непрактичным и тяжёлым. Главное, что на фотографиях с ним ты походил на самого настоящего шейха или султана, правящего всем грёбаным Ближним Востоком. Но одно дело сорвать пару жетонов с ещё не остывшего трупа и совсем другое — пытаться проделать это в разгар перестрелки. Видимо, награда за принесённые жетоны по своей стоимости многократно перебивает весь сопутствующий риск. Жетоны они не вернут. Можно перевернуть вверх дном хоть каждый дом или диван в Синджаре, но эти несчастные металлические эллипсы уже наверняка успели сменить не одного владельца. Да, это мерзко и несправедливо по отношению к родным погибшего, однако это суровая реальность царящего на войне хаоса. Придётся просить Управление тылового и материального обеспечения войск СпН изготовить дубликат жетонов, чтобы отправить его вместе с останками погибшего. Ну а реакция лейтенанта Расса на факт пропажи — это прямо отдельный вид искусства. Всё же в вопросе суеверий и всяких примет армейцы иногда могут дать фору даже ВВСникам. К нему подходит офицер Хантер Редфоу, сжимающий в руках полупустую бутылку с водой. Над его левой бровью красуется свежий пластырь, да и сам офицер выглядит не таким изящным и чистым как в первый день после своего прилёта на Рэйбл. Помимо грязной и потёртой одежды, Спенсер также замечает и лёгкое недовольство на лице Редфоу, словно всё происходящее вокруг его жутко раздражает. Забавно. Наверное, не привык, когда его заставляют ждать. — Я всё забываю спросить, офицер Редфоу, — подаёт голос Спенсер, когда тот подходит ближе, держа свободную руку в кармане штанов цвета хаки. — Кто из вас старше по званию: вы или ваша напарница? — Мы одинакового звания, капитан Линч, — сразу же отвечает Редфоу, словно ожидавший этого вопроса. — У нас немного разные специализации. Моя напарница имеет учёную степень по химии, и в ЦРУ она в первую очередь известна как специалист по химическому оружию и отравляющим веществам. Ходят слухи, что в распоряжении ИГИЛ могло оказаться ОМП. Теперь такие специалисты должны числиться в каждой оперативной группе, — пожимает плечами и делает глоток воды. — Слухи? — не сдерживается от замечания Спенсер. — Никогда бы не подумал, что ЦРУ полагается на слухи. — Он замечает, как при этих словах Редфоу чуть задирает подбородок со свежими синяками и вновь припадает к бутылке. Нервничает. Испытывает дискомфорт. Пытается не выдать себя, однако уже выдал. Для суперкрутого сукина сына, коими црушники себя и считают, он слишком легко сдался. — Если у противника действительно есть оружие массового поражения, то эта информация должна быть незамедлительно передана в Пентагон. Бойцам необходимо выдать противогазы и защитные костюмы, а технику покрыть изоляционной жидкостью. Редфоу тихонько хмыкает и прячет устало-кислую улыбку. — Как я уже сказал, капитан, пока это только слухи. — Поэтому вы здесь? Ищете ракеты с каким-нибудь ипритом или ви-эксом? — продолжает напирать Спенсер, понимая, что другой такой возможности вытащить всё из этих офицеров попросту не представится. — Это как-то связано с той новой группировкой, о которой недавно стало известно? — Завидное любопытство для простого капитана Военно-морских сил. — Это моя работа, офицер Редфоу: делать всё, чтобы люди, которых вооружила страна, всегда отвечали за свои поступки. Вам ведь знакомо понятие ответственности? — Спенсер решает не бить прямо. Кидаться голословными обвинениями, как это было с Рассом, здесь бесполезно. ЦРУ всегда будет всё отрицать. Но дать этим ублюдкам возможность понять, что их мудацкое поведение и такие же мудацкие выходки не остаются незамеченными, он просто обязан. — Знакомо. Как и понятие патриотизма. — Редфоу переводит взгляд на тело убитого иракского мальчишки, которое накрывают грязной тканью и готовят к передаче родным. — На войне подобное не редкость, — вновь смотрит на Спенсера. — Уверен, наше правительство окажет всю необходимую помощь местным властям и родственникам погибших. Как же лицемерно и мерзко звучат эти слова, особенно из уст сотрудника ЦРУ — ведомства, призванного в первую очередь карать и покорять, а не служить и защищать. И под помощью, Спенсер уверен, подразумевается фраза: «Правительство сделает всё, чтобы об этих жертвах никому не было известно». Иначе просто быть не может. Иначе иракское правительство, пусть и подёргиваемое за ниточки, начнёт задавать неудобные вопросы, равно как и пресса. Можно ли было избежать такого количества жертв? Можно ли было провести менее заметную и агрессивную спасательную операцию? Конечно, можно было, вот только у полковника Ламберта связаны руки. Он в первую очередь исходил из тех ресурсов, которые имеются в распоряжении Рэйбла и которые они вправе использовать для проведения операций в городских условиях. Можно было послать и один отряд спецназа, но риск слишком велик. Терять целое спецподразделение, опасаясь огласки, — не лучше, чем допускать эту самую огласку. — Не нужно этой профессиональной лжи, офицер Редфоу, — отзывается Спенсер. — Глаза меня никогда не обманывали, как и опыт. Стрелял профессионал, да и само ранение не выглядит случайным. Я не стану вас обвинять, потому что прекрасно понимаю, что это бесполезно. У вас серьёзный покровитель, до которого не доберётся даже военное дознание. Однако вы и ваши люди должны понимать, что у всего есть предел. Этот мальчик, кем бы он ни был, совершенно точно не заслуживал этого. — У вас есть дети, капитан? — внезапно спрашивает Редфоу, словно пропустив мимо ушей весь монолог. Спенсер не отвечает, потому как не большой любитель посвящать кого-то в подробности своей личной жизни. Да и ни к чему этому крысёнышу знать, что командующий военным дознанием Рэйбла уже когда-то успел обжечься об такую вещь как брак. Это намного опаснее любого взрывного устройства. Отношения и семейная жизнь разрывают на части не хуже миномётного снаряда. И никакие швы и военные хирурги здесь не помогут. Выбираться из этого дерьма придётся самому. — У меня они есть, как и у многих, кто отправился сюда, — делится Редфоу. — Мы все хотим вернуться к своим детям и, желательно, не в цинковом гробу. Вчера этот ребёнок заманил нас в засаду и он бы продолжил это делать. Думаете, мы этого хотели? Думаете, нам плевать на всё, что здесь происходит? — Выдерживает паузу, после которой, сделав шаг, добавляет: — Если есть угроза, мы её ликвидируем. Выбирая другую сторону, они понимают, на что идут. Знают, что становятся нашей законной целью. Поэтому мы здесь, капитан, — делаем всё, чтобы вернуться домой живыми. Между каким-то оборванцем, помогающим ИГИЛ, и отрядом наших морпехов, кого вы выберете? Думаю, ответ очевиден. Тяжело это осознавать, но Редфоу оказывается прав. Когда на одной чаше весов находятся жизни местных жителей, а на другой — жизни американских солдат, выбирать не приходится. Выбор всегда очевиден, каким бы мерзким и паршивым он ни был. Можно быть альтруистом, мнительным философом и просто ебучим пацифистом, ненавидящим войну, но быть военным — значит, всегда переживать за таких же солдат, как и ты сам. Всё это сопереживание само по себе всасывается в кровь, едва надеваешь заветную форму с патчем в виде флага родной страны на плече. Ну а ЦРУ… Пожалуй, патриотичнее и преданнее них только Секретная служба. Циничные и фанатичные ублюдки, готовые убивать и пытать собственных родных на благо страны. Однако нельзя допустить, чтобы ЦРУ даже под видом национальных интересов и борьбы с терроризмом оставляли после себя бессмысленные горы трупов. Убив этого мальчишку, они разворошили осиное гнездо. Местные этого никогда не забудут. — Наверное, удобно оправдывать каждый свой промах речью о патриотизме и национальной безопасности, — не сдерживается от издёвки Спенсер, хотя его голос звучит сухо и даже холодно. — Пожалуй, запомню этот трюк на случай, если мне захочется пострелять в мирных жителей. — Осторожнее, капитан, — Редфоу сощуривается и едва не напоминает кобру, постепенно раскрывающую свой капюшон в желании ужалить. — Никто не захочет иметь врагов в нашем лице. Поверьте, лучше нам оставаться друзьями. — Можете угрожать. Можете запугивать всю эту солдатню. Можете и дальше рассказывать про свои всемогущие беспилотники, способные достать даже в соседском сортире, но за всё рано или поздно приходится платить. Если продолжите в том же духе, то очень скоро это место станет вашей могилой. — Не став дожидаться ответной порции яда, Спенсер, одарив Редфоу напоследок хмурым взглядом, уходит. Его начинает трясти — не сильно, но достаточно, чтобы подрагивали пальцы рук. Тогда он обхватывает ладони и разминает их, мягко надавливая на нервные окончания и суставы. Это помогает. Подошедший Джозеф справляется о самочувствии, на что Спенсер лишь отмахивается и списывает всё на отголоски синдрома Войны в заливе. — Я успел опросить нескольких местных при помощи переводчика, — начинает Джозеф. — Они подтвердили вашу теорию. Согласно их описанию, мальчика подстрелил «высокий и крупного телосложения мужчина с растительностью на лице и рыжим цветом волос. Его форма отличалась от формы других солдат», — закончив зачитывать пометки в своём блокноте, Джозеф поднимает на Спенсера выжидающий взгляд. — Они описали одного из спецов ЦРУ. Что и требовалось доказать, хотя Спенсер никак не реагирует. Проклятье, лучше бы это был кто-то из рыцарей… — Один морпех упомянул, что на площади завязалась потасовка, — продолжает Джозеф, — и что црушники решили расстрелять ребёнка, обвинив его в помощи террористам. Если хотите знать моё мнение, сэр, то это крайние меры. Мальчика следовало задержать, а родителей — допросить. От его убийства никто не выиграл. Что ж, хотя бы его подчинённый это понимает, в отличие от ослов из ЦРУ. А, может, они только делают вид и намеренно подливают масла в огонь. Но какой в этом смысл? Если Синджара взбунтуется, то станет серьёзной угрозой для соседствующего рядом с ней Рэйбла. В этом нет никакой логики. — Остались только морпехи, верно? — осведомляется Спенсер, припоминая отчёт о потерях, среди которых числилось и несколько морских пехотинцев. При этих словах Джозеф мгновенно меняется в лице, поникнув. Спенсер вздыхает. Его подчинённый — морпех, и гибель таких же морпехов — особенно болезненный удар в самое сердце. — Я могу попросить капитана Конли… — Нет, сэр. Спасибо, но нет, — твёрдо, хотя и не без печали в голосе озвучивает Джозеф. — Может, я и не знал их лично, но они морпехи, мои братья. Я должен знать, как они погибли. Понимающе кивнув и хлопнув лейтенанта по плечу, Спенсер озвучивает тихое: «Хорошо», после чего направляется вместе с ним к телам погибших морских пехотинцев. Как и рейнджеров, их успели накрыть звёздно-полосатыми флагами и оттащить в тень — подальше от лучей палящего иракского солнца, от которых покойники плавятся не хуже, чем сыр в микроволновой печи. Ещё на подъезде к Синджаре Спенсер успел заметить жёлтый башенный кран, стоящий почти на окраине города. Чертовски повезло, что во время перестрелки его никто не задел: рухни такая махина на жилые дома, и жертв было бы в разы больше, а целые кварталы могли оказаться в руинах. Он поглядывает на башенный кран как на символ начавшейся реконструкции города и возвращения к мирной жизни, и настораживается. — На кране какое-то движение, — произносит Спенсер, привлекая внимание Джозефа. — Видишь? — кивок в сторону крана. Ему отвечают рассеянным: «Нет, сэр». Тогда Спенсер хмурится. — Нужен бинокль. Лейтенант! Услышав, как к нему обращаются, Расс, держащийся неподалёку, вопросительно таращится на Спенсера. Тот спрашивает про бинокль, на что командир рыцарей подзывает к себе одного из подчинённых. «Командир, у которого нет при себе бинокля. Потрясающе», — мысленно рассуждает Спенсер и хмыкает. Спустя пару минут в его руках оказывается цифровой бинокль со встроенным дальномером и даже тепловизором. Давно он не встречал таких навороченных игрушек. В последний раз он имел дело с аналогичным топовым снаряжением ещё во время службы в отряде «тюленей» — Минобороны никогда не жалеет денег на элитных спецов, вооружая и оснащая их по последнему слову техники. А ещё он узнаёт производителя этого бинокля. Рэйтеон — один из ведущих поставщиков качественного военного снаряжения. Впрочем, насчёт качественного можно поспорить, учитывая весь тот негатив, который в последнее время сыпется на их инженеров. Спенсеру хватает опыта и знаний, чтобы самостоятельно увеличить кратность оптики, а также выключить ночной режим свечения линзы, хотя стоящий рядом Расс не перестаёт озвучивать комментарии в духе: «Помочь, кэп?». Закончив настраивать прибор, Спенсер внимательно осматривает стрелу крана и замечает несколько фигур, которые что-то разворачивают. Какого чёрта там происходит?.. — Из наших там никого? — спрашивает, взглянув на Расса. Командир рыцарей по рации связывается с ответственным за периметр сержантом и спрашивает, посылал ли он кого-то из подчинённых на единственный во всём городе башенный кран. Ответ отрицательный. — Я вижу четверых. Похоже, что они минируют конструкцию. Срочно свяжись с ближайшим патрулём, — велит Рассу. — Район необходимо оцепить и эвакуировать. Возьми своих рыцарёнышей и… Раздаётся выстрел. Резкий хлопок громом прокатывается по всему кварталу, спугнув птиц, бездомных собак и мирных жителей, которые в панике спешат покинуть улицу. Морпехи, охраняющие периметр, живо хватаются за оружие, а их командир — сержант Новицки — принимается раздавать указания, веля занять оборону и выяснить, откуда был сделан выстрел. Спенсер расчехляет свой табельный кольт и снимает с предохранителя. Оглядевшись по сторонам, собирается занять ближайшее укрытие. — Откуда стреляли? — спрашивает Спенсер, адресуя вопрос не то Джозефу, не то Рассу, который вновь обращается к гарнитуре активных наушников. — Спец, в нашем секторе стрельба, — произносит Расс. — Дуй вместе с Шанхаем на крышу и попробуйте выяснить, откуда была вспышка. Всех остальных, ко мне. Кэп, пригнитесь и займите укрытие! Игнорируя лейтенанта Расса, Спенсер наблюдает, как к ним бегом устремляются несколько морпехов и рыцарей, гремящие экипировкой. Другие бойцы пробуют увести с площади оставшихся людей, в то время как их командиры пытаются выстроить оборону и понять, с какого именно здания исходит угроза. Кругом лишь невысокие жилые дома, из окон которых могут выглядывать как простые зеваки, так и стрелявшие. На крышах виднеются лишь одинокие тушки птиц, а из переулков то и дело доносятся приказы кричащих морпехов. Откуда могли стрелять? С какой стороны? Из какого окна? Это был снайпер? Или один из выживших боевиков, решивший напомнить о себе или отомстить за павших братьев? А, может, это кто-то из детей, взорвавший связку петард? Нет, тот хлопок был совсем другим — не таким звонким и резким. Звучит очередной выстрел, и Спенсер ощущает, как его тянет назад. Мощный толчок опрокидывает его на спину, которой тут же касается нагретая иракская земля. Он ударяется локтями и чувствует, как по затылку и рукам прокатывается звенящая острая боль. В него попали. — Капитан! — кричит Джозеф, успевший занять укрытие за остовом сгоревшей легковушки. — У нас раненный!.. Крики подчинённого постепенно затухают, напоминая шум из-под толщи воды. Спенсер взглядом утыкается в ясное голубое небо, замечая крошечные точки летящих птиц. Руки машинально тянутся к животу, прощупывая. Ничего. Тогда он двигает ими к груди и натыкается на ошмётки разорванной ткани форменной куртки. Только не это… Неужели его ранили? Неужели он умрёт здесь, посреди ебучего Ирака, как наверняка умер и Клинт, попав под внезапный огонь боевиков? «Клинт…», — проносится в голове, и Спенсер шевелит губами, стремясь озвучить это имя. Оно слетает машинально и неосознанно. Слетает как имя родного отца, когда-то игравшего с ним в бейсбол на заднем дворе их дома. Рядом шуршит песок. Клубы пыли ударяют в лицо, и Спенсер жмурится от попавших в глаза песчинок. Перед глазами возникает удивлённое, хотя и по-свойски лихое лицо Брайана Расса. Тот, присев возле него, спешно ощупывает торс и бёдра на предмет ранений. — В рубашке родились, кэп, — слетает с губ Расса, который сам порывисто дышит, словно после марафона. — Пуля попала в жилет. Пластина помялась, но в остальном ты в норме. Эй, слышишь? — Расс трогает его за плечо. — Капитан, ты меня слышишь? Слышит. Причём, ловит себя на мысли, что впервые в жизни он рад слышать командира рыцарей — этот его прокуренно-дерзкий голос, местами напоминающий говор школьного хулигана. И раз так, значит, он жив. Значит, жилет действительно остановил пулю, не позволив смертоносному свинцу прошить его насквозь и оставить после себя жуткое ранение. Спенсер никак не реагирует на очередной вопрос лейтенанта Расса, продолжая лишь таращиться на него. Сам лейтенант, не скрывая лёгкого беспокойства на лице, машет рукой в сторону и вновь что-то говорит. Что именно — Спенсер уже не различает, зато чувствует, как его хватают за подмышки и куда-то волокут по земле. Спустя пару минут он оказывается сидящим у фасада какого-то здания. Рядом звучат хлопки выстрелов и приказы полевых командиров; мельтешат мощные ноги, одетые в военные ботинки и защитную экипировку, и брызгают фонтаны песка, когда в землю попадают очередные пули. Спенсер пустым взглядом наблюдает, как возле него разворачиваются настоящие боевые действия. Как рыцари и морпехи отстреливаются из-за укрытий и криками переговариваются между собой. Как лейтенант Расс координирует действия своих подчинённых и других бойцов, то обращаясь к гарнитуре активных наушников, то поливая противника свинцом из винтовки. Спенсер готов поклясться: он ещё никогда не видел командира рыцарей в деле, и то, что он видит сейчас, — пожалуй, высший уровень мастерства. То, что ему доводилось наблюдать лишь в школе «тюленей». Расс грамотно использует своё укрытие — шестифутовый глиняный забор, к которому старается не прижиматься вплотную, но в то же время контролирует свой силуэт, не позволяя шальной пуле себя зацепить. Одним коленом он стоит на земле, создавая надёжный и в то же время мобильный упор для стрельбы. Руки постоянно сжимают винтовку, а палец всё время лежит на спусковом крючке. Когда в стенку позади него врезаются пули, Расс тут же меняет позицию, прекрасно понимая, что в следующий раз стрелок уже не промахнётся. Внезапно перед глазами возникает перепачканное грязью и мокрое лицо капрала Шарпа, который трогает Спенсера за плечо, приводя в чувства. Тогда он поднимает на него вопросительно-непонимающий взгляд. — Сэр, я капрал Теодор Шарп, боевой медик восемьдесят девятого отряда «Рыцари», — согласно инструкции произносит капрал Шарп. — Сэр, я должен вас осмотреть. — И, не дожидаясь ответа, капрал расстёгивает боевую куртку Спенсера, обнажая плейт-кэрриер с керамической пластиной, защищающий торс. Ладони капрала методично ощупывают каждый участок в районе груди и живота. Когда его ладонь опускается к рёбрам с правой стороны, Спенсер охает, ощущая острую ноющую боль. Шарп хмурится. — Похоже, что пластина деформировалась в районе пятых и шестых рёбер. — Больно дышать… — хрипит Спенсер. Действие адреналина кончилось, и теперь он ощущает на себе все последствия от попадания пули в керамическую пластину. Тогда Шарп расстёгивает повреждённый плейт-кэрриер, а после и вовсе стаскивает. В лёгкие тут же поступает порция свежего воздуха, и Спенсер жадно дышит, ощущая сильные головокружение и тошноту. — Спокойно, сэр. Я не вижу признаков кровотечения или ранения, — произносит Шарп, вновь осматривая и ощупывая торс Спенсера. — Вы понимаете, что я говорю? Спенсер не отвечает, продолжая молча наблюдать за капралом Шарпом и за боевыми действиями за его спиной. — Как он? — к ним подбегает лейтенант Расс, который тут же приседает возле Спенсера, внимательно оглядывая. — В шоке, но не ранен, — отвечает Шарп и маркирует запястье Спенсера зелёным крестом. — В госпитале Рэйбла придётся сделать рентген — у него могут быть повреждены рёбра. Расс хмурится и сдавленно кивает. — Сэр, назовите своё имя, звание и поставленную задачу, — адресует он Спенсеру. Всю жизнь его звали Спенсером. Причём, он так и не смог понять, почему выбор уже покойных родителей пал именно на это имя. Кажется, это как-то связано с тем, что его отец увлекался тематикой Гражданской войны и часто отвозил свою семью в места, где проходили знаковые сражения прошлого. Что касается звания, то Спенсер уже несколько лет подряд щеголяет с капитанской лычкой. После перевода в военное дознание, его карьера стремительно пошла вверх, и вскоре он добился того, чего многие не добиваются за всю свою военную службу. А задача… Его задача всегда предельно проста: делать так, чтобы никто не уходил от ответственности за содеянное. И раз он всё это помнит, значит, с ним всё в порядке. — Капитан Спенсер Линч, дознание ВМС США, — выдавливает он, понимая, что так надо. Лейтенанту Рассу, как одному из офицеров, нужно убедиться, что старший по званию осознаёт происходящее и в состоянии адекватно мыслить. — Прибыл в Синджару по приказу полковника Ламберта для оценки ущерба и потерь среди мирного населения и личного состава Рэйбла после проведённой спасательной операции. — Каждое слово отдаётся звенящей болью в затылке и в висках. — Порядок. Ты ещё легко отделался, кэп, — Расс хлопает его по плечу. В любой другой ситуации Спенсер тут же сломал бы ему руку за столь фамильярный жест, однако его хватает лишь на тяжёлый недовольный вздох. — Шарп, давай его на носилки и тащите в машину. Хватит с него перестрелок, — усмешка. Однако Спенсер спешит возразить. Нет, не хватит. Нужно понять, кто и откуда стрелял, есть ли ещё раненые и какова обстановка, в целом. К тому же, они не закончили с осмотром других погибших военнослужащих Рэйбла. При мысли об этом он пробует встать, но капрал Шарп живо усаживает его обратно, напоминая о необходимости пребывать в покое. — Я в норме, капрал. Убери руки, — огрызается Спенсер. — Сэр, у вас шок. Вы должны успокоиться, — в очередной раз призывает капрал Шарп и спешно снимает со спины рюкзак с групповой аптечкой. Когда же Спенсер вновь пробует подняться, до него дотрагивается уже Расс, который попутно через гарнитуру в активных наушниках отдаёт приказы подчинённым. — Блядь, сиди и не дёргайся, кэп! — рычит Расс. — Не видишь, какой пиздец тут происходит? Снова захотел пулю словить?! И будто вторя его словам, над их головами с диким свистом проносятся пули. Секунда, и на стене здания позади них возникают несколько входных отверстий. — Как ты смеешь… — начинает Спенсер, решив напомнить лейтенанту об иерархии, но тот быстро перехватывает инициативу в разговоре: — Я, блядь, в ответе за твою жизнь, кэп, — твёрдо произносит Расс, упрямо взирая на него. — Так что сделай одолжение: сиди и не высовывайся. Если крестоносец сказал, что ты в неадеквате, значит, сиди, сука, смирно. Хочется въебать Рассу по лицу. Размазать его по стенке и спросить за каждую щепотку неуважения старшего по званию. Хочется, наконец, под конвоем отправить его в такую глубокую и мерзкую дыру на свете, куда даже крысы срать не ходят, чтобы этот ублюдок, наконец, всё понял. Чтобы раскаялся и признал, как же сильно налажал в тот день, когда целый отряд «тюленей» попал впросак просто потому, что командир рыцарей расставил другие приоритеты. Спенсер его ненавидит и, словно желая напомнить ему об этом, резко хватает Расса за ремень разгрузки, вынуждая замереть в удивлении. — Ещё хоть раз ты вздумаешь мне приказывать, и остаток жизни проведёшь в тюрьме, — цедит Спенсер. Рассу требуется время, чтобы отреагировать на услышанное. Когда же собирается с мыслями, то хмыкает и косится на капрала Шарпа. — Порядок, умник. Узнаю нашего мудака-капитана. Отбой с носилками! — адресует в сторону пары морпехов, которые бегут к ним с портативными носилками. — Сам дойдёт. — После этих слов Расс, ухватив свою винтовку и отцепив от себя руки Спенсера, скрывается из виду. Рядом звучат автоматные выстрелы, от которых Спенсер вздрагивает и, подняв взгляд, наблюдает, как командир рыцарей ведёт прицельный огонь по одному из окон жилого дома. На землю падают гильзы, а над ухом звучит один хлопок за другим. Сосредоточившись, лейтенант Расс делает несколько выстрелов, затем криками велит одному из подчинённых сменить позицию, а другому — взять на мушку «ебучий второй этаж». Спенсер тянется к набедренной кобуре с левой стороны, чтобы также включиться в перестрелку, однако с ужасом обнаруживает, что кобура пуста. Где же пистолет? Где его личное оружие, за потерю которого светит такой пиздец, какой даже представить страшно? Господи, только не это! Неужели он просрал свой пистолет? Спенсер в панике осматривает землю и руками шарит по песку возле ног. Наверное, выронил в тот момент, когда в него попали. «Ламберт меня убьёт», — тут же проносится в голове. Секундой спустя перед глазами вновь возникает лицо командира рыцарей. Тот тянет Спенсера на себя, помогая подняться. — Всё, уходим! Мы подавили ублюдков огнём, так что самое время съёбывать, — произносит Расс и передаёт самого Спенсера под крыло капрала Шарпа, который тут же перекидывает его руку через свою шею и придерживает за талию, помогая идти. — Я потерял свой ствол, — сообщает Спенсер. Нет, он ни за что не вернётся на Рэйбл без своего верного кольта. Они через слишком многое с ним прошли, чтобы расстаться вот так — по какой-то глупой неосторожности одного из них. Этот кольт с ним с того самого дня, как Спенсер вступил в ряды «тюленей». Большинство спецов ВМС США отдают предпочтение другим пистолетам, особенно марки «Сиг», однако Спенсер всегда выбирал классику. И эта самая классика вызвала одобрение у инструкторов в Форте Леонард Вуд, когда он заявил о своём желании пополнить ряды военной полиции флота. Он приехал в Ирак вместе с этим кольтом и обратно вернётся тоже с ним. Будто услышав нечто забавное, лейтенант Расс, идущий впереди и прикрывающий их продвижение, усмехается и поправляет свою неизменную бейсболку с потёртой эмблемой восемьдесят девятого отряда — всадником со вставшей на дыбы лошадью. — Радуйтесь, что в такой заварушке не просрали свой другой ствол, — оглядевшись на Спенсера, поясняет: — Тот, что между ног, кэп. Всё, Эхо-Эхо! Хочется смеяться и возмутиться одновременно. Учитывая, что в него попали, пусть и пулю остановил бронежилет, он действительно легко отделался. Руки и ноги по-прежнему при нём. Он по-прежнему жив и даже здоров. У него по-прежнему есть все шансы на то, чтобы однажды вернуться домой живым, в отличие от тех ребят, которые сложили свои головы, спасая выскочек из ЦРУ. Спенсер задумчиво косится на Расса, вновь обратившегося к гарнитуре своих наушников. Непривычно это признавать, однако сегодня рыцари спасли Спенсеру жизнь.

* * *

— На снимках я ничего не вижу, — произносит сержант Клод Бут — военный врач Армии США и по совместительству начальник медчасти Рэйбла. Он и ещё двое медиков не так давно вернулись обратно на базу, проведя несколько дней в томительном ожидании разрешения диспетчеров другой военной базы, Варлок-кэмп, о снятии режима бесполётной зоны в регионе. После инцидента со сбитым вертолётом Красного креста, такие ограничения стали вводить гораздо чаще, что снижало риск угрозы для жизни гражданских из числа волонтёров и миротворческих организаций. — Ни смещений, ни трещин, ни других повреждений, — вновь говорит сержант Бут, рассматривая широкие листы рентгеновских снимков с детальным рисунком всех двенадцати пар рёбер капитана военного дознания. — Вижу только следы от прошлых травм. — Сверяется с медицинской картой, где также фигурирует информация обо всех травмах или хирургических вмешательствах, которые перенёс пациент в прошлом. — У вас была трещина на седьмом ребре, верно? — Верно, — сухо отвечает Спенсер, продолжая методично застёгивать форменную рубашку, надетую поверх тёмно-синей футболки. — Заработал ещё во время службы в «тюленях». Он хорошо помнит тот день. Середина осени. На улице стояла холодная погода и шёл моросящий дождь. Командование объявило о проведении внеплановой учебной тревоги: по сценарию, отряд вражеских диверсантов закрепился в жилых домах, расположенных в нескольких милях от военной базы, на которой Спенсер и ещё с десяток других «тюленей» несли свою службу, тренируясь перед предстоящей отправкой в зону боевых действий. Им приказали садиться в транспортный вертолёт, после чего винтокрылая машина зависла над одним из домов, где по легенде и укрывались диверсанты. Бортинженер спустил вниз толстый длинный трос с армированной оплеткой, и каждый «тюлень» должен был спуститься по нему на крышу. Надев на руки плотные перчатки, Спенсер, сгруппировавшись как их всегда учили, начал беспарашютное десантирование с борта «Чёрного ястреба». В какой-то момент в наушниках раздалось тревожное сообщение второго пилота: боковой ветер усилился, машина стала выходить из-под контроля. Спенсер сорвался. До того момента, как его ботинки должны были коснуться тёмного покрытия крыши, оставались считанные ярды. Он изо всех сил пытался удержаться на тросе, однако не смог совладать с мощным напором вертолёта, пилоты которого наклонили его в сторону, чтобы без последствий войти в образовавшийся воздушный поток. Как итог: Спенсер неудачно приземлился на бок и серьёзно повредил одно из рёбер. К счастью, обошлось без перелома, однако почти месяц ему пришлось провести на больничной койке госпиталя, пропустив не только очередные учения, но и отправку в Афганистан в составе своего родного подразделения. — В таком случае вы полностью здоровы, — заключает сержант Бут и откладывает в сторону рентгеновские снимки, после чего делает пометки в карте пациента. — Но я оставлю вас под наблюдением до конца этой недели. Послезавтра на Рэйбл прилетает транспортный борт, который заберёт раненых в один из наших госпиталей в Кувейте. В их распоряжении более мощное и современное оборудование. Я могу подать рапорт о вашем временном переводе… — Нет, спасибо, сержант, — отрезает Спенсер. Если он не при смерти, то его место здесь. — В этом нет необходимости. Сержант Бут смотрит на него скептично-оценивающим взглядом, словно взвешивая это решение, после чего сдавленно кивает. — Ваше право, сэр. Но если вдруг почувствуете себя хуже, дайте знать. Что-нибудь ещё? — Специалист Фернандез, — произносит Спенсер, отчего сержант Бут тут же бледнеет и закусывает нижнюю губу. Не нужно быть опытным дознавателем, чтобы понять: смерть специалиста Фернандеза не только сказалась на общей работе медчасти Рэйбла, но и стала серьёзным личным ударом для самого начальника медчасти. — Мне нужно задать вам пару вопросов по поводу случившегося. С губ сержанта Бута слетает затяжной и недовольный вздох. Затем он потирает переносицу и снова вздыхает. — При всём уважении, сэр, я не готов сейчас отвечать на вопросы военного дознания, — отвечает сержант Бут. — Мой самолёт приземлился пару часов назад. В госпиталь доставили раненых из Синджары, и половине из них требуются повторные операции. Сэр, я… — Поговорим позже, — тут же обрывает Спенсер, понимая, что ещё немного, и начальник медчасти получит нечто вроде нервного срыва. Долгий и напряжённый перелёт, ворох работы и отсутствие лишних умелых рук — удивительно, как сержант Бут не сорвался раньше. Нет, с его допросом на тему погибшего подчинённого всё же стоит повременить. — Мне жаль твоего подопечного. Сержант Бут ограничивается лишь сухим: «Мне тоже», и удаляется из палаты, оставив Спенсера наедине с собой. Правда, ненадолго: вскоре на пороге появляется Джозеф, который будто только и ждал возможности навестить своего командира. — Как вы, сэр? — тут же спрашивает Джозеф, не скрывая беспокойства в голосе. — Что сказал сержант Бут? — Что жить буду, — хмыкает Спенсер и, встав с кушетки, поправляет форменную рубашку, застёгивая предпоследние нижние пуговицы. — Пуля попала в бронежилет, так что я отделался ушибом. Кто-нибудь ещё пострадал? — Нет, зацепило только вас, — отвечает Джозеф и проходит в палату, пробежав взглядом по скромному, но уютному интерьеру. — Остальным повезло больше. «Да я прям грёбаный неудачник», — проносится в голове, и Спенсер мрачно усмехается собственным мыслям. На самом деле он не считает себя неудачником, с которым постоянно происходит какая-нибудь неприятная хрень. Просто так сложились обстоятельства. Просто в той перестрелке не повезло именно ему. — Что с телами, которые мы не успели осмотреть? — переводит тему Спенсер, потому как их работа сама себя не сделает. — Капитан Конли закончил осмотр без нас. Всё было задокументировано, и вечером он обещал принести свой рапорт. — Заметив, как Спенсер намеревается покинуть палату, Джозеф тут же преграждает ему путь. — Сэр, могу я высказаться? — Его слова встречают непонимающим взглядом, после чего сдавленно кивают. — Думаю, вам стоит отлежаться здесь пару дней. Сейчас у нас нет никакой срочной работы, а Рэйбл наверняка переживёт ваше отсутствие какое-то время. — У нас всегда есть работа, лейтенант, — возражает Спенсер, качая головой. — Синджара усыпана трупами, причём, как местных жителей, так и наших ребят. За каждого убитого с нас как следует спросят. Помимо этого, смерть заместителя начальника медчасти — по этому делу у нас до сих пор нет никакого материала. Лишь одно-несчастное письмо, пара опрошенных свидетелей и высосанная из пальца версия с самоубийством. Ты действительно считаешь, что сможешь разобраться со всем этим в одиночку? Джозеф заминается. Закусив нижнюю губу, он неопределённо водит плечом, не то извиняясь за сказанное, не то подбирая достойный ответ. Спенсер качает головой. — Флот никогда не отдыхает. — Пройдя мимо него, Спенсер останавливается, взглянув на подчинённого. — Мне жаль тех морпехов. Хоть ты и не знал их лично, но я представляю, каково это — терять братьев по оружию. — А мне жаль вашего друга, — внезапно произносит Джозеф, отчего Спенсер напрягается, не понимая, к чему были сказаны эти слова. Будто уловив его вопрос, Джозеф поясняет: — Когда в вас попали, вы произнесли имя своего пропавшего друга — Клинт, кажется. Хотя, может, мне послышалось… Произнёс имя пропавшего сержанта «тюленей»? Но… Зачем? Спенсер знает, что раненые солдаты, мучаясь от жуткой боли и объятые страхом перед ликом смерти, зовут матерей, отцов и даже братьев с сёстрами. Однако причём здесь сержант Клинт Эрби?.. — Я правда назвал его имя? — заметно тише спрашивает Спенсер, внимательно поглядывая на подчинённого. Тот пожимает плечами, мол, так всё и было. — Может, мне просто померещилось? — предполагает Джозеф. Может. А, может, причина в другом. И если у него начались галлюцинации, значит, его психика сдаёт позиции. Значит, он постепенно сходит с ума. Значит, нужно расслабиться. Причём, немедленно. Он прощается с Джозефом, заверив, что увидится с ним позже, и спешно покидает палату. В коридоре Спенсер сталкивается с медсестрой, которая тут же справляется о его самочувствии и настоятельно просит вернуться обратно на больничную койку. Приходится возразить, а затем и вовсе ретироваться. Ещё он встречает в коридоре двух рейнджеров, которые о чём-то спорят на повышенных тонах. Когда Спенсер проходит дальше, один из рейнджеров внезапно сползает по стене вниз и окунает лицо в ладони. Только потом он замечает санитаров, таскающих на носилках безжизненные тела, накрытые звёздно-полосатыми флагами. Видимо, после осмотра, капитан Конли распорядился привезти останки на Рэйбл. Спенсер решает молча пройти мимо. Говорить этим рейнджерам, что он сочувствует их утрате, бессмысленно — это видно и так. Молчание порой дороже всяких слов. На улице царит неизменная жара, отдающая противным зноем и давящей на виски духотой. Спенсер морщится, мгновенно ощутив перепад температур, и расстёгивает верхнюю пуговицу боевой рубашки, ослабив воротник. На глаза попадаются несколько военнослужащих, которые при виде офицера в капитанском звании, отдают воинское приветствие и удаляются по своим делам. Спенсер провожает их пустым взглядом и направляется к столовой. В это время там никого быть не должно, за исключением пары человек, предпочитающих поздний приём пищи. Оказавшись внутри, он удовлетворённо кивает: столовая пустует. Лишь у дальних столов виднеются фигуры уборщиков, наводящих порядок в помещении и опорожняющих урны для мусора. В воздухе же до сих витает аромат жареного картофеля и различных соусов, которыми военнослужащие обильно поливают свои порции. Спенсер подходит к раздаточному столу, где в металлических лотках лежат остатки сегодняшнего меню. Стоящий на раздаче повар приветствует его и интересуется, чем он может помочь. Спенсер качает головой. Этот повар ему ничем не поможет, а вот его непосредственный руководитель — сержант-майор Тайрон Смолл, главный повар Рэйбла — очень даже. — Капитан Линч, — учтиво произносит сержант Смолл, появившись по зову своего подчинённого. — Слышал, вас ранили в Синджаре. Как вы? — Я в порядке, — машинально отвечает Спенсер и хмурится. Учитывая, как быстро на Рэйбле разлетаются слухи, вопросы о его ранении и самочувствии будут звучать отовсюду ещё пару дней. — Рад слышать, сэр. Говорят, там была настоящая мясорубка и что погибло несколько спецов и морпехов. Паршиво, — сержант качает головой. — Надеюсь, ублюдки, убившие наших парней, получили по заслугам. В ответ на его слова Спенсер лишь хмыкает и качает головой. Получили? Определённо. По заслугам? Хороший вопрос. Не проморгай спецназ ЦРУ пленного валахирца, следов которого, к слову, так никто и не нашёл, и ничего бы этого не произошло. Не реши црушники сыграть в героев-одиночек, то на их выручку не пришлось бы бросать целые подразделения. Рейнджерам и морпехам не пришлось бы рисковать жизнями, вытаскивая придурков из Лэнгли, а рыцарям — рисковать жизнями, чтобы вытащить уже их всех. Замкнутый круг, в котором пострадавшие мирные жители оказались лишь заложниками ситуации. — Ты же до сих пор разливаешь запрещёнку? — резко меняет тему Спенсер, припоминая, что как только он прибыл на Рэйбл и занял должность начальника военного дознания, то главный повар местной столовой сразу же вызвал у него подозрения. Как оказалось после, сержант Смолл промышлял торговлей и сбытом запрещёнки — крепкого контрафактного алкоголя. Что-то готовилось прямо на кухне сразу после отбоя. Что-то завозилось в тайниках вместе с провизией и новым обмундированием. А что-то по личной указке Смолла притаскивали сами солдаты, вернувшиеся с боевой миссии. Казалось бы: алкоголь, особенно крепкий и относительно качественный, не растёт на деревьях, но, как потом выяснил Спенсер в ходе допроса, на выбор военнослужащих Рэйбла имелись виски, скотч, текила, пиво, бурбон и даже чистый спирт, которым иногда промывали сильно загрязнённые механизмы в технике или в оружии. Сержанту Смоллу грозил тюремный срок, однако это был первый случай на Рэйбле, когда Спенсеру пришлось уступить. За главного повара вступился весь личный состав, потому что весь личный состав базы так или иначе употреблял алкоголь, ведь это был один из немногочисленных способов снять стресс. Тогда к делу подключился полковник Ламберт, известный своей нетерпимостью к пьянству среди солдат. Формально — на Рэйбле действовал строгий, даже строжайший запрет спиртного. На деле же — Смолл и его подручные продолжали сбывать алкоголь, правда, теперь уже в меньших количествах. — Простите, сэр? Запрещёнку? — удивляется сержант Смолл. Почти убедительно. — Нет, вы же знаете: я завязал с этим. Мне грозил срок, да и полковник Ламберт обещал уволить меня с позором из армии, если я… — У меня отец пил, — перебивает Спенсер, отмахнувшись. — Думаешь, я не смогу отличить запах алкоголя от запаха жареных овощей? Или не вижу, когда люди уже успели накатить пару стаканов? — Сэр… — заминается Смолл, не зная, чем ответить. — Так у тебя есть выпить или нет? — бьёт прямо в лоб Спенсер и, выудив из заднего кармана форменных тактических брюк мятые банкноты, кладёт их на стол перед сержантом Смоллом. Если цены на местное бухло не успели вырасти, то этого должно хватить на целую фляжку бурбона. Сержант Смолл таращится на деньги как на огромное насекомое, ползущее к нему, и сдавленно кивает. — Сэр, я не хочу в тюрьму. Если полковник Ламберт об этом узнает… — Не узнает, — заверяет его Спенсер. Пожалуй, это то, о чём Ламберту действительно не стоит знать. — Этого хватит? Извини, я сейчас не особо при деньгах: не успел потрясти местную солдатню. От услышанного сержант Смолл усмехается. Нервно. Затем, осторожно взяв купюры, недолго скрывается в одной из подсобок. Спенсер ждёт около минуты, барабаня пальцами по столу, и приосанивается, когда сержант возвращается к нему. Воровато оглянувшись, Смолл передаёт ему бумажный свёрток, в котором что-то булькает. Спенсер отвечает вопросительным взглядом. — Водка, сэр, — выдавливает сержант Смолл и нервно чешет бритый затылок. — Лучшее, что сейчас есть. Бурбон и остальное закончилось. У нас тут небольшой напряг перед Рождеством — многие решили заранее затариться всем, что есть. Спенсер вздёргивает бровью. Он никогда не пробовал водку. Слышал, но никогда не употреблял. Говорят, эта дрянь запросто сносит крышу, а особо безбашенные могут пить её прямо с горла, словно воду. — Эта дрянь даже слона вырубит, — комментирует сержант Смолл. Кивнув и озвучив сдавленное: «Спасибо», Спенсер покидает столовую, прихватив с собой свёрток с бутылкой водки. Когда же перешагивает через порог, то понимает, что напиваться в полном одиночестве, да ещё и в разгар дня — самая паршивая мысль, которая только могла прийти ему в голову. Но забыться или хотя бы забыть произошедшее в Синджаре просто необходимо, иначе он не уснёт сегодня ночью. На глаза попадаются несколько «хамви», которые только что приехали на Рэйбл. Присмотревшись, Спенсер замечает фигуры рыцарей. Видимо, их отозвали на базу, а, может, они вернулись сюда временно, чтобы перегруппироваться перед поездкой обратно в Синджару. Завидев их командира, лейтенанта Расса, который помогает подчинённым разбирать сваленное в багажник снаряжение, Спенсер хмурится и переводит задумчивый взгляд на свёрток в руках. Наверняка Расс, как и любой другой уважающий себя спец, умеет переваривать любую крепкую дрянь, будь это водка или что-то ещё. Чёрт, неужели ему и вправду пришла подобная мысль: пригласить командира рыцарей выпить вместе с ним? Это же полный бред! С другой стороны, разве произошедшее сегодня — не бред? Разве не бред, что пуля, предназначенная для Спенсера, угодила аккурат в керамическую пластину бронежилета? Разве не бред, что после всего произошедшего он хочет напиться в говно и больше никогда не вспоминать сегодняшний день? И прежде чем Спенсер успевает сообразить, его окрикивают: — Эй, кэп! — звучит лихой голос лейтенанта Расса. — Успел заебать всех крестоносцев, раз они так быстро тебя выписали? — Расс подходит к нему, придерживая толстую лямку походного рюкзака, набитого снаряжением, необходимым для выживания в полевых условиях. Рыцари, сколько помнит Спенсер, никогда не таскают такие рюкзаки за спиной, предпочитая оставлять их в машине. Для них в первую очередь важна мобильность. — Успел оценить те горы трупов, которые оставляет после себя восемьдесят девятый отряд. Полагаю, поэтому полковник Ламберт вас отозвал? Расс усмехается и скребёт гладковыбритый подбородок, словно подбирая достойный ответ на этот пассаж. — Я смотрю, ты не привык благодарить тех, кто спасает твою задницу, — хмыкает Расс. — Да, нас отозвали, как и всех, кто был в Синджаре. — Расс пробегает по нему внимательным взглядом, словно выискивая, за что можно зацепиться. Его взгляд приковывает бумажный свёрток в руках Спенсера. Здесь не нужно быть гением дедукции, чтобы понять, что именно может маскироваться под видом безобидной посылки. — В тебя впервые стреляли? — Нет, не впервые, — признаётся Спенсер, понимая, что здесь можно и пооткровенничать. Правда, в подробности своего первого ранения он решает не вдаваться, пусть и тот день запомнился ему в мельчайших подробностях. — Значит, напиться ты решил по другому поводу? — хмыкает Расс и кидает беглый взгляд назад, словно убеждаясь, что их никто не подслушивает. А, может, убеждаясь, что его подчинённые заняты делом. — Нервишки сдают, Спенсер? Что, разок выбрался из своего кабинета, и всё, жизнь уже никогда не станет прежней? — Спенсер улавливает лёгкие ноты сарказма и даже иронии в его голосе, а потому снова хмурится и крепче стискивает свёрток. Провокация. Чистейшей воды попытка вывести его из себя и ткнуть носом в собственную беспомощность. Да, пожалуй, именно беспомощным он и чувствовал себя в тот момент, когда в его бронежилет угодила пуля. В такие секунды действительно начинаешь понимать, как же хрупка и непредсказуема человеческая жизнь. Что какой-то кусок металла, выпущенный незнакомцем, способен её запросто оборвать. — А у нас такое каждый день, — продолжает напирать Расс. — И нас не всегда спасает бронежилет. Лучше оставайся на Рэйбле, кэп, — здесь безопаснее, — ехидство в голосе. — Война тебе уже не по зубам. Сощурившись, Спенсер делает к нему шаг. — Да что ты знаешь о войне, Расс? — тихо и холодно говорит Спенсер. — Убийство мирных жителей — это не война. Это военное преступление. — Спенсер помнит о том, что Расс убил какого-то иракца, который, по словам командира рыцарей, сам напал на них. Легко так рассуждать, имея в руках оружие. — Не думай, что я забыл об этом. Мне плевать, самооборона это или нет, но я выясню, что там на самом деле произошло. Он видит, как шевелятся губы Расса, ищущего, чем бы ответить на эту угрозу. В этот момент к ним подходит майор Баркер и сообщает, что полковник Ламберт собирает командиров спецподразделений и некоторых офицеров у себя в кабинете. Спенсер и Расс в их числе. — А это не может подождать? — возражает лейтенант Расс, не сводящий цепкого взгляда со Спенсера. Всё же намерение докопаться до правды даром не прошло. Вот и отлично. Может, теперь он, наконец, прикусить свой длинный язык? — Полковник желает обсудить произошедшее в Синджаре, — сухо произносит майор Баркер. — Нет, это не может ждать. Расс недовольно фыркает и сообщает своим подчинённым, чтобы они продолжали разгружать машины без него. Спенсер же хмурится и косится на свёрток в руках, понимая, что, приди майор Баркер на час позже, то застал бы начальника военного дознания в сильнейшем алкогольном опьянении. Впрочем, после ехидных слов командира рыцарей желание напиться исчезло также внезапно, как и появилось. — А в чём дело-то? — вновь подаёт голос Расс. — Походу, что-то срочное, да? Это как-то связано с тем, что по нам снова палили? — с намёком на Спенсера спрашивает. — Это связано с тем, что увидели морпехи, которые сменили вас в городе, — всё так же сухо поясняет майор Баркер, вынудив Спенсера насторожиться. Что же такого могли увидеть морпехи, чтобы полковник Ламберт в срочном порядке собирал внеплановую встречу с командирами и офицерами Рэйбла? Будто поняв, что вопросов стало ещё больше, майор Баркер хмурится и вытаскивает свой смартфон, демонстрируя изображение с экрана. Спенсеру требуется время, чтобы сообразить, что именно он должен увидеть. Когда же до него доходит, то поднимает на майора слегка ошарашенный взгляд. Впрочем, лейтенант Расс удивлён не меньше. — Когда был сделан снимок? — тут же спрашивает Спенсер. — Сегодня сразу после вашего отъезда из Синджары. Полковник Ламберт созывает экстренный брифинг, чтобы разработать план дальнейших действий. Думаю, теперь вы понимаете, что причина срочная. Срочная — это ещё мягко сказано. Спенсер вновь переводит взгляд на заляпанный экран смартфона, рассматривая снимок, сделанный одним из бойцов КМП. На фотографии — стрела жёлтого башенного крана, на которой виднеется большой баннер тёмно-фиолетового цвета с белыми надписями: на арабском и на английском. И если арабская вязь выглядит как какой-то причудливый белый узор, то вот английские буквы складываются в хорошо читаемую и заставляющую содрогнуться фразу: «Валахир уничтожит Рэйбл».