Путь к свободе

Чонвон слышит приближающиеся за спиной шаги — о них дает знать скрип и треск камней под ногами. Через пару секунд к нему подходит Чонсон и кладет острый подбородок на макушку. — Ты уже час здесь сидишь. О чем задумался? — О всяком, — Ян слегка улыбается, когда старший присаживается на булыжник рядом, прижимаясь плечом. — Опять ты не делишься со мной, — недовольно бурчит Пак. — Просто мои мысли не стоят твоего времени. Иногда они ни о чем и обо всем, понимаешь? Ничего конкретного, что я мог бы рассказать. — Прости, что лезу. Просто порой мне становится страшно, что ты несчастлив, — Чонсон опускает глаза и ковыряет пальцами мелкие камушки, будто там скрыто что-то интересное. — Прошу, не думай так. Я счастлив, хоть и нечасто показываю это. Мы свободны, у нас свой дом, мы не голодаем. Подготовимся к зиме, и все станет еще лучше. О чем я должен сожалеть? — Обещаю, я сделаю так, чтобы ты ни в чем не нуждался, — Чонсон сжимает его руку в своей, и улыбается, видя улыбку Чонвона. — Не переживай обо мне. О нас. Мы со всем справимся, как всегда. Сначала было тяжело. Да, у них была свобода и кое-какие деньги, скопленные Чонсоном с боев. Они прибыли на Кипр на корабле, но здесь их никто не ждал, не было крова, и первое время им приходилось ночевать под открытым небом. Позже их приютил местный старик в обмен на помощь на виноградниках. Он обучил их, как правильно обращаться с лозами, когда лучше собирать ягоды, рассказал, как делается вино. Помогая Теодоросу, параллельно они трудились над собственным скромным жилищем, строили с ноля. Благо, оба были рукастыми и смышленными, к тому же у них была четкая цель и строгие ограничения по времени. Зимы здесь были не холодные, но крыша над головой была необходима. Закончив с жилищем, они накопили немного денег и выкупили у Теодороса небольшой клочок земли. Там располагался крошечный виноградник, оливковые и плодовые деревья, овощи, в общем всего понемногу. Дед был уже стар, детей у него не осталось, потому он отдал землю считай что задаром — уж больно ему понравился Чонвон, напоминавший ему покойного сына. Дом их располагался в пяти минутах ходьбы от моря. Если немного пройти вдоль пляжа, можно было попасть в небольшую бухту, где меж валунов любил прятаться Чонвон. Это было его место, поэтому Чонсон всегда знал, где его искать. Яну очень полюбилось море: раньше он никогда не жил на побережье, но попав сюда, понял, что это его место, которое станет настоящим домом. Он нередко вспоминал про арену. Поначалу ему часто снились бои, и он просыпался в страхе, что вновь попал туда. Боялся раскрыть глаза и оказаться в казарме, но тело Чонсона под боком напоминало: теперь все иначе. Теперь можно было не жить в ужасе и не гадать, сколько дней тебе осталось, и кого ты должен будешь убить, чтобы выжить. Он все еще скучал по Николасу и чувствовал вину перед другом. Ян бросил его, даже не предупредил о побеге, и тот наверняка ломал голову над тем, что же случилось с Чонвоном. Но может это и к лучшему — рассказав Нику правду, он лишь подверг бы его огромной опасности. Оставалось лишь надеяться, что друг в порядке, насколько вообще можно быть в порядке в том месте. Сейчас их дела постепенно шли в гору. Они отдавали часть урожая на продажу или меняли на мясо, хлеб или одежду, часть съедали сами, ловили морскую рыбу и все так же помогали Теодоросу на его участке. Старик постепенно терял зрение, и Чонвон боялся, что скоро тот станет совсем немощным, но Тео уверял, что и без глаз сможет позаботиться о себе. — Я вижу больше, чем многие зрячие, — говорил он. — Иногда это вредит мне. Иногда лучше притвориться слепцом и жить в неведении, чем знать то, чего тебе не положено. В душе Ян понимал, что Теодорос догадывается о том, откуда они пришли и кем были. И если так, то он предпочел об этом молчать. Как молчал Чонсон о том, как ему удалось договориться с торговцами и сбежать. Когда Ян спросил его, тот заявил, что пришлось сделать кое-что рискованное, но никогда не говорил, что именно. Чонвон не настаивал и не стал ворошить прошлое. Воспоминания об арене и у Чонсона не вызывали ничего хорошего. Лучше не бередить старые раны и жить, как живется. — Пойдем? — предлагает Чонсон, неловко поднимаясь с гальки. — Или хочешь еще посидеть? — Идем, — Ян цепляется за протянутую руку и бредет следом, еще раз оглядываясь на море. Где-то там за ним остался Рим с его шумными празднествами и побоищами. А здесь, у них дома — тишина и покой. То, что так требовалось израненной душе. Чонвон никогда не забудет того, что случилось. С одной стороны, ему бы хотелось стереть все те ужасы из памяти, но с другой…Именно то, что ему пришлось пережить, заставляет еще больше ценить каждый новый день на свободе. Радоваться прибою, обыденной работе и сытному ужину. Радоваться лучам солнца, опаляющим кожу, соленому морю, шумящему на фоне, и пению ранних птиц. Радоваться прикосновениям Чонсона, мудрым и поучительным историям Теодороса и шуткам торговцев на рынке. Благодарить Бога или судьбу за то, что они вместе и они живы. На своем пути к свободе они преодолели бессчетное множество трудностей. И за это им воздастся сполна.