Культ имени неудачника

«Словом ад…»

Мастер и Маргарита

Железные палочки с характерным звуком щелкают о дно керамической тарелки, перемешивая лапшу в бульоне. Шум льющейся из крана воды звучит громче, чем включенные в качестве заднего плана новости по телевизору. «…Убийца Героев, также известный как Пятно» — скользнул тихий голос ведущего новостей, заглушаемый потоком воды и звуком ударяющихся друг о друга чашек. Железные палочки остановились. Слух парня цеплялся за слова, доносившиеся из телевизора, в попытке расслышать суть. — Изуку, все хорошо? — женщина выключает кран, отставляя помытую чашку в сторону, — Чего застыл? — А? — парень переключил внимание на мать, вытирающую руки о кухонное полотенце, — Да, все отлично, просто задумался. Он перестал в унисон перемешивать лапшу в тарелке и подцепил ее палочками, поднося ко рту и украдкой поглядывая на экран телевизора. — Хорошо, пойду белье развешу, — удивительно, как она справлялась со всеми делами по дому самостоятельно будучи такой миниатюрной, — убери тарелку в раковину, как доешь. — Конечно, мам.

***

Пятно. Он убил 17 героев и сделал инвалидами еще 23. В том числе был и брат Ииды Теньи, одноклассника Шото, — профессиональный герой Ингениум. Урарака говорила об этом с опаской. Она использовала этот свой тонкий и тихий голосок, когда рассказывала о произошедшем, периодически замолкая на пару секунд, будто першение в горле мешало ей. Мидория хорошо знал эту манеру — так люди говорят, когда бояться затронуть слишком больную тему. Так говорили с ним медсестра, когда он лежал в больнице. Так говорила его мама, когда неизбежно приходилось вспоминать о случившимся. Иногда так говорил даже Тодороки. — Ужасно… — отозвалась Тсую, ее лягушачьи глазки отображали печаль — не могу представить, какого это. А Изуку, должно быть, мог. Он знал, что Ингениум чувствует отчаяние, рвущее грудь, знал, что он лежит в больнице, бессильный и беспомощный, с осознанием того, что жизнь больше никогда не будет прежней. Мечты вдребезги разбиваются о белый кафель каждый раз, когда он, прикованный к кровати, прокручивает одно и то же событие в голове. Одни и те же слова. Одно и того же человека. Был ли Всемогущий так же жесток, как Пятно? Ингениум искалечен, доведен до полусмерти и доставлен в больницу с тяжелыми травмами. Его мечта была так близка, когда ее силой отняли у него. Наверняка, терять возможности тяжелее, чем осознавать, что у тебя никогда их и не было. В любом случае амбиции обоих парней были размазаны по асфальту, поэтому Изуку может сказать, что понимает. Да? Хоть он и не был жертвой убийцы. Когда ты работаешь героем, нужно смириться тем, что смерть поджидает тебя на каждом задании. И все же, герои не готовы умирать так. В грязной подворотне — одинокие, поверженные, обессиленные. Их окоченевшие тела находят утром случайные прохожие. Покрытые грязью и засохшей кровью, их выволакивают из темного переулка и цензурят блюром в новостях. Новости трубят о вопиющей жестокости. Репортажи, статьи, видео — в отличие от Томуры Пятно знали в лицо. Лицо наполовину прикрытое маской и не имевшее носа. Лицо, на котором две зияющие дыры глаз, наполненные зверской жаждой крови. Интересно, что заставило его дойти до такого? Эта мысль стала фоновым шумом в кудрявой голове. У Пятна была идеология — это то, почему он был чем-то большим, чем просто злодеем. Не головорез, а маньяк — миссионер, линчиватель, тот, кто избавляет мир от лишнего мусора. Вот кем он себя считал, вот почему он думал, что имеет право убивать и вот почему его боялись. Идеология была самой жуткой частью образа Пятна. Она пугала. Она захватывала. — Моя сестра хочет, чтобы ты пришел к нам в гости, – Тодороки отвлек его от мыслей, когда они выходили из столовой, где их пути должны были разойтись, — у меня раньше не было друзей, поэтому она очень настаивает. Сказала, что приготовит на ужин все, что ты захочешь. Придешь? — О, да, я удовольствием — вежливо ответил Мидория. Повисло небольшое молчание, будто разговор окончен, но Шото продолжал стоять на месте. — А на ночевку останешься? — спустя пару неловких мгновений сказал он, отведя взгляд. — Да, без проблем — не то, чтобы у Изуку когда-либо были дружеские ночевки, но дружба ему явна давалась легче, чем Тодороки. — Отлично, я скину тебе адрес, — он явно воодушевился и… о Боги, это тень улыбки на его лице? — что будешь есть? Изуку попросил удон, просто потому что это любимое блюдо Шото, и тот действительно расплылся в улыбке. Скромной, но искренней и признательной.

***

Бледные руки Шото, аккуратно уложенные чуть выше живота, двигались в такт ритмично вздымавшейся груди. Слух ели улавливал его ровное, спокойное дыхание. Бесшумные вдохи и тихие выдохи убаюкивали, успокаивали, превращали ворох бесполезных мыслей в обволакивающую тишину. Изуку сидел на полу, откинув голову на кровать Шото. Зеленые кудри завитками лежали на белых простынях, а веки тихонько закрывались, разум сладко тянуло в дрему. Было так по-душевному спокойно. Казалось, им больше нечего сказать друг другу после шумного, веселого ужина с сестрой Тодороки и 3-х часов непрерывных разговоров в комнате Шото. И все же каждый из них подыскивал еще хотя бы один вопросов, который можно было задать только сейчас. Пока душа была на распашку, будто тщательно распаренная горячим источником кожа – податливая и открытая. — Кто был тем, из-за которого ты хотел покончить с собой? — первым справился Шото. — Хочешь об этом знать? — А ты не хочешь говорить? Изуку знал, что может продолжить эту игру еще одним вопросом и тогда Шото не станет настаивать. — Это был герой, которого все любят, поэтому я не хочу об этом рассказывать. — не разлипая век сказал Изуку, — Мне кажется, никто не поверит мне. Никто не воспримет это в серьез и не поймет насколько его слова были жестоки. — Я знаю, как жестоки могут быть герои, — тихо отозвался Шото, все также лежа на спине и смотря в потолок, — ты знаешь, как меня воспитал отец. — Да, знаю… Простыня зашуршала и Изуку открыл глаза. Уронив голову на бок он увидел, что Шото приподнялся на локтях, наклоняясь ближе к нему. — Изуку, — позвал он, протягивая пальцы к аккуратно торчащему завитку волос. Парень отозвался тихим мычанием, давая понять, что слушает, и вновь прикрыл глаза, — я расскажу тебе кое-что, но это большой секрет, — он накрутил локон на палец, заглядываясь на веснушчатую щеку. — Конечно, Шото, ты можешь доверить мне все, что угодно, — блаженно произнес Изуку, расплываясь в улыбке. Он обожал, когда кто-то касался его волос. — У меня был еще один старший брат. Он сжег себя из-за моего отца. — Что? — выпалил парень, распахивая глаза.

***

Он показал ему буцудан. Скромный домашний буцудан со свечами, цветами в вазе и фотографией. С нее на Изуку смотрел маленький мальчик своими ярко-голубыми глазами. Белоснежные волосы лезли ему в лицо, а улыбка трогала губы. Тодороки Тойя. — Отец выбрал меня своим приемником. Поэтому он сжег себя. Ох, нет. Ты не- Шото прячет глаза за ладонью. Его плечи трясутся. — Убивать себя — это мучительно, да? Он издает сдавленный вдох и тут же замолкает. Убирает руку и приходит в себя как только слышит скрип деревянной половицы под ногами Мидории. Изуку хотел подойти ближе, обхватить, обнять, успокаивающе провести рукой по спине и макушке, как это делала его мама, когда он плакал. Хотел дать Шото шанс быть слабым, быть человеком. Но промедлил, сделал всего пару шагов в сторону и замер, а Шото вновь натянул выражение отрешенности на свое лицо. Идеально отточенный навык. — Ты не виноват. Тихие слова густой тяжестью повисли в воздухе. — Только не ты… Босые ноги вросли в деревянную поверхность пола. Изуку не мог поднять глаз, боялся увидеть сломанный взгляд друга. Вместо этого он пялился на уродливый шрам на своей ноге освещенный длинной полосой света, что проникал через щель двери. Открытый перелом правой большеберцовой кости превратил ногу в неестественно вывернутый ошметок мяса. Он помнит эту картину: белая машина, фельдшеры, отчетливый голос среди гомона толпы спрашивает «вы меня слышите? как вас зовут?», а веки его такие тяжелые, сознание ускользает, лицо парня в спецодежде плывет, взгляд мажет ниже и он видит торчащую из открытой раны кость. Тойя выжиг себя дотла. От него не осталось ничего, что могло бы подтвердить смерть. Он сделал это, потому что хотел признания отца. И Шото в этом не виноват, он не должен чувствовать себя виноватым, не должен хранить эту печаль внутри себя каждый дань. Винит ли себя Тодороки Эджи? Какая разница? Он не делает ничего, чтобы искупить вину. Никто даже не знает про Тойю. То, что осталось от памяти о нем — скромный буцудан и горькая смесь страха, обиды и сожаления в душе Шото. — Если бы я не родился, у него был бы шанс. Тодороки Эджи сотворил это со свой семьей. Достоин ли он звать себя героем после этого?

***

Этот вопрос измучил Изуку. Он больше не мог бежать. Больше не мог игнорировать разбухающий, пульсирующий и воспаленный комок мыслей. Они изводили его, казались тяжёлыми, неправильными, аморальными. Они клевали его разум, снова и снова. Безостановочно, каждый день. Любой разговор вновь приводил его к ним — бурлящей обиде и ноющей несправедливости. Он заплутал в лабиринте своих чувств, не мог понять откуда они взялись и куда их выплеснуть. Все дороги были тупиком, а пути назад он не знал. — Сегодня мы тренировались с классом В… Нечестно. — На занятии с Сущим Миком… Почему они. — Бакуго выиграл соревнование… Чем я был хуже? Все, что его окружало — герои, герои, герои. Он больше не мог этого вынести. Еще пару недель он пытался сделать вид, будто все нормально, а потом почувствовал, как гниет изнутри. Желчь его разъедала. Он больше не обедал в столовой. Не хотел видеть Урараку, Тсую и даже Тодороки. Он вообще больше никого не хотел видеть. Класс опустел, но Изуку остался на своем месте. Опустил голову на парту, пряча лицо в сгибе локтя. Может ему нужно остаться одному на какое-то время? Немного одиночества, чтобы выгрузить все злые мысли и тогда все снова станет хорошо. Телефон на краю парты издал короткую вибрацию. Он поднял голову и лениво перевернул его экраном вверх. Сообщение от Шото. 15:13 Все хорошо? Где ты? Он не отвечал ему последние пару дней. В мессенджере накопился десяток непрочитанных сообщений, но Шото задал этот вопрос только сейчас.

15:14

Мне нужно немного личного пространства

15:14

Прости, поговорим чуть позже?

Сообщение было прочитано, но ответа не последовало. Наверно, это немного грубо со стороны Изуку, и все же он положился на то, что Шото поймет. Его мать сама страдала расстройством, так что он часто понимал и принимал настроение друга как должное. Скорее всего и сейчас это был знак молчаливого принятия, но Мидории все равно хотелось получить что-то вроде «Окей, я не в обиде» от Шото.

***

Вечером, когда Изуку уже устраивался на кровати, мобильник снова издал короткую вибрацию. Он было подумал, что это Шото и украдкой взглянул на всплывшее на экране сообщение, чтобы увидеть знакомое «Тодороки-кун» и убедиться, что это он. Но это был не он. «Все еще заинтересован Шигараки Томурой?» — гласило сообщение от неизвестного номера. Изуку тупо уставился на экран. Секунду в голове была пустота, потом яркая вспышка осознания, после чего сердце глухо рухнуло на дно грудной клетки. Еще погодя пришло новое уведомление. «Могу устроить вам фан-встречу.»