Одержимость и Покорность

Этот день выдался тяжелым. В голове все еще не укладывалось произошедшее. Потеря ноги, заражение, потеря большей части сил, выпадение из реальности на почти неделю. Тот факт, что Джон как-то приложил к этому руку, не важно, в хорошем или в плохом ключе. И то, что Джон изменился. Да, за тот в общей сложности час, который тот взаимодействовал с Лололошкой, было тяжело не заметить попытки гения как-то поддержать, в грубой форме, даже проклевывалась своеобразная чуткость и желание искренне помочь. Может, его Альтер прислушался к совету и дал себе волю? Это мило… Мысли не давали уснуть, но хотелось. А само желание спать вызывало еще больше мыслей. Все вокруг казалось другим. Не таким ярким. Мир потерял прежние краски. Лололошка не совсем понимал, что с ним происходит. Давящая тоска, боль и тревога поселились под ребрами, вытесняя сердце и легкие. Слезы то и дело пускались сами по себе и сдерживать их не удавалось. Да и необходимости или желания такого не было. Он в принципе ничего не хотел. Кроме, наверное, того, чтобы уснуть и проснуться как раньше. Вскочить на обе ноги, побежать куда-то, поболтать, помочь. Пообсуждать с Джоном планы, а потом мигом переместиться к лагерю беженцев и подоставать жителей там. Пойти заработать спарков или наведаться к Скотту. Поискать Марка и Сайриссу. Навестить Альфреда. Альфред. Он, наверное, за него волнуется. И остальные тоже. Интересно, они навещали его? Если да, то это плохо. Они видели его таким. Нужно будет попросить Джона никого к нему не пускать. Он скучает, это факт, но он просто не готов видеть их сочувствие и жалость. Он скорее забаррикадируется здесь до конца своей жизни, чем покажет себя неспособным даже самостоятельно поесть. Позволит относиться к себе как к калеке, который и шагу ступить самостоятельно не может. Возможно, именно этим он руководствовался, когда через слабость и явное недомогание, опустился на пол и дополз до двери. Не помнил, с чего у него появилось желание закрыть дверь хотя бы на хлипкую защелку. Как нашел в себе силы встать на одну ногу и закинуть крючок в петельку. Не помнил и то, о чем думал те два часа под дверью. Но это было точно, что-то не самое позитивное. С таким раскладом, лучше вообще не просыпаться. Он сказал правду, когда Харрис упомянул самоубийство. Конечно, он не надеялся умереть от холода у двери, но сама идея начинает появляться в голове все чаще. Его любимыми пока были про смерть во сне и смерть еще тогда, в битве с гарпиями. Он понимал, что такие мысли неправильны и ему еще жить и жить. А как жить, когда твоя цель – помощь другим? Он же себе помочь не способен. Ни в физическом, ни в моральном плане. Где-то на периферии проскользнуло «если бы я умер и встретил там всех, кого потерял здесь и в других мирах, я был бы счастливее, чем сейчас…» Наконец-то сон начал понемногу овладевать им. Он перевернулся со спины на правый бок, посильнее завернулся в одеяло. Что-то было не так. Левая нога ощущалась. Полностью ощущалась. Каждый палец, ступня, голень, колено. Все было на месте. Но чесалось. Может, ему приснилось все это, сейчас он просыпается и нога на месте? Лололошка потянулся рукой к конечности под одеялом. Пустота. Сон улетучился в мгновение ока. Рука судорожно пыталась нащупать ногу, натыкаясь лишь на бинты на обрубке. Костлявые длинные пальцы паники грубо впились в тело, не давая пошевелиться. Перед распахнутыми в ужасе глазами была лишь темнота. Тусклый свет снаружи не мог пробиться сквозь плотные шторы. Зуд перерос в тянущую нарастающую боль. Что с ним происходит? Почему снова боль? Почему нога ощущается так реально и болит, будто ее придавило валуном и переломало кости в труху? Боль становилась невыносимой. Паника душила. Сердце угрожало вот-вот сломать ребра, легкие от недостатка кислорода просились наружу вместе с сердцем. В голове туман, в глазах темнота и слезы. Изо рта то и дело вырывались всхлипы. Если бы не боль, отдающаяся во все тело, он бы с легкостью поверил что умер. Дрожащие ладони потянулись к бинтам на культе. Лололошке хотелось сделать все что угодно, главное избавится от ощущения тысячи раскаленных гвоздей, вбитых в конец обрубка, тихие всхлипы уже стали почти воплями, кое-как сдерживаемыми стиснутыми до скрипа зубами. Терпи, терпи, терпи. Ты не можешь показать себя жалким снова. Ты герой, ты сильный, ты справишься сам. Одеяло давно спало, куда-то на пол, белые, растрепанные ленты были судорожно сброшены туда же. Отросшие ногти впились в нежную тонкую кожу, только-только затянувшуюся, с еле заметным розовым оттенком. Они раздирали, царапали, тёрли швы, срывая их, до крови, до мяса, причиняя еще больше боли. Ло захлебывался в рыданиях, его ногу будто опустили в чан с раскаленным металлом. От боли в глазах сверкали звезды. Кровь капельками падала на правую ногу, простыни, оставалась под ногтями. Он смог вдохнуть воздух и сам не заметил, как раздался первый оглушающий крик. Он хотел перетерпеть, проигнорировать, но в помутненном рассудке, желание не показывать свою слабость затерялось. В глубине души он надеялся, что кто-то услышит его, поможет, объяснит, что с ним. Надеялся, что сейчас сюда придет Джон, ляпнет язвительный комментарий, а после, с выражением абсолютной усталости от количества проблем, которые приносит Ло, примется успокаивать, может, даст, что-нибудь от этой адской боли, посидит с ним, читая книгу или о чем-то рассказывая.

***

Летний день. Солнце приятно греет частную территорию пляжа, на котором как раз отдыхала семья. О такой можно было только мечтать. Отец, владеющий хорошим бизнесом, мать, в прошлом модель, а сейчас счастливая домохозяйка и двое прелестных детишек. Мальчик умный не по годам, интересующийся точными науками и девочка, добрая, внешностью – копия мамы. Идеальная ячейка общества. - Братик! Ты чего так далеко ушел? Мама с папой волнуются! – Девочка в милом желтом купальнике и в розовой панаме, бежала по золотистому песку, одновременно умудряясь перепрыгивать линии подступающих на берег волн. Она обращалась к мальчику, который старательно ровнял лопаткой одну из стен огромного песочного замка. Это не преувеличение. Он был действительно большим, чуть выше самого мальчика. С несколькими башням, мостиками, окошками, узором камней, арками. Во внутреннем дворике был даже фонтанчик и что-то похожее на балкон на втором этаже. И все это мальчик, конечно же, рассчитал сам, пока они сюда летели. Было просто скучно читать книги или спать как делала его сестренка. Он не сразу заметил ее, а потому испугался, когда та надела на его голову точно такой же, как у нее, но оранжевый головной убор. - Не подкрадывайся! и убери панамку, она мне мешает. – Не дожидаясь помощи, он скинул ее со своей головы и вернулся к своему занятию. Девочка же надула губки, обернулась в сторону откуда прибежала. Там виднелась небольшая вилла, принадлежащая их семейству. Чуть ближе к детям стояли две фигуры. Мужчина в солнцезащитных очках, которые никогда не снимал, тонкой белой рубашке, шортах, и женщина в широкой шляпе, тунике и купальнике, идентичном тому, что на девочке, только цельном и с рюшами. Они махали руками, зазывая идти к ним. Еще раз глянув на брата, девочка набрала полные воздуха легкие. - Я за ним прослежу! Все хорошо! Мы скоро придем! – Когда фигуры развернулись и начали уходить, она села рядом, просто наблюдая за чужой работой. Через пару минут, от обиды не осталось и следа. Крики чаек раздались, где то вдалеке и взгляд девочки переместился на улетающих птиц. Она о чем-то задумалась. Ее братец, закончивший с выравниванием стенок, осмотрел свою работу, помыл руки в ведерке, полном морской воды и сел рядом с сестрой. - Прости что накричал… Я говорил что не люблю когда кто-то меня отвлекает, а ты отвлекла. Ты конечно исключение, но сейчас это не вовремя. Я мог все запросто разрушить. А между прочим… – Он не умел долго обижаться на свою любимую сестренку. И знал, что она тоже не сильно на него обижается. Тем более если он сам просит прощения. - О чем ты думаешь? – Заинтересованно спросил мальчишка, когда заметил отстраненность сестры. - О смерти. Солнце вмиг закрыли тяжелые черные тучи. Ветер усилился. Мальчик поежился. -П-почему ты о ней думаешь? –Голос дрожал от холода и беспокойства за сестрицу. - Да так, просто она следует за нами. Ко мне она уже пришла. За тобой же ходит по пятам. – Девчушка широко улыбнулась, будто сейчас рассказывала забавную считалочку, а ее конец выпал на ее собеседника и отвернулась от него к морю. Но сам собеседник не был рад ее словам. - Что ты имеешь в виду? – Что значит «по пятам», он скоро умрет? Но от чего? Его сестра снова теплит надежды его напугать. В этот раз у нее получается. - Ну как же, ты ведь дал волю тому, что похоронил вместе со мной. От их переизбытка, даже такой гений как ты, просто не выдержит. Ты сломаешься. Если не уже сломался. – Нежный и звонкий голос девочки начал искажаться, становясь более странным, грубым и громким. - Ты сделаешь только хуже. Ты снова совершишь ошибку за ошибкой. Ты сам ошибка, Джон Дейви Харрис! Ты сам виноват во всем! Ты сам виноват в моих страданиях! Ты сам виноват в ЕГО страданиях! – Ветер перерос в бурю. Пустился дождь. Худые мальчишеские плечики задрожали. Он тянет руку к ее плечу, но пальчики прошли сквозь них. Перед глазами замерцали помехи. Его Сестра развернулась. Ее лицо застыло в агонии. Она по-звериному запрыгнула на него, сбив с ног и уронив прямо на замок. - С твоим будет тоже самое!!! Ты пожалеешь о том, что вообще спас его!!! И он пожалеет что выжил!!! Морда твари, залитая кровью приблизилась к его лицу. Страх парализовал его, не давая сделать и вдоха. Из разорванного рта вытекала мерзкая, вонючая и горячая слюна, капала на бледные щеки мальчика. Сделав пару тяжелых хрипов, она закричала что есть мочи. Буря вокруг них усилилась, поднимая клубы песка. Но это уже был не песок, а пыль, обломки камней, плитка, какие-то личные вещи, мебель, черепица. Все летало и угрожающе проносилось рядом с головой. Пыль попадала в глаза, вызывая непрошеные слезы. Крик не прекращался.

***

Джон резко сел на диване. Сердце бешено колотилось. Дыхание сбилось, лицо мокрое от соли из глаз, а спина – от холодного пота. В ушах все еще приглушенно звучал крик. Он глубоко вдохнул носом, задержал дыхание, выдохнул. Стало легче. Какая же чертовщина ему приснилась. Не нужно на этом зациклеваться. Это просто генерация того, что сейчас волнует меня больше всего и каких-то древних воспоминаний. Хотелось лечь спать обратно, это было странно. Времени думать о причине такого состояния, просто нет. У него с недавнего времени в два раза больше задач и один глупый, раненый источник этих самых задач. Кстати о нем, нужно будет сходить проверить его. Но перед этим заварить еще чаю. Голова продолжала ныть, а в ушах все еще стоял непонятный шум, то ли скулежа, то ли завывания, приглушенного, еще слышного. Он встал. Потянулся, вытягивая руки над головой и зевая. Пару позвонков хрустнуло, от чего после прозвучал сдавленный стон. Нужно будет заменить этот дряхлый диван, на что-то более удобное. Крик. Такой же, как в его сне. Со стороны комнаты Ло. Миг и он уже в дверном проеме, запыхавшийся, из-за того что чуть не влетел в пол носом, пока забегал на несчастные четыре ступеньки в коридоре. На кровати хаос. Одеяло на полу, простыни скомканы. И каплях крови. На постели ерзает парень, скулит, хнычет. Пальцы и культя в кровавых разводах. Их немного, но этого достаточно, чтобы заставить сердце пропустить удар. Вот Джон уже на краю кровати и что-то приказывает ему прижать к себе дрожащее тельце, сжать одной рукой чужие запястья. Шептать слова, которые сам слышал очень-очень давно. - Тшш… Лололошка, все хорошо… Тише, тише, я рядом. До него только в этот момент дошло что произошло. Нужно было предупредить его о вероятности приступа фантомной боли. И самому как-то подготовиться к этому. - Я понимаю что больно, но не нужно раздирать… Так будет еще больнее… Тише… Всхлипы заглушаются, где-то в плече, медленно намокающем от чужих слез. Дрожащие пальцы вплетаются в волосы, поглаживая, прочесывая аккуратно. Нос удачно утыкается в макушку. Мироходец в его руках дрожит, плачет, извивается от боли. Ничего обезболивающего в данный момент под рукой не было, амулет Гимлина не был способен помочь с таким. Опять-таки, нужно было хотя бы что-то принести сюда на экстренный случай. Остается лишь переждать. От собственного бессилия тошно, утихающие рыдания все равно били по ушам. Где то на подкорке сознания прежний Джон предлагал дать ему отрезвляющей пощечины, чтоб паниковать перестал. Нет, он теперь другой. Лололошка уже получал от него, и это закончилось тем, что происходит сейчас, так что повторять этот опыт не хотелось. Но ведь и Ло нужно в чувства приводить. Джон перехватил Ло поудобнее. Мысли не хотели генерировать слова, которые могли бы помочь успокоить. Ему самому становилось страшно. Организм сам по себе начал покачиваться из стороны в сторону, убаюкивая. Ладонь поглаживала спину. Губы шептали на ухо что-то несвязное. Парень в его руках все не унимался, хоть и не кричал больше. Он пинался, попал Харрису пару раз правой ногой в бок. Запястья было сложно удержать одной рукой. Отпускать нельзя, иначе раздирать начнет снова. - Лололошка, приди в себя, прошу… Тем сильнее ты будешь паниковать, тем сильнее боль будет… Слушай мой голос, сконцентрируйся на нем, слушай только меня, Ло… Я не могу тебе как-либо помочь, пока ты можешь быть опасен для самого себя. Слова явно не особо помогали. А другого способа, подходящего для их положения, не было. Происходящее напрягало, давило. Сон все еще опускал веки вниз. Он держался. Не хватало еще уснуть с истерящим человеком на руках. Оу, стало тише. И движения уже не такие активные. - Лошка, ты меня слышишь? Ты осознаешь что я говорю? Голова на его плече дергано утвердительно закивала. Это очень и очень хорошо, значит, он может попробовать метод с дыханием. - Молодец, Ло, сейчас ты должен сосредоточиться на моем дыхании и повторять. Давай, вдох на четыре счета… Его грудная клетка начала медленно наполняться воздухом через нос. Мысленно Джон досчитал до четырех. Рукой и телом он чувствует, как другой он повторяет это, вздрагивая, сбиваясь, но вдыхает. - Так, теперь задержи дыхание на семь, я с тобой, если собьешься со счета, не выдыхай, жди, когда я скажу. Счет пошел, Он сам замер. Его копия дрожала, всхлипывала, но на удивление почти замолкла. На «четыре» лежащий явно сбился, напрягся, немного выдохнув. - Держи, еще чуть чуть… Еще чуть чуть, все хорошо. Так, выдыхай на восемь, медленно, не спеши. Не страшно если сделаешь быстрее, это не страшно. Давай понемногу начинай. Оба неспешно выдохнули. Дрожь стала менее интенсивной. Всхлипы продолжались уже тише. Выдохнув куда быстрее, чем нужно, Лололошка закашлялся и захныкал, бормоча, что-то. - Тише, не говори, сначала успокойся, еще раз, вдох… Харрис просидел с парнем почти на руках, так долго, что тот уснул. Все это время Джон держал Ло за руки и возможно, слишком крепко сжимая. Когда он разжал свои пальцы, понял что те онемели. На бледных запястьях остались красные следы, из них точно получатся синяки. Снова он причиняет своему Альтер эго боль. Избегать этого довольно сложно. Ученый медленно ослабил объятия. Взору открылось лицо, идентичное его собственному. Кожа, совсем недавно бывшая немного темнее его собственной, теперь почти сливалась с цветом белоснежной рубашки на нем. Нос, щеки и глаза покраснели от слез, губы истерзанные, подпухшие, но не кровят, рот немного приоткрыт, наверное, нос забился, и дышать тяжело. Милый. А может... От собственных мыслей дрожь прошла по телу, лицо залилось краской. Стоит переложить Ло на кровать, так же? Главное не разбудить. Джон осторожно приподнимает мироходца, стараясь не нарушить его сон. Он движется почти, не дыша, но как только переносит вес, парень вздрагивает, морщится и просыпается. Толика разочарования и сожаления мелькает, где-то внутри. Взгляд Лошки сонный и растерянный, он не особо понимает что происходит. Снова. Когда он, наконец-то сможет просыпаться с четким осознанием того, что вокруг творится? Похоже что не скоро. От этого он непроизвольно вздыхает. Тут до него доходит, что Джон здесь. Стоит над ним и укладывает? Заче-… а, точно. Сознание проясняется полностью. - Что… - И снова горло дерет. И саднит. Он кричал? От протянутой воды естественно не отказывается – Что это было? Я чувствовал ногу… Полностью! Так и ладно просто чувствовать, это даже радует, но с хрена ли она болит? Это вообще нормально? Джон вздыхает, слегка раздражённый и расстроенный своей неудачей. Ну и тем, что придется объяснять. Раньше ему это нравилось, но больше как способ показать свои знания. А тут нужно объяснять то, что происходит с любимым другом. И не самые приятные вещи. - Это называется Фантомной болью. Если проще, то это когда твой мозг, все еще не привыкший к тому что одной конечности нет, посылает сигнал нервной системе что, что то не так, поврежденные нервы на конце культи пытаются определить что изменилось, воссоздают телесное ощущение конечности, и вместе с этим боль, которая может варьироваться от того, каким образом была утрачена конечность. Так же может ощущаться зуд, онемение, прикосновения и другие взаимодействия с уже отсутствующей частью тела. Если еще проще – твои нервная система и мозг не хотят принимать потерю, так же как и ты и для собственного успокоения ее воссоздают через боль. - И как часто такое будет? - Харрис мычит, обдумывая ответ. Отходит к столу, зажигая керосиновую лампу. - Я не могу точно сказать, это сугубо индивидуально. Могу только поставить перед фактом: эти боли могут проявляться годами, с меньшей периодичностью и интенсивностью. Лололошка хмурится. Молчит. Неприятные ощущения в ноге не дают сконцентрироваться. Он смотрит на свои руки и видит кровь. Глаза распахиваются шире. Невольно соленая жидкость вытекает из них, капая и смешиваясь с красной. Сбоку слышится копошение и через секунду ладони накрывают влажным полотенцем. На периферии зрения виднеется кровавые разводы на коже без бинтов. Та тоже скрывается, уже под простыней. - Не смотри. - Я не фарфоровый. – Слетает с губ. Голос предательски срывается. Руки бьет тремор при попытке самостоятельно оттереть кровь. От резкого приближения лампы щурится. Видит на чужой одежде пару разводов. Стыд призывает отвернуться. И отвернутся не только от Джона, а и от ноги. - Я вижу, Красотка. В твоем шатком психическом положении тебе действительно не стоит этого делать. Успеешь еще насмотреться. Знаю, что ты и не такое видел. – Парень на самом деле рад что тот не смотрит. Он может заняться обработкой. Все нужное оказывается на кровати молниеносно. - Но поверь, на раны врагов смотреть куда приятнее, чем на свои собственные. - Ты так говоришь, будто мои шрамы – Грим. – Лололошка вздрагивает и шипит от быстрых движений марли, пропитанной жгучей настойкой. Единственный плюс, который подмечает Джон – не нужно будет снимать завтра швы. Этот уже сделал все самостоятельно. Неаккуратно, но сделал. Ученый лишь немного подправил, вытащил пару ниток пинцетом, одну удалил, ее Лошке порвать не удалось. - Я ни в коем случае не обесцениваю твои предыдущие ранения. Просто согласись, то что сейчас – никак не сравнимо с ними. По щеке в который раз стекла капелька. Ее стерли, настолько быстро, что она не успела упасть. Он все еще не до конца отошел от истерики. Пальцы теребили мокрую ткань. Говорить об этом не хотелось. Сидеть в тишине тоже. - Как ты вообще в комнате оказался? Ты разве не у себя был? - Нет, в гостиной дремал, услышал крик и сразу прибежал. Ты кстати у меня на руках так уснул забавно. Я…я не хотел тебя будить, думал переложить по-тихому, обработать ногу и уйти, но не получилось. – Признавать такую нелепую неудачу, когда раньше стремился вообще их не совершать – тревожно. - Раз не хотел, мог просто остаться на месте. Они смотрят друг на друга в неловкой тишине, и Джон чувствует, как нарастает привычное чувство вины. Он спешно завязывает повязку, отступает на шаг. - Прости. Уровень неловкости повышается. Лололошка смотрит на Джона так, будто перед ним призрак. Чтобы этот самоуверенный говнюк и просил прощения? Да быть такого не может. Откровенно виноватое выражение лица говорит само за себя. Ло решает не комментировать данный порыв, отворачивается, укладывается поудобнее, подтягивая одеяло к груди. Скрывая страх перед возможным повторением приступа, ворчит с укором. - Если ты всё равно уже здесь… Можешь остаться. Пожалуйста. Вспоминая сон, что приснился Харрису на диване, отказ автоматически отпадает. Он берет подушку, оставшуюся на полу, садится на нее, кладя руки и голову на постель. Лошка старательно делает вид что не чувствует чужого пристального взгляда. Джон наблюдает с нежностью и тоской. Он откровенно устал от всего этого. Но, он не может оставить его. Не сможет. Привязался и теперь не отпустит. Эти каштановые волны, отросшие почти до плеч, эти глаза, действительно фарфоровая кожа. Губы. Он никогда не признает, насколько они желанны. Не сможет себе позволить их. Лололошка не тот, кто интересуется таким. Ему с головой хватает дружбы. Ему чужды отношения. Оно не удивительно, как тут о них думать, если в каждом мире происходит то, от чего можешь спасти всех только ты. И не только в своей реальности, а и в чужой. Что-то Джон не о том думает, постоянно. Веки слипаются, он уже вот-вот задремлет. Сквозь туман сна чувствует тепло, обволакивающее его с головой. Изначально планируя дождаться пока Лололошка уснет и уйти, под мягкостью непонятно откуда взявшегося пледа, остаётся до утра.