To the moon and back

«Чем дольше ты смотришь на солнце, тем ярче оно горит в ответ.»

Шум поезда заставляет сердце Аргенти биться чаще. Шум поезда и лёгкий приток адреналина – они пробрались посреди ночи, когда никто из других пассажиров даже не думает наслаждаться сном, в открытый и пустой грузовой вагон. Лёжа на застеленном холщовой тканью грязном полу, двое мужчин смотрят на звёзды, густой россыпью сияющие на чёрном небе. Когда Аргенти поворачивает голову, ему на секунду даже кажется, что звёздная пыль падает на лицо Бутхилла, но это оказывает лишь небрежно стряхнутый не в ту сторону пепел его сигареты. Бутхилл ругается. Аргенти смеётся и нежным касанием стряхивает следы пепла с чужой щеки. Бутхилл рассказывает ему старую Охотничью легенду о молодом воине, который стал символом превосходства человечности над властолюбивыми вампирами. «Его клинки настолько острые, что могут обратить день в ночь, и настолько гладкие, что лунный свет, отражаясь от них, способен ослепить врага...» Сказка. «Ни один Охотник при встрече с ним не расскажет об этом никому, но будет благословлен до тех пор, пока помнит, с кем он сражался бок о бок...» Символ, в который хотелось бы верить каждому Охотнику. Странник, мечник с горячим сердцем и бушующим желанием защитить человечество, ловкий и скрытный, а рядом с ним всегда – чёрный пёс, за версту чующий опасность. Аргенти относится к легенде с уважением и, скорее всего, перенимает от Бутхилла ненавязчивую, но безоговорочную веру в чудо, способное спасти целый мир. Над ними – целая обнажённая галактика. – Только представь, наше Солнце это тоже Путеводная звезда для кого-то. И наши Путеводные звезды могут оказаться чем-то более важным для других планет... – И как путешественники не сходят от этого с ума? – Бутхилл слегка пренебрежительно, но беззлобно смеется. – Летишь ты, значит, в сторону своей Путеводной звезды, оказываешься у какого-нибудь Солнца, и твой путь обрывается, а дальше куда? – А дальше – к новой звезде. – Это было бы вечное путешествие без цели. Значит, вот за этим горятся всякие звезданутые чудаки? – Путешествие ценно само по себе. – Аргенти внимательно рассматривает отражение в глазах напротив, будто пытается посчитать каждый едва уловимый блик. – И почему же тогда Солнце и Звезды считаются разными... – Он не хочет произносить слово "божествами" и морщится. – Источниками сил? – Каждое Солнце – это Путеводная звезда, но не каждая Путеводная звезда обязательно в итоге окажется Солнцем. Но ты не узнаешь этого, пока не пройдешь путь до конца. – С Луной всё намного проще. Она хотя бы не пытается меня обдурить. Лёгкая тишина прерывается лишь монотонным стуком колёс, но Бутхилл намного отчётливее слышит не этот фоновый шум, а звук сердцебиения мужчины рядом с ним. Аргенти долго смотрит ему в глаза, изучая кончиками пальцев его лицо, поглаживая щёки, едва заметные морщинки и потрескавшиеся губы, заставляя Бутхилла поморщиться от щекотки. Аргенти кладет вторую руку на открытый прохладный металлический бок, не сдерживаясь и слегка постукивая по нему пальцами. Бутхилл усмехается. – Распускаешь руки, принцесса? – Говорит он с улыбкой, не выражая даже малейшего недовольства и только двигаясь немного поближе. – Когда ты называешь меня так, ты делаешь мне комплимент или пытаешься задеть? – Ну и вопросы ты задаёшь... – Бутхилл задумчиво перебирает плохо сгибающимися пальцами длинные вьющиеся пряди волос Аргенти. – Раньше, наверное, пытался задеть. Неосознанно, по привычке... А сейчас... Чёрт, ты же невероятно красивый, такие сравнения сами с языка слетают. – Ты считаешь меня красивым? – От нескрываемого восторга у Аргенти слегка краснеют щёки и вздрагивают плечи. Бутхилл, теперь знающий большую часть правды, с интересом наблюдает за вампиром, обретшим ранее неизвестную ему эмоциональность и проявляющий её по-детски мило. – Конечно, Аргенти, ты в зеркало вообще не смотришься? – Дорогой Бутхилл, я же не вижу своего отражения. – Вот чёрт, я забыл! Они оба смеются, и Бутхилл довольно резко прерывает этот момент веселья, целуя рыцаря глубоко и неприлично долго. Аргенти теряется, смущенно цепляется пальцам за его плечи, но не пытается отстраниться. С его губ срывается едва уловимый скулящий звук, когда их языки соприкасаются, а сердце бьется настолько быстро, что самому Аргенти кажется, будто он вот-вот умрёт — конечно же, от счастья. Бутхилл гладит его по спине, опускается ниже, пока тяжелые ладони не накрывают собой чужие ягодицы. Аргенти слегка хлопает Бутхилла по плечу, будто пытаясь вразумить, а Охотник в ответ лишь смеется, слегка стукаясь своим лбом о лоб мужчины напротив. – Чего ты? В прошлый раз же понравилось. – Несмотря на широкую самодовольную улыбку, в словах Бутхилла нет почти ничего, кроме нежности и, может быть, совершенно лёгкого невинного поддразнивания. – Стесняешься? – В прошлый раз это было менее осознанно... – Аргенти прикрывает глаза, прижав свою ладонь к щеке Бутхилла и пытаясь восстановить дыхание. – Но мне приятно... Мне нравятся твои прикосновения. – Тогда в чём проблема? Аргенти несколько минут сохраняет молчание, пока холодные пальцы забираются под ткань его рубашки, дотрагиваясь до поясницы и слегка надавливая, почти вынуждая прогнуться. – Ты не чувствуешь того же... – Тяжелый вздох срывается с губ Аргенти почти отчаянно, выражая и нарастающее, непривычное возбуждение, и сквозную печаль от осознания того, что его слова не будут опровергнуты. – А мне самому пока тяжело принять... Необходимость. – Необходимость чего? – Подобного физического контакта. – Ты пытаешься думать об этом логически? – Бутхилл почти шепчет, почти на ухо. Почти до дрожи и определенно точно до мурашек настолько крупных, что Аргенти кажется, будто они щекочут его под кожей. – Тебе вредно, прекращай. Поцелуй в шею, скользящая по горячей коже ладонь, задевающая уже полностью затянувшуюся рану, запутавшиеся в волосах пальцы. Бутхилл не ощущает, но чувствует – улавливает сенсорами учащенный пульс Аргенти, отодвигающего воротник его куртки, обнажая плечо; он оставляет следы своего дыхания и поцелуев на гладкой металлической поверхности. Для Аргенти это новое, незнакомое ощущение – полное доверие, желание раствориться в руках другого человека и кожей впитывать каждый его вздох, каждое касание. Присутствующий эротизм смущает его, и Аргенти следует совету Бутхилла – он перестаёт думать, позволяя стону сорваться с его губ. Для Бутхилла это нечто забытое и знакомое, но он старается вернуть себе воспоминания. Вспомнить, каково это – быть нежным, любящим и осторожным. Показать это Аргенти, научить его принимать новые чувства и самому научиться поддаваться внезапным порывам. Аргенти сперва учится испытывать стыд, затем избавляться от него в моменте; сначала анализирует, потом ныряет в эмоции с головой, даже не задерживая дыхание и позволяя себе опуститься на дно. Ему жарко и мокро, дрожь покрывает каждую клетку, окутывая нежной пеленой разум, делая его тело уязвимым, а пах – тяжелым и напряженным. Бутхилл что-то шепчет ему на ухо, но Аргенти не разбирает ни слова, просто улавливая тембр приятного успокаивающего голоса. Как хорошо. Даже наблюдающие за ними с неба хитрые звёзды не посмели бы сказать, что происходящее – проявление исключительно физического влечения.

***

Бесстрашие – дар Луны, который редко достаётся Бессмертным. Они живут разумом, поддерживают существование своей цивилизации, продумывают стратегии, управляют государством, а безжалостные битвы насмерть – это стиль Охотников. Выживание и борьба – это стиль Охотников. Может ли тот, кто был рожден с одним Даром, воспитать в себе другой, полностью противоположный? Побороть проклятье силой собственной воли и желанием быть в глазах наставника человеком, верным себе и своим убеждениям? И сможет ли такой человек называть себя Охотником? – Ты меня вообще слушаешь? – Один мужчина щёлкает пальцами перед глазами второго. На нём маска и капюшон, но его глаза открыты – он не скрывает своей натуры. В светлой янтарной радужке сияют яркие блики. – Я говорил тебе о... – О мечах, которые делают солнцепоклонники. Ты бы хотел такой. Я слушаю, Лэнфэн. Мужчина улыбается под маской, толкая своего приятеля в плечо и продолжая идти вперед, болтая о чем-то своём. Собеседник не слишком часто отвечает, но слушает внимательно, хоть и слегка отрешённо. Он немного выше своего болтливого спутника, и под определение "вампир" он подходит настолько идеально, что даже сам Лэнфэн не устаёт над этим шутить: черные волосы, бледная кожа, тёмная одежда, безжизненные красные глаза. И имя у него подходящее. – Блейд, – обращается к нему Лэнфэн, резко останавливаясь, так что они чуть не врезаются друг в друга. – Когда вернемся в город, пути назад уже не будет. Ты уверен? – Я был уверен в своем решении ещё тогда, когда впервые этот город покинул. Если бы Блейд не был самим собой, Лэнфэн услышал бы в его словах усмешку. Они следуют вдоль железной дороги, и на горизонте уже виднеются огоньки столицы – самое сердце Коалиции. Пока всё идёт точно по плану, по его хаотичному и меняющемуся на ходу плану. Лэнфэн о своих планах не говорит, а Блейд ничего на спрашивает, но за последнюю пару месяцев они успели посетить три разных лагеря Охотников и побеседовать со Спаркл, которая по доброй воле и определенно точно без угроз со стороны Лэнфэна рассказала ему всё, что она знает о загадочном Рыцаре Красоты. В особенности Охотника заинтересовали его цели. – Я никогда не пойму твоих мотивов, Инсин. – Не называй меня так, Яньцин. Инсин был человеком. – Не называй меня так! – Лэнфэн шутливо-возмущённо хмурится, но на его губах проскальзывает улыбка. – Яньцин не был человеком. У Лэнфэна две мишени, которые он намерен закрыть одним выстрелом: Рыцарь Красоты, появившийся резко и непонятно откуда, и железный Охотник, уже без малого пятнадцать лет являющийся его должником.

***

Бутхилл мало говорит о себе. Когда Аргенти спрашивает про дочь, он долго молчит в ответ, закуривает, а потом переводит тему. Когда Аргенти спрашивает про тело и кибернетизацию, он отвечает уже менее неохотно, хотя всё ещё раздражённо цокает языком: «Был один парень, который вытащил меня с того света... Буквально, мне кажется, я уже был мёртв какое-то время.» — Начинает он, в нехарактерной ему медленной манере подбирая каждое слово. — «Так вот, знаешь, что самое отвратительное в этой ситуации? Тот парень был Лейтенантом Коалиции. И сколько бы я у него не спрашивал, зачем он это сделал, он мне так и не сказал.» В их купе тихо, и мужчины даже неосознанно начинают говорить шёпотом, сидя рядом друг с другом почти вплотную. Аргенти говорит о себе ещё меньше. Учился, работал, свободное время проводил в библиотеках и в какой-то момент спонтанно отправился в путешествие по Новому Техасу. Сам он считает именно этот момент отправной точной своего пути становления «человеком», а встречу со Спаркл он назвал всего лишь «случайным, но приятным стечением обстоятельств.» Шаги проводницы хорошо слышны, потому что они сопровождаются её же громким голосом, будящим пассажиров и оповещающим всех о том, что поезд приближается к конечной станции. Двери купе открываются, Бутхилл недовольно поднимает взгляд на проводницу, не вставая со своего места. – В чём дело, мэм? Мы слышали объявление. – Мне сказали проинструктировать будущих пассажиров «Человечества», отбытие через два дня, так что... Она достаёт блокнот, заполненный разноцветными закладками, снимает зубами колпачок с ручки, но Бутхилл успевает перебить её прежде, чем она задаст первый вопрос: – Дамочка, я по-твоему сильно на человека похож? – Он горько усмехается, поднимая вверх металлическую руку и задирая рукав. – Тем более я не собираюсь сбегать с планеты, как какая-то крыса. Проводница слегка зависает, и спустя мгновение в её глазах мелькает искра понимания и лёгкого испуга. Она настойчиво протягивает Бутхилла свою открытую подрагивающую ладонь. – Я прошу вас сдать значок Охотника и оружие... Извините, это ради вашего блага и безопасности, ваши вещи будут возвращены вам, когда вы поедете обратно... Бутхилл оборонительно хмурится, напрягая свои извилины, а Аргенти обеспокоенно сжимает его руку. Эта взволнованность очень непривычна для него и почему-то заставляет расстраиваться, но он пока не до конца понимает причину своей тревоги. Бутхилл медленно, очень нехотя и явно оттягивая момент снимает свой значок с куртки. – Так ты на нашей стороне, да? Слушай, малышка, тебе лучше быть осторожнее с моими веща... – Бутхилл, – перебивает его Аргенти, наблюдающий за тем, как он тянет время, по одной доставая пули из револьвера. – Повежливее с дамой. – Ах, чёрт... Красотка, спасибо, что присмотришь за моими вещами, пока старина Бутхилл будет занят делом. Но ты ведь понимаешь, что хороший Охотник всё равно найдёт, с помощью чего достать свою добычу? Она усмехается в ответ на его браваду, забирает у него оружие, слегка благоговейно задержав руку ровно на секунду. Поезд начинает замедляться. Проводница, уже уходя, оборачивается: «И, о вашей внешности, господин Охотник... Вы ведь в самом деле человек. Сияете ярче, чем водная гладь под светом луны.»

***

Центральный город украшен в честь скорого отправления корабля, пропускные пункты с продажей билетов на рейс стоят почти на каждом углу. Фонари города горят ярче звёзд, напоминая о том, насколько живой и яркой была когда-то эта умирающая планета, – последние отголоски былой праздничности. «Ради Человечества – к Звёздам» – яркие буквы срываются ветром с каждого шелестящего плаката, звучат из каждого радиоприёмника, вываливаются из каждого рта. – Ни охраны толком, ни проверки, у нас даже документы не спросили... – Бутхилл опасливо оглядывается по сторонам, по привычке держа руку рядом с пустой кобурой. – Чертовщина какая-то... – Генерал Цзин Юань пытается наладить мир с Охотниками, насколько я знаю... – Аргенти смотрит на всё с невыносимо тяжело скрываемым восторгом, впиваясь глазами в яркие вывески и улыбки смеющихся горожан. Красиво. Живо. Он придерживает Бутхилла за локоть, чтобы случайно не разминуться с ним в толпе. – Говорят, что он или совсем поборол проклятье, или вовсе никогда не был Бессмертным... Если хоть что-то из этого правда, это было бы хорошо, ты так не считаешь? Бутхилл показательно хмурится, неопределенным жестом руки показывая, насколько эта мысль кажется ему сомнительной. – Занимать должность генерала должен только Охотник. Это мгновенно уладило бы все конфликты между воюющими сторонами, а сейчас люди видят лишь снисхождение к себе и хлебные крошки, пока кровопийцы упиваются властью. – Построенный на возвышенности корабль опускает свою величественную тень на весь город, приковывая к себе взгляд Бутхилла. – Даже это... Всего лишь бесплатный сыр. Опасная лотерея, неоправданный риск. – Тем не менее, люди всё равно поднимаются на борт. – Аргенти слегка улыбается, чувствуя, как Бутхилл берёт его за руку, пока они смотрят на сияющие в ночной темноте огни корабля. – Не все благословлены. Не все хотят становиться Бессмертными или Охотниками просто ради того, чтобы выжить здесь, и иногда слепая надежда... Лучше, чем ничего. И точно лучше, чем прежнее принуждение. – Тогда мне жаль. – Бутхилл говорит это, и ему даже самому кажется, будто по его спине пробегают мурашки от осознания собственных слов. – Жаль, что Бессмертные не могут тоже покинуть это место. Уязвимость. Чувство, которое Бутхилл привык скрывать, а Аргенти никогда не чувствовал. Оно должно быть неприятным, зудящим и нервирующим, но в этот момент, когда Аргенти гладит металл чужих пальцев так, будто пытается согреть, а Бутхилл всматривается в тусклые на фоне огней города звёзды, уязвимость становится интимной; освежающей разум, слегка будоражащей душу и нежной, как искренние объятия после долгой-долгой разлуки. Из гудящей толпы за влюбленными внимательно наблюдают две пары глаз.