Иногда любовь не спасает, а лишь уничтожает.

Что может быть лучше девятичасового стрима? Ты, подписчики и куча разных игр. Они буквально проводят часы друг с другом, проводя их с пользой и не только. Санчез долго ворочался от того что не мог заснуть, в голову лезли разные мысли. Особенно тяжко было одному в квартире, без любимого человека рядом. Пугод сегодня не смог приехать, у него очередной стрим. Переносить эти одинокие ночи, было до ужаса неприятно. Хочется кого-то обнять, уткнуться в теплую шею, чувствовать аромат ужасно знакомого одеколона и просто забыть обо всем, а по спине бы тихонько поглаживали рукой… От этих мыслей Санчез все больше поджимал под себя одеяло, создавая ощущение, будто он кого-то обнимает. Санчез закрыл глаза, пытаясь представить, что рядом с ним лежит Пугод. Он вспомнил, как тот смеялся над его шутками, как его глаза блестели, когда он рассказывал о своих планах на стримы. Но сейчас вместо этого были только тишина и холодная подушка. Санчез вздохнул, перевернулся на бок и уставился в окно. Луна светила так ярко, что казалось, будто она специально подсвечивает его одиночество. Он потянулся к телефону, чтобы проверить, не написал ли Глеб, но экран оставался пустым. Саша знал, что тот занят, он прекрасно понимал, что стримы — это его работа, его страсть. Но почему-то сегодня это знание не приносило утешения. Он открыл чат, начал набирать сообщение, но потом передумал. Не хотелось казаться навязчивым…

Спустя три месяца…

Это был холодный вечер ноября, когда Санчез снова оказался в пустой квартире, вдыхая запах сырости и давно оставленной на подоконнике сигареты. Все предметы вокруг будто бы уже не принадлежали ему: чужие вещи, чужие стены, и даже его собственное отражение в зеркале больше не было таким, каким он его помнил. Лицо осунулось, глаза потемнели, усталость застелила взгляд. Он сидел на полу, прислонившись к батарее, медленно затягиваясь очередной сигаретой, чувствуя, как табак заполняет легкие, но не приносит облегчения. Все, что раньше помогало ему отвлечься, теперь казалось пустым. Санчез взглянул на разбросанные по полу вещи: книги с пожелтевшими страницами, стаканы, проржавевшие пустые банки из-под пива — все это было отражением его внутреннего беспорядка. Он вспомнил, как когда-то мечтал о большем: о карьере, о любви, о жизни, полной приключений. Но теперь эти мечты казались далекими, как кометы, пролетавшие по небу без возможности вернуться. На экране телефона снова мигало имя Пугода — человека, который должен был быть рядом, но Саша уже потерял надежду. Каждый раз, когда Глеб уходил, это было, как открытая рана, которая никогда не заживала до конца. Их отношения были сложной паутиной, сплетенной из боли, зависимости и желания контролировать. И как бы сильно они не пытались все исправить, каждый их шаг лишь усугублял ситуацию. Санчез не мог понять, почему каждый разговор превращался в крик, каждое касание — в пощечину, а каждое признание — в очередное прощание. Саша закрыл глаза, вспомнив их последнюю встречу. Тогда, неделю назад, они сидели на кухне в его квартире, и он, наполовину пьяный, пытался объяснить Пугоду, что любит его, но слова застревали в горле, перемешанные с обидой и алкоголем. — Да блять, Глеб, ты вообще понимаешь, как ты меня сжираешь изнутри? — Крикнул он тогда, стуча кулаком по столу. — Ты приходишь, делаешь вид, что мы снова вместе, а потом снова уходишь, как будто ничего не было!.. Пугод сидел напротив, молча смотря на него, и в глазах читалось что-то между жалостью и разочарованием. — Ты думаешь, что я все это делаю специально? Думаешь, мне самому легко, Саш? — Тихо ответил он, едва заметно поджав губы. — Я просто не могу тебя больше спасать. Эти слова пронзили Санчеза, как острый нож, но он ничего не сказал. Только встал и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь так, что посуда на полке зазвенела. Санчез понимал, что их отношения давно стали чем-то разрушительным. Каждый раз, когда тот уходил, это был конец света, и каждый раз, когда он возвращался, это было временным облегчением, как обезболивающее, которое вскоре переставало действовать. Но он не мог отпустить его. Каждый звонок, каждый взгляд, каждый вечер, проведенный в его объятиях, становились как наркотик, от которого он уже не мог избавиться. Саша снова поднес сигарету к губам, медленно вдыхая дым. На его запястье виднелись свежие следы от порезов — тонкие линии, которые были почти незаметны, если не всматриваться. Он не знал, почему сделал это накануне. Быть может, это была последняя попытка почувствовать хоть что-то, кроме пустоты? Или, возможно, это был способ доказать самому себе, что он еще жив? Он поднялся с пола и направился к шкафу, доставая оттуда старую бутылку водки, которую припас на чёрный день. Открутил крышку, и резкий запах алкоголя тут же заполнил комнату. Санчез сделал несколько больших глотков, чувствуя, как тепло начинает расползаться по телу, заглушая внутреннюю боль. Он не хотел снова видеть Пугода, снова говорить, снова объяснять, как он его разрушает. Этот разговор был уже слишком знакомым, повторяющимся до безумия, как сломанная пластинка. Он выпил еще, чувствуя, как алкоголь смешивается с болью в голове, заставляя мир вокруг становиться мутным. Руки слегка дрожали, когда он открыл ящик стола и достал лезвие, которое всегда хранил там, на случай, если снова не выдержит. Это было как ритуал. Лёгкий порез — маленький укол боли, который на мгновение отвлекал от пустоты. Он провел лезвием по коже, и тонкая красная линия появилась на запястье. Боль была резкой, но недолгой. Кровь медленно сочилась, и Саша смотрел на нее, как завороженный, ощущая, как напряжение уходит вместе с каждой каплей. Он был захвачен этим моментом, словно это было тем, чего он ждал всю жизнь. Красная линия, извивающаяся по коже, как живописный потоп, отразила его внутреннее состояние. Саша не знал, почему прибегает к этому, но в этом действии находил нечто освобождающее — своеобразный способ сбросить груз, который в последнее время давил на его грудь. Кровь текла медленно, замедляя ураган мыслей в его голове. Каждый сгусток рельефным пятном оставлял след на белом полотне его тоскливой души. Он чувствовал, как его собственные страдания обретали физическую форму, и, взглянув на запястье, испытал странное облегчение. Все тревоги, все страхи, казалось, убывали с каждой каплей.

В его голове был только один вопрос: почему Глеб снова возвращается, если все, что они делают, — это ломают друг друга?

Прошло около часа, когда дверь в квартиру распахнулась, и Пугод вошел, слегка запыхавшись. Он остановился в дверях, увидев Санчеза, сидящего на полу с бутылкой в одной руке и окровавленным запястьем во второй. Глаза Глеба расширились от ужаса, но он быстро подошел к нему, вырывая лезвие из его рук. — Санчез, что ты, блять, делаешь? — Голос его дрожал от гнева и страха одновременно. — Ты что, совсем поехал?! Саша посмотрел на него, слегка улыбнувшись. Это была не улыбка радости, скорее горькая, печальная усмешка. — Это все ты, Пугод. — Выдохнул он, опустив голову. — Ты же знаешь… Каждый раз, когда ты приходишь, ты рушишь все, что я успел собрать… И я больше не могу это выдерживать. Глеб опустился на колени рядом с ним, пытаясь остановить кровь. Его руки дрожали, а в глазах читалась боль. — Я не хотел… — Начал он, но Санчез перебил его. — Да нахуй, ты не хотел. Просто скажи, что ты меня не любишь. Скажи это, и я наконец-то смогу отпустить тебя. Пугод молчал. Слова застряли в горле. Он знал, что ответить нечего, потому что чувства, которые он испытывал к Саше, были не менее разрушительными. Этот вечер стал концом. Концом их нездоровых и болезненных отношений. Санчез смотрел на Глеба, понимая, что больше не может терпеть эту боль. Они оба пытались что-то построить, но каждый раз все заканчивалось одним и тем же. Он устал от этой вечной игры. Когда Пугод ушел, Санчез снова достал лезвие. В этот раз он не остановился на одном порезе. Кровь медленно капала на пол, пока его тело не начало терять силы. Мир вокруг начал тускнеть, как будто кто-то потушил свет, и Саша почувствовал, как сходит на него долгожданный покой. Телефон снова завибрировал, но на этот раз Санчез его не поднял. Он знал, что Пугод все равно не сможет его спасти. В последние мгновения жизни он вспомнил, как они смеялись, как чувствовали себя живыми, как обнимали друг друга, теряя счет времени. Но эта память была слишком далека, как свет, погасший в бесконечном космосе. Он закрыл глаза и, сжимая лезвие в руках, позволил себе уйти в темноту, не оставив ничего, кроме тени, которая когда-то жила в его душе. Его последняя мысль была о Пугоде, о том, как тот, возможно, никогда не поймет, что Санчез действительно его любил. Со всей своей дикой, разрушительной любовью, которая, в конце концов, уничтожила их обоих.

Иногда любовь не спасает, а лишь уничтожает.