Необратимость

Когда приближающийся каменистый берег вдруг ощетинился пиками, а навстречу вылетели пока еще не боевые, а предупреждающие стрелы, Чонгук не удивился. Его радость предсказуемо встречает его агрессией. Махнул рукой подряженному кормчему, и тот задергал бечевку, рывками поднимая наверх белый флаг. Мир идет, — трепетал белый флаг, — опустите оружие. Чонгук вгляделся в разношерстные ряды, ища глазами стройную фигуру Тэхена. Сложил руки рупором и прокричал: — Мы простые торговцы! Не стреляйте! С берега донесся рваный крик, судя по тембру, омежий. — Нам ничего не нужно! Проваливайте! То, чего Чонгук и опасался. Как он разузнал, на таинственном острове, куда стекались беглые омеги и беты, пришлых не привечали, а альфам и вовсе был вход запрещен. Выезжали за необходимым сами, расплачивались за продовольственные припасы и лекарства щедро, а на распросы отвечали угрюмым молчанием. И умели драться при необходимости, а необходимость, когда у слабых омег и бет звенят квадратики серебра и золота, всегда появлялась. И, собственно, назвать этих угрюмых омег и бет слабыми было сложновато. Кто еще мог собрать вокруг себя воинственных крепких людей, озлобившихся против внешнего мира, и иметь достаточно средств, чтобы прокормить всех? Тэхен или еще один непомерно богатый омега, сбежавший от злого мужа. Одних лишь фамильных драгоценностей клана Ким хватило бы, чтобы прожить безбедно много лет, а Тэхен добавил к ним еще гору украшений, отдавая предпочтение грубым массивным вещам с крупными же камнями. Чонгук тогда еще брезгливо дивился вульгарности его вкуса, а Тэхен оказался умницей. Наверняка из этих грубых побрякушек были выковырены камни, а сами они расплавлены в чистое золото, чтобы быть быть обмененными по весу за рыбацкие судна, строительные материалы, простую мебель, утварь, мелкий скот и хорошее оружие. Чонгук разыскал даже альф, в кратчайшие сроки выстроивших на безымянном острове основательные дома, способные выдержать сильные порывы ветра и возвышающиеся над коварным морем, чтобы не быть снесенными штормом. Те чесали в затылках, мычали, хмыкали, не зная, что сказать. Заказчика они почти видели лишь однажды, когда он прибыл проверить выполненные работы. И не смогли его разглядеть, он кутался в странную просторную хламиду с темной сеткой в глазной прорези. В таких, говаривали, расхаживали заморские омеги. И разговаривал с ними через посредника, обезображенного страшными шрамами бету. Единственное, что они запомнили точно, что заплатили им с лихвой, добавив за выполнение в срок. Хороший заказчик, хором сообщили они, побольше б таких. Только помощник-посредник у него больно грубый, чуть что, за меч хватается. Чонгук очень надеялся, что заказчик — Тэхен, потому что искать еще один остров с таинственным богачом сил уже не осталось. Он не видел Тэхена почти два года без трех месяцев с тех пор, как с позором прогнал его из Хансона, и пугался мысли, что может не увидеть еще столько же. Еще ночами он просыпался с криком, когда снилось, что Тэхен с мешком золота идет на дно, найдя последнее убежище. И с трудом успокаивался, уговаривая себя, что Тэхен не для того запасался добром, чтобы глупо с ним утопиться. И вообще, как выяснилось, часто называвший его про себя глупеньким и наивным Чонгук ошибался. Из них двоих на эти определения тянул только он, слепо веря наветам и не веря любимому, который пожертвовал собой, защищая проклятого брата. Чонгук набрал полную грудь воздуха и закричал: — Король Чосона и император Поднебесной отменили указ о свободе здешних земель и сейчас готовятся к войне, потому что никак не могут юго-восток поделить. — Брехня! — неуверенно и зло ответил омега, которого стало лучше видно. Чонгук прищурился, вглядываясь. Одет омега был чудно: в теплую стеганую накидку и в короткие рыбацкие штаны до колен, из которых торчали покрасневшие озябшие ноги. Это в последний зимний месяц-то! Дикий. Тот приладил лук и выстрелил. В этот раз зажужжала боевая стрела. Намджун прошипел у самого уха: — Пригнитесь, ваше величество. Не ровен час, стрела найдет вас. — Останусь здесь. Не называй меня так, Намджун. Зовем друг друга по именам. Тэхен тебя не знает, поэтому ты остался при своем имени. А меня зовут… — Чонгук выдержал паузу, и Намджун неохотно ответил: — Чосок, ваше… Чосок. — Правильно, — Чонгук развернулся к берегу, где застывшие в растерянности люди начали переминаться с ноги на ногу. — Мы обычные торговцы, я повторюсь. Но нам же велено собрать вести об островных жителях, и если их наберется приличное количество, то король Чосона обещал их защитить. — Пусть заткнет свою защиту, знаешь куда? — провопил яростный омега, и Чонгук почти восхитился, услышав витиеватый адрес, куда именно ему следует заткнуть свою защиту. Его воины возмущенно заворчали, но замолкли, когда Чонгук повелительно вскинул руку. — Прошу о праве воды! Мы израсходовали припасы, готовы расплатиться зерном. Право воды на островах было неоспоримым и непреложным, последняя лазейка, к которой пришлось прибегнуть. Чонгук в надежде вгляделся в собравшуюся стайку вокруг того боевого омеги с красными голыми ногами, и выдохнул, едва не рухнув, когда тот проорал: — Высадятся только трое и без оружия! — Я пойду, ваше… Чосок, — взмолился Намджун. — Прошу вас, позвольте мне пойти. Я видел портрет вашего мужа. А вы останьтесь на судне. Мало ли что учудят эти дикари с луками. — Ты его не узнаешь. Он прячется за накидкой, — помотал головой Чонгук. — А вот я его узнаю по запаху и походке. Не думай, что я упущу свою единственную возможность с ним повидаться, Намджун. И еще: бить никого нельзя, даже если кто-то из них поднимет на меня руку. На берег высадились втроем: Чонгук, Намджун и Дуним. Чонгук смотрелся в их троице самым крупным, специально выбрав себе в сложный и долгий путь альф поменьше ростом и потоньше. Размеры могли обмануть с виду, но в бою те не уступали и верзилам. Его, как самого опасного, окружили шестеро, а к остальным приставили по три человека. Предусмотрительно, усмехнулся Чонгук в отросшую бороду. Возьмут не силой, а количеством, рванись кто-то из них. — Источник находится в двухстах ли, — предупредил грозный босоножка, указав направление пикой. Его можно было счесть прехорошеньким, если бы не безобразный рубец, пересекающий лицо справа налево и чудом не задевший аккуратный носик. Чонгук подумал, что подобные шрамы вряд ли раздают мужья, а подобный говор вряд ли выходит из приличной семьи. Без всяких сомнений с ним рядом вышагивал омега, до недавнего времени обслуживающий альф в злачном притоне. Тэхен принимал даже падших, что поразило. С другой стороны, бывший послушник, готовящийся к пострижению, должен был поддерживать и падших. Что тут удивляться. — По сторонам не глазеть, идти быстро. Два захода и вы отплываете. Вам хватит до соседнего острова, который находится к западу от нашего, а там можете хоть целые лодки воды нагрести. — Недружелюбно по отношению к мирным людям, — заметил Чонгук, надвинув капюшон на глаза и остро поглядывая по сторонам. Природа на этом острове была такой же негостеприимной, как и хозяева: острые камни, серый песок, заросли чахлых сосенок. Могут ли они взращивать себе овощи для еды? — Мы не желаем вам зла. — Все альфы желают нам зла, — фыркнул омега, больно подпихнув его тупым концом пики в бок. — Не глазеть, я сказал! Чонгук смиренно потер бок локтем, руки были заняты большой бочкой. Намджун дернулся, но сдержался, только прошипел что-то. Омега оценил обстановку и приказал: — Юни, Мину, к этому шипелке перейдите. Он опаснее высокого. Двое из окружающих Чонгука бет послушно перебрались к Намджуну. Дисциплина здесь была железная, такую бы в войско Чонгука. Почему-то стало смешно, что военачальник, получившийся из бывшей шлюхи, мог поучить порядку его военачальников, один из которых продолжал шипеть и бурчать себе под нос. Воду набрали слишком быстро. Чонгук только и успел что с тоской глянуть на возвышающийся над остальными в сосновом бору длинный крепкий дом и понять, что хозяин острова живет именно там. Моросил мелкий серый дождь, уничтожая вероятность прогулок. Скорее всего сейчас Тэхен посиживает на гретом ондолем полу и пьет горячий чай, не подозревая, что тоскующий по нему муж закатывает вместе со своими воинами бочку за бочкой на волокушу. — Утащите, силачи? — насмешливо спросил омега, когда они втроем впряглись в волокушу и с трудом потянули ее обратно. — Вай, совсем слабаки, даром что альфы. — Помогли бы, — процедил неунимающийся Намджун, и вздохнувший Чонгук сделал себе пометку, что если удастся сюда вернуться, взять только молчаливых Дунима и Богома. — Еще б мы вам помогали! Вам вода нужна, вы и тащите! — омега затопал вперед, не сводя с них глаз. — И быстрее! У нас помимо вас есть хлопоты. Хлопот на этом острове должно было быть много. Готовить скудную землю под поля, пасти где-то скот, постоянно меняя пастбища, потому что вряд ли здесь хватало травы даже для неприхотливых козлов. Неблагодарная работа с утра до ночи. Да, местным жителей было не до гостей. Чонгук тащил волокушу, не забывая вглядываться в дымные струйки над домами и пытаться разобрать в солено-хвойном воздухе тонкий шлейф яблочного аромата. Шел медленно и дело было не только в тяжести: он ничего еще не узнал, поэтому некуда было торопиться. На берегу бочки закатили в воду, дотолкали до лодки, а оставшиеся в лодке молча затянули бочки, пытливо взглянув на Чонгука: действовать или нет. Или нет. Ответил Чонгук тоже молча, мотнув головой и вздрагивая от ледяной стужи, сковавшей его ноги. Пожалуй, грозный босоножка не так уж не прав, надев короткие штаны. Выйдя за второй ношей воды, Чонгук задрожал: промокшие стеганые штаны облепили ноги холодной тканью. Раздался мелодичный звук гонга. Надзорщики переглянулись, а босоножка занервничал. — Живее, живее! Чонгук посмотрел на солнце, определяя время. Очевидно, что гонг созывал на обед. Пустой живот загудел, печально напоминая, что он с ночи ничего не ел. Аппетит перед ответственной встречей затих, как у любого охотника, когда тот подбирается к желанной добыче. Поэтому Чонгук в последние пару дней ел мало и неохотно, поторапливая соратников и суровое море. Со второй партей воды надзорщики им помогли. Разложили на земле вторую волокушу, перекатили на нее одну бочку и резво потащили. Не из дружелюбия к ним, конечно же, а потому что поскорее хотели от них избавиться и вернуться домой к трапезе. Чонгук тоскливо брел за резвыми помощниками, совершенно не жаждая их помощи и лихорадочно думая, что бы еще изобрести, чтобы проникнуть вглубь острова на жилую территорию. Уже закатив бочку в пенный прилив, Чонгук осторожно нащупал рукоять ножа. Если взять босоножку в заложники и потребовать переговоров с хозяином острова, то есть шанс увидеть Тэхена. Однако при таком стечении обстоятельств их беседа будет весьма напряженной… Вдруг издали раздался конский топот: звук, который здесь Чонгук не ожидал услышать. Надзорщики всполошились, забежали в воду, подталкивая бочки к лодке. А Чонгук развернулся и забыл, как дышать. По берегу неслась приземистая коротконогая лошадка из тех, что предпочитают использовать горцы. Такие лошадки легко проходят по опасным кручам, их специально приучают не бояться высоты. А на ней сидел как влитой стройный всадник с развевающейся по ветру распутавшейся косой. Еще до того, как Чонгук разобрал его черты, он узнал его по гордой посадке. Скакал Тэхен, его радость, его яблочко. — А ну садитесь в лодку! — босоножка натянул лук, остальные тоже ощетинились стрелами. — Не смотреть на него, если не хочешь лишиться глаз, бородач! Тэхен при виде сборища замедлился, натянул на лицо капюшон и резко повернул влево к соснам, чтобы через бор проскакать к домам. Нельзя было больше медлить, и Чонгук пронзительно закричал: — Тэхен! Лошадка взвилась на дыбы от того, что всадник в испуге сжал ее бока, заплясала на месте. Тэхен вгляделся искоса в кричавшего, в лодку, в стоявшее поодаль судно и, помедлив, направил лошадку к ним. Чонгук глупо улыбался, не обращая внимания на царапавшее шею острие пики. Он, точно он. Намокшие волосы мелко вьются у лица, светло-карие глаза сужены, розовые губы жестко поджаты. И все так же невероятно красив. — Сколько вас? — без приветствия сухо спросил Тэхен, подъехав вплотную. Не дожидаясь ответа, приказал своим: — Вытащить на сушу, смотреть в оба. — Трое здесь, тридцать на судне. Я скучал по тебе, радость моя, — Чонгук опомнился и заговорил стремительно, ловя момент. — Прости, пожалуйста, за все, Тэ! Ты был ни в чем не виноват, а я тебя винил и казнил. Умоляю, прости! Я люблю тебя, по-прежнему люблю тебя! И сделаю все ради твоего прощения. — Любишь? — Тэхен презрительно оскалился. Такой непохожий на себя прежнего: более резкий, злой, жесткий. — Ты?! Ты, черная собака, не умеешь любить! Лживая тварь, не смей мне говорить о прощении! Я умолял тебя когда-то поверить мне, простить меня за то, что я не творил! А что ты сделал? Ты прогнал меня как преступника! — Прости, Тэ, — Чонгук опустился на колючие камни, не чувствуя боли. Острие пики кольнуло шею, по коже потекла кровь. — А знаешь, что я к тебе чувствую? — Тэхен объезжал его по кругу, глядя свысока. — Ненависть, Гу-ки. Чистую, беспримесную ненависть. И не волнуйся, я ненавижу всех вас, только тебя, пожалуй, больше. Всем вам я был когда-то должен. Имджону свою жизнь, обещанную не мной, а родителями. Тебе свои тело и душу, которые ты променял на Чиминовские… — Я не… — Заткнись! — крикнул Тэхен, и Чонгука хлестко приложили стволом пики по спине. — Я здесь говорю, а ты слушаешь, лживая тварь! Никому я больше ничего не должен. Имджон получил две нерожденные жизни за свою жалкую. Дальше мой дорогой братец пусть отвечает перед богами самостоятельно, а не прячется за мою спину. Твой двор может успокоиться, неотесанная деревенщина уступила место тому, кого двор заслуживает лучше всего: сладкоречивому и прогнившему до основания Чимину! А ты, мой бывший муж, клявшийся защищать меня до последнего дня, можешь проглотить свои обманные речи. Я не собираюсь тебе больше верить. Чонгук испытывал безумную по накалу боль, глядя в искаженное гневом любимое лицо. Он заслужил жестокие слова, но как же было больно!.. — Все вы потеряли на меня право, — спокойнее, но так же сухо и презрительно продолжил Тэхен. — Имджон, убив моих детей. Ты, убив мои любовь и доверие. Боги, покарав меня чрезмерно жестко. Я свободен. — Тэхен, я знаю, слов не хватит, чтобы выразить мое огромное сожаление. Я был слеп и глух, не видя, что происходит, поверив другим и не поверив тебе. Но прошу тебя, попробуй понять… — Чонгук застонал от второго удара. Рванувшиеся к нему Намджун и Дуним упали под градом ударов на землю. — Ваше величество, они вас убьют! — Намджун, корчась под ударами, все же пытался подняться. — Что станется со всеми твоими воинами, Чонгук, зависит от тебя, — Тэхен поднял руку и Намджуна перестали колотить. — Они всего лишь верные тебе люди, не заслуживающие кары. Поклянись, что никогда не вернешься сюда и не обеспокоишь меня. Сложно, конечно, поверить слову лжеца, который нарушил другие клятвы, но я могу попробовать. — Я не смогу не возвращаться, Тэ. Ты моя жизнь, моя радость, моя любовь — мое все. Я обречен на тоску без тебя, — Чонгук умоляюще смотрел на кружащего вокруг него Тэхена, поворачиваясь за ним на коленях. — Позволь мне остаться здесь, с тобой. Я буду искупать вину перед тобой вечность. А мои люди уйдут и не обеспокоят тебя. — Не обеспокоят? — Тэхен невесело хохотнул. — Зная, что их король находится в заложниках на острове? О, боги, не стоит врать, Чонгук! За тобой придет армия во главе с твоим братцем! Уничтожат наше мирное поселение, заслужившее покой, утащат меня силой. Нет, не бывать этому. Прикажи остальным высадиться на остров, ва-ше ве-ли-чес-тво, — издевательски выговорил Тэхен, кривясь в судорожной ухмылке. — Раз ты не можешь отступиться, то никто не покинет наш остров. Чонгук содрогнулся, не веря своим ушам. Он уничтожил всю мягкость в Тэхене, оставив лишь твердый камень характера. Тот, защитивший брата и пытаемых родичей ценой своего чистого имени и любви, теперь спокойно говорил о смерти тридцати трех людей. — Не бойся, Чонгук. Они не умрут, — будто подслушал его мысли Тэхен. — Нам нужны сильные работники на полях. От тебя зависит сейчас, лишатся ли эти люди возможности вернуться к своим семьям, в свои прекрасные уютные усадьбы или будут обрабатывать рис на полях, пребывая вечными рабами. Чонгук грустно улыбнулся. Стало понятнее. Тэхен предоставлял ему тяжелый выбор: или собственное эгоистичное счастье или счастье его людей. Тот же выбор пал когда-то Тэхену, и он выбрал счастье людей, пожертвовав своим. — Я не смогу не возвращаться, — уныло повторил он, сдаваясь. — Но я могу вернуться один, отдав корону Хосоку. Пожалуйста, разреши мне стать твоим рабом, Тэ. Раздался повторный звук гонга. Ждавшие Тэхена и остальных на обед не понимали, почему те медлят. Еще минута, другая и побегут искать. Поднимется переполох побольше этого. Чонгук непрерывно смотрел на Тэхена, а тот заерзал в седле, оглядываясь на дома, еле видимые с берега сквозь лес. Плащ распахнулся, показывая скромный коричневый чогори, и Чонгук все понял, увидев на груди два мокрых пятна. Сочилось грудное молоко. Наступило время кормления не только у взрослых, но и у ребенка. Чонгук вдавил ногти в ладони, изнывая от ревности. Кто одарил Тэхена ребенком, кто ждет сейчас его в доме на обед, кто обнимет его, глядя, как тот вскармливает их общее дитя, кто возляжет с ним на ложе этой ночью? Напомнив себе, что потерял право на ревность, Чонгук глухо сказал: — Оставь меня здесь, прошу. Мои люди тебя не потревожат. Я напишу Хосоку, чтобы не смел сюда возвращаться с войсками. И… я не изменял тебе, Тэ. В тот день ты увидел в моих руках вышивку Пака, но он подарил мне пояс в качестве извинения за неудобную ситуацию, а не в знак любви. Я казнил его за то, что он содеял с тобой. Твой брат умер от чумы в Инчхоне. Из всех, причинивших тебе зло, остался только я. Делай со мной что хочешь. Я на все согласен, лишь бы быть рядом с тобой. Тэхен колебался, посматривая то на крыши домов, то на судно, где настороженно стояли воины Чонгука. И наконец решившись, ответил: — Я не хочу, чтобы ты оставался здесь или возвращался. Я видеть тебя не хочу, Чонгук. Имджона я оплачу, как полагается брату, хотя я давно уже считаю его мертвым для себя. Твой Чимин получил по заслугам, но думаю, ты легко найдешь себе похожего на него. Тебе подходят лживые, гнилые люди, Чонгук. А про меня забудь. Считай, что ты меня убил. Пятна расплывались по ткани, запахло отчетливо сладким молоком вперемешку с яблоком. Чонгук околдованно пялился на пятна, представляя, как Тэхен прикладывает к ним дитя, и подсчитывал сроки. Двадцать один месяц прошел с их расставания. Тэхен забеременел не ранее, чем через три месяца после последней течки. Плюс девять месяцев взнашивания, значит, ребенку около девяти месяцев или меньше, если Тэхен забеременел позднее. Быстро же он нашел себе замену мужу. Однако, если учесть, что Тэхен думал, что Чонгук ему изменяет с Чимином, то жажда смыть его объятия с другим альфой была понятной. Месть. — Я тебя услышал, Тэ, — Чонгук шумно вздохнул. — Прости за все. Мы уйдем, я тебе обещаю. Не переживай, тебе нельзя. Поспеши к своему ребенку, он жаждет молока. Тэхен передернулся, поспешно закутался в плащ, скрывая выдавшие его пятна, и пробурчал: — Ничего, подождет. После асянди дети дольше могут оставаться без молока. Прощай, Чонгук. Посмеешь мне докучать, пожалеешь. Хан Мэй оставил мне печать, с которой мои послания ему дойдут без промедления. Если придется выбирать между ненавистным тобой или уважительным Хан Мэем, я выберу его. Он — сын императора, любимый сын, несмотря на то, что бета. Сравни размеры Чосона и Поднебесной и подумай, стою ли я войны. Чонгук поднялся с колен, только сейчас почувствовав, как они онемели. Понимающе кивнул: лучше неизведанное новое, чем жуткое старое. Добрел до лодки, неуклюже забрался в нее. Холод сковал тело, ненависть Тэхена сковала душу. Он столько искал свою яблочную радость, а, найдя ее, умирал от боли. Равнодушно следил за мельтешением своих людей, пока подплывали к судну, пока поднимались на него, затягивали лодку… И думал об угрозе Тэхена. Не было сомнений, что тот свяжется с Хан Мэем, а Хан Мэй с удовольствием примет Тэхена. Хан Мэй смотрел на Тэхена с неутолимой жадностью, с яркостью вспыхнувшего любовного чувства, потеряв уверенный лоск. Вряд ли подобные жадность и яркость холодный бета испытывает к каждому. Сможет ли Хан Мэй развязать войну из-за его упрямого яблочка? Да запросто. Стоит ли Тэхен войны? Безусловно да. В Чонгуке боролись король и любящий альфа. Король требовал защитить вверенных ему подданных. Но этот вариант предполагал отступление от Тэхена. Любящий альфа требовал вернуться к любимому омеге. Второй вариант мог вызвать войну. И только когда остров скрылся из виду, Чонгук определился, радостно вскрикнув и захохотав. Асянди… Сыну Тэхена исполнился недавно год! А значит, это их общий сын. Чимин подбросил мешочки с травами, предотвращающими зачатие, зная, что этой улики хватит для того, чтобы Чонгук прогнал Тэхена. Но Чимин не смог отравить Тэхена, который после второй беременности был настороже. Ссаживаясь в лодку с малым узлом своей одежды, Чонгук продолжал улыбаться. Намджун нервно постукивал кулаком о борт, не оставляя попыток уговорить свихнувшегося короля. — Ваше величество… — Я больше не король, Намджун-я! — весело крикнул Чонгук. — Подписанный приказ о передаче престола Чону Хосоку у тебя в руке. Не забудь мой последний указ: никогда не беспокоить остров Яблока, но следить за водными территориями вокруг него. Чтобы никогда никто не смог местным жителям навредить. — Ваше высочество, пожалуйста, обдумайте свое решение хорошенько! — взмолился Намджун, свешиваясь так сильно, что рисковал свалиться в воду. — У меня было премного времени, чтобы думать и тосковать. Больше его терять не собираюсь. Моя судьба находится в двух тысячах ли отсюда. И путь мой всегда лежит к ней. Прощайте, Намджун и остальные. Пожелайте мне удачи, она мне пригодится, — Чонгук налег на весла, ускоряясь. Сердце выстукивало счастливый ритм. Весла плескали водой. Выглянуло из-за туч солнце. Необратимость должна была свести их вместе, думал улыбающийся Чонгук. Их родившийся сын — самая лучшая необратимость на свете.

Вот и сказочке конец, а кто слушал - молодец!

Спасибо за чтение. Если нравится работа, то поддержите, пожалуйста, её лайком.