Bleeding blue

Из за дерева твои глаза сужаются от сосредоточенности, когда ты натягиваешь тетиву своего лука. Ощущение его в руках приносит удовлетворение; раньше ты обожала новую косметику, румяна и кремы или сладкие заварные пирожные с рынка. Теперь же ты любишь хорошее оружие. Есть ли что-то, что Гоуст не умеет делать? А ты думала, что у Пола умелые руки. Ты не в курсе, куда именно отправились Гоуст и Блю, потому что, проведя тебя за ворота своего лагеря, а Блю показала тебе точный лабиринт шагов, необходимых для того, чтобы избежать их мин-ловушек, они пошли своей дорогой. И снова они исчезли среди белых деревьев. Тебе оставалось выбрать направление и придерживаться его. В итоге ты очутилась здесь, в противоположной стороне от пруда, и тут твой взгляд наконец-то уловил маленького олененка. Олененка. Он молод, но идеален. Кровь, которая течет по его конечностям, включает хищника в твоем мозгу. Этого будет достаточно, чтобы прокормить тебя как минимум неделю, а может, и больше, и стимулировать заживление раны, которая болит при каждом движении твоей талии. Ты делаешь вдох, выдох. Стрела готова к выпуску. Раздается один выстрел. Прямо в глаз олененку. Олененок даже не успевает взвыть, как падает навзничь, и тихий воздух наполняется грохотом. Твое сердце учащенно забилось, а глаза метнулись в сторону выстрела, но ты уже знаешь, кто украл у тебя это убийство. Вдалеке ты видишь его крупную фигуру, опускающую винтовку, а затем видишь, как девочка спрыгивает с дерева и вихрем несется к мертвому животному. Да ты что, издеваешься? Тебе хочется рычать и ухмыляться. Но вместо этого ты раздуваешь ноздри и опускаешь лук. В нескольких метрах от тебя Блю опускается на колени возле оленя, и ты видишь, как с нежностью она произносит слова, обращаясь к его трупу. Возможно, это детское напутствие, которое помогает ей лучше переживать его смерть. Появляется Гоуст и наклоняется до уровня Блю, ты не видишь его рта в маске, но знаешь, что он говорит с ней, по тому, как он проводит рукой в перчатке вокруг. Тебе придется найти другое животное. Белки не являются твоей любимой едой. Их вкус мало с чем сравнится со вкусом оленины. Но если ты достаточно обуглишь беличье мясо, оно может приобрести ореховый привкус, который с закрытыми глазами можно выдать за сочный кусок курицы, зажаренной твоей мамой в домашних условиях. Нет места для привередливости. Больше нет места для желаний, только потребности, и из-за дерева ты переводишь взгляд на серую белку, которой хватит на весь день. Ты снова прицеливаешься. Ты заплела свои вымытые волосы в две французские косы, чтобы пряди не мешались, но без завязок они начинают распускаться на концах. Было время, когда ты заботилась о моде своих волос. Теперь укладка — это выбор тактики. С белками сложнее. Они маленькие и требуют большей меткости, нежели ты способна проявить. Стрельба из лука никогда не была тем, чем ты увлекалась, пока мир не окрасился в серый цвет и не потребовал этого от тебя. Животное виляет своим кустистым хвостом, перебирая толстыми корнями деревьев. Ты ждешь момента, когда оно затихнет. — Как дела? — говорит кто-то, и ты отпрыгиваешь на шаг назад, пальцы чуть не соскальзывают и выпускают стрелу в землю. Блю. Ты оборачиваешься и видишь, что она подкралась к дереву позади тебя, проворная и легкая на ногах, с любопытством в глазах, сидя на ветке, которая была бы слишком высокой для тебя, чтобы когда-либо забраться на нее. Ее каштановые волосы спрятаны под капюшоном, кончик носа покраснел от воздуха, и она потирает руки, чтобы смахнуть крошки древесной коры. Ее движения напоминают тебе белку. Проходит мгновение, прежде чем твои мышцы смягчаются. Ты оглядываешься на белку, а она уже скрылась. — Все отлично, — говоришь ты ей, вздыхая через нос. С ней можно быть терпеливой. Она милая, юная. Она тайком приносила тебе лишнюю еду, — Разве ты не должна быть с Гоустом? — Я просто заскочила сказать тебе, что мы уходим. И… — она на мгновение прищурила глаза вдаль, — что на юге есть пара этих ублюдков. Этих ублюдков. Прекрасно. Ты оглядываешь незнакомые деревья. Отсюда, снизу, ты ничего не видишь, но с ее точки обзора ее прицел лучше подходит для разведки угроз. — Они довольно далеко. Просто будь осторожнее, хорошо? — Спасибо. Буду, — киваешь ты. Затем ее яркий взгляд переключается на твои косы, — Ты сделала прическу… Как они называются? Она хмурится, ища это слово где-то в уголке своего детского мозга. Ты удивляешься, что десятилетняя девочка не знает, что такое французские косы, ведь в детстве ты только их и заплетала. Но потом ты понимаешь, что ее нормальная жизнь закончилась в пять лет. Возможно, многие воспоминания поблекли, заменившись более полезными знаниями, которые ее отцу пришлось запихнуть туда. Ты сглатываешь, — Косы? — Косы, — повторяет она, пробуя иностранное слово на вкус, щелкая языком, — Точно. Они очень круто на тебе смотрятся. — Эти довольно дерьмовые, потому что мне не в чем их скрепить. Блу начинает говорить, — Может, ты могла бы… Но тут сквозь деревья прорезался хрипловатый зов, побудивший ее повернуть голову, — Блю. Пошли. Твои глаза следуют за голосом и натыкаются на Гоуста в нескольких шагах от тебя. Он уже смотрит на тебя сквозь прищуренные глаза, от его тела волнами исходит ощутимая энергия, которую ты можешь почувствовать даже с такого расстояния. Через плечи он с легкостью несет олененка. Большие ладони сжимают бугристые лодыжки. Кровь олененка стекает по снегу рядом с его сапогом, образуя красное пятно. Он ужасает своим видом. Багровое пятно на черепе. Одет во все черное, несет мертвое животное, как будто оно ничто. Ты вспоминаешь, как он повалил тебя на землю, будто ты тоже ничто. Ты проглатываешь эту мысль. Не успеваешь оглянуться на Блю, как она уже исчезла. Она спускается с ветки и бежит к нему, следуя по его следам, пока они идут обратно. Проходит еще один мучительный час, но тебе удается убить белку. Серые, к счастью, тебя не находят. Ты набиваешь карманы пальто сосновыми иголками и решаешь закончить трапезу, зная, что завтра тебе снова придется охотиться. Этот участок леса еще новый. В своем мозгу ты уже вычертила несколько маркеров, чтобы найти дорогу назад: пруд, где они тебя нашли, круг сосен справа от их лагеря с большим пнем в центре, небольшой ручей за холмом. Но сегодняшний способ возвращения ведет к тому, что ты подходишь к лагерю с обратной стороны, и тут ты что-то замечаешь. За хижиной находится нечто, накрытое большим черным брезентом. Брезент припорошен упавшими ветками и снегом, но все же тебе кажется, что под ним можно различить очертания автомобиля. У них есть машина? Раздражение настигает тебя. Как Гоусту удается такое? Чертова хижина, глубокая траншея, которую, как ты полагаешь, он вырыл в одиночку. А теперь еще и машина. Неужели он еще и бензин где-то хранил? Судя по всему, брезент давно не сдвигали с места. Для чего нужна машина? Неужели на ней он возит лекарства из городов? Ты почти насмехаешься, когда твои ботинки хрустят по снегу. У тебя не будет наших лекарств. Не было даже возможности подумать о том, как ты сможешь сам добыть хоть что-то. Пока что ты сосредоточишься только на еде. К твоему возвращению Гоуст уже привязал оленя к ветке вверх ногами. Ты тщательно запоминаешь путь через их ловушки. Блю приходится отпереть для тебя ворота с болтами, но потом она бежит обратно к Гоусту, который протягивает ей толстый клинок. — Ну начинай, малыш. — Ненавижу эту часть, — бормочет она, но он поднимает ее, чтобы она могла дотянуться ножом до задних ног животного и начать снимать шкуру сверху вниз. У нее сосредоточенное выражение лица, нос вздернут, и можно сказать, что снимать шкуру с оленя — это навык, который ее маленькие руки уже практиковали раньше. Разделывать его будет Гоуст. Ты снимаешь шкуру с белки. Для приготовления пищи они используют камин, и, конечно же, сначала готовится их ужин. Пока ты ждешь, ты распускаешь косы и перекусываешь сосновыми иголками. Блю ведет себя на удивление тихо, немного помогает отцу готовить и играет с Гримом на полу, но при этом каждую минуту или около того бросает взгляд на тебя. — Твои волосы теперь вьются, — тихо комментирует она во время ужина, — Из-за косичек? — Это происходит, когда ты их распускаешь, — отвечаешь ты, проглотив кусок мяса. Вытереть руки нечем, поэтому в качестве салфетки ты используешь свои брюки. У твоей матери случился бы приступ. — Ты… — прочищаешь ты горло, бросая взгляд на Гоуста, а затем снова на девочку, — Хочешь, я заплету тебе волосы после ужина? Она овечьи кивает, но Гоуст сдержанно выдыхает, — Я могу сделать это для тебя, Блю. — Гоуст, -вздыхает она, — Ты не знаешь, как. — Насколько это может быть сложно? Но Блю облизывает губы и качает головой, бормоча, — Я хочу, чтобы она это сделала. У нее это хорошо получается. То, как Гоуст смотрит на тебя, крайне редко вызывает что-то кроме дискомфорта. Однако когда ты садишься на ковер вместе с Блю, а твои руки находят опору в ее волосах, его глаза, кажется, прожигают дыры в твоем теле сильнее, чем когда-либо прежде. Как будто позволить кому-то прикоснуться к его дочери физически отвращает его, а его дыхание становится тяжелым и глубоким. Он нехотя разрешает, но наблюдает, сидя на диване, когда ты начинаешь заплетать ей волосы. Грим сидит у нее на коленях. Она гладит его шерсть. — У тебя красивые волосы, — говоришь ты ей. Блю тихонько интересуется, — Как волосы могут быть красивыми? — Я… я не знаю, — отвечаешь ты, — Цвет, длина. По-моему, это просто красиво. — Мне их стрижет Гоуст, — говорит она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. — Подожди, не двигайся. Это запутает меня. — Ой, прости, — она отворачивается, но продолжает, — Он смачивает ее и заставляет меня положить голову на пень, чтобы она была плоской. Потом он отрубает ее своим ножом. Верно, Гоуст? Его ответ — низкий гул. Он тягучий, протискивается сквозь напряженную челюсть. Ты заканчиваешь две французские косы, проводя по ним пальцами. — Мне нечем их завязать, но они очень красиво смотрятся на тебе. В этот момент Гоуст встает и исчезает на минуту. Когда он возвращается, в его руках оказывается моток черных ниток, которые, как ты полагаешь, он использовал для твоих швов. Ножом с пояса он отрезает два куска, наклоняется и молча предлагает их твоей ладони. Блю засияла. Ты завязываешь косы, а она стоит, радостно перебирая их, и спрашивает отца, что он думает по этому поводу. Наконец ты замечаешь, что его плечи смягчаются. — Красиво, — тихо прошептал он, специально для нее. Он поглаживает заплетенные волосы, а затем нежно проводит большим пальцем по ее щеке, — Всегда выглядишь прекрасно, Малышка Блю. — Не надо… — ее щеки вспыхивают, и она коротко бросает взгляд на тебя, — Не называй меня так. — Раньше я постоянно тебя так называл, — ворчит он, — Стареешь для этого, да? То, что Блю не так уж и стара, ты узнаешь, свернувшись с ним калачиком на диване. Это первая ночь, когда ты остаешься в хижине после ужина, а не уходишь в свой сарай, просто потому, что они оставили несколько углей в камине для тепла. Ты садишься на пол рядом с ним. Блю сидит с Гоустом, который достал книгу, чтобы тихонько почитать ей. Ты стараешься не смотреть. Это трогает тебя так, как ты и не ожидала. Это кажется таким нормальным. На мгновение ты представляешь себе мир, в котором все могло быть иначе. Мир, где Блю каждый день носила косички в школу. Мир, где Гоуст мог бы выбрать новую книгу, а не читать одни и те же снова и снова. Мир, в котором, возможно, ты завела бы свою собственную семью, а не была бы неловким наблюдателем за чужой. Но теперь твоя семья — ничто. Ты даже не знаешь, что случилось с твоими родителями. Конец наступил, когда ты была далеко от них. Никакого вайфая. Никакого интернета. Умерли ли они или стали серыми, ты никогда не сможешь сказать точно. Яма в твоем нутре подсказывала тебе, что их конец наступил много лет назад. Тебя выводит из оцепенения то, что Гоуст встал с дивана. Блю заснула. Он несет девочку в ее комнату, и ты воспринимаешь это как знак, что пора отправляться к себе на улицу. Но прежде чем ты успеваешь открыть дверь, его голос останавливает тебя, опускаясь на еще более низкую октаву. — Подожди. Ты оборачиваешься, — Что? — Нам нужно поговорить. Несмотря на тепло от камина, твоя кровь стынет. Ты стоишь и поджимаешь губы, — Если это из-за косичек, то я больше не буду этого делать. Я просто пытался быть повежливей. — Нет. Не в этом дело, — и он выдерживает твой неотрывный взгляд, — дело в твоем старом лагере. На днях ты говорила, что там были… стада. Слова слетают с его языка задумчиво, словно что-то давно обдумывалось в его мозгу. Мысли, принадлежащие черепу. Гоусту. Отцу. Гоуст продолжает ворчливо, — Где ты жила? — К западу отсюда, — отвечаешь ты, — Господи, во всяком случае, я так думаю. Я не могу толком сказать, от куда я шла. — Как далеко? — Далеко, но не настолько, — твои глаза опускаются на пол, — У кромки леса. — Мы не так часто видим их здесь, — пробормотал Гоуст. Возможно, это самый длинный его разговор с тобой за последние пять дней, — Только несколько за раз. Максимум десять. — Так было и у нас. Но потом их стало больше, и тогда, — выдыхаешь ты, — И тогда их стало слишком много. Твои глаза закрываются, напоминая о том, как отчаянно ты убегала. Последним напоминанием о прежней жизни была изуродованная рука твоей сестры, плотные укусы, прорезавшие до белой кости. В каком-то смысле ты была рада, что их было достаточно, чтобы убить ее. Твои глаза снова открылись, — Нам стоило иметь план побега, что-то на крайний случай. Мы слишком расслабились, продержавшись так долго. Гоуст только и говорит, — Да. Надо было. А затем он отмахивается от тебя ленивым взмахом руки и поворачивается к тебе спиной. Ты хмуришься, закатываешь глаза, так как он не смотрит, и выходишь из хижины. Твой позвоночник болит еще до того, как ты укладываешься на доски пола на ночь. Тебе интересно, есть ли у Гоуста свои планы на случай ЧП; что должно произойти, чтобы он отказался от этой идеальной позиции? Как бы он это сделал? Воспоминание о машине на заднем дворе настигает тебя, когда ты засыпаешь. Но в эту ночь тебя преследуют ужасные серые сны. Обычно так и бывает.

***

Охота в одиночку отличается от охоты с Полом. Здесь нужно учиться. Ты должна сама изучить следы и заметить следы рогов на фоне деревьев. В первую неделю ты не добываешь ни одного оленя. Только белки. Один тощий заяц. Гоуст и Блю не идут с тобой; олененок, кролики и запасенные банки и баночки их поддерживают. Большинство вечеров проходит за заплетанием волос Блю. Мне нравится, как это выглядит, — утверждает она. Гоуст привыкает к этому. Он по-прежнему наблюдает за происходящим с дивана, но вместо того, чтобы неподвижно смотреть, он ложится и расслабляется, положив руку на грудь. В следующий раз, когда они отправляются на охоту, волосы Блю все еще заплетены во французские косы, когда через окно хижины ты ловишь интересное зрелище. Она встает на обеденный стул, чтобы добраться до маски Гоуста и содрать ее. Виден только его затылок: каштановые волосы, коротко остриженные. Значит, под этой штукой скрывается человек? Она кладет маску на стол и берет чистую. Другую. Когда они выходят, Гоуст со своим оружием и Блю со своими ножами, он кажется больше похожим на отца, чем на персонажа из фильма ужасов. Пластикового черепа нет. Вместо этого вырез в ткани обнажает верхушки его висков и крепкую переносицу. Ты никогда не скажешь этого, но тебе больше нравится именно такой вариант. Должно быть, Блю уловила твой пристальный взгляд, потому что она говорит тебе, — Другой начал вонять. Я заставила его сменить. — Хорошая идея, — ты пробурчала себе под нос. И снова вы расходитесь в разные стороны. Ты направляешься к пруду. Тебе кажется, что ты слышишь их где-то неподалеку, но ты не обращаешь на это внимания, сосредоточившись на оленьих отпечатках на снегу. Трудно сказать, свежие ли они. Снега не было уже два дня. Твои шаги затихают, когда ты слышишь легкие хрустящие звуки. Еще одно живое существо находится рядом. Ты занимаешь позицию за толстой сосной, сканируя глазами лесной массив и пруд справа от тебя. Но ты знаешь звук оленя и начинаешь узнавать звук Блю. Она бежит к пруду, только она. Гоуста ты не видишь. Как бы он ни защищал девочку, он позволяет ей немного удлинить поводок. Предлагает ей кусочки независимости. Ей разрешено играть на дереве недалеко от их лагеря до заката, но только если он наблюдает за ней. Поэтому ты думаешь, что он позволил ей убежать вперед только потому, что сам находится где-то поблизости. Издалека ты наблюдаешь за тем, как она бежит за белкой. Она действует быстро. Хватает за шею и прижимает к себе. Быстрый удар в яремную вену. Просачивается кровь. Она хмурится, закрывает глаза и бормочет что-то, что в тишине кажется тебе похожим на: Прости. Старалась сделать это быстро для тебя. А потом она начинает снимать с него кожу, прямо там и тогда. Юные, проворные руки учатся выживать. Пока она это делает, ты решаешь, что уже достаточно увидела. У тебя есть своя еда, которую нужно найти. Но когда ты отходишь от дерева, твой взгляд устремляется на другого наблюдателя. За дальним дубом, недалеко от пруда, появляется фигура. Сердце ёкнуло: серый? Но нет — Серый уже бежал бы на ее запах. Эта фигура принадлежит человеку, исхудавшему мужчине с волосами, которые торчат седыми клочьями, и безумными глазами, направленными прямо на нее. Более того, револьвер направлен на нее.