Неверленд: Сон Питера Пэна

Кейл стоял посреди комнаты, его глаза горели холодным, ледяным пламенем. Рок Су исчез, остался лишь Фея, палач, полный решимости и ожесточения. Он знал, что должен завершить начатое, и он знал, что он не будет милосердным. Перед тем, как покинуть дом, Кейл взял книгу, и, дрожащей рукой, дописал еще одну главу, свою собственную, вырванную из глубины его души. В каждом слове, в каждой букве, чувствовались гнев, боль, и непоколебимая решимость. Он писал, не отрывая взгляда от книги, словно выплескивал свою ярость, всё свое отчаяние на её страницы. Глава 6.1 Автор фея. «Вердикт Феи. Обитель Вечной Кары» «Каждый грешник, попавший сюда, будет наказан. Мне все равно, в чём ваш грех, мал он или велик — вы виновны, и в этом лишь ваша вина. Я везде, я наблюдаю за вами, вам не сбежать. Этот остров — моя тюрьма, и ваша тоже. Я не дарую прощения, я лишь распределяю наказания. Помните об этом, каждый миг вашего существования здесь будет пропитан ужасом.» «Правила моего ада, высеченные в крови:» «Лживые мечты: Ваши желания исполнятся, но искажённо, превращаясь в кошмар, от которого вы никогда не сможете избавиться. Я буду наслаждаться вашими мучениями, ибо ваши грехи питают этот мир.» «Теневые шепоты: Тени — воплощение ваших страхов. Они шепчут вам на ухо, искушая и разрушая вашу волю. Не поддавайтесь, иначе станете моей марионеткой, исполняя мои прихоти. Безмолвная лагуна: Русалки красивы днём, но ночью они — воплощение вашей безысходности. Их глаза — зеркала вашей души, отражающие ваш страх и сожаление. Не смотрите им в глаза при луне, иначе потеряете душу.» «Лабиринт без надежды: Пещеры — лабиринт, из которого нет выхода. Они отражают вашу запутавшуюся жизнь, вашу неспособность найти путь к искуплению. Блуждайте вечно, пока не сойдёте с ума.» «Вечный день и вечная ночь: Дни здесь — обманчивы, принося ложную надежду. Ночи — это настоящий ад, где ваши кошмары преследуют вас без пощады. Вечный круговорот, из которого нет спасения.» «Метка Феи: Я оставлю на вас свою метку. Она будет напоминать вам о вашей вине, о моей власти, о вашей неспособности к спасению. Эта метка будет с вами всегда.» «Остров памяти: Если вы попытаетесь забыть меня, попытаетесь стереть свою память — я превращу вас в тень в Лесу Тьмы. Ваши воспоминания — моя власть над вами.» «Бесконечный плен: Нет спасения. Нет смерти. Только бесконечная каторга, бесконечное страдание, бесконечная тоска. Это мой мир, и вы будете в нём страдать, пока не научитесь ценить то, что потеряли.» «Я Кейл Хенитьюз. И я — ваш палач. Наслаждайтесь вашей вечной карой.» Кейл закончил писать, и захлопнул книгу с такой силой, что старый стол, на котором она лежала, содрогнулся. Он посмотрел на написанное, и зловещая улыбка, лишенная всякой теплоты, исказила его лицо. Это была улыбка палача, который наконец-то нашел свою цель, и был готов начать свой суд. Он знал, что эта глава станет последней. Он знал, что это и есть его истина, его предназначение. Он, Кейл Хенитьюз, Фея Неверленда, палач, будет наказывать каждого грешника, что попадет в его мир. И не будет никого, кто сможет его остановить. Книга, которая когда-то была для него путеводителем, теперь стала его оружием, и отныне, эта книга будет нести ужас для всех, кто попадет в Нетландию. Кейл развернулся, и покинул дом, оставив за собой тишину, и книгу с его последним предупреждением на столе. Он ушел, словно тень, растворяясь в наступающей ночи, готовый начать свою вечную кару, готовый исполнить свой долг. Он был не просто Феей, теперь он был палачом, чья рука не дрогнет, и чьё сердце не смягчится. Его боль стала его силой, его отчаяние — его оружием, и теперь, Нетландия будет содрогаться от его гнева. «Они не должны забыть. Они должны помнить, что сделали, что потеряли. Их боль — это моя месть, моя услада. Я не могу изменить прошлое, но я могу управлять их будущим. И это будущее — ад.» — Была последняя мысль Феи перед тем, как он покинул дом автора путеводителя. Крылья за его спиной расправились впервые за долгие годы, он взмахнул ими, став меньше, размером с ладонь как и подобает феи и улетел в свою обитель. *** Грешник, дерзнувший посягнуть на запретный плод желаний, предстал перед Кейлом. Это был мужчина, чьи глаза, когда-то сияющие амбициями, теперь горели лихорадочным блеском алчности, а сердце, исполненное гордыни, билось, как бешеное. Кейл, с усмешкой, подобной ледяному уколу, взирал на него. Его взгляд, холодный и пронзительный, как зимний ветер, сковывал душу. — Ты жаждешь власти? — произнес Фея, голос его, подобный скрипу льда, прорезал тишину. — Что ж, я исполню твоё желание. Перед мужчиной возникло огромное зеркало, не из стекла, а из застывшей, искаженной реальности. В нем он увидел себя, восседающим на троне, но не из золота и драгоценных камней, а из выбеленных костей, собранных с бесчисленных жертв. Вокруг него толпились преданные слуги, но это были не люди, а тени, источающие запах смерти и отчаяния. Их лица были пустыми, испещренными трещинами, как потрескавшаяся земля после засухи. Чем дольше мужчина смотрел, тем яснее понимал, что его царство — гниющее болото, утопающее в собственной лжи. Его «власть» — это вечный голод, неутолимая жажда, которая пожирала его изнутри. Его «слуги» — призраки его разбитых надежд, вечные свидетели его падения. Агония, царившая в этом искаженном мире, была настолько реальной, что он чувствовал её острые иглы в своем сердце. Мужчина истошно закричал, отчаянно пытаясь отвернуться от этого кошмара, но зеркало, словно присосавшееся к его душе, не отпускало его. Его крик был подобен хрупкому стеблю, ломающемуся под тяжестью бури. Его отчаяние — бессильный шторм в пустыне. — Это твоя власть, — прошептал Кейл, голос его звучал, как шепот ветра в пустых склепах. Его улыбка, холодная и безжалостная, как лезвие ножа, разрезала темноту. — Искаженная мечта, вечная пытка. Ты будешь жить в ней вечно, тонуть в этом болоте твоих же иллюзий. Зеркало стало его тюрьмой, его вечной карой. Каждый миг, каждый взгляд в него — это новый виток его агонии, это бесконечное повторение его самого ужасного кошмара. Кейл наблюдал за этим, его взгляд, лишенный всякой жалости, наслаждался медленно гаснущим светом в глазах мужчины, светом, который когда-то горел ярким огнем безудержных амбиций, а теперь угасал, как искра в бесконечной ночи. Улыбка Кейла не менялась, она стала символом его власти, его всепоглощающей печали, его неискоренимой тоски, которая питалась отчаянием грешника, который был заперт в этом искаженном мире. Он наслаждался этим спектаклем, этим театральным представлением боли, и его сердце, казалось, не знало другой услады. Другого успокоения… *** Женщина, чья душа заблудилась в Лабиринте Безысходности, где блуждали его тени, была приведена к Кейлу, скованная невидимыми нитями страха. Ее глаза, когда-то полные жизни, теперь зияли бездонными колодцами пустоты, а воля, словно тонкий стебель, была сломлена под тяжестью темных сил. Она стояла перед ним, как марионетка, чьи нити дергались невидимыми пальцами ночи. Кейл, взирая на нее с презрением, в котором смешивалась жалость и ненависть, словно демон, упивающийся чужой бедой, проронил слова, полные ледяной язвительности. — Ты выбрала служить теням? — его голос, похожий на шелест сухих листьев в осеннем лесу, пронзил тишину, словно разбивая хрупкий лед на поверхности замерзшего озера. — Что ж, тогда ты будешь танцевать под их музыку, пока не сломаешься окончательно. Кейл взмахнул рукой, и тьма сгустилась вокруг женщины, словно саван, сотканный из ее самых сокровенных страхов. Тени, ожившие и обретя форму, вырвались из небытия, как кошмары из глубин больного разума. Они принимали облик ее самых жутких кошмаров: потерянных близких, которые теперь преследовали ее с укором, забытых мечтаний, что стали ее вечными палачами, и темных грехов, что терзали ее душу, как голодные волки. Тени, словно невидимые руки, схватили женщину и заставили ее танцевать под зловещую мелодию, которую слышала только она. Это был танец отчаяния, танец боли, танец безысходности. Ее тело двигалось против ее воли, подергиваясь в судорогах, словно марионетка, брошенная в бессмысленном танце. Каждый шаг, каждый поворот, каждый взмах руки был наполнен болью и ужасом. Ее тело стало полем битвы, на котором сошлись ее страхи и ее воля. Слёзы текли из ее глаз, словно поток горечи, стекающий по ее щекам, как дождевые капли по холодному стеклу. Они были солеными каплями отчаяния, оставляющими дорожки на ее лице, как трещины на потрескавшейся земле. Каждая капля отражала ее бессилие, ее скорбь, ее отчаяние. Она хотела кричать, но ее голос замирал в горле, как птица, попавшая в капкан. Она хотела упасть, но тени не давали ей этого сделать, продолжая свой ужасающий танец, словно палачи, которые не знали пощады. Она была пленницей своего кошмара, и ее страдания были усладой для Кейла. — Танцуй, — приказал Кейл, его взгляд горел холодным огнем садистского наслаждения, его слова, словно капли яда, просачивались в ее уши. — Танцуй, пока не сломаешься, пока не потеряешь себя, пока не станешь ничем. Танцуй свою вечную трагедию. Женщина танцевала, ее тело извивалось под невидимыми ударами, как истерзанное дерево в бурю. Она была измученной, изможденной, но не могла остановиться, словно листья, гонимые ветром, были вынуждены танцевать свой танец. Ее танец стал отражением ее души — искаженным, сломанным, полным отчаяния. Она танцевала, пока не перестала чувствовать, пока не онемела от боли, пока не потеряла себя, словно песчинка в пустыне, стертая с лица земли бурей. И только тогда, когда она упала на землю, словно тряпичная кукла, лишенная нитей, Кейл оставил ее в покое. Он наблюдал за ее падением, его глаза, как два ледяных озера, в которых отражались ее мучения, не проявляя ни капли сострадания. Она лежала, словно мертвая, но ее глаза были открыты, и в них читалось лишь пустота, бездонная, как черная дыра, пожирающая весь ее свет. Ее танец стал символом ее падения, символом ее вечной кары. Ее душа была сломлена, ее воля была уничтожена, и она стала лишь тенью самой себя. Она была одной из многих, кто попал в ловушку его ада, и ее страдания лишь разжигали его жажду мести. Кейл, Фея Неверленда, палач и тюремщик, наслаждался страданиями грешников, как садовник, наблюдающий за тем, как растут его самые ядовитые цветы. Он видел в них не людей, а лишь грешников, каждый из которых по-своему заслуживал его кары. Каждая капля их слез, каждый истошный крик боли, каждый вздох, полный отчаяния, всё это становилось для него усладой, словно ядовитый нектар, питающий его темную душу. Он чувствовал, как их страдания наполняют его, словно темная энергия, придающая ему покой, словно огонь, пожирающий всё на своем пути. Его сердце, когда-то разбитое и полное любви, превратилось в холодный, каменный монолит, окутанный мраком и ненавистью. Оно стало бездонным колодцем, поглощающим всё хорошее, оставляя лишь горькую пустоту. И каждый раз, когда он видел страдания грешников, он чувствовал, как этот колодец наполняется их болью, их отчаянием, их безысходностью, словно темная река, текущая в его душе. И чем больше они страдали, тем спокойнее он чувствовал себя, тем больше он утверждался в своей роли палача, тем больше он верил в то, что его месть праведна. Он был Феей, и он был палачом, и он был готов сделать Нетландию настоящим адом, где каждый грешник будет платить за свои грехи, и платить сполна. Он не собирался останавливаться, он не собирался давать пощады. Он был одержим своей местью, своей жаждой, которая, в итоге, превратилась в садистскую жестокость, лишенную всякого милосердия. Он был готов сеять ужас и отчаяние, пока его месть не будет удовлетворена, пока каждый грешник не заплатит за свои грехи. И в этом аду, он чувствовал себя дома. Его тьма стала его убежищем, его ненависть — его силой, и он был готов утопить весь мир в своей боли. *** На правом острове, среди руин былого, обитатели, прозванные «потерянными душами», вели свое мрачное существование. Это были те, чьи души были искалечены, чьи сердца разбиты, и чья надежда медленно угасала, словно угасающий огонь. Они собирались вместе в тихих уголках, подальше от зловещих шепотов теней, и делились своими мыслями, своими страхами, своими надеждами, и даже отчаянием, в тихих и хриплых голосах. — Вы чувствовали это сегодня? — прошептала измученная женщина, её глаза были полны ужаса. Ее грехом было живодертсво, она наслаждалась разрывая беспомощных животных на части. — Он следил за нами… — Да, — кивнул пожилой мужчина, его взгляд был полон печали. Он сорок лет тиранил свою жену и детей, избивал их, злоупотреблял алкоголем и азартными играми. — Я чувствовал. Он наблюдал за нами, словно паук, плетущий свою сеть. Мы все марионетки в его руках, дергающиеся под его жесткую музыку. Хах… — Говорят, его зовут Феей. — Пробормотала новоприбывшая девушка, её голос дрожал от страха. Ее грех заключался в том, что она отравила своего больного деда из-за большого наследства. — Фея? — Усмехнулся другой мужчина, его лицо было искажено горечью. Он убил своего сына, когда вернувшись домой увидел, как его сын наркоман, убил свою мать, его жену. — Он дьявол. Самый настоящий дьявол, который наслаждается нашими страданиями. Он создал этот ад, и мы все в нём заперты. Страх витал в воздухе, словно туман, пропитывая их разговоры, заставляя их дрожать от одной лишь мысли о Фее. Они боялись его гнева, боялись его силы, боялись его вездесущности. Они чувствовали себя пойманными в клетку, где их единственной перспективой были страдания и безысходность. — Зачем мы вообще живем? — Воскликнул мужчина, в его голосе звучало отчаяние. — Этот ад никогда не закончится. Мы обречены вечно страдать, вечно томиться в этой тюрьме. — Я просто хочу умереть… — Прошептала женщина, её лицо было искажено от боли. — Но даже смерть не освободит нас от его власти. Мы привязаны к этому месту навечно. — Но, может, есть выход? — Прошептал молодой парень, что до этого молча слушал их, его глаза горели хрупкой искрой надежды. Он из-за своей невнимательности, неправильно закрепил деталь из-за чего вся конструкция упала и погубила десятки людей. — Говорят, что Фея тоже пленник этого острова, я сам слышал. — Глупости, — Возразил пожилой мужчина. — Он слишком силён, чтобы быть пленником. — Но если он тоже страдает, то, может, есть способ ему помочь? — Произнесла девушка, ее голос был полон наивной надежды на спасение. — Может, если мы проявим сострадание, он смилостивится над нами? — Смилуется? — Усмехнулся мужчина, его взгляд был полон скептицизма. — Он палач, а не святой. Он наслаждается нашими страданиями, упивается нашей болью. Вы видели, как он смотрит на нас? В его глазах нет ничего, кроме ненависти и презрения. Он видит в нас не людей, а грешников, достойных лишь его мучений. Мужчина вздохнул, проведя ладонью по усталому лицу, словно пытаясь стереть с него печать отчаяния. Он посмотрел на молодых, в их глазах всё ещё горела хрупкая искорка надежды, и его сердце болезненно сжалось от жалости к их наивности. Он хотел бы верить в их мечты, но его собственный опыт, его собственная боль, его собственное отчаяние не давали ему этого сделать. — Но что же нам делать? — Спросил юноша, голос его был полон безысходности. — Неужели нет никакого выхода? Неужели мы обречены вечно страдать в этом проклятом месте? Мужчина покачал головой, не сводя глаз с молодых. В его глазах читалась грусть, но также и нотка понимания их отчаяния. — Мы должны принять свою участь. — Ответил он. — И постараться прожить каждый день так, как если бы он был последним. Мы должны найти силу в самих себе, чтобы противостоять тьме, что нас окружает. Мы должны помнить, что мы не просто грешники, что мы люди, и что даже в этом аду мы можем найти свет, хотя бы крошечный, хоть крохотный луч, что будет нам указывать путь во тьме. Мы должны помогать друг другу, поддерживать друг друга, и помнить, что даже в этом отчаянии, мы не одиноки. И может быть, только может быть, это и есть наш выход. Мужчина замолчал, посмотрев на небо, где тени танцевали свой зловещий танец, и в его глазах промелькнула грустная улыбка. Он знал, что его слова — это всего лишь слабый шепот, заглушенный воплями отчаяния, но он всё равно верил, что в них есть хоть капля правды, хоть немного надежды, и он надеялся, что эта надежда не погаснет в сердцах молодых, даже когда тьма поглотит их полностью. В этот момент, словно повинуясь какому-то жуткому сигналу, тени вокруг них начали сгущаться, и двигаться, как невидимые щупальца, охватывая мужчину. Юноша и девушка вздрогнули, испуганно наблюдая за тем, как тьма, словно бездна, затягивает их собеседника. Они хотели закричать, но голоса застряли в их горле, словно птицы, попавшие в западню. Мгновение, и мужчина исчез, словно растворился в черноте, оставив за собой лишь тишину и недоумение. Они все переглянулись, их сердца забились с новой силой, а тела пробила дрожь. Они боялись того, что произошло, и они боялись того, что может произойти дальше. Кейл отдал приказ и тени забрали мужчину мгновенье и он провалился в черноту, а через секунду стоял на какой-то поляне, а напротив его лица в метре летала фея, его жуткая улыбка, искажавшая его лицо, была подобна предвестнику агонии для мужчины, его крылья, словно лезвия из черного льда, рассекали воздух, а в глазах, горел холодный огонь. — Ты свободен. — Произнёс Кейл, его голос звучал, как ледяной ветер, пронизывающий до костей. Не успев ничего осознать, мужчина растворился, его тело исчезло, оставив за собой лишь яркий свет. Вместо него появился белый парящий шарик, словно душа, вырвавшаяся из плена. Его не было видно четко, но было понятно, что эта и есть душа. Она парила в воздухе, словно птица, готовая взлететь. Кейл небрежно, поднял свою тонкую ладонь и коснулся шарика, с легкостью подтолкнул его к небу. Душа, освобожденная от оков Нетландии, взмыла ввысь, словно пробивая тьму, и растворилась в бесконечном небе, оставив за собой лишь след из света. И, словно этот луч надежды, он замерцал и погас, растворившись в общей тьме. Из ада была только два спасения, полностью искупить свои грехи или же спустя века растворится в Нетландии став ее частью. Иного выхода не дано. *** Черный, безымянный, истерзанный маленький дракон, чья кожа была покрыта рубцами и ожогами, очнулся у подножия какого-то дома. Его голова раскалывалась от боли, а тело ныло, словно сотня ножей впивались в его плоть. Он был уверен, что умер, что его душа, наконец, покинула его измученное тело. Но вместо покоя, он оказался в этом странном, мрачном месте, где даже воздух был пропитан отчаянием. Грехом дракона было убийство людей из деревни. Никого не волновало, что маленького дракона пытали и выбраться из этого ада он смог лишь использовав свою жизненную силу, которая теперь медленно угасала. Рядом с ним, словно из ниоткуда, появился рыжий котенок. Это был Хон, наивный и милый, но его глаза выражали тоску, которую можно было увидеть лишь у тех, кто много страдал. Он умер от голода, его маленькое тело было изможденным и худым, а его шерстка была покрыта грязью и пылью. Грехом Хона было убийство членов своего племени, и никого не волновало, что он вместе со своей сестрой пытался сбежать, спасаясь от жестоких, кровожадных членов своего племени, которые охотились на них, словно на диких зверей. Их единственный грех был в желании выжить, в желании спастись. Но в этом месте, даже это было грехом. Он лежал на земле, словно сжавшийся комочек, его глаза были полны слез, но он не мог их остановить. Вслед за Хоном появился серый котенок, уставшая девочка, в облике кошки. Это была Он, его сестра, которая была сильнее и мудрее его, но ее глаза выражали усталость, от того, что она столько пережила. Она была утомленной, но не сломленной, ее воля была сильной, как никогда. Ее грех был тяжелее греха ее брата, и никого не волновало, что она пыталась выжить, защитить своего брата, и спасти их обоих от неминуемой смерти. Ее грехом было — любовь и отвага, но в этом мире, даже это было грехом. Она сидела на земле, стараясь взять себя в руки, ее глаза, были наполнены грустью, но в них также горела искра решимости. Хон, увидев сестру, заплакал, его маленькое тело задрожало, и он прижался к ней, словно ища защиты. Он плакал, горько и безутешно, словно потерял весь мир, а она, грустно смотрела на своего брата, ее глаза были полны боли, и стараясь взять себя в руки, она, наконец, прошептала несколько слов. — Надо понять, где мы. — Тихо проговорила Она — И что нам теперь делать. Черный дракон со страхом смотрел на них, его сердце билось, словно пойманная птица. Он впервые видел таких существ, таких маленьких, таких беззащитных, таких слабых. И в тоже время, они не казались ему такими уж и слабыми. В их глазах горела искра жизни, которую он сам давно потерял. Он смотрел на них с удивлением и осторожностью, словно ожидая, что они вот-вот нападут на него. Девочка, в облике серого котенка, глянула на дом перед ними, старый и обветшалый, словно забытый богом. Ее живот сводило от голода, и она почувствовала, как отчаяние вновь охватывает ее, словно ледяная рука. Она посмотрела на своего брата, и увидела, как его маленькое тело дрожит. Она не могла позволить, чтобы они страдали дальше. Она должна была сделать что-нибудь. — Может, стоит пробраться туда и украсть еду? — Прошептала Она, ее голос был тихим и неуверенным, словно она боялась услышать свой собственный вопрос. Черный дракон посмотрел на нее, он был удивлен, что они могли говорить. Он никого не чувствовал в доме. — Нет! — отчаянно завопил Хон, его маленькое тельце задрожало от страха, а глаза наполнились слезами. — Они сделают тебе больно, если там кто-то есть! Не ходи туда, Он, пожалуйста! — Там никого нет… — хрипло произнес черный дракон, его голос был слабым и хриплым, словно он давно не говорил. Все взгляды обратились на него, удивлённые. Он чувствовал себя неловко под их пристальными взглядами, словно он сделал что-то не так. Он важно кивнула, словно принимая его слова за истину. Она понимала, что если бы дракон хотел им навредить, то он уже давно это бы сделал. Он был больше, он был сильнее, и он мог бы их уничтожить в мгновение ока, но он этого не делал. — Тогда пошлите все вместе, — сказала Она, её голос был более уверенным, чем прежде. — Вместе нам будет не так страшно. Хон кивнул, согласившись с ее словами, а черный дракон, словно зачарованный, просто смотрел на них. Они пошли вместе, котенок по имени Хон и котенок по имени Он, но черный дракон держался позади, хотя и понимал, что эти слабые, маленькие существа не смогут причинить ему никакого вреда. Они были такими хрупкими, такими беззащитными, и он не понимал, почему он так беспокоился о них. Он словно хотел защитить их, хотя и сам нуждался в защите. Они прошли через полуразрушенную дверь, которая скрипнула, словно стонала, они осматривали каждую комнату, каждую щель, но не нашли ничего, кроме пыли и грязи, и старой мебели, которая рассыпалась от одного прикосновения. Они не нашли еды, лишь странную, старую, пыльную книгу, лежавшую на столе. Она была толстой и потрепанной, словно ей было много веков. На обложке были выведены золотыми буквами слова: «Неверленд | Нетландия, ад на земле». — Я не умею читать, — сказал черный дракон, его голос звучал грустно и разочарованно. Он опустил голову, словно он был виноват в том, что он не умеет читать. — Я тоже, — ответил Хон, с грустью смотря на книгу, которая была для него лишь набором непонятных символов. Он понимал, что эта книга, возможно, могла бы помочь им, но они не могли прочитать ее. — Я прочитаю, — произнесла Она, ее голос был тихим, но твердым. Она взяла книгу в свои лапки, и словно бережно, положила ее на пол, и, устроившись рядом, начала открывать первую страницу. И словно зачарованная, она начала читать, погружаясь в этот ужасный мир. Она начала читать, ее голос был тихим и ровным, словно она читала заклинание, вызывая из глубин книги страшные образы и истории. Слова, выстроенные в строки, оживали в её уме, и она делилась ими со своими спутниками, словно передавая им тайну, которую они вместе должны были разгадать. Черный дракон и рыжий котенок слушали, затаив дыхание, их маленькие сердца бились в унисон с ритмом ее голоса. Она читала о правилах этого ужасного места, о Фее, о его власти, о вечной каре и бесконечном страдании. Она читала о людях, которые попали в ловушку Нетландии, о их страхах и желаниях, о том, как Фея искажал их мечты и превращал их в кошмары. Она читала о безграничной боли и отчаянии, о том, как каждый день в этом аду становился вечностью, и о том, как нет спасения для тех, кто попал сюда. С каждым словом, мир вокруг них менялся, тьма сгущалась, а тени оживали, словно отвечая на зов книги. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шепотом Он, которая, словно медиум, передавала историю этого ужасного места. Черный дракон чувствовал, как его сердце сжимается от ужаса, а в его маленькой душе зарождался страх, который был сильнее любой боли. Он понимала, что эта книга — это не просто книга, а ключ к пониманию их ужасающего положения. Она рассказывала о том, почему они здесь, что они сделали, и чего им ожидать. Она была ключом к выживанию в этом аду, но одновременно с этим, и приговором. Ведь если они узнают слишком много, то их судьба может стать еще хуже, чем прежде. Хон, прижавшись к сестре, дрожал от ужаса, но он не мог оторвать взгляд от нее, и от книги, из которой он слышал истории о других жертвах этого ужаса. Его сердце разрывалось от сострадания и отчаяния, и он пытался понять, что им теперь делать. Как выжить в этом месте, где даже надежда кажется иллюзией? Он закончила читать, ее голос был хриплым, словно она долго кричала, её глаза были полны ужаса и отчаяния. Она закрыла книгу, и тишина, которая наступила после её чтения, была еще ужаснее, чем самый ужасающий звук. Черный дракон, впервые почувствовав что-то, кроме боли и отчаяния, произнес: — Теперь мы понимаем, почему мы здесь. Наши грехи… они привели нас сюда. — Но… — Прошептал Хон. — Мы можем изменить это? Мы можем исправить свои ошибки? Она посмотрела на них, её взгляд был полон силы, воли, и решимости. — Мы должны попытаться. Даже в этом аду, даже здесь, в Нетландии, есть надежда. Мы не одни. Мы вместе. И вместе мы сильнее, нас трое у нас численное преимущество. Она успокаивала их ложью… В этот момент, на улице послышались звуки, приближающиеся к дому. Они замерли, затаив дыхание, и прислушались. Это были недружелюбные шаги. — Нам нужно спрятаться — Прошептала Он, её голос был тихий, но властный. — Они скоро придут, и мы должны быть готовы. Черный дракон и Хон инстинктивно прижались к ней, словно ища защиту, и они вместе, словно единое целое, начали искать место, где они смогут спрятаться от того, кто приближался к их убежищу. Они искали не еду, а спасение, которое казалось столь же недостижимым, как и свет в бесконечной ночи. Их приключение в Неверленде только начиналось, и этот ад обещал испытать их еще не раз. Перед ними стоял вызов, которому им предстояло противостоять, и решение, которое им нужно было принять, чтобы выжить. Сердца колотились в груди, словно пойманные птицы, подгоняя их к бегству, и ноги несли их, не разбирая дороги, повинуясь лишь первобытному инстинкту — выжить. Страх гнал их вперед, как ветер гонит опавшие листья, они неслись сломя голову, не оглядываясь, словно убегали от самой смерти. Они не разбирали дороги, не чувствовали боли от порезов и ушибов, ими двигало только одно желание: убежать от ужасов, которые они только что познали, от той тьмы, что поглотила их мир. В голове эхом отдавались прочитанные слова, ужасающие своей правдивостью, и они были готовы бежать куда угодно, лишь бы больше не видеть, не слышать и не чувствовать этот кошмар. Они бежали и бежали, пока ноги не подкосились от усталости, а в груди не возникло чувство тяжести, словно каждый вдох становился пыткой. Остановившись, они поняли, что бежали наугад, повинуясь лишь инстинктам, не имея никакой цели, кроме желания выжить, и из их лёгких словно вырвался крик отчаяния. Трое детей, задыхаясь от бега, огляделись по сторонам. Они не узнавали это место. Это был берег. Холодный тёмный песок касался их лап, а солёный ветер трепал их шерсть. Бегство привело их к границе суши, к краю мира, и дальше была только вода, бесконечный океан, словно стена, преграждающая им путь. Океан был странным. Луна, огромная и полная, освещала всё вокруг, но только не ту часть океана, которая находилась за каменным кольцом. Это было словно чернильное пятно на фоне серебристого полотна, и они не могли разглядеть, что там скрывается. Вокруг этого тёмного участка, словно древние стражи, возвышались огромные камни, образуя неровный круг, не впуская никого внутрь и не выпуская наружу, словно оберегая какую-то зловещую тайну. Океан вокруг светился призрачным светом, словно в глубине плавали миллионы светящихся медуз, но тёмный участок оставался непроницаемым, словно бездна, куда не проникал ни один лучик света. Чёрная вода казалась живой, она колыхалась, словно дышала, и от неё исходил слабый, но ощутимый холод, словно из ледяной пещеры. Дети, словно заворожённые, вглядывались в этот тёмный омут. В воздухе висело напряжение, словно само море ждало какого-то события, словно оно было живым существом, наблюдающим за ними. Казалось, что этот странный океан дышит, и от него веет холодом и страхом. И все трое, даже дракон, почувствовали, как их сердца сжимаются, словно их обхватила невидимая рука. Они не знали, что скрывается за этими чёрными водами, какие тайны хранит этот участок океана, но они понимали, что это место особенное и имеет какое-то значение в их судьбе. Бегство привело их к этой границе, и теперь им нужно было решить, что делать дальше: стоять на месте и ждать, пока их настигнет враг, или рискнуть и попытаться пройти в эту неизвестность, в этот тёмный омут, чьи тайны они боялись разгадать. Страх смешивался с любопытством, и они не могли отвести взгляд от этого тёмного участка, словно он загипнотизировал их, и они не понимали, чего именно он от них хочет. Он звал их к себе, словно манил в свои холодные, бездонные воды, и они не знали, стоит ли им поддаваться этому зову и рискнуть ради шанса на выживание, или лучше остаться на берегу и ждать, пока их настигнет судьба. Тишина была оглушительной, словно мир затаил дыхание, ожидая их решения. Ветер перестал дуть, и даже море, казалось, затихло, словно наблюдая за ними, за их страхами и сомнениями. И только их сердца, стучавшие, как барабаны, нарушали эту зловещую тишину, напоминая о том, что они ещё живы и что у них ещё есть шанс, пусть и самый маленький, сбежать от тьмы. — Где мы? — Тихо спросила Он, и ее голос дрожал, как тонкий леденец, готовый разбиться от легкого прикосновения. Мурашки бежали по ее телу, как маленькие ледяные пальчики, касаясь ее кожи, и она не могла сдержать дрожь, которая пронизывала ее изнутри. — Нун… Нуна… — Прошептал Хон, его взгляд был прикован к тёмным водам, словно его загипнотизировали. Его маленькое тело застыло, и он не мог отвести взгляд от чёрной бездны, словно она манила его к себе, обещая покой и забвение. Дракон и Он проследили за его взглядом, и их сердца забились быстрее, словно в них зазвучал тревожный набат. Вода вокруг была спокойной, словно застывший ландшафт, но в каменном кольце она бурлила, словно кипяток в котле. Маленькие волны, словно чёрные змеи, извивались и переплетались друг с другом, создавая жуткую картину, словно там происходила какая-то битва. — Лагуна… — Тихо воскликнул чёрный дракон, его голос дрожал от ужаса, словно от одного этого слова он почувствовал холод отчаяния. — Лагуна Русалок! Чёрный дракон кричал в ужасе, его голос был пронзительным и отчаянным, словно он пытался вывести котят из оцепенения. Он понимал, что они в опасности, что они не должны были приближаться к этому месту, что они должны были бежать, но его крик не мог вывести котят из транса. Они продолжали смотреть на тёмные воды, словно заворожённые, не понимая, что за этим зрелищем скрывается их погибель. Русалки… Они появились, словно материализовавшись из тьмы, словно куклы, сотканные из отчаяния и боли, из самых тёмных и мрачных чувств феи. Они были воплощением его страхов, его грехов, его разочарований, и теперь они были здесь, чтобы забрать своих жертв, поглотить их в свои холодные объятия. Их глаза были чёрными, как сама пустота, как бездонные колодцы, в которых можно утонуть навсегда. Тела были как фарфоровые куклы, с шарнирами, словно их создали не из плоти и крови, а из хрупкого фарфора. Они были неестественно бледными, с трещинами, или их конечности были сломаны, словно их жестоко пытали, а потом, как ненужные игрушки, бросили на дно моря. Их лица были масками безразличия, словно они давно разучились чувствовать, словно они просто куклы, исполняющие волю своего создателя. И они были так же прекрасны днём, как и ужасны ночью. Они были воплощением обмана, лживой красоты, которая манила к себе, но за которой скрывалась жестокая смерть. Их красота была холодной, неприступной, мёртвой, словно ледяное дыхание зимы, словно призрачный лунный свет, который обманывает, маня к себе, чтобы погубить. Они выплывали из тёмных вод, словно призраки из преисподней, и медленно приближались к берегу, не сводя глаз со своих жертв, словно пауки, плетущие свою паутину в ожидании добычи. Они не торопились, они были терпеливы, словно знали, что их жертвы не смогут от них убежать, что они уже попались в их ловушку и что их судьба уже предрешена. Их холодный взгляд проникал в душу, вызывая ужас и отчаяние, парализуя волю и заставляя безропотно идти им навстречу. Русалки плыли к берегу, их движения были плавными и размеренными, но в этой плавности таилась жуткая неестественность. Они скользили по воде, словно призраки, и каждая их волна казалась холодным прикосновением смерти. Первые из них, коснувшись песка, стали выползать на берег, и их движения были неестественными, словно их тела были сломаны, словно они были марионетками, чьи нити дёргал жестокий кукловод. Они ползли по песку, оставляя за собой мокрые следы, которые быстро исчезали, словно их и не было. Их суставы выворачивались под неестественными углами, а конечности переплетались друг с другом, словно змеи, создавая жуткую картину, которая проникала в самую душу. Их движения были дёргаными и резкими, словно их тела были собраны из разных частей, которые не подчинялись общей воле, словно они были марионетками, которых дёргали за ниточки жестокие кукловоды. Русалки ползли медленно, но неотвратимо, и их чёрные глаза, словно бездонные колодцы, были прикованы к детям, словно охотники, выслеживающие свою добычу. Они не кричали, не издавали никаких звуков, лишь их ползущие по песку тела нарушали тишину, и это молчание было ещё более пугающим, чем любые крики. Их присутствие было словно холодное прикосновение к душе, вызывая ужас и отчаяние и заставляя кровь стыть в жилах. Дети, глядя на это ужасное зрелище, цепенели от страха, их тела дрожали, и они не могли пошевелиться, словно парализованные, словно они были жертвами, ожидающими своей участи. Их сердца бились с безумной скоростью, а дыхание стало прерывистым и тяжёлым. Они понимали, что это конец, что им некуда бежать, что их судьба предрешена и что они уже попали в эту ловушку. Но в этот момент, когда надежда, казалось, окончательно покинула их, чёрный дракон, словно очнувшись от кошмара, впервые использовал свою магию. Он не понимал, как это работает, он лишь чувствовал, что должен их спасти и что он должен сделать хоть что-то, чтобы вырвать их из пасти смерти. Черный дракон поднял лапы, он почувствовал, как волна энергии вырывается из его тела. И словно по волшебству котята, повинуясь его воле, воспарили над землёй, их маленькие тельца оторвались от песка, и они начали медленно подниматься в небо, словно их унесло лёгким дуновением ветра. Дракон, не отрывая глаз от русалок, поднялся вместе с ними, словно защищая их своим телом, не позволяя им упасть вниз. Русалки, словно тараканы, почуявшие свет, толпились под ними на земле, забираясь друг на друга, их тела сплетались в жуткий клубок, а их ободранные ладони тянулись к детям, словно жаждали их прикосновения, словно они были голодными зверями, которых лишили пищи. Они тянулись к ним в небо, пытаясь схватить, но магия дракона удерживала их на безопасном расстоянии. И словно вырвавшись из жуткого кошмара, они оказались в мире, где нет места ужасу, где есть лишь свобода и небо. Они оторвались от земли, от этих ужасных тварей, от этого места, где, казалось, не было спасения, но в небе они были в безопасности, и хотя страх всё ещё держал их в своих объятиях, в их сердцах зарождалась надежда, словно слабый лучик света в бесконечной тьме. — Свет… — Прошептала девочка, её голос был слабым и неуверенным, словно она боялась нарушить тишину, повисшую в воздухе. Она вспомнила слова, которые читала в книге, и в её сердце затеплилась надежда, словно маленький огонёк в темноте. — В книге говорилось… — Что при свете дня русалки… - Продолжил чёрный дракон. Его голос был хриплым и тихим, но в нём звучала решимость, словно он был готов на всё, чтобы выбраться из этой ловушки. — ...Прекрасны, — закончил за них двоих Хон, его голос немного дрожал, но в нём слышалось предвкушение, словно он увидел лучик света в кромешной тьме. Его наивность, как и всегда, не могла сдержать веру в то, что всё ещё будет хорошо и что они всё преодолеют. Трое детей переглянулись, их глаза, полные страха и надежды, встретились, словно они нашли точку опоры, словно они наконец поняли, что нужно делать, чтобы противостоять тьме, которая их окружала. И в их маленьких сердцах зародилась искра надежды, словно семя, готовое прорасти в почве отчаяния. — Ты сможешь создать свет? — Спросила Он, и её голос звучал увереннее, чем прежде, а во взгляде появилась решимость, она была готова бороться за двух мальчишек. Она вспомнила, как разводила костёр раньше, и что у нее не всегда получалось с первого раза, но она знала, что свет — это их надежда и что они не должны сдаваться. — Я попробую. — Решительно сказал маленький дракон, его голос звучал твёрдо и уверенно, словно он был готов принять этот вызов и доказать себе и своим новым друзьям, что он не просто жертва, а тот, кто может бороться, даже с тьмой. Всегда. Он не отдаст свою новообретенную свободу никому. — Представь солнце или свечу-ня. — Посоветовал Хон, его голос был полон наивности, но и веры, словно он был уверен, что дракон сможет это сделать. Он всегда верил в лучшее, даже если всё казалось безнадёжным, и теперь эта вера помогала им не сдаваться. Чёрный дракон закрыл глаза и попытался представить себе солнце, но он не знал, что это и как выглядит. Он никогда не видел раньше солнца. Но дракон знает что такое свеча, он представил ее, мягкий, успокаивающий свет, и сосредоточил все свои силы, всю свою магию на этом образе, словно создавая свой собственный мир, где нет места тьме. Через пару минут его тело задрожало, и в его лапах, словно из ниоткуда, появился маленький шар света, который начал парить рядом с детьми, словно живой огонёк. Свет становился всё ярче и, наконец, озарил всю лагуну, словно солнце, взошедшее посреди ночи. Русалки, которые до этого казались чудовищами, застыли под натиском света, словно их парализовало. Их тела, словно по волшебству, преобразились, словно из мрака вышли живые, прекрасные создания. Их фарфоровые тела, казавшиеся такими хрупкими, засияли, словно жемчуг, а их чёрные глаза, похожие на бездонные колодцы, наполнились жизнью и светом. Они начали хихикать и смеяться, как дети, и, словно очнувшись от кошмара, начали возвращаться в воду, чтобы танцевать, веселиться и петь, словно они были не мрачными созданиями из ада, а живыми и прекрасными обитательницами моря. И в этот момент, когда казалось, что они нашли спасение, свет привлёк его… Фею… Он пришёл за ними. — Что вы тут делаете? — тихо спросило существо, чей голос звучал словно звон колокольчика, но с легкой хрипотцой, словно голос ребенка, который слишком много плакал. Оно было маленьким, с полупрозрачными крыльями за спиной, похожими на крылья бабочки, но словно сотканными из света. Его тело было хрупким, а движения были плавными и грациозными. У него были длинные, как пламя, красные волосы, спадающие на плечи, а одежду составляли маленькая рубашка и штаны. Дети, затаив дыхание, подняли глаза на него, и увидели, что он не показался им опасным. Он был слишком мал, слишком хрупок, слишком непонятен, чтобы внушать страх. Его глаза… В них, казалось, отражалось всё то же самое отчаяние, что они чувствовали в своих сердцах. Они не знали, кто он такой, и откуда он взялся, но они чувствовали, что он чем-то похож на них. — Спасаемся. — Ответила Он, ее голос был тихим, но уверенным, словно она не боялась этого существа. Она смотрела на него, пытаясь понять, что это такое, и какую роль оно играет в этом странном месте. Она хотела понять, друг он или враг, и как он сюда попал. Черный дракон тоже смотрел на существо, он был удивлен его появлением. Он чувствовал, что это существо было чем-то необычным, не похожим ни на что, что он видел раньше. Он словно светился изнутри, и его присутствие вызывало в нем странное ощущение, одновременно и страха, и удивления. Хон, прижавшись к сестре, тоже смотрел на существо, его глаза были полны любопытства и недоверия. Он не понимал, кто это, и чего оно хочет, но он чувствовал, что оно не несет угрозы. Он боялся его, но он также и надеялся, что оно им поможет. Кейл, смотря на этих троих детей, чувствовал в своем сердце странную, непривычную ему эмоцию — любовь. Его сердце, когда-то скованное холодом ненависти, вдруг согрелось теплом, которое он давно не испытывал. Он видел в них не грешников, а детей, невинных и беззащитных, и его душа, словно ожившая из мертвых, просила защитить их, уберечь от тьмы, что их окружала. Он хотел дать им то, чего они так долго были лишены, и он знал, что Неверленд, который он построил с таким трудом, может стать для них раем, если таково будет его желание. Он посмотрел на них, его глаза были полны нежности, а на его лице появилась мягкая улыбка, которая не была похожа на его обычную, холодную, и жестокую улыбку палача. Подумав, он решил, что Неверленд станет их убежищем, их раем. Он создаст для них мир, где они смогут быть счастливыми, где они смогут играть, где они смогут забыть о боли и страданиях, которые пережили, словно он хочет забрать всю их боль на себя и сделать их мир лучше, чем он когда-либо был.. Он вздохнул, и его сердце наполнилось решимостью. И словно повинуясь его воле, ночь сменилась днём, и на горизонте появился свет, который рассеял тьму. Огонек света больше не был нужен детям. Кейл смотрел на троих детей, и его сердце переполняла волна нежности. Он видел в них не грешников, не узников своего ада, а невинных и беззащитных созданий, которые нуждались в защите и заботе. Его взгляд смягчился, а губы тронула нежная улыбка, не имеющая ничего общего с его обычной жестокой усмешкой. Он почувствовал, как любовь, которую он считал мертвой, просыпается в его сердце, словно цветок, пробивающийся сквозь толщу льда. В этот момент в его разуме промелькнули отрывочные, размытые воспоминания, словно кадры из старого фильма: смех детей, их улыбки, их маленькие ручки, которые цеплялись за его одежду. Сердце Кейла болезненно сжалось, и в его глазах промелькнула тень печали. Он вспомнил. Эти трое детей, стоящих перед ним, не были чужими. Они были его детьми. Его болью, его тоской, его любовью. Его маленькими лучиками, ради которых он заключил сделку с богом смерти. Вспомнив это, Кейл почувствовал, как его сердце бьется быстрее, а в груди разливается тепло. Он не мог больше стоять в стороне, он не мог позволить, чтобы эти дети оставались в этом ужасном месте, подвергая себя опасности и страданиям. Он должен был защитить их, он должен был дать им все то, чего они были лишены в прошлой жизни. — Пойдемте со мной. — Тихо сказал Кейл, его голос звучал мягко и нежно, как шепот ветра. — Я позабочусь о вас. Я защищу вас. Он протянул им свою маленькую ладонь, и его глаза, полные любви и надежды, смотрели на детей, ожидая их ответа. Он не знал, как они отреагируют на его слова, но он надеялся, что они поверят ему, что они пойдут с ним. Он был готов на все, лишь бы быть рядом с ними, лишь бы оберегать их от тьмы. Он ждал их ответа, его сердце бешено колотилось, а ладонь немного дрожала, словно он сам был маленьким ребенком, просящим о помощи. Он готов был отдать им всё, что у него есть, он готов был создать для них новый мир, где не будет места боли и страданиям. Он смотрел на них, и в его глазах горел огонек любви, такой сильный, что он мог бы растопить даже самый холодный лед. Он ждал их ответа, и он готов был принять любое их решение, но он надеялся, что они пойдут с ним, и он больше никогда их не покинет. Он был готов стать для них не только палачом, но и отцом, который будет любить и защищать их, до последнего вздоха. Взгляд Он на мгновение потемнел, но потом смягчился. Он понимала, что это существо, каким бы оно ни было, не несет им угрозы. И возможно, он действительно сможет помочь. — Мы пойдем с тобой, — ответила Он, ее голос был тихим, но твердым. Она положила свою лапку на лапку Хона и черного дракона. Черный дракон, с опаской, но в то же время с надеждой, последовал за ними. Неверленд станет для них утопией. *** Нетландия изменилась, стала более жестокой и хаотичной, словно отражая темную сущность своих новых обитателей. Трое детей, которых Кейл когда-то спас от ужасов своего ада, превратились в его верных последователей, в палачей, не уступающих ему в жестокости и безжалостности. Черный дракон, стал воплощением ярости и разрушения. Его некогда хрупкое тельце окрепло, его крылья стали сильными и мощными, а его взгляд был полон холода и ненависти. Серый котенок, Он, стала мастером манипуляции и интриг. Ее глаза, когда-то полные грусти, теперь сияли хищным блеском, а ее лапки, раньше такие нежные, превратились в острые когти, готовые вонзиться в плоть ее жертв. Красный котенок, Хон, стал воплощением хаоса и непредсказуемости. Его наивная улыбка превратилась в садистскую гримасу, а его игры были жестокими и болезненными для тех, кто попадал в его лапы. Дети, как и Кейл, наслаждались страданиями грешников. Они мстили им за свою боль, за свои страхи, за свою прошлую жизнь, в которой они были лишь жертвами. Они пытали их, истязали их тела и души, сводили их с ума, и наслаждались их отчаянием. Они играли с ними, словно с куклами, и их развлечения были жестокими и извращенными. Они издевались над ними, заставляя их делать то, что противоречило их воле, и наблюдали за их страданиями с нескрываемым удовольствием. Они стали отражением Кейла, его темной стороной, его палачами. Неверленд содрогался от их жестокости. Тени стали еще более зловещими, море стало еще более бурным, а деревья казались еще более жуткими, словно сам остров боялся своих новых обитателей. Грешники жили в постоянном страхе, они не знали, что их ждет в следующий момент, и они старались избегать встречи с детьми, которые стали их новыми палачами, и никто не смел перечить им, зная их жестокость. И вот, у Нетландии появилось еще три палача: Черный дракон, серый котенок и красный котенок. Они были детьми Кейла, но они также были детьми его тьмы. Словно отголоски пережитой боли, внутри детей поселилась тьма, которая искажала их души и превращала их в чудовищ. Они не могли найти успокоения, их сердца были полны боли и отчаяния, и они не могли отпустить прошлое, словно оно было клеймом, навсегда запечатленным на их душах. Он, пытаясь облегчить их страдания, перепробовал слишком много разных способов, чтобы подарить детям покой, но ни один из них не сработал. Он пытался дать им любовь, но их души были слишком искалечены, чтобы принять её. Он пытался их защитить, но они были слишком ожесточены, чтобы поверить в защиту. Он пытался их развлечь, но они были слишком погружены в свою боль, чтобы почувствовать радость. Он понял, что все его усилия напрасны и что он не сможет исцелить их раны одной лишь силой любви. И тогда Кейл, отчаявшись, пошёл на крайние меры. Он решил дать им власть. Власть наказывать грешников. Он надеялся, что, обретя эту власть, они смогут обрести покой, что, мучая других, они смогут заглушить свою боль. Он думал, что, став палачами, они смогут переложить своё отчаяние на других и что таким образом они смогут обрести покой, и что их души больше не будут терзаться муками. Он дал им право судить тех, кто, по их мнению, этого заслуживал, и наблюдал, как их глаза загорались от этой власти, как их сердца наполнялись мрачным удовлетворением, и как их души, казалось, наконец-то обрели свой покой, пусть и такой жестокий. Он смотрел на них и не мог сказать, правильно ли он поступил. Он видел, что они стали чудовищами, но также понимал, что именно этого они и хотели и что, возможно, именно так они смогут справиться со своей болью. Он смотрел на них, и его сердце разрывалось от противоречий. Он создал их такими, какие они есть, и теперь ему предстояло жить с этими последствиями. Он сделал их палачами, и он был готов принять этот факт, хотя его сердце разрывалось от боли. Он не мог сказать, что он чувствует, что он думает, чего он хочет, он просто наблюдал, как тьма, которую он так старался победить, теперь поглощала его и его детей, и он ничего не мог с этим поделать. И в этом новом мире, где палачи и жертвы менялись местами, где боль становилась удовольствием, где тьма поглощала всё, не оставалось места для надежды, лишь вечное отчаяние и бесконечные муки, и только страх и ненависть продолжали цвести в саду, который Кейл когда-то хотел сделать раем. И в этом проклятом месте никто не мог избежать своей судьбы. Хотя было ли это судьбой? Но был все же один момент, когда дети менялись. Ему удалось сломить стену, только после того, как он даровал им власть. После того, как даровал их душам покой. Теперь когда они были рядом с Кейлом, дети становились совсем другими. Они переставали быть жестокими палачами, и превращались в ласковых и любящих детей, которые души не чаяли в своем отце. Они обнимали его, прижимались к нему, искали его тепла. Они рассказывали ему о своих играх, о своих страхах, и о своих желаниях. Они просили его поиграть с ними, и он с удовольствием соглашался, забывая о своей роли палача, и превращаясь в любящего отца, который готов был отдать все ради своих детей. В эти моменты, Кейл чувствовал себя счастливым, он чувствовал, что его жизнь не была напрасной, что он не зря прошел через все эти страдания. Он понял, что его дети – это все, что у него есть, и что он готов отдать все ради них. Он любил их больше всего на свете, и он не хотел, чтобы они когда-нибудь покидали его. И дети отвечали ему взаимностью. Они души не чаяли в своем отце, они любили его больше всего на свете, и они готовы были пойти за ним куда угодно, и сделать для него все, что угодно. Они чувствовали себя в безопасности в его объятиях, они чувствовали, что он их защитит от всех опасностей, что он никогда не оставит их в беде. Они чувствовали, что он их любит, и что он их родитель, и они были готовы остаться рядом с ним навечно. И в эти моменты, Нетландия превращалась в рай для них четверых, где были только любовь, нежность и счастье. Динь Динь была невидимой преградой от кошмаров Неверленда для Венди, Джона и Майкла, она словно маленький, но сильный огонь, способный рассеять любую тьму, укрывала их от зла своим теплом.