Черный Ангел

I

Туман сгущается в округе, Мелькают тени в тишине. Создания тьмы, скажите мне, Чьи вы посланники иль слуги?

      Тяжелый сумрачный туман лег на оставленный временем и жизнью покинутый сквер. Мертвые, в диких конвульсиях дребезжащие тени повыползали из древней засушливой чащи и вступили в ночной дозор.       Стеклянные фонари на длинных столбах не освещали каменистые тропы: наклонившиеся и потрескавшиеся, они — точно острые смертоносные копья — одиноко стояли, и каждый из них напоминал зловещий бездвижный силуэт.       Никто из жителей запустелого города Блэкстоуна не мог вспомнить, чтобы деревья здесь хоть когда-то обретали здоровый зеленый цвет. Не было еще человека, который, побывав в этом богом забытом сквере, не говорил о тяжелой, давящей атмосфере пугающего места.       Здесь холод пронизывал до костей. Серый туман, леденящий душу, заставлял внутренности сжиматься. И нельзя было от того холода спастись ни горячим чаем, ни еще одним слоем одежды. Ведь было в нем что-то страшное: эфемерное и неосязаемое, оно тянуло свои лапы к прохожим без возможности быть распознанным и определенным.       Однако несмотря на все вещи, от которых у большинства губы смыкались в пугающем онемении и ноги неизбежно подкашивались, заброшенный городской парк «Агони» не был полностью одинок. Призрак — так называли ее горожане и боязливо косились, когда шли через сквер, чтобы сократить путь домой. Она, вечно укутанная в смольный неряшливый платок, слонялась по замысловатым тропам «Агони» и беспрестанно твердила что-то под нос. Никто не знал, что именно, так как никого еще она не подпускала к себе. А если те отважные и любопытные становились настойчивее, то нечто страшное и необычайно далекое от нашего представления и понимания — оттого и страшащее — отображалось на ее сером лице и гнало прочь каждого, кто осмелился посмотреть ей в глаза.       Уинден Аннингем, пресловутый редактор и корреспондент из городского журнала «Мистика» — в общем-то, человек далеко не посредственный — прозванный горожанами за свои уникальные методы «черным журналюгой», брался за любую работу, пока она не касалась заброшенного парка. Ведь было в том месте что-то темное — что-то призрачно нереальное, отвадившее от журналистского расследования даже Уиндена Аннигема! Человека, что был тверд и уверен, как кремень, и так же как серый кусок потускневшего камня, равнодушен ко всем окружающим мнениям, кроме одного.       — Канун всех святых, Уинден! Знаешь, продажи просто взлетят!       Коротко-стриженный мужчина с горящими энтузиазмом глазами упорно стоял на своем. То ли вправду скучающий, то ли играющий в безучастность, светлолицый брюнет в темно-сером костюме и заострённых ботинках не хотел отрываться от своего ноутбука.       — А мне что?       — Неужели тебе не интересно? Наш человек пропал в «Агони», и ты… Да ты ведь из-за малейшей пылинки или клочка подозрительного цвета — о, темной бирюзы! — без всякой договоренности и разрешения полез в катакомбы закрытого музея!.. Ты! Не могу поверить, что это ты, Уинден Аннингем, отказываешься исследовать подобное происшествие!       Уинден вздохнул, тем самым показательно и красноречиво проявив свою незаинтересованность.       — Мне важно только вознаграждение, Гарри, — сказал он.       — Но ведь за прошлую работу тебе заплатили столько же! К тому же, речь идет о Мартине!       — За эту работу положено больше.       — Но ведь всегда…       — Гарри! Мне нужно закончить статью, которая, как ты сам говорил, должна выйти в следующий понедельник.       Аннингем на мгновение отвлекся. Взгляд его нашел тень, которую, по всей видимости, не должен был отбрасывать руководитель журнала. По крайней мере, не с западной стороны. — И больше не проси меня взяться за это… исследование.       Проморгавшись, журналист удивленно отметил, что тень его собеседника переместилась на свое законное место. Тут же забыв об этом, с презренной обязанностью подчиненного он выдержал паузу и договорил:       — Пожалуйста.       Когда угрюмый и безынтересный рабочий день закончился, уставший и не менее угрюмый Уинден Аннингем наконец-то захлопнул крышку своего ноутбука и убрал его в сумку.       Воспоминание о неправильной тени заменилось недельной отчетностью, так что с мыслью только о вкусном ужине и документальном фильме о нуарной Америке журналист принялся наводить порядок у себя кабинете.       Мартин Риверс, поздний студент, еще с сентября проходивший практику в «Мистике», был тем самым, кого в последний раз видели в городском парке. Утром двадцать третьего октября Уинден, несомненно, был рад, что не пришлось снова делить родной, когда-то лишь ему принадлежащий кабинет с очередным бесталанным новичком. Однако когда в следующие два дня Мартин не вышел на связь, темные тени посетили кабинет Уиндена Аннингема. Усталым взглядом, одинаковым изо дня в день, Уинден смирил серую комнатушку. Прежде чем надеть длинное, цвета черного кофе пальто, он вспомнил слова Гарри Милтона, сказанные им пару часов назад в этой же самой комнате:       «Неужели тебе не интересно?.. не могу поверить, что это ты, Уинден Аннингем, отказываешься…»       Но прав ли был Гарри в своих сомнениях? В конце концов, имел ли он повод для удивления? О да, ведь человек, хотя бы раз деливший ужин или обед со всемогущим в искусстве слова мистером Аннингемом, не мог обойтись без осознания всей его увлеченности и посвященности делу Черного журналюги. И хоть цифры на банковском счету журналиста то и дело подчинялись эффекту Шредингерова кота, Уинден любил свою работу почти больше всего на свете.       Сам он неоднократно признавался, что, в отличие от всевозможных забытых углов и убежищ Мэдисонского округа, тот самый парк — еще с самых далеких начал произраставший внутри Блэкстоуна — внушал ему стойкое недоверие. И каждый раз, когда проходил он мимо призрачного «Агони» в своем единственном, неповторимом и повсеместно узнаваемом пальто «Черного журналюги», какие-то странные и ранее незнакомые чувства отзывались в его подсознании. Бывало, конечно, Уинден что-то улавливал, но в большинстве своем эти сигналы определялись им как простое — однако необъяснимое — отвращение к «Парку святого Азраила» (так он назывался в 1451 году, но никому из жителей Блэкстоуна не было известно о его подлинном названии).       Морозный осенний вечер привел с собой темноту и сильный свистящий ветер. Уинден спрятал свой четко-очерченный подбородок в шарф из огненно-красной нити, а бледные окоченевшие руки запустил в карманы.       Центральный район города, окруженного лесом, был сплошь и рядом засеян длинными белоствольными соснами. Сменившие рыжеватую шубку на жемчужно-белую, проворные белки без всякого беспокойства перебегали опасные дороги и терялись внутри городской толпы. Уинден Аннингем любил наблюдать за ними, но маленькие зверьки, ко всем ласковые и приветливые, не разделяли его симпатии и держались подальше от человека в темном пальто. Вот и сейчас, когда он вновь захотел приблизиться к одному бельчонку, крытому снежной белизной — только при мысли о том Уиндена Аннингема маленький зверек встрепенулся и устремился прочь.       — Я еще спрашиваю себя, почему мой кот меня ненавидит! — с нервной усмешкой произнес Уинден.       Вокруг людей не было. Хотя, впрочем, он никогда мыслей своих не стеснялся и многое привык проговаривать вслух.       — Что ли не купить ему корма сегодня?       Но корм он купил. Более того, заглянул в милую кофейню «У Крэнсберри», где взял целый набор воздушных манговых эклеров, чтобы порадовать свою девушку. И хоть и читались в Уиндене нотки меланхолии после рабочего дня, сегодня по обыкновению рутинного, он не хотел ей поддаться и задеть тем свою любимую, прекрасную и непревзойденною Елену Вэйн.       Жили они совсем на окраине, в доме брата Елены, который уже вот как два года уехал в отпуск и не стремился пока возвращаться в серый и пасмурный Блэкстоун. В солнечной Праге ему, судя по всему, жилось и дышалось лучше. Елене Вэйн было двадцать три года, а Уиндену — почти двадцать семь. Она жила в Блэкстоуне с детства. Он же приехал сюда только в прошлом году и уже успел насытиться офисной рутиной. Бывало, Уинден задавался вопросом, для чего он оставил Мэдисон — город, в котором всегда была для него работа — но тут же вспоминал, что, только приехав в Блэкстоун, мог встретиться со своей любовью из социальной сети. Уинден до последнего убеждал себя в том, что счастлив в Блэкстоуне, но на самом деле страдал от неимоверной скуки: с каждым туманным днем — а туман в Блэкстоуне был довольно частым явлением — тугое свинцовое кольцо ежедневной рутины сжималась вокруг него, вынуждая принять решение как можно скорее. Он хотел уехать, но что-то его удерживало. Что-то кроме любящей и заботливой Елены Вэйн.       — Уинден, как прошел твой день? — Елена мило — хотя, по-другому у нее просто не получалось — улыбнулась и как бы невзначай уронила фразу, расставляя приборы на сосновом столе.       — Ничего нового, — вздохнул было Уинден, но тут же спохватился, завидев, как тень ежедневной грусти коснулась бледного лица синеглазой Елены. — Разве что…       Как малый впечатлительный ребенок она на него посмотрела, и Уинден, только еще сомневавшийся, говорить ли о темном парке, поддался живому морскому свечению глубоко посаженных глаз и выдал все, о чем было собирался молчать.       Говяжий золотисто-бордовый стейк, в меру прожаренный и соленый, выдержанный в насыщенном кисло-сладком соусе терияки, хрустел во рту Уиндена и заставлял его то и дело прерываться. Когда закончил рассказ, Аннингем, как и ожидал, услышал роковые четыре слова, которые так легко и так мастерски манипулировали его сознанием…       — Сделаешь это для меня?       …но только если были сказаны утонченной, мечтательной и непревзойденной Еленой Вэйн, чей локон длинных каштановых волос для Уиндена Аннингема был в тысячу раз влиятельнее всего остального мира. Он сделает это, если Елена видит в том смысл: свое и его счастье.       «Во внешнем сверхъестественном нет ничего сверхъестественного — бояться нечего, пока оно не поселилось в тебе» — так думал Уинден, но вряд ли осознавал, что прикоснулся к мысли непостижимой и недоступной ограниченному человеческому сознанию.