'hors sexe.

      День выставки, казалось, наступил слишком незаметно и скоро. Всё время Ивлис упорно отгонял от себя мысли о предстоящем мероприятии — ему не хотелось думать, что он идёт туда ради другого мужчины. Разве это было не глупо? Ивлису не было дела до женщин или этого постыдного и лживого искусства, слишком высокомерного и помпезного, чтобы им можно было восхищаться, и он не мог даже придумать для себя достойного оправдания, он точно знал, что идёт туда ради высокого и сильного мужчины, на теле которого не растут волосы, который курит после секса и всегда благоговейно улыбается, не выражая в своей улыбке ни радости, ни печали.       Перед самым выходом из дома, уже одетый, Ивлис вдруг подумал, что никуда не пойдет, и, резко сорвав с себя пиджак, бросил его на пол, будто пытаясь поставить таким образом мыслимую точку, но уже через полчаса он стоял среди рядов однообразных и скучных картин, запечатлевших обнаженных и каких-то дряблых, бесформенных людей. — Кажется, некоторым женщинам такое нравится. — знакомый голос раздался у самого его уха. — Я имею в виду, мягкие и желеподобные тела. Если к ним прикоснуться, рука утонет в мягкой плоти, как в теплой болотной грязи. Это делает мужчину почти что беззащитным и лишает его опасного свойства, и потому некоторые женщины любят таких мужчин.       Сатаник всегда начинал разговор вот так: он просто озвучивал одну из своих мыслей, пренебрегая необходимостью поздороваться и обменяться любезностью. Женщинам нравилась в нем эта прямота, которая, впрочем, не имела никакого отношения к детской непосредственности, в которой часто упрекали Ивлиса.       Молодой мужчина повернулся к Сатанику, и тот улыбнулся ему. Кажется, женщинам он улыбался совсем по-другому — безразлично и почти что снисходительно, а улыбка, адресованная Ивлису, была отчего-то очень мягкой и даже ласковой.       Ивлис не знал, о чем ему говорить, но Сатаник не требовал от него разговоров. Они вдвоем молчаливо гуляли среди рядов картин, иногда останавливаясь и рассматривая некоторые из них, и тогда Сатаник говорил, не заботясь необходимостью быть понятым.       «Женщины по своей сути жестоки и властолюбивы, и, если не глупы, то чрезмерно высокомерны. А мужчины в свою очередь эгоцентричны и слабы. Мужчина и женщина созданы, чтобы ненавидеть друг друга, и всё же они занимаются любовью.» — Сатаник смотрел на картину, но его мысли были совершенно отвлечены от неё. Ему просто нужен был некоторый материальный объект, чтобы назначить его субстратом для собственных размышлений. Действительно, этот мужчина мыслил настолько отстраненно от реальности, что его и правда можно было принять за художника или поэта. Ивлису на самом деле не было дела до мужчин и женщин, но ему нравилось слушать, как Сатаник говорит. Он говорил совсем не так, как его подруга, которой просто хотелось говорить, — мужчина пытался разделить свою мысль с Ивлисом, пусть даже она в конечном итоге оказалась бы непонята и извращена.       «Секс в некотором смысле лишь способ сказать то, для чего не выходит подобрать слов. А всё сексуальное находится вне секса.» — Ивлису подумалось, что этот мужчина так спокойно рассуждал о сексе только потому, что его член мог отвердеть. Сам Ивлис даже не в полной мере понимал, что такое секс. «Или, может быть, всё проще, и секс — не более чем граница между любовью романтической и любовью платонической.»       Они прошли ещё немного вперед и остановились у очередной картины. На ней была изображена голая дряблая женщина с обвисшими грудями, седлающая быка. Сатаник пристально вгляделся в неё, а Ивлис подумал, что, если бы кто-то спросил этого мужчину о том, что на картине нарисовано, он бы не смог ответить: взгляд его холодных глаз проходил сквозь неё.       Внезапно пальцы Сатаника дрогнули, и он едва ощутимо коснулся руки Ивлиса и медленно провел по тыльной стороне его ладони, отчего по спине мужчины побежали мурашки — это прикосновение, эфемерное и почти что призрачное, было почему-то слишком доверительным и интимным. — Как ты думаешь, почему связь двух мужчин считается отвратительной по своей природе? Мужчина не смог бы любить мужчину так, как он любит женщину, но ведь эта правильная любовь испорчена с самого начала, она искажена барьером вечного непонимания. Может быть, у любви куда больше лиц, чем мы привыкли думать?       Ивлис резко перевел глаза на Сатаника, и впервые за весь вечер встретился с ним взглядом. Холодные глаза мужчины смотрели ласково, и на дне их виднелась странная, неясная тоска. Ивлис сразу же покраснел и отвернулся, и в его разуме снова возникли те мысли, которые захватили его ещё в первую их встречу: если бы он опустил руку вниз и схватился за пах этого мужчины, его член тотчас же отвердел бы.       Ивлис поджал губы. Он не осмелился бы сделать того, о чем думал, и потому лишь слегка дотронулся рукой до руки Сатаника, заставив мужчину тихо хохотнуть: это показалось ему очаровательным. — Ты когда-нибудь бывал в Ницце? Там очень красиво, и воздух пахнет морем. — Отвезешь меня? — Ивлис был непосредственным и прямолинейным. Сатаник приглашал его посетить ту самую виллу, о которой ему рассказывала подруга, вместо которой он оказался здесь, и он готов был принять приглашение.       Ивлис никогда не смог бы заняться сексом с женщиной. Он никогда не смог бы достичь чего-то интимного с женщиной, даже если бы захотел этого. Сатанику было достаточно лишь кратко прикоснуться к его руке, чтобы Ивлис осознал, наконец, значение слова «сексуальность». Прежде бесформенное желание, наконец, обрело четкие очертания, и, если раньше он желал чего-то неведомого и абстрактного, теперь всё было иначе: он желал Сатаника. Пока что, впрочем, не так, как женщина желает мужчину, и не так, как мужчина — женщину. Ивлис не хотел наброситься на него и сразу же слиться в акте «любви» — он хотел пока что чего-то иного, предшествующего сексу или, может быть, сопровождающего его, или существующего неразрывно с ним, но в то же время параллельно ему — чего-то интимного, но находящегося вне секса. Ивлис почему-то был уверен: Сатаник знал, чего тот хочет. — Мы можем поехать сейчас. — взгляд этого мужчины вновь врезался в глаза Ивлиса, и тот неловко, немного растерянно кивнул.