Chimera of the chapel

В какой-то момент Уилл провалился в сон без сновидений. Очнулся он от шума, судя по всему Джек и Молли спорили в коридоре прямо за дверью. Их голоса звучали громко, и они, похоже, не задумывались о том, что их могут подслушивать. Опрометчиво, ведь кто знает, может быть, на стене сидит муха с рыжими кудрявыми волосами и наблюдает за происходящим. Уилл провёл в сознании меньше суток, но уже чувствовал, как постепенно все возвращается на круги своя. Или, может быть, подумал он с иронией, он больше похож на того популярного парня, которого все девушки готовы разорвать на части, мечтая пойти с ним на выпускной. Три месяца его никто не трогал, но, видимо, он быстро возвращался к старым привычкам, потому что на самом деле (в глубине души) он хотел, чтобы его оставили в одиночестве подольше. Несмотря на всю его практику социального взаимодействия, которой он занимался в последние годы, он не был готов ни к одной из этих встреч. В его памяти были пробелы, которые и раньше не сулили ничего хорошего, а сейчас вообще вызывали сильный дискомфорт. Он был бы рад, если бы ему предоставили немного личного времени, чтобы заново познакомиться с миром, без внешнего влияния или осуждения. Хотя, если он не поговорит с Джеком, вряд ли ему удастся понять полную картину того, что произошло той тёмной, роковой ночью. Его пульс участился, когда дверь скрипнула. Он ещё даже окончательно не пришел в себя, и врождённое чувство социальной тревожности превалировало над всеми остальными эмоциями. Видимо, Джек выиграл интеллектуальную битву с его женой, потому что закрыл дверь прямо за собой. Уилл мельком увидел Молли в коридоре, достаточно выразительно показывавшая Джеку неприличный жест обеими руками. Улыбка коснулась губ Уилла, но также быстро потухла, как только дверь закрылась за мужчиной. Джек выглядел… старым. Не внешне, не совсем. Его борода почти полностью поседела, и он явно похудел. Даже если бы Уилл не знал его так хорошо, он не мог не заметить, что на его лице выступают скулы. Борода скрывала это. Вечный маскировщик слабостей агента Кроуфорда. Джек позволил Уиллу медленно сесть и не мешал ему, пока тот пытался достать вторую подушку, лежащую на кресле рядом с его койкой. Должно быть, её оставила одна из медсестёр. Ограничители мешали свободе его движений, и Джек, похоже, не собирался их снимать. Наконец, после приложенных усилий, он успешно схватил подушку и засунул её за спину, позволяя своим рукам удобно расположиться на коленях. Он не смотрел Джеку в глаза; он не чувствовал себя в безопасности, зная, что может увидеть. В этот момент мир между ними казался ему необычайно хрупким, как бы глупо это ни звучало. Джек не стал садиться на кресло и даже не прислонился к тумбе. Казалось, он вообще не хотел вторгаться в личное пространство Уилла Грэма. Пока нет. — Боишься, укушу? — тихо спросил Уилл. Его голос всё ещё звучал хрипло после долгого молчания. — Смешно, — огрызнулся Джек, нервно расхаживая вдоль койки. Ровно три шага, как Уилл посчитал. — Бюро требует, чтобы я сообщил тебе, что ты был помилован по всем пунктам обвинения за уничтожение и Дракона, и Потрошителя. Неофициально, конечно. Общественность не знает, что тебя вообще в чём-то обвиняли. В официальных документах указано, что ты действовал в рамках сертифицированной самообороны. — Думаю, я соглашусь на помилование, это лучше, чем наклейка в виде звезды. Джек нахмурился: — Ты отклонился от плана. Ты рисковал невинными жизнями! Значит, переходим к делу. — Обычно, когда кто-то выходит из комы, друзья приносят ему цветы. Может быть, шоколад. Или просто говорят «доброе утро», все-таки я почти умер. — Чёрт возьми, Уилл! Это не шутки. — Я и не смеюсь, — произнес Уилл, выдавливая слова сквозь сжатые зубы. Он действительно не смеялся; он просто достиг предела терпения, слушая праведную риторику агента Кроуфорда, — начинаешь звучать как заезженная пластинка, Джек. Джек обвиняюще указал на него пальцем. — Ты тоже. Бюро может говорить всё, что угодно, но ты использовал меня. Ты использовал меня ради своих целей, и ты использовал Алану Блум. А до этого ты использовал доктора Чилтона. Уилл едва сдержал усмешку. — Ты только сейчас понял, что я нестабилен? — Я только сейчас понял, что ты не такой хороший человек, каким я тебя считал. Это ранило. Даже после всех совместных откровений и испытаний, слышать это было больно. Уилл воспринимал доверие своих друзей как должное — им не следовало верить в него, но они верили, и это придавало сил, даже если он сам в себя не верил. Преимущества слепой веры: она неизменно приносит пользу тому, кто ее получает, но редко помогает дарителю. Теперь, когда вера испарилась, он испытывал одновременно облегчение и раздражение. С этого момента Джек не сможет доверять ему как прежде. Это могло помешать планам Уилла понять новый мировой порядок и осознать, что значит быть одному без своей второй половинки. Разлука, которой он так сильно боялся, не опустошала его так быстро, как он ожидал. Это само по себе уже вызывало подозрения. Было что-то в атмосфере, в которой он проснулся, что отзеркаливало правильность того сна, в котором он так долго находился. Даже давно назревавшее отречение Джека казалось… незаслуженным. Наблюдая за напряжённым языком тела Джека, он пытался понять, что не так. Уиллу предстояло выяснить, что именно перевесило чашу весов колеблющегося доверия мужчины. Он долго формулировал вопросы, которые вспыхивали в его подсознании с тех пор, как он впервые открыл глаза. — Ты должен рассказать мне всё, что произошло. Молли спросит… чёрт возьми, я спрашиваю! Что бы ты ни думал обо мне, должно быть, ты понимаешь: это больше неважно. Не теперь, когда он мёртв. Джек, вздохнув, спросил: — Хочешь воды? — Пожалуйста. Джек достал чашку из раковины и внимательно наблюдал, как Уилл осторожно пьет. Улыбка промелькнула на его лице, когда он заметил, как капли воды скользят по потрескавшимся губам Уилла. На первый взгляд, они могли показаться давними друзьями. — Когда нам наконец удалось отследить полицейские машины, уже давно наступила ночь. Там не было ничего, кроме трупа Дракона, — взгляд Джека стал стеклянным, и он медленно сел в кресло для посетителей, сжимая подлокотники руками. — Мы вас чуть не потеряли. Фельдшер нашел вас на небольшом мысу, выброшенными среди скал. Внезапная боль в груди Уилла была острее любой изжоги. — Он был мертв. А ты — нет. Уилл изо всех сил боролся со слезами, которые поднимались из глубины души, и умолял себя не позволить им появиться на глазах. Он знал: если начнет, то не сможет остановиться. Вот вам и «Я не буду скучать по тебе». — Я ехал с тобой на скорой. У тебя случился приступ прямо перед тем, как жизненные показатели начали падать. Мы едва не потеряли тебя той ночью. — Они отвезли его в больницу? Джек странно пошевелился. Это движение было настолько выразительным, что в душе Уилла возник укол подозрения: что-то не так. — Да, но для него было слишком поздно. Ни пульса, ничего. Уилл не знал, что ответить. Джек не стал углубляться в детали. — Где Алана, Джек? Джек фыркнул, откинувшись на дешевые, жесткие подушки: — Это меня бесит. Она звонит мне время от времени, всегда с одноразового телефона. Они уехали с женой и ребенком. Не могу сказать, что виню ее за это. Уилл сжал руки, пытаясь найти опору на шершавой ткани больничных простыней: — Она могла вернуться в особняк. Чего ей теперь бояться? Улыбка Джека, расползавшаяся по лицу, казалась явно нарочитой. — Слушай, если она хочет полететь в Тимбукту и сменить имя, я не собираюсь ее за это осуждать. Но если ты хочешь обсудить это с ней в следующий раз, когда она позвонит, я … — Нет, нет, — впервые Уилл почувствовал, как его сопротивление растет. Вязки показательно лязгнули, когда он попытался вырваться. Джек снова не сделал ни одного движения, чтобы освободить его. — Алана не такая. Она хочет дать Моргану лучшую жизнь. Она бы не стала скрываться. Нет, если бы только… — Уилл! — заревел Джек, перебивая лихорадочное бормотание Уилла. Убедившись, что привлёк его внимание, он продолжил. — Нет никаких шансов, что Ганнибал Лектер всё ещё жив. Не говоря уже о том, что он может быть на свободе. Уилл пока не услышал всех тех подробностей, что терзали его сознание — не тех, что он стремился узнать. Ему не удалось выяснить, куда увезли тело Ганнибала, и что с ним произошло. Следил ли кто-то за его транспортировкой в ​​морг. Да поможет им Бог, если у них не было запасного плана на случай возможных запасных планов Ганнибала. — Как ты можешь быть уверен? Джек удивил его, вытащив мобильный телефон. Уилл внимательно смотрел, как тот листает фотографии, пока не остановился на одной — изображении Чессапикского залива. Справа в кадре человек, чье имя Уилл не мог вспомнить, держит банку и рассеивает пепел. — Потому что это — он. Они кремировали его. Реальность сузилась до белого шума. Все чувства слились воедино, пока в нем не осталось только острое осознание — он был один. Один. Сильная волна рвоты сдавила его горло. Он наклонился через край койки, с трудом дотянувшись до маленькой мусорки, бессознательно стараясь попасть в нее. Он не совсем справился. Он дернулся, и из его дрожащего, напряженного желудка вырвалось еще больше рвоты. На вкус как смесь желчи и морской воды. Мир вновь начал обретать очертания, когда он заметил руки Джека, бережно убирающие волосы с его лба. Он не замечал этого раньше; его волосы были такими же лохматыми, как и в тюрьме много лет назад, а борода стала еще гуще. Рвота прилипла к ней, как клейстер. Кажется, наверху все-таки есть Бог, потому что Джек молча достал стакан с водой и зубную щётку, щедро покрытую пастой, из раковины, которая по ощущениям находилась примерно в миле от кровати. Он помог ему смыть удушливый вкус желчи, отдалённо напоминающей смерть. Когда все было сделано, он почувствовал лишь освежающий вкус мяты; однако Уилл понимал, что вкус пепла теперь никогда окончательно его не покинет. Джек незаметно вернулся в кресло. — Моя привычка блевать никогда ни для кого не заканчивается хорошо, — хрипло произнёс Уилл, с иронией осознав, как сильно он устал. — Ты все еще думаешь о ней? Странный вопрос. Джек редко вспоминал свои неудачи. Горло Уилла противилось ему, он не мог выдавить ни слова, единственным издаваемым звуком был глубокий, прерывистый гул. Он не хотел сейчас думать об Эбигейл. К счастью, Джек, похоже, был слишком зол, чтобы переключиться на другую тему. — Я видел запись, — произнес он, и Уилл, в недоумении уставившись на него, стал ждать объяснений. — Запись Дракона, Уилл. Единственная запись. Ему потребовалось мгновение. Внезапно всё стало предельно ясно — яснее, чем было прежде, с тех пор как он очнулся. Плёнка была бесполезной, если угол камеры не был изменён. А что если кто-то всё-таки поправил его? Изначально камера была направлена на пол гостиной, к роялю. Воспоминание вернулось к Уиллу в мельчайших подробностях — он практически чувствовал запах железа и пролитой крови. Должно быть, Ганнибал повернул камеру, прежде чем выйти на каменную террасу. Он вообразил себя в роли сорежиссера и направил объектив прямо на финальную сцену. Последнее желание самовлюбленного маньяка. Возвышение себя, Уилла и Дракона. Последний удар. Ганнибал хотел, чтобы весь мир увидел, что произойдет. Он мог бы заявить, что это всего лишь случайность и её следствие. Уилл рассмеялся. Его смех больше напоминал хрип, ближе к припадку, но он не мог остановиться. Взглянув в глаза Джека, который выглядел абсолютно невесёлым, он рассмеялся ещё громче. Упав на подушки, он запрокинул голову и уставился в безразличный потолок, пока истерика не иссякла, и он наконец не ответил: — Вот это забавно. — Полагаю, ты не знал. Уилл одними губами произнес слово «Нет», и его лицо драматически скривилось. Теперь он это видел. Предыдущие двенадцать заголовков статеек Фредди Лаундс: «Чессапикский потрошитель и убийца-рыбак: новая шекспировская история». Или что-то еще более отвратительное: «Подтверждение статуса «мужей-убийц». Будут фильмы. Возможно, документальный мини-сериал. Может быть, ему удастся расквитаться с Ганнибалом за эту дерьмовую шутку, согласившись на ток-шоу. — Я хотел сказать тебе лично, Уилл, что ни одна живая душа, кроме меня, не смотрела эту запись. Язвительность Уилла моментально улетучилась: — Что? — Можешь считать это моей расплатой за ту роль, которую я сыграл в твоем умственном ухудшении, — признался Джек, уставившись в сторону. — Я попросил парня из службы улучшения видео помочь мне убедиться, что отснятый материал можно просмотреть, но он не смотрел дальше десятисекундной отметки, и я заплатил ему больше, чем Лаундс могла себе представить. Ни одно слово не было сказано публике, кроме восхищения за твое доблестное уничтожение двух самых опасных людей в Америке. Пожалуйста. — Как тебе удалось провести это мимо бюро? — спросил Уилл. — Проще всего было заявить, что контент невозможно просмотреть из-за технических проблем. Гораздо сложнее оказалось убедить их вообще не рассказывать прессе о существовании «кассеты». Они сдались, когда я напомнил им, насколько настойчивыми становятся сторонники теорий заговора, когда речь заходит о правильных темах для обсуждения. Губы Уилла скривились в полуулыбке. — Ты восстановил мою репутацию, но при этом вмешался в работу Бюро. — Ты хочешь сказать, что надеялся, что тебя посадят за связь с преступником? Связь. Какое упрощение. — Мне кажется, Джек, у тебя есть все основания считать, что я должен там оказаться. Джек пожал плечами и обхватил колени ладонями. — Это мой недостаток характера, — саркастично заметил он, — доверять тебе, когда ты постоянно говорил мне не делать этого. — И говорил я довольно однозначно, — заметил Уилл. Они погрузились в немного напряженную тишину, после чего Джек убрал телефон обратно в карман пиджака и резко встал, кивнув на прощание. — Я ничего не понимаю, Уилл. Никогда и ни за что не пойму. Это правда. Но я знаю, что есть люди, которые могут упасть так же сильно, как он. И некоторые из них находят способ подняться. Я бы сказал, что выход из комы — это неплохое начало. Наконец он развязал запястья и лодыжки Уилла. Последний акт доверия между ними. Уилл размял руки, ощутив, как хрустят костяшки пальцев и ноют суставы. Джек протянул ему руку, чтобы пожать, и, не смотря на свои чувства, Уилл ответил на этот жест. Джек не спешил отпускать его. Когда он, наконец, собрался с мыслями, его голос прозвучал неуверенно и глухо: — Если бы я знал вас двоих… — на мгновение он замер, словно осознав, как непривычно и странно это звучит на фоне всего происходящего. Подбирая слова, он с трудом продолжил, — мне не жаль его, но мне жаль тебя, Уилл. Под давлением эмоций Уилл резко отдернул руку, как будто это могло принести облегчение. Он снова уставился в потолок, пробормотав: — Впусти Молли, Джек. Ты не захочешь, чтобы она оказалась не на твоей стороне, поверь мне. Джек издал звук, в котором с трудом, но можно было уловить смех, и, словно устав от напряженной атмосферы, вышел из зоны комфорта Уилла. Эйфория накрыла его, как прилив, не оставляя ни секунды на передышку. Наконец Молли, словно появившись из ниоткуда, подбежала к нему, резко контрастируя с осторожным подкрадыванием Джека. Ее объятия были крепкими и теплыми, в них ощущалась связь с миром, который они разделяли прежде. Легкий поцелуй в лоб стал волшебным моментом, когда Уилл вновь осознал, что он жив. — Привет, Молл, — тихо произнес он, пытаясь развеять неловкость, которая повисла между ними. — Не могу поверить, что ты очнулся, — радостно прошептала она, пододвигая кресло ближе к его постели. Молли села, схватив его руку в свои, словно это было единственной нитью, связывающей его с реальностью. — Врачи, они… черт, они практически гарантировали смерть мозга. Уилл обхватил ее запястье пальцами, ощущая знакомое тепло, но вскоре снова позволил руке безвольно повиснуть. — Вот о чем они все говорят. О том, что я должен быть мертв. О том, как все это бессмысленно. — Это чудо, — уверенно сказала она, глядя ему прямо в глаза. Но Уилл не мог поднять взгляд выше ее нежных розовых щек. — Ты стала такой религиозной, пока меня не было? — произнес он с легкой иронией, хотя заметил что-то иное в интонации Молли. Что-то более глубокое и серьезное. Она ответила не сразу, и это стало для него первым сигналом, что он был прав. Она так сильно сжала его руку, что Уилл был вынужден вернуть её на колени. — Почему ты не позволила им отключить меня, Молли? — его вопрос повис в воздухе, и он заметил, как её лицо потемнело. Это задело её больше, чем он мог ожидать. Она прижала руки к бедрам, выражая удивление и недоумение. — Ты шутишь? Уилл медленно продолжил: — Тебе нужно беспокоиться об Уолли, — он произнес это, словно пытался поторговаться, — он не может ждать всю оставшуюся жизнь, пока умрет еще один отец, — в этот момент он закрыл глаза, осознав всю тяжесть своих слов. — Господи, прости. Мои социальные сигналы сейчас невероятно искажены. Не то чтобы это было оправданием для… — Нет, ты прав, — тихо признала Молли, проводя ладонью по своим растрепанным волосам, что, казалось, отражало её внутренний хаос. — Но три месяца, Уилл. Три месяца — это не так уж много. Врачи были почти уверены, но они никогда однозначно не заявляли, что ты умрешь. Я просто… ну, думаю, я всегда была оптимисткой. С глупой надеждой. Что-то в словах «три месяца» напрягло его. Он углубился в свои мысли, пытаясь вспомнить, что он мог забыть, но, казалось, это не имело значения. — Надеяться не глупо. Это… — Уилл вспомнил свои давние сны о Флоренции. Вспомнил те одинокие ночи, которые проводил в «Вулф Трапе», когда ждал своих сеансов с Ганнибалом. В его голове зарождались невысказанные вопросы: не мечтала ли его душа, находясь далеко от дома, об этом месте, но в другой жизни? Об альтернативе, о другой судьбе, о других людях, которые никогда не знали эту реальность, — это приторно. — Так же, как и печенье с лимонной цедрой моей бабушки, но есть причина, по которой никто не тянется к нему за рождественским столом, — неловко пошутила Молли, и он заметил, насколько ей тяжело в этой обстановке. Больницы скорее всего стали для нее местом затяжной боли в последнее время. А Уилл, кажется, и сам стал её болью. Он ненавидел ощущение, что не мог её утешить, она была достойна этого, возможно, даже больше всех остальных, кого он знал. — Ты была дома? — спросил он. Она покачала головой. — Нет, мы пока у бабушки. Она живёт довольно близко к школе. А Уолли пока не проявил никакого интереса к возвращению домой. Уилл предполагал, что Уолли действительно не проявил интереса. Тяжесть следующего вопроса наполнила его мрачным страхом: — А собаки? Молли скривилась. — Мне пришлось отдать некоторых. Только самых последних и Джека. Их было слишком много. Но дядя Лео забрал Джека. Я думала, что ты, по крайней мере, захочешь узнать, где он. — Выбор имени «Джек» не был случаен, да? — осторожно предположил он. — Нет! Не… эм, не совсем так, — ответила она, и Уилл вздохнул. Но прежде чем Молли успела полностью скрыться в своем черепашьем панцире, он крепко сжал её плечо — утешающе, насколько это было возможно. — Всё в порядке, Молли. Пожалуйста, не расстраивайся, — сказал он. — Я знаю, — пробормотала она, заливаясь слезами. — Боже, я знаю. Через мгновение, словно бросаясь в омут, она выпалила: — Ты был таким храбрым, Уилл. Он вздрогнул. Всё это время она, конечно, неправильно все понимала. То, что привело его в дом на скале не было храбростью. То, что заставило его запрыгнуть в полицейскую машину с Ганнибалом, тоже не было храбростью. Когда он сражался с Драконом, он не чувствовал себя храбрым. Он чувствовал лишь плотский и защитный инстинкты, похоть. Казалось, это был единственный оставшийся у него путь. — Это не было храбростью, — единственное, что он смог ответить. — Конечно, это она и была, — уверенно ответила она, а ее улыбка все еще сияла, как солнечный свет. Она оказалась гораздо более выносливой, чем он мог себе представить. Он же чувствовал, словно его швырнули о каменную стену, и теперь он очнулся с парализованным позвоночником, как безжизненная кукла. — Это была моя личная глупость, — признался он, ощущая, как тягостное бремя вины накрывает его с головой. Молли промолчала, лишь снова подняла его руку с колен и поцеловала костяшки его пальцев. — Хорошо, — смущенно ответила она. — Давай соберем твои вещи. — Меня выписывают? — спросил он недоуменно. — Так сказал твой Джек Кроуфорд, — ответила она, расстегивая большую сумку, в которой, похоже, лежала запасная одежда. Она делала это с таким воодушевлением, с каким обычно приносят домой хорошие новости. — Он сказал, что если сначала он поговорит с тобой, то ты будешь свободен. Молли начала рыться в комоде, пока он наблюдал за ней. — Ладно, мы забрали твой телефон и кошелек. Что-то еще было? Уилл задумался над вопросом. Единственное, что пришло ему на ум, — это его обручальное кольцо. Он не понимал, почему это вообще волнует его; в конце концов, это всего лишь круг из металла. Но он ясно помнил, как оно блестело в лунном свете, смешиваясь с кровью и внутренностями. Он помнил, как оно сидело на его пальце до того ужасного падения. Наверное, кольцо соскользнуло в тот момент. Он сжал челюсти, прикусывая внутреннюю часть щеки, и бросил быстрый взгляд на руку Молли. У неё тоже не было кольца. Это показалось ему странным, но каким-то образом это успокоило. — Нет. Ничего, — произнес он с облегчением. — Тогда пойдем, я за рулем, — сказала она, направляясь к выходу. — Ну, я на это надеюсь, — пробормотал Уилл и поморщился, когда с трудом спустив ноги с больничной койки, смог подняться. Ему только предстояло привыкнуть к новым болям. Он похромал к Молли, и ее близость заполнила его душу сочувствием и… жалостью. Никогда за всё время, что они были вместе, он не чувствовал с её стороны жалости. Это вызвало в нем гнев, и он стиснул зубы. Она помогла ему одеться, и каждое её прикосновение вызывало мурашки на его чувствительной коже. Прежде чем Молли окончательно ушла, Уилл, собрав свою решимость, довольно громко произнес ее имя. Она обернулась и недоуменно моргнула. Собравшись с духом, он посмотрел ей прямо в глаза. Треугольные осколки стекла парили над ними, обильно истекая кровью из всех открытых щелей. Хотя она стояла перед ним, одетая небрежно и с гордо поднятой головой, он мог довольно ясно представить ее на окровавленной кровати, с широко раздвинутыми ногами, а ее лицо искажали страх и ужас. Больше он не мог видеть ничего, кроме миража, созданного его собственным сознанием. Образы не исчезли, но они уже не были столь разрушительными, как в тот момент, когда он впервые признался в этом Беделии. Он не говорил даже Ганнибалу, когда он однажды попросил его рассказать, что он видел, когда смотрел на нее. Время тянулось, пока он разглядывал ее, а когда он смог наконец сосредоточиться, то с удивлением увидел тень Норманнской Часовни в окне. С этого ракурса она выглядела пустой. — Ничего, — пробормотал он и фальшиво улыбнулся.