Архонты: моральный кодекс якудза

Как и полагалось в образцовых отелях со всемирной известностью своего лоска и шика, в номере размером не меньше трёх накахаровских квартир ванная комната могла посоперничать с онсенами на открытом пространстве. Ее ширина и просторность сначала заставили Чую повертеть головой по сторонам, как мальчишку в парке аттракционов. Он рассматривал каменные умывальники из тёмного мрамора с золотыми жилами, пораженно думая, чтобы это не был тот самый камень, который добывается на дне Лигурийского моря — это же бешеные деньги. Ванная, утопленная в центре комнаты, словно действительно горячий источник, почти могла сравниться с небольшим бассейном, где Чуя определённо мог даже проплыть от одного бортика к другому, как в самом настоящем аквапарке, мать вашу! Окно, широкое, панорамное, с видом на иллюминацию и водную гладь, оно не уступало тому, что в гостиной и — Чуя уже догадывался — в остальных комнатах. Вокруг просторы блестящего дикого камня, многоуровневый свет с перекатами потолка и замысловатым распределением светодиодных плафонов. Эхо поразительным образом отсутствовало, казалось, что комната поглотит абсолютно любой звук. Чуя заторможенно подошёл к встроенному в стену открытому стеллажу и взял пульт. С каким-то ужасом смотрел, как шторы, темные и очень тяжелые, медленно скрадывали встающее на горизонте солнце. Если Чуя решит устроить здесь разборки или его переклинит, то он до скончания своих жалких дней не расплатится за масштаб номера. Цифры будут даже не шестизначные. — Долго так таращиться будешь? — Дазай тихо подкрался и застыл в проходе, подпирая косяк плечом. Чуя повернулся к нему и хмуро стрельнул взглядом, хотя эффекта это действие на Дазая не оказало даже мизерного. Он вздохнул, взял с той же полки расчёску и постарался расслабиться и сделать вид, что подобная помпезность его ничуть не смутила. Стянул запутавшуюся в волосах резинку и поежился, когда вместе с той несколько волосков лопнули от натяжения и остались в пальцах. Передёрнул плечами и взглянул в зеркало: его конкретно разметало даже с использованием гравитации. В чёлке виднелись пыль и куски обугленных частиц, пара прядей прилипли к шее и неприятно царапались жесткими лохмами. Что ж, думал Чуя, этого следовало ожидать, когда он кинулся в горящее здание. Положив расчёску на раковину, Чуя снял пиджак, откинув его на пол. Он снова растёр плечо и покачал головой, разминая шею. Дазай, следящий за ним со змеиным прищуром, медленно подошёл, чтобы стать рядом, не издавая ни звука. Он твёрдо перехватил руку и отвёл ее в сторону, второй дотронулся до плеча и заставил развернуться. Мышцы под пальцами напряглись, и Чуя осторожно проследил за реакцией Дазая. Тот плавно прошел по предплечью и оплёл пальцами запястье, переворачивая внутренней стороной. Рубашка, которая покрылась характерными серыми пятнами, также была выпачкана в багровые узоры и прилипала к коже. Сквозь неё проступали заметные, слишком алые, кривые полосы, явно толкающие на определенные мысли. — Снимай, — приказал Дазай, детально изучая каждую ворсинку и плетение ткани. Чуя хотел возмутиться и что-то ляпнуть, но ему всё равно снимать одежду и мыться, так какая разница, когда уже убирать эту мерзкую ткань? Он послушно принялся расстёгивать пуговицы, опустив голову, чтобы сконцентрироваться и не отвлекаться на тёмное выжидание напротив. Его выходка не могла остаться незамеченной или сойти с рук так легко, поэтому Чуя был готов ещё в тот момент, когда зашёл в дом, что потом ему предстоит выдержать оборону против Дазая и его абсолютной уверенности, что чувства — самая отвратительная вещь, и Чуя только упадёт в его блядски уверенных глазах ещё ниже. Он стянул рубашку и бросил на пол, оголяясь. Дазай снова приблизился и принялся рассматривать левую руку, плечо и всё тело с такой дотошностью, что Чуя хотел гаркнуть на него и вытолкать за шкирку из ванной, чтобы этот придурок перестал выглядеть так, будто Чую подстрелили насмерть, как молодого лебедя, а не просто слегка задели. На плече красовалась гематома, цветущая и мрачнеющая синевой сильнее оставленных прошлой ночью засосов. Её размеры так и наводили на мысли, что в Чую точно что-то прилетело и скорее всего какой-то обломок. Ниже к локтю несколько ссадин уже не кровили и покрывались сукровицей, стягивались плёнкой. Дазай взял эту руку и прошелся пальцами вдоль ран. Приблизил к лицу и чуть ли не на свету не стал проверять поблёскивание засыхающей крови. — Значит, мне не показалось, — сказал он глухо. Поднял голову и вперил жестким, полным осуждения взглядом в лицо напротив: — Человеческий фактор занятная штука, но лучше бы ты оставил его гнить в яме, Чуя. Он отпустил руку и отошёл, разворачиваясь к выходу. Чуя сцепил кулаки и стиснул зубы, подавляя желание сказать этому ублюдку, что он тоже виноват в сегодняшнем, так какого чёрта он возникает?! Будто вся ответственность лежала исключительно на Чуе, когда на самом деле вина делилась сразу на десятки людей кланов Каякучи и Хирацука. Дверь за Дазаем закрылась, а Чуя резко повернулся к зеркалу, упёрся ладонями в холодящую столешницу и начал успокаивать свои нервы, чтобы не подорвать тут всё. Он отсчитывал восемь счётов, забылся и открыл глаза на пятнадцатом. На него смотрели его голубые глаза, полные злой печали, досады и отголосков тихого спокойствия его родителей. У родителей удивительным образом были абсолютно разные и в то же время дополняющие друг друга голубые глаза. Чуя всегда помнил отцовские: они были удивительно чистые, как тот самый водопад, тихо живущий в чаще леса и текущий своей промытой столетиями дорожкой. Мама всегда говорила, что Чуя взял от нее необузданную дикую природу севера и окунул во всю прелесть отцовского южного моря. Родители видели в нём горный ветер, тянущуюся пустыню льдов и жаркое июльское солнце, соединенные так гармонично, что становилось плохо от тех слов, что они говорили. Они всегда заставляли его чувствовать себя особенным, но сейчас, когда по его душу собиралась вся Йокогама, потому что он особенный, мам, пап, почему вы не могли напоминать быть как все? Чуя не хотел быть особенным, это дурость, это ужасно высокомерно и такое в духе Дазая, а он просто желал жить так, чтобы завтра не казалось для него чем-то растяжимым и несбыточным. Он многого хотел, да? Он шумно втянул воздух через нос, расправляя широко рёбра и чувствуя, как плечо садняще потянуло. Он не вписался в поворот, пытаясь высмотреть в дыму людей, и прозевал обломок, упавший с лестничного пролёта. Может, Дазай решил теперь, что зря он похвалил Чую и его способность, но Накахара отмёл эту навязчивую мысль, зло шикнул на свой внутренний голос и схватил расчёску. Какая разница, что решил Дазай, когда по их вине погиб мирняк, не сведущий, что делил крышу с одними из самых опасных людей в городе. Чуя пытался выпутать из волос куски камней и строительный налёт, но только ссыпал пыль на глаза и чихал, быстро моргая и растирая веки. Крупицы рассыпались и оседали на лице, не давая избавиться от себя. Послав эту попытку в пешее и далёкое, Чуя нажал на кнопки чудо космического корабля ванной и стал снимать оставшуюся одежду. Он снова окинул взглядом комнату и под тихий шум воды прошел к тому самому стеллажу, забирая сложенные полотенце и халат. Бросил их возле бортика и медленно спустился по ступеням, оседая в тёплую воду. Он положил голову на специальный подголовник, спину холодил ещё ненагретый и ненаполненный камень. Чуя безучастно уставился в одну точку на шторах. Предполагалось, что гости будут любоваться городом и наслаждаться массажными волнами, но Чуе такая роскошь в этой роскоши не снилась. Ему вообще никогда не снилось солнце и уж тем более дневные прогулки. Во снах он не чувствовал ничего, лишь иногда липкий, как самая вязкая кровь, страх окутывал его и пробирался под кожу, заставляя покрываться холодным потом и рвать одеяло в попытках сбежать из кошмара. Чуя прикрыл глаза и вслушался в медитативное журчание воды. Температура была убаюкивающей, почти не царапала раны на руке и вынуждала расслабить мышцы, стоящие камнем даже после того, как всё закончилось. Он затерялся в пустоте, зарываясь далеко и глубоко — подальше от шума собственных чертей. Сзади раздался негромкий щелчок, а затем бесшумные шаги. Чуя не шелохнулся, продолжая абстрагироваться и надеяться, что Дазай зашел сюда, чтобы умыть лицо или что-нибудь в этом духе, и потом он исчезнет с радаров и оставит Чую и дальше собирать крупицы спокойствия. Бурлящая вода закачалась сильнее и обдала ещё не окунувшуюся полностью грудь контрастом. Чуя приоткрыл один глаз и скосил в сторону зашедшего в воду Дазая. Выпрямившись, Чуя полностью открыл глаза и лениво поинтересовался: — Тебе больше всех горит, что ли? Чего припёрся? Дазай демонстративно пихнул ногой, и Чуя непонимающе отодвинулся еще дальше, смотря на того так, будто Дазай пришёл заражать своими бациллами всё вокруг и отравлять воду своим присутствием. Он плюхнулся туда, где всего полминуты назад сидел сам Чуя, принял просто нахально легкое положение, удобно устраиваясь. Чую от этой картины закоробило, и он раздраженно выплюнул: — Ты везде ведешь себя как дома? Дазай равнодушно повел плечами и откинул голову, как недавно делал сам Чуя. — У меня нет дома, поэтому все места для меня одинаковы. Между бровями залегла складка ещё более сильного напряжения от беспечности, с которой Дазай бросил такие слова. Чуя осадил его фигуру сердитым взглядом и плотнее сжал челюсть. Хоть бы хны! Ничего не брало эту несгибаемую броню из равнодушия и полного игнора. Дазай лениво вытянул руку и коснулся локтя Чуи. — Угомони уже свой зад супермена и иди сюда. Из-за воды сопротивления были просто смехотворно бесполезными, потому как Дазай просто нагло подтянул к себе Чую и обвил руки вокруг живота, плотно прижимая его спину к себе. К этому времени уровень воды уже добрался до ключиц, и Чуя подумал, что следовало бы отключить уже её, если они не хотят затопить всё здесь и влететь в копеечку. Будто читая мысли, Дазай слепо потянулся одной рукой к панели выключения — вся водная гладь затихла, оставляя выравниваться слабые круги от движений двух тел. Вернул он руку уже вместе с гребнем, аккуратным, с мелкими зубчиками. Убедился, что Чуя не думал уплывать от него на другой край ванны и отлепил руку от живота, перехватывая длинные пряди с плеча. Он расчертил пальцем линию мышц и позвонков, а потом осторожно принялся расчёсывать спутанные лохмы. — Как медная проволока, которую повозили в песке, — сказал он между делом. Чуя в привычной манере фыркнул, чуть задирая нос: — Да ты грёбаный поэт, как я посмотрю. Дазай продолжил медленно и почти невесомо касаться зубьями волос, отделяя их так осторожно, чтобы ни одна волосинка не натянулась и не создала неожиданно стреляющую боль. Чуя даже мысленно усмехнулся такой заботе, в конце концов, Дазай метал его, как мяч в кусты: то придёт и одарит непонятной и мнимой заботой, фиг пойми как вообще уживающейся в их соглашении, то бросит колкость, от которой леденело на подкорках и всплывали напоминания, что вообще-то Дазай тут с ним по причине обоюдной ненависти к Мори и не более. Не то, чтобы Чую беспокоило то, что Дазаю не было до него дела в действительности, нет, Чую не беспокоило, просто… — Ты можешь перестать делать это? Дазай остановился и непонимающе попытался заглянуть, почти утыкаясь носом в слегка покрасневшую от пара щеку. — Ты не хочешь мыть волосы? — спросил он с сомнением. Чуя повёл плечом и неоднозначно наклонил голову, оголяя кусочек шеи и создавая хоть немного расстояния между ними. — Я имею в виду, чтобы ты прекратил вторгаться в моё личное пространство так, будто ты ещё и в нём хозяин. Дазай не ответил, он только снова взял пряди и едва провёл по ним, стараясь почти не касаться рыжего цвета, словно это был дикий огонь, опаляющий руки по самые локти. Взгляд зацепился за лиловые засосы почти на спине, и Дазай не удержался и провёл указательным и средним по смазанным краям нескольких. Он почувствовал под подушечками крупно перекатившиеся мышцы напряжения, Чуя сгорбился и поёрзал, явно намереваясь уплыть в другой конец. Дазай перехватил его под грудью, царапнул короткими ногтями по рельефу пресса и прижал к себе, нахально устраивая подбородок на плече. — Ты хоть догадываешься, что всё моё пространство сейчас сконцентрировано на тебе, Чуя? — спросил он тихо, почти не ожидая ответа. Вопрос не подразумевал такого, однако Чуя ответил: — Я знаю, что ты ведёшь подлую игру, и если тебе мало нашего партнёрства, то причины верить тебе у меня по-прежнему тают со скоростью сотня в секунду. Дазай вздохнул и тихо пробормотал, явно не адресовывая Чуе напрямую: — Заслужить твоё расположение сложнее, чем вызволить чертового Одасаку. Чуя повернул голову и нахмурил брови, напрягаясь ещё сильнее и почти превращаясь в стальную фигуру из железных мышц, о которые билась вода и расходилась неспокойными кругами. — При чём тут Ода Сакуноске? Дазай всмотрелся в его лицо, будто ища в нём одобрение в следующих словах и понимая, что новые факты в их деле, намеренно упущенные Дазаем, могут здорово взбесить Чую. Он убедительно попросил: — Обещай, что не будешь злиться и стрелять в меня молниями. Чуя только клацнул языком, отвернулся и с силой плюхнулся на грудь, вредно заключая: — Зависит от ценности того, что твоя дрянная башка решит мне поведать. Дазай обречённо вздохнул и снова устроил голову на плече, рассматривая дребезжащую гладь и медитативно пошкрябывая чужой поджарый пресс. Он начал: — Хирацука пытается манипулировать мной. Чуя многозначительно хмыкнул, намекая, что подобный вид деятельности прямая обязанность и лучший навык как Осаму, так и их врага. — Артефакт, который оказался у тебя… она пыталась всунуть его мне в руки в нашу последнюю встречу, уверяя, что это может быть связью с Одасаку. Кинула мне его, как поощрительную кость. Мразотная дура. Чуя перебил: — Ты скрывал от меня, что у Хирацука есть на тебя настолько сильный рычаг давления, а сейчас наконец рассказываешь мне это? Браво, Дазай. Как много ещё ты утаил ценного, что серьезно облегчило бы нам жизнь? Раздраженный этим, Дазай цыкнул и уколол: — Не забывайся, Чуя. Я — пока единственный, кто помогает тебе в этом дерьме, поэтому прикуси свой язвительный язык и выбирай другие способы унять свою вредность. Чуя ничего не ответил, только недовольно запыхтел, как еж, и Дазай расценил это как согласие и продолжил: — Я знаю, что мои действия тебя беспокоят, Чуя. Я понимаю, что загнал нас в ситуацию, когда мне придётся выложить всё, потому что я в тупике. Забавно, да? Впервые выбивать что-то нужно с меня. А ведь всего день назад я наконец вытянул из тебя твоё имя. Чуя. Чуя снова выдохнул, вкладывая в это обреченные ноты, и повернул голову, опуская ее на чужое плечо и нащупывая своей рукой чужие волосы. Он сдавил их в кулак и заставил плотно прижаться щекой к щеке. Твёрдо проговорил: — Я знаю, что даже то, что ты сейчас скажешь — только вершина гигантского ледника. Сказать, что я недоволен тем, как много ты скрываешь, это нихуя не сказать, но как ты сам заметил, у меня нет прав требовать с тебя что-то — не в тех мы отношениях. И я надеюсь, что ты поведаешь мне всю ту информацию, которую получал в тайне от меня и линял. Поэтому просто введи меня в курс ваших натянутых переговоров и твоих грандиозных идей третьего врага. Можешь опустить эту книгу и Сакуноске, я не буду ворошить твое прошлое и спрашивать, какого чёрта ты собрался делать. Пойду на уступки, если тебе так станет легче. Дазай покосился на него. — Ты пытаешься меня умаслить, Чуя? — елейно протянул он, потираясь щекой. — Как мило. — Я пытаюсь заставить тебя считаться со мной, придурок. — Почему ты думаешь, что это не так? Мне кажется, то, что я слушаю твои правки, уже означает это. Чуя дёрнулся и искривил губы в горькой усмешке. — Да это только потому, что тебе нравится трахать меня. Отпустил Дазая, швыряя так, будто тот был слизнем, не достойным и дальше тереться скользкой щекой. Дазай глухо застонал и уткнулся носом в сгиб между шеей и плечом, опаляя ещё более горячим дыханием и прикусывая чужую кожу, будто пытаясь унять что-то в себе. Он покрепче стиснул руки, и Чуя невольно втянулся, стараясь не задохнуться от нехватки воздуха. Дазай шумно провёл носом по острым линиям и косточкам, а потом провёл зубами по каждой выпирающей, что-то нашёптывая. — Ты знаешь, недавно я понял, что жженая карамель весьма губительна для организма. Это такой поэтичный способ покончить с жизнью, — сказал он в загривок почти бессвязно, будто выпил тонны рома и виски. Чуя дёрнул плечом и попытался выбраться, положил ладонь поверх чужих спутанных на его теле и попытался отлепить от себя. — Только не говори, что завёлся от одного только упоминания секса. Это слишком даже для тебя, Дазай. Тот только промычал в затылок, и вибрация прошлась по спине электрическим разрядом. Чуя сокрушенно понял, что потерял здравый смысл Дазая где-то далеко, но на удивление уже через мгновение его руки исчезли с живота и снова поймали спутанные, сырые пряди. Прозвучал надменный смешок. — Я бы с радостью принял с тобой горячую ванну страсти, но боюсь, твоё плечо мне ещё пригодится, поэтому расслабься и лелей мысль, что за тобой ухаживает сам вакагасира Каякучи-гуми. Не удержавшись от громкого «ха», Чуя закатил глаза: — Будто на тебе свет клином сошёлся. Так они провели около получаса, а может и весь час в принципе — Чуя не засекал время. Он только расслаблялся и слушал, как Дазай рассказывал о том, что его информаторы смогли найти интересную зацепку в старых архивах, что до разгрома Накахара-кай Мори проводил частные консультации с неким Такео Арисимой около раза в месяц. — Хочешь сказать, что он точно регулярно видел советника Хирацука-кай ещё одиннадцать лет назад? — уточнил Чуя, отлипая, чтобы Дазай мог протереть его спину мочалкой. — Тогда, что было причиной и почему это прекратилось? — Я не знаю, но могу полагать, что они точно обговаривали не врачебные дела. — Думаешь, они затеяли переворот с подачей Хирацука-кай? Разве это не идёт в разрез с жаждой кайчо поквитаться с Мори за сестру? Чуя до конца не мог принять тот неизбежный факт, что глава Хирацука-кай была его родственницей. Он всё ещё воспринимал её как потенциального врага, но допускал больше мыслей, что она могла бы и правда заботиться о своём племяннике. Хотя иногда он сам с себя смеялся и говорил, что он просто жалок и пытается ухватиться хоть за кого-нибудь, кому Чуя не нужен был бы для свершения грандиозных планов, а нужен потому, что он — Чуя Накахара, просто человек, который имеет ряд хороших и плохих качеств, верный по воспитанию и своему неоправданно великодушному характеру, сильный по обстоятельствам и умный для многих щепетильных тем. Тот, кто нужен был как человек, а не машина для уничтожения мира. Все, кто окружали его на протяжении всего взросления, так или иначе что-то желали получить с его персоны: Мори — преданного пса, Озаки — примерного исполнителя, Дазай — партнёра по сексу и по убийству кумичо, организация в Киото — информацию и руководителя. И так во всём. — Думаю, — Дазай отложил мочалку и намылил волосы, растирая кожу головы круговыми движениями, — они точно имели что-то общее, но что-то, скорее всего нападение на Накахара-кай, испортило их взаимоотношения. — Что могло случиться такого, чтобы понадобилось вырезать целый клан ради одного мальчишки? Неужели жажда получить мою силу настолько вскружила Мори голову? Дазай собрал пену с шеи, добавил её к прядям в шампуне и стал тщательнее мылить их. — Не думаю, что Мори и впрямь намеревается сделать себе вторые волшебные руки. Скорее из всего, что я узнал, складывается впечатление, что он воспитывал бойца. Чуя замер, хотя до этого тоже сидел неподвижно. Сейчас он осторожно развернулся и предупреждающе опалил взглядом. — Как ты пришёл к этому гениальному выводу? Дазай и бровью не повёл, продолжил так же спокойно: — Когда ты сказал про лабораторию и фортепиано. — И не увидев в голубых глазах понимания, прояснил: — Мне удалось узнать, что та лаборатория занимается разработкой препарата, который сможет подавлять способности одарённых. Их наработки пока не были нигде обнародованы, да и подопытных было не так много, но если им всё же удастся сделать препарат, то тогда Отдел по делам одарённых или устранит их, или сядет на голую задницу, потому что вся система рухнет. Ты говорил, что был там и над тобой что-то делали. Можешь предположить, что это было похоже, как если бы они пытались понять принцип твоей генетической предрасположенности и собирали данные для препарата? — Хочешь сказать, — Чуя неуверенно нахмурил брови, его ржавые шестерёнки работали медленно, но в верном направлении, — что Мори сделал это тогда и сейчас тоже, потому что хочет отгородить меня в этой лаборатории, чтобы удержать Арахабаки? — Очень может быть. В конце концов, ты сейчас бомба замедленного действия и ему не выгодно оставлять тебя без присмотра, если он всё же умрёт. Вот зачем он стал учить меня работать с обнулением на максимум самыми экстравагантными вариантами. — Это не объясняет, зачем было вообще забирать меня из Накахара-кай. Чтобы что? Не кажется тебе это слишком безумным: планировать зверское убийство целого клана месяцами, красть каких-то двух сопляков, учить их потом, дрессировать, спихнуть одного, затем вернуть, заставить делать всякое дерьмо, и всё это ради того, чтобы обезопасить весь мир от бога разрушения? Какого чёрта тогда Мори не связался с моей семьёй напрямую, а решил водиться с Хирацука? Какого было вообще трогать Накахара-кай? Дазай устало потёр переносицу, перекинул локти на бортик и честно сказал: — Я тоже не понимаю этого. Мне будто не хватает информации. — И это тем более не объясняет, как так вышло, что целый клан был стёрт с лица земли и о нём не помнит ни один якудза. Тут Дазай пожал плечами и выдвинул рассуждение: — Это могла быть стирающая память способность, но я ещё ни разу не видел ничего столь мощного, а потому можно предположить, что вся верхушка кланов при Накахара-кай была подкуплена и дальше — смещена. Думаю, что если мы поищем лучше, то увидим, что все советники и исполнители того периода уже давно в отставке, а новые не застали Накахара-кай. Чуя колко прокомментировал: — Такое чувство, что остаток разума Мори разделил с прошлым боссом. Настолько заморачиваться, он явно не в себе. Дазай солидарно кивнул. — Согласен. Не думаю, что Каякучи-гуми было дело до тебя в тот период, если только Мори сам не надавил на главу, что подтверждает, что у него были какие-то свои безумные мотивы. При упоминании прошлого кумичо на лице Чуи появилась гримаса отвращения. Ему посчастливилось попасть в Каякучи-гуми даже не в самый расцвет клана, а в чёрт-те какое время. Глава был безумен уже с первых дней, вся атмосфера кипела кровью, и Чуя мог с уверенностью сказать, что прошлые его годы в клан — самые жестокие и тяжёлые. Дальше Дазай отодвинул его и принялся смывать весь шампунь с волос, стараясь не залить глаза и уши. Когда он закончил и наконец освободил Чую из своего кокона конечностей, тот смерил его изучающим взглядом, а потом коротко кивнул, поднимаясь. — Вылезай. Жду тебя в гостиной. Продолжим с твоей ахиллесовой пяты в лице Сакуноске. Дазай вмиг напрягся и принял холодный оборонительный вид. — Ты, кажется, не собирался затрагивать эту тему. Чуя кивнул и вылез из ванной. — Я обещал не трогать то, как ты с ним закорешился, но меня по-прежнему волнует то, какие ребусы всё это время подкидывала тебе Хирацука. Её ход мыслей пока понятен только тебе одному, потому что именно с тобой она водится. Мне это не нравится, мне нужна цельная картина, если ты не хочешь, чтобы я пошёл к ней напрямую и не спросил обо всём. Дазай тихо вздохнул и опустил голову. Он остался в таком положении пока Чуя усердно вытирался и сушил волосы полотенцем. Пока он осматривал свои царапины на предплечье и завязывал халат. И пока дверь за Чуей не закрылась. Чуя устало прикрыл глаза и отсчитал пять раз, прежде чем снова открыть их и пройти в огромную гостиную. Помещение встретило просто ледяным воздухом — едва ли пар со рта не шёл. Чуя скосил взгляд на работающий на максимуме кондиционер и стал шарить под подушками на диване, ища пульт. — Чёртов Дазай, ему от воспаления лёгких умереть захотелось? Чуя устало плюхнулся на диван и позволил себе воспользоваться функциями гибкой настройки всех подлокотников, спинки и прочего суперновомодного. В рука фантомно ощущался каждый кусочек того дома, который он положил, чтобы прекратить пожар. Ему не удалось достигнуть и восьмого этажа, как все перекрытия стали сыпаться хуже картонных пирамидок. Он ещё никогда не использовал настолько обширное количество деталей. В конце концов, знать, что ты можешь поднять собственными руками целое здание и всё в нём — не то же самое, что действительно сделать это и понять, насколько на самом деле была безгранична гравитация, умещающаяся где-то в груди. Ему понравилось. Правда. Он будто наконец окунулся в свою стезю, куда его долго не пускали и тянули поводок подальше, затягивая ошейник всё туже и туже. В мыслях гадко проскочило сожаление, что если бы Чуя не утащил с собой ошейник Дазая в то открытое от бинтов утро, то сейчас бы предмет остался в памяти и навсегда затерялся, как материальное доказательство собственничества этого ублюдка. Чуя лишь хотел изучить ошейник получше, понять, что несло в себе это вычурное «моему прекрасному партнёру» и насколько же был продуманным этот человек, если Чуя получил эту вещь сразу после того, как наконец поддался. Дазай изначально знал, что у Чуи не будет выбора? С самого начала видел всё и издевался? Не поразительный факт, но всё же горечь поражения оседала на языке и вязала нёбо. Чуя сглотнул вязкую слюну и откинул голову, прикрыв глаза. Тихое жужжание кондиционера расслабляло вместе с мягкой обивкой дивана. Он заставил себя отключить все навязчивые мысли и просто ждать. Его тело было на удивление очень умиротворённым, и все царапины, полученные в попытке уклониться от резко вылетевшего обломка просто из неоткуда меркли под теплом махрового халата. Он задумался о том, как давно не отдыхал и не расслаблялся так, чтобы потом ему не нужно было собирать по крупицам себя и свою гордость, которые упрямо разбивал Дазай своими странными действиями и словами. Дазай вышел из ванной, держа полотенце на голове и шурша им в попытке высушить волосы. Он прошёл в гостиную и растерянно осмотрел Чую, мерно спящего на спине и отвернувшего голову к окну. Дазай тихо обошёл диван и пытливо пробежался взглядом по фигуре, будто стараясь уличить Чую в превосходной актёрской игре. Но он и правда спал: лицо было расслабленно и не выражало ничего кроме спокойствия, его брови выровнялись — и сейчас Дазай особенно оценил их заострённые формы, — дыхание медленное, еле заметное, что могло создаться впечатление, что он как минимум в той пресловутой летаргии. Дазай присел рядом и провёл пальцами по мокрым спутанным волосам, зачёсывая чёлку вбок. — Ты и впрямь божественное творение, Чуя. И однажды ты поймёшь это. Он пробежался глазами по комнате и обнаружил стопку из трёх пледов в корзине недалеко от окна. Он не был уверен в рефлексах Чуи и что он не проснётся от того, как Дазай подберёт его с целью отнести в комнату, а потому он взял один плюшевый плед и укрыл Чую, тихо улыбаясь и уходя в комнату с бутылкой рома в руке. Сна у него пока не было, и он безбожно сильно хотел курить и пить.

***

В кабинете Озаки Коё всегда пахло цветами и благовониями, вокруг творилась традиционная атмосфера дани предкам, и это то, что Чуя на самом деле ненавидел в кабинете Озаки. Её всегда беспокоили порядки чайной церемонии, этикет и умение дорого преподносить себя. Владеющая навыками тихой и незаметной смерти от ядов, она также была тихой и хищной женщиной. Рядом с ней нужно было включать всё владение языком тела на максимум и контролировать в точности до моргания и вздоха. Её воспитание Чуе привило сдержанность на переговорах и умение считывать людские страхи и другие эмоции по одной только позе, в которой они сидели. Её размеренная речь кейго была эталоном и образцом для всех, кто так или иначе попадал под крыло Каякучи-гуми и был завербован стать не простой пешкой и рядовым бойцом. Одним словом — Чуя был несказанно несчастлив сидеть в её кабинете и пить зелёный чай, что бился мелкими чаинками в прозрачном чайнике. — Чуя-кун, как же давно мы не виделись вот так вот за нашим любимым занятием, — сказала она, медленно делая глоток. Чуя бы скривился и сказал, что ноги бы его здесь не было, но не в его положении сейчас кривить рожей. Он кивнул, мельком глянул на темень за окном и тоже отпил, аккуратно поставил глиняный стакан и учтиво заметил: — С той поры, как я был здесь, вы сменили мебель. Теперь у вас будто своя эпоха, неприкосновенная к мафии. Женщина была довольна, что её кабинет похвалили и подчеркнули, что она выше варварских кабинетов нижнего ранга, которым лишь бы показать, что они крутые и с пушкой на перевес. Чуя выудил из-под локтя папку, принесённую им специально для того, чтобы передать Коё всех тех, кто за последнее время пренебрегал своими структурами. Он протянул её двумя руками и вежливо продолжил: — Как мы знаем, в последнее время многие в клане распоясались и поэтому нам нужно ужесточить иерархию. Озаки открыла папку и коротко пробежалась взглядом по именам тех, которых она должна будет проучить. — Согласна, в последнее время из-за смуты, что навели Хирацука-кай, нам приходится наблюдать расхлябанность подчинённых. — Она презрительно фыркнула. — До чего безмозглые создания. — Хирацука-кай портят воду не только нам одним, но они по-прежнему существуют. Вы знаете причину, по которой Мори-сан не отдаёт распоряжение их устранить? Коё поджала губы и закрыла папку. Отложила её и снова взялась за чай. — Боюсь, даже если я и знаю что-либо, говорить тебе, Чуя, я, увы, не смею. Ты знаешь, я не меньше тебя хочу, чтобы ты был цел и невредим. Чуя скептично окинул Коё взглядом и уточнил: — Звучит так, будто у вас на меня какие-то свои виды, Анэ-сан. Женщина кивнула, ничуть не скрывая, что подтекст в её словах был именно таковым. — Мы оба знаем, что ты будешь полезен Каякучи-гуми живым, а не мёртвым. Чуя проглотил липкое чувство опасности и холодно бросил: — Не похоже, что вчера вы намеревались уберечь меня. На лице Коё отразилось искреннее непонимание, и она сердито нахмурилась. — Не понимаю, о чём ты. Чуя сухо усмехнулся и махнул рукой. — Да бросьте, будто вы не знаете, что случилось вчера с моей квартирой. Озаки поставила стакан, сложила руки перед собой на своём излюбленном традиционном кимоно и с вызовом вскинула подбородок. Клинок демонической сущности её способности упёрся в загривок и был на грани вонзить катану в шею по самую рукоять. Чуя хмыкнул, выглядя оскорблённым. — Вы настолько отказываетесь признавать свою вину, что готовы опровергнуть ранее сказанные слова о полезности меня живым, а не мёртвым? Озаки ещё больше нахмурилась. — Я не люблю, когда меня ложно обвиняют в том, к чему я не имею отношения. — Хотите сказать, что вы не в курсе, что подрывник Каякучи-гуми устроил фаер-шоу посреди города? Клинок царапнул кожу — пара капель свежей крови выступили, соскальзывая за воротник. Озаки прищурилась. — Ты хочешь поговорить о том, что я рассказала кому-то информацию о твоём местонахождении и присутствовала на сговоре против тебя? Чуя неоднозначно повёл плечом. Принял расслабленную позу и улыбнулся несколько снисходительно. — Ну раз вы сами уже сказали это вслух, то, думаю, мы могли бы найти общее решение. Странный голос, похожий уж больно на дазаевский ехидно отметил, что Чуя звучал и вёл себя очень похоже на кое-кого бинтованного. Он задавил этот голос (и Дазая вместе с ним) лакированным лофером и продолжил: — Будем смотреть правде в глаза: Каякучи-гуми проверяли меня. Вам нужно было проверить, способен ли я контролировать то, ради чего был устроен весь этот фарс одиннадцать лет назад. Коё держалась крепко, ни один её жест не говорил об истинных мыслях женщины. Её демон продолжал давить острием и царапать кожу на шее, лишь одним этим показывая, что весь этот разговор ей максимально неприятен. Она сверлила Чую пронзительным взглядом, и не будь он закалённый дазаевским, то может, и дал бы слабину, но такая оплошность стоила слишком высокой цены. Озаки вздохнула, разочарованная поражением в переглядках. Она отвела взгляд в сторону и обречённо заключила: — Твоя копия была сговорчивее с Каякучи-гуми. Будь у тебя её характер, нам бы не пришлось так беспокоиться. Чуя фыркнул. — Слишком вы многого хотите для тех, кто уничтожил мою семью. — Я не спорю, Каякучи-гуми утонули в крови Накахара-кай, и я ещё тогда считала это самой глупой целью, не стоящей тех средств, что были выложены кланом. — Вы сейчас пытаетесь оправдать себя в моих глазах? Или мне показалось? Озаки пожала плечами и кивнула головой в сторону. — Меня ничто не оправдает, и это очевидно. Я просто говорю то, что ты хочешь услышать, Чуя. Брови, и без того скептично изогнутые, улетели под чёлку, и Чуя не удержал саркастичного смешка. — Вы считаете, что мне нужно слышать ваши оправдания? Мне, если мы откровенничаем, глубоко фиолетово на ваши рассуждения и роль в этой трагикомедии. Мне всё равно, меня интересует настоящее, а не прошлое. И как мы видим, в настоящем Каякучи-гуми взорвали мою квартиру, написали приговор на заточение меня в лаборатории, привязали к Дазаю и скормили всю эту его муть ранимого ублюдка. Коё поджала губы в недовольном виде человека, которому все эти обстоятельства не нравились с самого начала. — Я всегда говорила, что на твоей стороне, Чуя. Я по-прежнему с тобой. — Тогда перестаньте увиливать и скажите прямо, что именно Каякучи-гуми хотят от меня. Если вы так верны мне, то вам должно быть известно, почему они не смогли найти подход к моей семье и вырезали мой клан. Озаки помедлила, демон за спиной Чуи заколебался, клинок неожиданно сильнее полоснул по шее, а потом демон испуганно отпрянул, прячась под потолком. Чуя зло зыркнул на него и прищурился. Фигуру в традиционных одеждах охватило красное свечение, а через мгновение кабинет озарил дождь из серебряных искр, осыпая все эти вычурные предметы старины и стирая бледную фигуру демона. Чуя посмотрел на Коё: она выглядела довольной и даже гордой, словно её ученик смог сотворить небывалую вещь, и теперь он навсегда станет кем-то великим в её глазах. Она тепло улыбнулась, так, как старшая сестра — покровительственно и с похвалой. — Мне нравится твоя кровь, Чуя. Её сила достойна того, что однажды ты поведёшь за собой не один клан. Я не считаю, что тебя нужно устранять и уж тем более губить твою способность. Если тебе нужна моя помощь, я окажу тебе всё посильное, чтобы это помогло тебе забраться выше. От её слов что-то в груди полоснуло раскалённым клинком, словно её демон вновь материализовался и на этот раз нанизал всё хлыстающее кровью сердце на призрачное оружие. Чуя отчаянно не хотел верить, что слова Озаки были правдивыми и искренними. Если он поверит, что ещё один человек фактически преклонил перед ним голову, то его выдержка и годами привитые убеждения неспособности вести за собой рассыпятся и он впадёт в иллюзию значимости. Он хотел быть значимым, но не такими усилиями. — Вы же понимаете, что это можно расценивать как предательство Мори-сана? — Чуя едва узнал свой голос — настолько сиплым он прозвучал. Коё снова улыбнулась, и в её глазах заплясали черти, почти ровнявшиеся на демонов Дазая. — Уж этот вопрос я урегулирую сама. Она разлила новую порцию чая, вернула себе то гордое спокойствие и продолжила говорить обыденно: — Так что именно интересует тебя, Чуя? То, что Каякучи взорвали твою квартиру, действительно должно было стать проверкой. На самом деле предполагалось, что ты будешь в здании и не допустишь того, чтобы вся эта карточная пирамида рухнула. Но если верить новостям, ты отсутствовал и жертв оказалось больше, чем мы рассчитывали. Чуя не повёл бровью на прямо скрытый «где ты был» вопрос. Он так же спокойно ответил: — Вы не можете предположить, что я вышел прогуляться в единственные часы, когда могу почувствовать себя обычным человеком? Коё смерила его внимательным взглядом, как бы проверяя на вранье, но не найдя в его позе и жестах никакого намёка, нехотя согласилась: — Сумей мы избавиться от этой проказы, и твои руки стали бы куда более свободными. Чуя скептично добавил: — Разве это не сделает меня ещё и более опасным? — Сделает, но какой смысл трястись над золотой антилопой и не использовать её в полной мере? Чуя не нашелся, что сказать, только спрятал смятение за стаканом и сделал несколько больших глотков, почти не чувствуя несомненного хорошо заваренный чай. — Что вы думаете об этой особенности? — спросил он осторожно. — То, что будь это чьё-то способностью, Дазай бы уже давно разобрался с этим, но раз ты по-прежнему раб ночи, полагаю, это нечто иное. Так значит, она не знает о тех двух, что покружили над Чуей, прежде чем по его душу пришли Каякучи? Выходит, она или ловко притворялась, или на самом деле не знала, что близнец и солнечная болезнь были умело сплетены вместе и оставили Чую жить в непонятном водовороте из собственной неполноценности и пробелов в памяти. — Вы знаете, почему Мори-сан стал усиливать бдительность? По клану идёт слух, что он готовится к чему-то. Озаки презрительно фыркнула и тонко прокомментировала: — Этим стервятникам только дай повод — растащат несуществующее на кусочки и будут упиваться своими блестящими заключениями. — И всё же, — надавил Чуя. — Нет, Чуя, эту информацию Мори держит при себе, и я понятия не имею, что происходит. Я могу только догадываться, что его безумная идея постепенно обретает черты трезвости, но и только. Не в моих полномочия копать под него и искать мотивы. Чуя раздосадовано напомнил себе, что пусть Коё и согласилась помочь ему — не известно, по какой, такой милости, — она всё ещё была членом Исполнительного комитета и стояла в той самой иерархии, которая перечёркивала все тёплые и мало-мальски дружеские отношения, когда дело касалось работы. Он поджал губы и благодарно кивнул, вставая с места. — Мне нужно ещё много чего этим вечером сделать. Пока я в новом графике, извините, — сказал он, обходя их чайный уголок. Поклонился, прижав руки к телу, и развернулся к двери. Уже застыв с занесённой над ручкой ладонью, он остановился и слегка обернулся, смерил женщину проницательным взглядом, осмотрел её фигуру так, словно в ней что-то кардинально поменялось, но он не мог понять, что именно, а потом спросил: — Почему вы так быстро пошли мне на уступки? Ни за что не поверю, что только потому, что я — редкий кадр. Коё на мгновение растерялась, будто думала, что этот вопрос минует её. Она потупила взгляд в пол, а затем подняла голову в полной уверенности, и Чуя вспомнил, что таким уверенным взглядом на него в последнее время смотрели Ацуши, Акутагава, Мичизо и даже чёртов Дазай. — Жизнь за жизнь, Чуя. Уж ты должен понять это. Дежавю огрело его по затылку, сбило с ног и вытрясло весь воздух из лёгких. Ему необычайно сильно хотелось воскликнуть и с ужасом отшатнуться. Всё тело пробрало странное чувство обоюдной ненависти, пропитывающей всю штаб-квартиру целиком и полностью. Вся она сбегалась вверх под самую крышу и сгущалась в единственном кабинете на самом высоком этаже — в кабинете кумичо. Чуя не мог понять, откуда шёл холод, но он собрался с силами и сдержано попрощался, намереваясь оставить своё замешательство за дверью, но Озаки окликнула его. Она встала, медленно разгладила складки и улыбнулась. — Ты станешь гордостью Накахара-кай, Чуя. Лёгкий поклон, совсем короткий, едва вообще имевший место существования. Озаки только что отдала ему то, что Чуя отчаянно не хотел брать, и что-то внутри него разорвалось мыльным пузырём. Это что-то он точно больше никогда не соберёт, он уверен. Он поражённо вышел, не проронив больше ни слова, прикрыл глаза и выдохнул. Сегодняшний вечер обещал быть очень долгим.

***

Несмотря на прогноз торчать в штабе всю ночь, Чуя закуривал третью по счёту сигарету и задумчиво грыз фильтр, смотря на иллюминацию города в отеле. Его руки всё ещё нервно подрагивали, когда он вспоминал то, что сделала Коё и то, что все вокруг будто насмехались над ним. Наследник истреблённого клана… Ха! До чего унизительно слышать все эти речи о его выдающейся родословной и способности бога, когда он был словно король без королевства. В его распоряжении был только он сам, но как показывало время — даже это не даёт гарантий, что никто не заберёт у него свободу и гордость. Его тело не было в его власти, его мысли едва не душили его, а вся эта кутерьма с Хирацука-кай и приближающимся громом апокалипсиса его, Чуи, руками создавали обречённое желание кинуться в залив. Он выдохнул густую струю дыма, который стал душить и давить на горло рвотными позывами. Он не щадил свой организм, делал из него невероятно расшатанную пластилиновую фигуру, и от этого сам на себя ворчал, что он так долго не протянет и ему нужно взять себя в руки. Затушил окурок и прошёл в глубь гостиной, усаживаясь на диване с ногами. Подобрал их к себе и уткнулся носом в голые колени. На журнальном столе он уже разложил новые документы, которые ему выдал секретарь, когда узнала, что прошлые потерялись в пожаре. Рядом с папками лежал открытый блокнот, в котором Чуя описывал имущество, которое было утрачено в пожаре. Коллекция из больше шести сотен книг, техника, обширный гардероб, предметы интерьера, которые служили ему верой и правдой в Киото и защищали от дневного света здесь, в Йокогаме. Этот список он должен предоставить Мори, чтобы он мог в полной мере восполнить убытки и получить компенсацию за этот трюк. Чуя поправил рукав широкой рубашки и снова подкатал его, недовольно сводя брови к переносице. Дазай притащил ему вещи ближе к одиннадцати утра. Заявился с объёмным пакетом и бросил ему со словами «не утони». Кто же знал, что он не просто так это ляпнул… Он даже достал странные таблетки без обозначения, но от них — Чуя выпил на свой страх и риск — плечо прекратило болеть, а раны на предплечье затянулись и посветлели. Поразительно. Дазай припёр ему свои рубашки и брюки, пиджак и даже пару слишком новых, явно неношеных жилетов. Большая часть вещей были с бирками, и Чуя мог поставить свою сгоревшую одежду, что Дазай не носил никогда ничего кроме чёрного костюма тройки — может, их было несколько одинаковых — и плаща. Остальные вещи будто затесались в его гардеробе случайно, и вообще непонятно, как тут в принципе могло быть что-то не чёрное. Чуя в прямом смысле утонул в рукавах. Он подвернул их в пять раз, но это вышло так дерьмово, словно ребёнок залез в отцовские вещи и намеревался вальяжно топтаться на месте, прикидываясь взрослым. Его возмущение было слышно на весь номер, пока он удивлённо рассматривал вещи и спрашивал в пустоту — потому что Дазай тут же слился с глаз, зараза, — почему было не купить чего-нибудь в магазине, если Дазай всё равно катался по городу. Чуя примерил единственную, которая показалась ему хоть немного меньше по размеру. Было похоже, что это что-то из подросткового периода Дазая. Она была белой, но явно видавшей не один выход в свет. В некоторых местах вроде локтей и краёв манжеты виднелись затёртости, хотя и незначительные. Розовое пятно сбоку намекало, что у этой вещи явно была весёлая вылазка на перестрелку. Но в целом и в общем, это было единственным, что Чуя мог надеть и не создавать ощущение, что он сбежал из интерната. С брюками всё было слишком сложно, и в миг отчаяния, когда его ноги тонули в километрах ткани, Акутагава постучал в дверь и вежливо предложил Чуе свои вещи. Чуя немного растерянно моргал, глядя на аккуратную стопку с возвышавшимся воротником жабо. Он посмотрел на подчинённого и недоверчиво уточнил: — Ты уверен, что это хорошая идея? Тебе сегодня некогда будет возвращаться домой, лучше оставь это. Акутагава качнул головой и решительно подтянул ближе к Чуе стопку. — Не беспокойтесь, Накахара-сан, Расёмон может стать для меня второй кожей, и нужды в одежде уже не будет. И подтверждая слова, полы плаща Акутагавы резко взмыли в стороны и стали опутывать своего хозяина чернильно-красными лентами, больше напоминающими лезвия бензопилы. Тело Акутагавы приняло броню из плотно сплетённых кусков ткани, поблёскивающих алым свечением, его всего поглотила способность, оставляя лишь лицо нетронутым. Чуя нахмурился пуще, обречённо вздохнул и потёр переносицу, жмурясь. Он постарался сдержать порыв прибить Акутагаву прямо на месте, вместо этого он процедил: — Ещё раз — и я лично отрублю голову твоему чудищу и поставлю на место твоей. Это в последний раз, когда ты так беспечно позволяешь себе размахивать своим даром. Дальше, — Чуя резко посмотрел на Рюноскэ: лицо того вмиг приобрело нервно-испуганный вид, вся его алая броня сменилась на ещё более яркое свечение, граничащее с кровавой вуалью, а поза стала неестественно застывшей; пол под ногами жалобно затрещал, и Чуя строго отчеканил: — я раздавлю тебя. Он отпустил подчинённого и всё же забрал брюки, прикидывая, что уж эти на нём будут хотя бы не настолько свободными внизу. Чуя вздохнул у журнального стола и отложил бумаги. Он, разумеется, не имел в виду, что на самом деле убьёт Акутагаву. Нет, Чуя не мог даже быть уверенным, что ему когда-нибудь потребуется убить этого несчастного. Он припугнул его, чтобы вправить те мозги, которые Дазай своими учениями ему выбивал безбожно, но на этом всё. Испуг Акутагавы только подтвердил, что до того ясно дошла глобальная тупость поступка, а значит, Чуя мог не волноваться в ближайшее время, что где-нибудь в сводках промелькнёт новая фешн-фигура с убийственной пастью за спиной. Он устало переполз с дивана на ковёр и принялся думать над тем, как найти человека, который наложил отпечаток солнечной болезни. Его мысли метались, потому что к его великому сожалению информаторов, приравниваемых по числу к дазаевским, у него не было в городе. Ровно, как и тесных связей где-нибудь в парламенте и департаментах. Выходило всё так, что единственная надежда была исключительно на Дазая и его вездесущий нос, и это очень не нравилось Чуе. Он заскрипел зубами в безнадёге и бесшумно ударил кулаком по столу. Неприятно признавать, что Дазай был ему нужен. Очень. Йокогама не была с Чуей на «ты», и это омрачало ещё больше его, силящегося справиться с меньшими потерями для себя. Меньше не будет — Дазай уже и так почти вывернул всю его душу и залез в такие уголки, которые даже сам Чуя не мог найти. Он плотно поселился под кожей, обосновался в воздухе, окутал своими лианами и сдавил и без того щемящее сердце. Его персона верно и уверенно шла к своим странным целям, которые Чуя, сколько бы не старался, всё никак не мог понять. Причина мести Мори, казалось, уже отошла на задний план, и его беспокоило что-то совершенно иное, что-то, из-за чего Чуя чувствовал странную тревогу, почти переходящую в паранойю. Ему казалось, что Дазай готов в одночасье провернуть что-то такое, от чего у Чуи всё внутри переломится, и он упадёт деревянной куклой в разожжённый им же костёр. Поведение Дазая делало всё, чтобы Чуя путался и хотел курить каждые две минуты. Звонкий «пилик» замка и ключ-карты дал понять, что рассуждения в одиночестве закончились, и пора снова держать стену против змеиной сути Дазая. Чуя посмотрел в сторону двери. Дазай отточенными движениями снял обувь, аккуратно опёр портфель с документами о стену, снял пиджак и повесил его в шкаф и только потом посмотрел на Чую. Его вид был обычным, ничего не изменилось за те часы, пока они не виделись, всё та же льдистая корка поверх кофе в одном глазу, те же идеально лежащие на шее и на лице бинты и та же странно холодная аура сырости, что шла с ним мантией. — Как дела? — спросил он, принимая более расслабленный вид. Чуя на мгновение задумался, пытаясь понять, как часто Дазай был по-настоящему расслаблен и открыт перед ним. Расслаблен в большей мере он был достаточно часто: валялся на диване и норовил сгрести Чую вместе, уговаривая оставить в покое налоговые отчёты, делал самый хитрый вид, когда садился за ужин, который Чуя готовил ему отдельно несмотря на то, что каждый раз сетовал на расточительство продуктов. В общем да, часто. Но было ли это настоящей формой характера Дазая? Был ли он открыт? Определённо нет, он точно контролировал каждое своё действие, поэтому ни одно из них не было случайным. — Эй, ты спишь с открытыми глазами, что ли? — Дазай помахал перед лицом, а Чуя понял, что прозевал, когда тот пересёк комнату и стал возвышаться над ним. Он отмер и пожал плечами. — Нормально у меня с делами всё. Уж точно скуднее твоих будут. Дазай хмыкнул и отошёл, берясь расстёгивать запонки. Он закатал рукава, снял галстук, бросив его на диван, и расстегнул две пуговицы у горла. Чуя наблюдал за этими действиями не моргая, он цепко следил за тем, как длинные пальцы ловко поддевали петли, сминали ткань и обнажали бинтованные руки. Крепкая шея, утянутая в те же бинты и острые ключицы. Чуя скользнул взглядом выше и споткнулся, напоролся, врезался в просто блядски довольную ухмылку. Чуя отшатнулся и скривился, закатывая глаза. — Показушник. Дазая это ничуть не задело, он только снисходительно окинул всю напыжившуюся фигуру Чуи и коротко усмехнулся. — Дорогой, ты палишься. Мог бы просто ждать меня в спальне. Чуя вспыхнул от возмущения, и желание тут же исчезнуть из этого отеля заставило его резво вскинуться с места. Он хотел было разразиться гневной тирадой, что Дазаю его член совсем отшибал мозги, но… Да, отшибал. Дазай медленно, просто ужасно медленно облизал всё его тело с голых ног до лохматой рыжей головы с такой плотоядностью, что Чуя почувствовал себя снова нагим посреди оживлённого центра города. Стало ужасно неуютно, и одновременно его бросило в разливающийся внизу тугой жар, понимая, как он выглядел. Чуя стоял перед Дазаем в его рубашке. В рубашке, которая была единственным предметом, прикрывающим его бёдра. Ни носки, ни штаны Чуя не стал оставлять на себе, когда вернулся после работы и устало разделся. Его отвлекли целых три сраных телефонных звонка: секретарша, Тачихара, снова секретарша, и он так и не переоделся в банный халат, остался в этой грёбаной рубашке, дождался чёртового Дазая и сейчас был буквально подарком в его глазах. Бери и трахай, блядь. Дазай смотрел жадно. Он действительно выглядел так, словно Чуя был самой лакомой карамелькой, облизывать которую он хотел, даже не скрывая этого. Чуя знал, как сильно того вело, если что-то, по его мнению, в Чуе было через чур сексуальным. А как понял Чуя — сексуально в нём всё. И это… защекотало греющиеся нервы. — Что? — поддел Чуя, складывая руки на груди. — Язык проглотил? Дазай повёл плечом, а Чуя почувствовал в этом жесте всю затаённую кошачью ладность. — Да вряд ли, он мне ещё пригодится. — Это намёк? — А ты хочешь, чтобы это был намёк? Тема сворачивала слишком круто с дороги. Чуя цыкнул, устало осел на диван и попробовал одёрнуть: — По делу что-то есть? Дазай сделал два шага, почти становясь напротив, и расплывчато ответил: — Может, есть. Зависит от темы. — То есть? — Чуя нахмурился и полностью откинулся спиной на диване. Вид у Дазая был слишком многоговорящий, такой, что Чуя сам должен понять межстрочный ребус. «Давай, твои славные мозги быстренько справятся» — вот, что читалось. И желудок свело, когда Чую озарило очевидное. Он едва удержал себя, чтобы не показать на лице степень извращённости пронёсшихся перед глазами фантазий. Чёртов Дазай, что б он правда съел свой сучий язык. — Хочешь, чтобы я выбил из тебя сведения? — деланно кисло спросил Чуя, запрокинув голову, чтобы поймать глаза Дазая, придержать и не дать мельтешить вниз по шее. — Хочу добровольно отдать тебе их, но с маленьким условием. — Целуй уже, — повелительно перебил Чуя, надменно вздёрнув подбородок. Глаза Дазая округлились, его заранее заготовленная лисья манера напирать разбилась о миновавшую кучу ехидства фразу. Скорее всего, подумал Чуя, тот не ожидал, что так легко получит то, что у него на лице написано. Чуя мысленно усмехнулся очевидной, пикантной идее, как он получит от Дазая желаемую информацию. Дазай помедлил не больше полуминуты, навис над Чуей, упёрся одной рукой в спинку дивана и вдавил колено меж ног. Жадный и такой тёмный, что вязкая слюна наполнила рот, а мысли рассыпались, как муравьи. Что-то внутри кричало об угрозе, но то ли Чуя уже потерял связь со своей станцией благоразумия в том пожаре, то ли угроза его не слишком пугала, вызывая только дурацкий смех. Кажется, нервы у Чуи ни к чёрту. Он затаил дыхание и посмотрел широко раскрытыми глазами. Дазай любовно очертил его скулу и линию челюсти, мягко надавил на подбородок, вынуждая приоткрыть рот. Мазал обжигающим, почти что чёрным взглядом по лицу и шее. На последней засосы уже посветлели и приняли желтоватый оттенок, а Чуя мысленно повторно заехал лбом в стену, потому что, как можно было предоставить Дазаю такой трахательный вид, а потом ломаться? Он же буквально сам сделал всё, чтобы оказаться вжатым в диван вместо спокойного остатка вечера за беседой об информации, узнанной сегодня. Дазай прижался губами не так, как выглядел — осторожно, пробующе, как бы проверяя, не откусят ли ему в самом деле язык. Он прерывисто выдохнул, когда Чуя сам втянул его глубже и царапнул зубами нижнюю губу. Дазай был легко читаем только в такие моменты: сконцентрированный, изучающий, мелко и едва уловимо подрагивающий от нетерпения. Его рука полезла под разлетевшийся ворот и сжала плечо под рубашкой, сильнее вдавливая в диван. Едва прерывающиеся поцелуи катились по нарастающей: жгли в груди предвкушение, разбивали гудящий гомон мыслей и набирали куда более проникновенный подтекст приглушёнными звуками. Пока Чую окончательно не разморило и пока Дазай совсем не потерялся, он надавил двумя руками на грудь и вынудил несильно отстраниться. — Хочешь пари? — хитро поинтересовался Чуя, отдувая влажные губы воздухом. — Пари? — глухо переспросил тот, иронично хмурясь. — Это что же? Мне начинает казаться, что тебя опять подменили. Слишком приглаженный какой-то. Чуя проигнорировал замечание и с вызовом ухмыльнулся. — Спорим, что ты не продержишься и восьми минут, пока я буду отсасывать тебе. Если я выиграю, ты рассказываешь мне всё о сегодняшнем дне, и мы сядем за работу. — Ты так сильно хочешь мне отсосать? Думаешь так хорош будешь? Чуя хмыкнул и повёл почти целым плечом. — Тогда ты можешь связать меня и трахать хоть до утра. На Дазая это возымело дюжинный эффект — он широко открыл свои вечно хитрые глаза, шумно втянул воздух носом и едва поддался вперёд, но Чуя, положив ладонь на губы, вовремя напомнил: — Но только если выиграешь. Дазай отстранился, обнажил зубатую ухмылку. — Нечасто мне такие вкусные сделки предлагают. Годится, солнце. Запал и кипящая похоть поглотили Дазая так, что он походил на вулкан, готовый вот-вот затопить лавой влечения. Он лихо перетасовал их положение в пространстве, и Чуя не удержался от ехидного смешка. — Хоть бы пять минут выдержал, помешанный. Дазай лучезарно улыбнулся и пихнул завалиться на колени на ковре. — Не переживай, крошка, я намерен сегодня оторваться по полной. Чуя переживал. За себя. Он сидел на восемьдесят каком-то этаже в номере дорогущего отеля между широко разведённых ног своего напарника в его блядской рубашке с накренившимся в бок воротником и готовился, что его натурально поимеют в рот. Как он пришёл к этому? Чёртов стёб Вселенной, не иначе. Он привстал, потянулся к молнии и в последний момент схватился за ремень. Потянул его, заставляя Дазая слегка выгнуть поясницу, а затем медленно щекотливо прошёлся пальцами по заправленной рубашке. Подцепил края и вытянул полы, словно вырывая лепестки цветка на пресловутый мотив гадания. Он кинул быстрый взгляд на осторожно взмывающуюся грудь и так же шустро юркнул к открывшемуся участку кожи, сразу широко проходя языком. Ровное дыхание затаилось, Дазай перекинул локоть на спинку дивана и наклонил голову, интересуясь: — Ты собираешься распаковывать его всю ночь? — А ты куда-то торопишься? — парировал Чуя, вскинув бровь. Дазай под ним был нетерпелив, прелюдии могли довести его до срыва, и эта мысль приятно щекотала. Будет тебе урок, ублюдок. — Только чтобы занять твой рот действительно полезным делом. Чуя в отместку положил всю ладонь на пах и надавил. Дазай тут же рефлекторно подмахнул бёдрами и запрокинул голову. — Вау, да ты едва ли выдержишь, когда я возьму тебя в рот, — пораженно выдохнул Чуя, осознавая, что под пальцами и тканью просто каменный стояк. Дазай на это ответил только пронизывающим — боже, как он умудрялся одним-то глазом это проворачивать? — тёмным взглядом, и Чуя закусил губу, решая, что всё же язык лучше держать сейчас на члене. Он лязгнул ремнём, расстегнул молнию и медленно стянул бельё, прикусывая щеку в желании всё же сказать, каким слабым был Дазай перед любым мало-мальски сексуальным движением Чуи. Он снова посмотрел наверх сквозь ресницы, и если бы уже взял в рот, то подавился от того, как вожделенно этот ублюдок смотрел и держался. Просто, откуда в нём такой раж и жажда? Они трахались всего пару дней назад, а он выглядит так, будто выиграл чемпионат по воздержанию и был готов откинуться от переполняющего возбуждения. Чуя положил локти на чужие бёдра и упёрся в них, склоняясь над пахом. Он поцеловал выпирающие подвздошные кости и смял явно звенящие яйца в кулак. Дазай сипло вздохнул и ещё сильнее откинул голову назад. Обивка под его пальцами заскрипела, а свободная рука уже взмыла в воздух, чтобы вцепиться в рыжие волосы. Чуя быстро взял в кольцо основание члена, сдавил и отодвинулся, хмурясь. — Не вздумай и пальцем меня тронуть. Дазай непонимающе свёл брови, его взгляд, помутнённый, был крайне недовольным, и он негодующе спросил: — Причина? — Ты должен кончить от того, как я тебе отсасываю, а не от того, как ты ебёшь меня в рот. Дазай с досадой откинулся обратно на спину и вцепился второй рукой в подушку рядом. Чуя услышал какое-то крепкое ругательство, но его мало беспокоило, что он забрал у Дазая его ведущую роль. Напротив — Чуя с предвкушением хотел увидеть то, как он сможет довести Дазая до края. В нём самом непонятно, откуда клубился узел любопытства и, чёрт возьми, адреналина. Будто он собирался сделать что-то настолько же безрассудное, как слететь с крыши этого самого отеля без страховки и гравитации. Или его заносило после случившегося хаоса с квартирой. Странное извращённое устремление ощутить ещё одну острую эмоцию. Дух захватывало, и дыхание сбивалось в такт сбивчивому Дазаю, член которого Чуя обходил и всячески оттягивал момент коснуться его. Он играл с мошонкой и щекотал кожу недалеко у основания, оставлял засосы и кусал выпирающие кости. Дазай был сносно терпелив, хоть его резкие порывы задержать дыхание и казались Чуе забавными, он не был против, чтобы тот сдерживался. Особенно забавляясь, когда касался чёлкой члена и видел сквозь штору волос, как это распаляло. Его локти покраснели от трения с тканью, и он получше подтянул рукава, чтобы вернуться и на этот раз обхватить наконец член, мокро целуя головку. Слюна потянулась ниткой и оборвала вслед за Чуей, он поднял голову на шумно зашипевшего Дазая. Тот смотрел застеленным темнотой, голодно так, как истинный зверь. Его бёдра напряженно подрагивали, и Чуя ощутил, что может соскользнуть с них и врезаться носом в пах, феерично портя всю картину. Он надавил руками и постарался сохранить устойчивость. Быстро провёл всей ладонью по длине, а затем снова наклонился, перебрасывая волосы на одну сторону и обнажая шею. — Блядство, Чуя, это запрещённый приём. Чуя взглянул на него и ухмыльнулся. — Засекай время, помешанный. Сам Чуя тоже всё-таки посмотрел на электронные часы — мало ли, как башню снесёт этому идиоту, — прежде чем аккуратно вобрать наполовину член и придавить чужие бёдра сильнее. Дазай низко застонал и еле бухнул кулаком по обивке, отрывисто выдохнув: — Ох, чёрт… Чуя выпустил член изо рта, облизал равномерно по спирали, залез кончиком языка в щель и взял только головку, прижимая ту к нёбу. Он убедился, что Дазай улетел куда-то далеко, недовольно сдавил основание и процедил: — Не отворачивайся, ублюдок. Ты должен запомнить этот момент, а не дальше дрочить на фантазии. Дазай криво улыбнулся и насмешливо спросил, словно его совсем не торкало то, как Чуя идеально вписывался в его картину мира весь такой с его членом за щекой и оголённым плечом в его, Дазая, рубашке, мать вашу: — Считаешь, что я мечтал об этом всё время? Чуя посмотрел на него, как на придурка. Достал член с еле слышным выдохом и положил голову на бедро недалеко, заключая: — Да у тебя на лбу написано, как и где ты меня имеешь. И не дав вставить какую-нибудь колкость, Чуя снова глубоко взял и простонал, создавая вибрацию. Дазай очень хотел снова откинуть голову, вцепиться в волосы и хаотично подмахнуть бёдрами. Он сцепил зубы, тяжело выстанывая, и покрепче припечатал оба локтя к спинке, разваливаясь на диване одной жаркой массой. Чуя был потрясающим дьяволом воплоти. Он глотал, сжимая горло, заставляя Дазая видеть звёзды в темноте. Удерживал рукой и не давал и шанса перенять инициативу. Мазал по губам слюной, давая себе передышки, а потом подбирал её с уголков рта или пальцами, или языком. По сгущающейся атмосфере вокруг, Чуя убеждался, что его инициатива вдарила Дазаю по мозгам, как в гонг — прочно и маниакально. Чуя шёл уверенными действиями, двигался плавно и набирал темп, резко прекращая, чтобы обдать холодным воздухом разгоряченную плоть, дразня и комментируя, что у Дазая большие проблемы, если он настолько нетерпелив, предлагая перенять инициативу, пока надрачивал, а потом картинно охал «точно, тебе же нельзя» и снова обхватывал ствол губами, что Осаму терялся, дёргая руками. Уголки рта саднили, на разгорячённые щёки мелко скатывалась скупая влага, Чуя не переоценил себя, но его челюсть несильно ныла после того, как он весь день только и делал, что зажимал её посильнее. Чуе следовало бы поторопить Дазая, если он хотел утереть тому его блядский самодовольный нос. И вот, чего Чуя не учёл, так возможно, что он не только не переоценил себя, но и недооценил. Потому что Дазай, слетевший с терпения, всё-таки запустил руку в волосы, грубо намотал на кулак и наконец не удержался от возможности толкнуться глубже, резче, быстрее. Чуя что-то замычал, но это только усугубило всё, расходясь волнами по стенкам. Ему пришлось невольно расслабить горло под давлением и зло принять неконтролируемый темп, с которым Дазай стал толкаться и теснее прижимать к паху лицо. Чуя шарил пальцами по его бёдрам, поискал бляху ремня — да хоть что-то, чёрт возьми, чтобы привело Дазая в чувство! Ему почти нечем дышать, такой темп слишком тяжело брать, ему, сука, до дави трудно. Дазая все эти тактильные протесты совсем никак не остановили от того, что он громко застонал и, закатив глаза, сильно запрокинул голову назад. Его накрыла волна тягучего оргазма, оплела и сдавила член, как спазмирующее горло, в которое он изливался. Чуя хлёстко залепил ему по костям и с силой отпихнул, заходясь давящимся кашлем, прикрывая рот. — Грёбаный ублюдок, — выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание. — Отбитый на голову, совсем без тормозов, боже… Он растёр рукавом по губам всё и повертел головой. Посмотрел на часы: девять минут. Блядство. Чуя зло вскинул голову и зашипел: — Ты нарушил условия, не смей качать права. Дазай рассеяно посмотрел на циферблат. Его ещё не отпустила яркая нега и эйфория, но он собрал все свои мысли. — Но я выдержал дольше восьми минут. Факт. Чуя неверяще уставился на него, и возмущение со злостью дали потрясающую гамму на его красном лице. — Да ты… Ты… Ты когда, блядь, поймёшь, что есть что-то кроме твоего ёбаного «хочу»? Когда до тебя дойдёт, что это, блядь, условия! Не я нарушаю их постоянно! — Позволь. — Дазай оторвался от спинки и наклонился к по-прежнему сидящему на ковре Чуе. Упёрся локтями в колени. — В нашем соглашении был пункт доверия, и если твоя память тебя подводит, то именно ты ставишь его под сомнение многоразово. Чуя быстро ответил: — Нет, не я один. Ты прямо сейчас не даёшь мне узнать, что ты выяснил, и всё время только и делаешь, что сам шатаешься по городу и потом выпячиваешь грудь, словно ты один можешь найти что-то. — Я не увиливаю, я жду лучшего момента, чтобы сообщить. — Тогда я тоже! Они сверили друг друга осуждающими взглядами порядка пяти минут. Никто не сдавал позиции, а тишина затянулась и давила на пульсирующие виски. Осаму вздохнул и отвернулся. Он быстро провёл ладонью по лицу, а затем вытянул руки вперёд. — Иди сюда. Чуя недоверчиво покосился, показывая, что с места он не сдвинется. Его настороженность была ясна: после того, что сейчас произошло, он мог подойти только за тем, чтобы исполнить свою давнюю мечту и оторвать Дазаю всё, что ниже пояса. У Чуи жгло нос, горло и рот, он успел столько раз проклясть и наречь себя беспросветно тупым и ебанутым идиотом, что хотелось вмазать даже не Дазаю, а себе. С чего он, блядь, решил, что спор с Дазаем, да ещё на такой в прямом смысле хуёвой теме — классный способ развлечься? Прекрасно, Чуя, ты хлебнул желаемого адреналина по уши и по самое горло! Превосходно! Чуя кипел. Он злился так, что ему дела не было до заминки и судорожно думающего Дазая. Но потом все сили сошли так же, как и пришли, и Чую опять накрыла та апатичная дрянь, что была пару часов назад в отсутствии Дазая. Господи, ему некого винить. Чуя поднялся с пола, а Дазай перехватил его запястье, настойчиво, но колеблясь. Чуя посмотрел на его виновато поджатые губы и стянутые тенью брови, почувствовал себя ещё большим дураком и вздохнул. — Пожалуйста, Чуя, иди сюда, — повторил Дазай таким растерянным тоном, от которого всё ещё барахтающееся сердце подлетело пульсацией под язык. Чуя с горечью развернулся к нему, а тот тут же потянул вниз, заставил сесть на колени, покрепче обнял и уткнулся носом во влажную от пота ключицу. Он тихо промычал, ластясь щекой, подобно коту: — Я знаю, что тебе это не нравится. Просто… дай мне немного себя, и ты увидишь, как легко можешь мной управлять. Чуя в его руках был взвинчен, дёрнулся и положил ладони на плечи, пытаясь сохранить дистанцию. — Ты меня такой пошлой фразочкой не купишь, — пробурчал он. — Не работает? — Нет, конечно. — Тогда давай заключим сделку. Они у нас неплохо получаются. — Дазай поднял на него уверенный взгляд и решительно сказал: — Расслабься полностью на одну ночь, дай себе забыть, кто ты и кому что должен, и позволь себе просто отдохнуть. Я же вижу, что у тебя скоро крыша поедет от рамок. А потом я расскажу тебе абсолютно всё, что было сегодня и даже вчера или позавчера. Вообще всё, что захочешь. Поверь, мне есть, что рассказать. Чуя выдохнул, опустил голову и покачал ею в стороны, обдавая Дазая прядями волос. Чуе хотелось бы так беспечно отпустить всё. Ему хотелось бы, чтобы вся эта суета вокруг его персоны перестала существовать хотя бы на грёбанные полчаса. Он хотел ощутить себя человеком, который правда никому и ничего не должен. Какая сатира, что ему предлагает подобное кто-то настолько сомнительный и рискованный. — Я чувствую, что снова проигрываю тебе, Дазай. Ты опять не оставляешь мне выбора. Дазай сильнее смял бока и всмотрелся в лицо. Чуя сводил брови и досадливо кривил губы, бегал взглядом в стороны и сокрушался. Он ведь, блядь, такой простой, как тупая книга. Им так легко управлять, чёрт бы всё сжёг. Дазай нахмурился, словно увидел эти рассуждения в глазах Чуи, перевёл внимание на красную сеточку на щеках и, помедлив, сухо сцеловал с неё жар. — Можно поцеловать тебя? — спросил он тихо, на что Чуя сбито усмехнулся и устало скривился. — Зачем? — Хочу. Чуя повёл плечом, не дав внятного ответа. Дазай попытался испытующе перенять взгляд, но в итоге поддел подбородок пальцами и коснулся губами приоткрытого рта. Не увидев сопротивления, надавил с напором, сразу очерчивая границы и проникая глубже. У Чуи губы были всё ещё влажные и горячие, он весь был полыхающим огнём, который вообще ничего не понимал, что вокруг творилось. Дазай целовал его с обманчивой искренностью, зализывал своё дрянное извинение, водя языком по изнанке рта. Такая тупая бережливость совсем не должна была показывать своего носа. Но вот она — вся сконцентрирована в человеке напротив. Чуя отстранился и саркастично цыкнул. — Я только что отсосал тебе, а ты лезешь вылизывать мне рот. Не противно? Дазай, как Чуе показалось, посветлел на несколько тонов от этих слов, тень бровей разгладилась, и он довольно дёрнул уголками губ и нескромно проговорил: — Твой вкус отлично подходит к моему. Чуя обреченно застонал и поднял глаза к потолку, спрашивая в пустоту, за что ему это чудовище. Дазай засмеялся и позволил себе пошарить по Чуе сильнее, зарываясь в шею под воротником. — Ну-ну, Чуя, у нас впереди вся ночь. Ты ещё успеешь поменять мнение обо мне. Чуя закатил глаза и встал с целью начать искать края повязки на глазу. Если у них целая ночь забытого «я», то он не хочет видеть что-то, что отгораживало Дазая от него. — Я начинаю думать, что теперь рот нужно заткнуть тебе. — Конечно, я прямо сейчас этим и займусь. — Виски или ром? — Виски, солнце. Чуя коротко угукнул, бросил бинты на пол и отошёл к мини-бару, чтобы забрать оттуда бутылку виски, которую они разопьют на двоих. Они быстро пересекли коридор и зашли в первую попавшуюся комнату, тёмную и совсем неясную, где и что в ней. Чуя пошарил по стене в поисках выключателя — свет озарил невероятно габаритную кровать, и он не удержался и присвистнул. — Наш размерчик. Дазай, не спрашивая, наклонился и коротко поцеловал его. Чуя поспешил уточнить, хватая его за плечо и не давая далеко отстраниться: — Ты точно всё расскажешь? Дазай быстро кивнул и вложил в свой голос твёрдые нотки: — Я держу свои обещания. Может не так, как видишь это ты, но я всё ещё не нарушил наше соглашение. Ни разу. Чуя нехотя выдохнул, забираясь на кровать с ногами. Он проследил за тем, как Дазай, будто знал о возможностях отеля, достал из консоли под широкой плазмой два джойстика. Бросил их на кровать. — Слышал в Киото популярны игровые автоматы… — сказал Дазай между делом, пока включал плазму. — И ты хочешь, чтобы я надрал твой зад? — …Но в Йокогаме они были круче, — настойчиво закончил он, поводя бровями с намёком. Чуя усмехнулся и открыл бутылку. — Спорим? — Спорим.