Искупление

Слова жестоки / Они разрушают тишину / Внезапно врываясь / В мой маленький мир / Они причиняют мне боль / Пронизывают меня насквозь / Неужели ты не понимаешь / О, моя маленькая девочка / Все, что я когда-либо хотел / Все, что мне когда-либо было нужно / Здесь, в моих руках / Слова совершенно не нужны / Они могут только все испортить

― Enjoy the Silence, Depeche Mode

_______________

Гермиона осталась сидеть у камина и слушала, как Симус рассказывает ей, что произошло, когда Алекто Кэрроу отрубила ему палец... Затем она продолжила слушать рассказ Невилла о том, как он был заперт в подземелье со своим боггартом на сутки в качестве наказания за неудачную акцию Отряда Дамблдора «Граффити». ― Правда, когда Нотт был на дежурстве, у меня появлялась небольшая передышка, ― прокомментировал Невилл. ― Что ты имеешь в виду? ― спросила Гермиона. ― Инспекционную дружину заставляли дежурить в подземельях по ночам. У них были палочки. У нас, конечно, их не было. Когда Нотт был на смене, он Ридикулусом отгонял боггарта на несколько часов... думаю, это спасло мой рассудок... хотя он заставил меня поклясться никому не рассказывать... ― О... ― только и смогла сказать Гермиона, потому что ее разум метался и пытался сопоставить эту информацию о Нотте с другими новыми сведениями о нем, полученными за последние несколько месяцев. ― А... а что случилось с Забини? Почему о нем ходят такие слухи? Симус начал рассказывать с огорченным видом. ― В январе прошлого года Хагрид настоял на том, чтобы устроить «Вечеринку в поддержку Гарри Поттера» в Запретном лесу. Несколько часов все шло хорошо, но потом нас обнаружили Кэрроу и Инспекционная дружина. Мы все разбежались по лесу. Я был с Лавандой, но... но. ― Симус колебался, выражение его лица исказилось, как будто он поморщился от воспоминаний. ― Мы разделились. Лаванда некоторое время бежала одна, когда Маркус Флинт и Гойл догнали ее. Они... они... Симус остановился и беспомощно посмотрел на Джинни. ― Они обезоружили ее и привязали к стволу дерева, ― начала Джинни, ее голос звучал тихо, но буднично. ― И они напали на нее ― сексуально надругались над ней, ― или, по крайней мере, начали это делать, ― а потом Блейз наткнулся на них одновременно с Ханной, Падмой и мной. Блейз направил на них свою палочку, но в тот момент он выглядел так, будто был частью всего этого ― он выглядел как один из насильников, ― и я просто наслала на всех них мощнейший Летучемышиный сглаз. ― Джинни настороженно посмотрела на Симуса. ― Лаванда так и не смогла рассказать о случившемся, поэтому мы не узнали ее историю. Поскольку Блейз оказался, так сказать, на месте преступления, а в прошлом году мы не знали, каков он на самом деле, ― тогда он казался лояльным членом Инспекционной дружины, понимаешь, ― среди нас поползли слухи, что он был одним из тех, кто надругался над Лавандой. ― Но в воспоминаниях Блейза о суде не было ничего компрометирующего ― я проверила. И, узнав его получше за последние несколько месяцев, я верю, когда он говорит, что его намерением было помочь Лаванде. Флинт и Гойл были придурками, но Блейз не был таким, как они ― Парвати тебе тоже расскажет... ― Джинни покачала головой с нехарактерно серьезным видом. ― Он действительно принял Метку под давлением, знаешь... любой из нас сделал бы это, окажись мы в таком же положении, как он. Симус смущенно уставился себе под ноги. ― Наверное, мне не стоило называть его насильником в начале семестра. Просто... Лаванда ― она прошла через столько всего в прошлом году, так много сделала для этой школы, и все для того, чтобы быть убитой этим подонком-оборотнем. И я был зол... так зол, что не знал, что со всем этим делать. Гермиона вспомнила, как кричала на Малфоя на Балу примирения, а по щекам текли горячие слезы ярости. ― Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду, ― тихо сказала она. ― Думаю, он принял твои извинения, ― обратилась Джинни к Симусу. Симус криво улыбнулся. ― Угу. Гермиона нахмурилась, пытаясь понять. ― Ты извинился перед Забини? Симус пожал плечами. ― Да. Буквально на днях. Джинни улыбнулась. ― Я выступила посредницей, ― сказала она с ноткой гордости. Гермионе потребовалось время, чтобы осмыслить происходящее. Она осознала, что так много всего происходило незаметно для нее ― едва уловимая, меняющаяся динамика среди ее одноклассников, словно фигуры на шахматной доске передвигались вокруг нее. Но, прежде чем задуматься об этом, она продолжила слушать, как ее сокурсники рассказывали ей об «Очищении» Хогвартса ― о церемонии, о том, как Кэрроу ставили на них свои собственные клейма, вырезая на их коже слова "Предатель крови", о надежде на преобразования. Она слушала их до самой ночи, пока они по очереди подбрасывали дрова в огонь, а лунный свет проникал в гостиную. Она не дистанцировалась ни от чего ― напротив, засыпала вопросами, добиваясь ясности в отношении событий и их причин. Они разговаривали до тех пор, пока у всех не отяжелели веки и ребята, наконец, не разошлись по своим постелям. На следующее утро, в субботу, Гермиона проснулась с такой жаждой, которой не испытывала уже давно. Жаждой знаний и понимания. Разговор с однокурсниками накануне вечером заставил ее осознать, как много она не знает ― об учениках, их участии в войне и о том, с чем они остались в итоге. По мере того, как тонкая стеклянная стена ее сознания истончалась, она начинала видеть сквозь нее все яснее и резче, и к ней приходило осознание того, как важно понять, что с ними произошло. Ведь они шесть лет вместе ходили в эти классы, по коридорам и холмам ― их история была частью и ее истории тоже. И, не разобравшись в их общем прошлом, она никак не могла понять их настоящее. Понять себя. Поэтому, откинув покрывало с кровати и встав под горячий душ, она поставила перед собой задачу узнать как можно больше. Получить ответы на вопросы, которые мучили ее весь год, но на которые она слишком боялась искать ответы. Сначала после завтрака она отправилась на поиски Парвати. Та была в совятне, только что отправив несколько писем. ― Привет. Я... э-э... я просто подумала, не могли бы мы поговорить, ― неловко начала Гермиона, пока они шли обратно по замку. ― Я еще раз прошу прощения за то, как я назвала тебя на вечеринке у озера. Я... я хочу понять. ― Понять? ― спросила Парвати. ― Да. Понять, что произошло между тобой и Забини в прошлом году... То есть, наверное, это не мое дело, но... ― Гермиона запнулась. Парвати нахмурилась, но это было скорее выражением любопытства, чем враждебности. ― Зачем? Это был простой вопрос, но на него не было простого ответа. ― Я... ну... я думаю, это важно понять, чтобы не делать предположений и суждений... как я делала это раньше, ― попыталась объяснить Гермиона. ― Как сказала Инглтон, важны намерения, с которыми мы делаем выбор, и я думаю, что важно хотя бы попытаться понять намерения людей. Они подошли к старой каменной скамье, которая довольно шатко стояла на склоне холма и кренилась вниз, к долине, где раскинулось Черное озеро, а за ним ― хижине Хагрида. Парвати задумчиво посмотрела на Гермиону. ― Хорошо, ― просто сказала она и села на скамейку. Гермиона неуверенно последовала за ней. Парвати смотрела вдаль, на дым, поднимавшийся из трубы Хагрида, но казалось, что она его не видела. В ее глазах был какой-то отстраненный взгляд, словно она смотрела на воспоминания, а не на долину перед ними. Затем она улыбнулась с ноткой ностальгии и заговорила: ― В начале седьмого курса Амикус Кэрроу оставил меня после уроков. Это было до того, как они придумали более креативные варианты наказания, и поэтому одно из них было довольно мягким ― приготовление ингредиентов для зелий со Слизнортом. Блейз сидел рядом со мной, а Слизнорт ушел довольно рано, оставив нас одних. Думаю, он хотел послушать Селестину Уорбек, которая в тот вечер выступала в прямом эфире. Но как бы то ни было, нас с Блейзом случайно заперли в одной из кладовых на пару часов ― и это была моя вина, правда. Я напортачила с запирающими чарами на одной из них. В итоге мы играли в «правду или действие» с использованием сыворотки правды. Как это часто случается. И ― я думаю, что тогда мы действительно узнали друг друга ― как люди, отбросив стереотипы наших факультетов. А потом все стало... ― Парвати озорно улыбнулась. ― Интимным. В итоге у нас случился довольно страстный поцелуй. А потом, пару недель спустя, нам ― Отряду Дамблдора ― понадобилось узнать пароль от кабинета Снейпа. Я подозревала, что Блейз знает его, потому что он был одним из немногих доверенных Снейпа. Поэтому я попросила встретиться с ним однажды поздно вечером, что он и сделал... он сказал, что назовет мне пароль в обмен на еще один поцелуй... и я хотела поцеловать его ― правда, хотела ― я имею в виду, ты же его видела, верно? Клянусь, в нем есть что-то от вейл! Гермиона издала неопределенный звук согласия. ― Так все и началось... Я знаю, что Блейз хотел помочь нам, искренне хотел, но его семья была настолько связана с В-волдемортом, что всегда существовал риск того, что его воспоминания могут быть просмотрены. Поэтому он не мог быть замечен в том, что помогает Предательнице крови ― не в открытую, ― но ему, возможно, было бы простительно быть замеченным в том, что он использует Предательницу крови или каким-то образом унижает ее. Мы пришли к негласному соглашению: мы будем заниматься чем-то физическим, а он будет передавать ценную информацию о Пожирателях смерти. Или даже просто информацию из внешнего мира, в которую мы не были посвящены. До того, как мы узнали о Поттеровском дозоре, мы были очень изолированы. Я никому не рассказывала о наших встречах, кроме Лаванды, просто говорила, что у меня есть секретный источник. Я боялась, что чем больше людей узнают, тем более рискованным это будет для Блейза. Все это было очень сложно, запутанно, но я знала, что он никогда бы не воспользовался своим преимуществом, никогда бы не сделал того, чего бы я не захотела. ― Парвати покачала головой, словно пытаясь прийти в себя. ― А теперь... мы друзья, и я думаю, это устраивает нас обоих. Не уверена, что из этого могло получиться что-то романтическое ― слишком уж все было паршиво. Но тогда все было паршиво... Наступило молчание, пока Гермиона переваривала рассказ Парвати, позволяя ему уложиться в ее голове. Они дошли до ступенек, ведущих к главному входу, и остановились. ― Спасибо, что рассказала мне обо всем, ― мягко произнесла Гермиона. ― Думаю, теперь я понимаю. ― И действительно, она понимала. Действия Парвати и Забини были понятны. Они были запутанными и сложными, как и сказала Парвати, но они также были вполне объяснимы. Парвати одарила ее теплой улыбкой, которую Гермиона не видела у нее уже несколько месяцев ― возможно, с шестого курса. ― Я рада, что ты понимаешь. Теперь как и другие гриффиндорцы. Прошло много времени, и сплетни о Блейзе делу не помогают, но я рада, что люди наконец-то смогли понять... Ты идешь? Гермиона покачала головой. ― Мне нужно найти Полумну. Думаю, она обычно кормит фестралов примерно в это время, так что я проверю в лесу. Парвати кивнула. ― Хорошо. Ну, до встречи. С этими словами Парвати взбежала по ступенькам и вошла в замок.

_______________

Гермиона оказалась права ― она нашла Полумну на лесной поляне сидящей на поваленном стволе дерева рядом с Ноттом, у которого на коленях лежала уже знакомая гитара. Полумна засияла, увидев ее, и вскочила на ноги. ― Ой. Привет, Гермиона. Нотт прервал свою игру и посмотрел на нее, осторожно кивнув в знак приветствия. ― Привет, ― неловко сказала Гермиона. ― Э-э-э... Я подумала, мы могли бы поговорить? ― Конечно! ― сказала Полумна. ― Не хочешь ли присесть? ― Она жестом указала на ствол дерева. ― О, эм, нет, спасибо. Я подумала, не могли бы мы поговорить вдвоем? Наедине? ― Ой! Да! Пойдем прогуляемся. ― Полумна встала и посмотрела на Нотта. ― Я скоро вернусь, Тео. Ты не против? Тео улыбнулся Полумне и быстро кивнул. Гермиона не могла не заметить теплоты в выражении его лица, когда он смотрел на Полумну. ― Конечно, ― сказал он. Полумна направилась к деревьям, и Гермиона последовала за ней. Позади них Нотт снова заиграл знакомую мелодию, которую Гермиона никак не могла вспомнить. Как только они оказались вне пределов слышимости Нотта, Гермиона поняла, что не уверена, с чего начать. ― Я хотела спросить... ну, полагаю... как ты? ― Я в порядке, спасибо. А ты? ― Я в порядке. Да, все в порядке... ― Может, ей стоит сразу перейти к делу? В конце концов, это была Полумна, а Полумна, казалось, всегда сразу переходила к делу, так что... ― Я просто в последнее время думала о том, каким был прошлый год для других. Мне кажется, что я была очень замкнута в себе, и мне кажется... что это важно осмыслить. Так что... я хотела спросить, ― но ты можешь не говорить об этом, если не хочешь, ― как прошел для тебя прошлый год? Когда тебя похитили и держали в плену в подвале Малфоев? Я поняла, что мы никогда по-настоящему не говорили об этом, и, должно быть, это такое острое событие, которое произошло с тобой, так что... ― О. Нет, я не против, что ты спрашиваешь, ― слова Полумны были легкими и напевными, но, когда она заговорила снова, в них прозвучал намек на грусть. ― Ну... все это было довольно ужасно. Сырость и холод были самыми страшными ― ведь была середина зимы. И, конечно, было страшно не знать, как долго я там пробуду и что со мной могут сделать. Но в основном они оставляли меня в покое, и компанию мне составлял Олливандер, а Драко как–то принес мне одеяло... ― Что? ― перебила Гермиона. ― Драко принес мне одеяло. Я уверена, ему нельзя было этого делать. Но он зачаровал его, чтобы оно оставалось теплым, что было очень мило. А еще он время от времени приносил мне вкусную еду... В основном я не получала ничего, кроме этого ужасного безвкусного рагу, но однажды Драко даже принес мне пудинг ― мой любимый пудинг с липкими ирисками! А еще он иногда спускался ко мне и говорил, что с моим отцом все в порядке. Что его оставили в покое. Это было лучшим утешением для меня. ― О. Верно. Гермиона замолчала на несколько мгновений, думая о Драко Малфое, который тайком передавал Полумне предметы и слова утешения, пока она находилась в плену в его подвале. И какой ценой? Ведь, как сказала Инглтон, все они были жертвами, даже те мальчишки, которых сделали преступниками. А Малфой был практически мальчишкой, когда принял Метку, не так ли? Шестнадцатилетним... по крайней мере, едва ли мужчиной. ― Я хотела поблагодарить его, ― продолжила Полумна. ― Но он всегда избегал меня, вплоть до бала в прошлом семестре, когда Тео заставил его поговорить со мной. Ему до сих пор не очень нравится находиться рядом со мной, но я думаю, что ему становится легче... Я думаю, что, возможно, стыд все еще слишком велик. Что, на самом деле, печально. Ему нечего стыдиться. Гермиона хотела побольше расспросить об этой версии Малфоя, но новая информация о случившемся еще не улеглась. Несколько мгновений они шли молча; Гермиона поняла, что не возражает против молчания с Полумной ― оно было одним из самых комфортных в ее жизни. Когда они направились обратно к Нотту, Полумна заговорила снова: ― Я рада, что ты возвращаешься, Гермиона. ― Хм? Полумна спокойно улыбнулась. ― Твой разум. Я рада, что он возвращается к нам. Но, прежде чем Гермиона успела ответить, она отвлеклась на слова песни, которая неслась по поляне в их сторону. ― Когда ты была здесь раньше... я не мог смотреть тебе в глаза... ты подобна ангелу... созерцая твой образ, я плáчу... Когда две девушки приблизились к Нотту, он перестал петь и посмотрел на Гермиону, его глаза проницательно блеснули. ― Как у тебя продвигаются дела с тушением пламени, Грейнджер? ― спросил он, и Гермиона вспомнила их разговор, когда они в последний раз были на этой же поляне. Гермиона открыла рот, чтобы заговорить, но, поняв, что у нее нет слов для ответа, снова закрыла его. Нотт лишь понимающе улыбнулся, прежде чем снова запеть. ― Ты паришь, как перышко... в этом прекрасном мире... жаль, что я не особенный... ты же чертовски особенная...

_______________

Был еще один человек, с которым Гермиона хотела поговорить. Найти ее было несложно, потому что за последние пару месяцев Гермиона провела с ней достаточно времени, чтобы изучить почти все ее привычки. ― Привет, Пэнси, ― поздоровалась Гермиона, усаживаясь на небольшую каменную скамейку за теплицами ― обычное студенческое место для курения. Пэнси стряхнула пепел с сигареты на землю и весело ответила: ― Приветик! Как дела? ― Хорошо. Я думаю... ― ответила Гермиона. Пэнси медленно кивнула и неторопливо затянулась сигаретой. ― Что привело тебя сюда? Обычно ты терпеть не можешь находиться рядом, когда я курю. Гермиона язвительно улыбнулась. ― Наверное, мне было интересно... Я... я просто хотела спросить тебя кое о чем... Пэнси повернула к ней голову, подозрительно сузив глаза. ― Мне не нравится, как это звучит. О чем спросить? ― Ну... наверное, мне было интересно узнать, каково было в Хогвартсе в прошлом году? На что это было похоже конкретно для тебя? Пэнси скривила губы, как будто в отвращении. ― С какой стати ты хочешь это знать? Гермиона уже привыкла к постоянному язвительному презрению Пэнси и давно перестала принимать его близко к сердцу. ― Ну, вчерашний урок Инглтон заставил меня задуматься о том, каково было тебе ― и всем остальным ― находиться здесь в прошлом году. С тех пор как я вернулась, я была немного... погружена в себя, и, полагаю, я начинаю... немного приходить в норму. Выражение лица Пэнси немного смягчилось, хотя она по-прежнему выглядела так, будто только что съела что-то особенно кислое. ― Уф. Неужели сейчас у нас с тобой намечается какой-то разговор по душам? Потому что я не очень люблю такие разговоры. Мне от них становится дурно. Гермиона не смогла сдержать довольной улыбки. Она пожала плечами. ― Это не обязательно должно быть глубоко и многозначительно. Мне просто интересно, каково это было ― быть здесь в подобные времена... ― Каково это было? ― повторила Пэнси. ― Да, ― подтвердила Гермиона. Пэнси медленно выпустила дым изо рта, глядя прямо перед собой на грязные окна теплицы. ― Это было чертовски страшно, ― констатировала она. Затем она повернула голову к Гермионе, как бы оценивая ее реакцию. Это было совсем не то, чего ожидала Гермиона, но она старалась подражать Алетее ― выглядеть так, чтобы в ней сочетались понимание и сострадание, ― и надеялась, что Панси продолжит. ― Чертовски страшно, ― повторила Пэнси, оглядываясь на заляпанное грязью стекло. ― Еще до начала седьмого курса я слышала ― и видела ― много всякого дерьма, в котором был повинен этот сумасшедший волшебник. Я видела, как мой парень буквально растворяется на глазах. Он никогда не рассказывал мне о том, что ему было поручено сделать, но слухи ходили разные... моя семья была тесно связана с кругом Пожирателей смерти, хотя они не приняли Метку. У меня пропадали члены семьи, друзья... но я научилась не задавать лишних вопросов. Мне было страшно ― действительно страшно за своих друзей. Они ― все, что у меня когда-либо было. И тогда, в Большом зале, перед Битвой, я была в ужасе. Слова вырвались сами собой, прежде чем я смогла их остановить: схватить Поттера и передать его. Я не хотела, чтобы Поттер умер, конечно, не хотела, но я так же не хотела, чтобы умерли и многие другие. Это было инстинктивно. Глупо. И эгоистично, наверное, тоже. Как ни странно, возможно, из–за того, что она совсем недавно разговаривала с Полумной, в голове Гермионы возник образ Ксенофилиуса Лавгуда, лицо которого исказилось от страха, когда он рассказывал ей о том, как Пожиратели смерти забрали его дочь. Она думала о том, как Ксенофилиус пожертвовал тремя людьми ради своей дочери, и никто больше не осуждал его за это. Но в ту ночь, когда Пэнси пыталась выдать Гарри, в Большом зале были сотни людей, пытавшихся выдать одного человека, чтобы спасти сотни. ― Это не эгоистично. Не совсем. Ты хотела, чтобы с дорогими тебе людьми все было в порядке. Это и есть любовь, не так ли? Пэнси настороженно посмотрела на нее. ― Ты что, пытаешься задобрить меня по-пуффендуйски? Гермиона хихикнула. ― Я не совсем понимаю, что это значит, Пэнси, так что вряд ли. ― Хм-м-м. ― Пэнси повернулась обратно к теплице, снова поднося сигарету ко рту. ― И... что ж, я хотела спросить о себе? ― сказала Гермиона. Пэнси пытливо подняла брови. ― О себе? ― Да... Мне было интересно, почему ты была так дружелюбна со мной в этом году? Я не глупая, Пэнси. Шесть лет ты относилась ко мне с презрением, а потом, с начала нашего восьмого курса, захотела стать лучшей подругой... Пэнси сделала еще один медленный выдох дыма, прежде чем бросить и втоптать окурок в землю. Черты ее лица исказились, как будто она задумалась. ― Кажется, ты сказала, что это не превратится в тошнотворную беседу по душам? ― Хорошо. Это не обязательно, ― пожала плечами Гермиона и мягко продолжила: ― Я просто задала вопрос, и ты можешь выбрать, отвечать на него или нет. Пэнси посмотрела на нее с покорным выражением лица. ― Если быть до конца честной, я и сама не знаю, почему решила с тобой подружиться. Какая-то часть меня ― циничная часть, ― вероятно, делала то, о чем меня просили родители, ― подружиться с людьми, которые после войны поднялись на вершину социальной иерархии. Мои родители ― отъявленные любители социальных связей. Пиявки. Подхалимы... И они готовили меня к тому, чтобы я была кем-то вроде них. ― Пэнси вздрогнула. ― Но потом я даже посочувствовала тебе ― когда увидела твою руку, кровоточащую на вечеринке у озера, и поняла, в каком состоянии ты тогда была. Я сама прошла через подобное, понимаешь. Потерянность и страдания. Миру нужны сильные, добрые, смелые женщины, и я подумала ― думаю, ― ты одна из таких женщин, Гермиона. Так что я действительно не хотела, чтобы ты ушла в себя, потому что после всего, что случилось, это было бы отстойно. А потом... мы начали общаться, и, к моему удивлению, ты начала мне нравиться, ― пожала плечами Пэнси. ― Не думаю, что ты в это поверишь, но... я не считаю, что ты мне когда-либо по-настоящему не нравилась. Моя стервозность, вероятно, была вызвана тем, что мой бывший никак не затыкался из-за тебя. ― Что? Твой бывший... что? Пэнси повернулась к ней и понимающе улыбнулась. ― Драко, ― сказала она. ― Он всегда так или иначе жаловался на тебя ― на то, как ты отвечала на вопросы в классе, произносила определенные заклинания, даже на твои волосы, черт возьми. ― Правда? Так часто жаловался на меня? ― Угу. ― Ну... он не скрывал своей неприязни ко мне. Но тут Гермиона вспомнила слова Нотта: о разнице между любовью и ненавистью, любовью и безразличием, о пылающем пламени... ― Хм... ― Пэнси позволила этому звуку повиснуть в воздухе. Затем она нарушила задумчивое настроение, повернувшись к ней и радостно воскликнув: ― Но! Вы оба, кажется, уже разобрались с этим, не так ли? Слава богу... Хотя хотелось бы, чтобы вы оба немного пришли в себя. Тайная, напряженная тоска, исходящая от Драко, начинает нам всем порядком надоедать. ― Что? ― Сердце Гермионы заколотилось. ― Перестань притворяться, Гермиона. Тео, Блейз и я знаем Драко с шести лет. Мы чуем, если он с кем-то трахается, особенно если это происходит в течение нескольких недель и в пределах этого замка ― О, ну... я не... я думаю... ― Не волнуйся, Гермиона. Мы сохраним твой секрет. Просто ― будь осторожна, ладненько? ― Что ты имеешь в виду? Пэнси посмотрела на нее проницательным взглядом. ― Тео сказал мне, что говорил с тобой о том, какие сильные чувства Драко может испытывать к кому-то. Что ж, это не ложь. Я и сама с этим столкнулась. ― Но... но я не думаю, что это относится ко мне... ― О, Боже... ― В тоне Пэнси прозвучала жалость. ― Тебе еще многому предстоит научиться, подружка. Просто не делай ему больно. Это все, о чем мы просим. ― Она затушила сигарету о каменную скамью, жестко и решительно. ― Пойдем, попробуем вместе сделать домашку по Чарам? Есть пределы того, столько глубокого и содержательного я могу вынести, и на сегодня я уже исчерпала свой лимит. ― Я... э-э-э... хорошо, ― согласилась Гермиона, чувствуя облегчение от того, что Пэнси сменила тему. Но она не знала, сможет ли сосредоточиться на домашнем задании по Чарам ― все, что она узнала за последние несколько часов, хаотично и сбивчиво крутилось у нее в голове.

_______________

Примерно неделю спустя Гермиона лежала в постели, а Нокс свернулась калачиком у ее ног, когда ее Связующая книга снова нагрелась. Она открыла ее и прочла новый текст, появившийся в ней:

xxx

Ваше четвертое задание

Как вы должны знать, это будет ваше предпоследнее задание, поскольку проект по подбору терапии должен завершиться к концу весеннего семестра.

Ваше четвертое задание ― сделать что-то вместе. Это может быть любая материальная вещь, которую вы сможете изготовить в разумные сроки, отведенные на выполнение задания ― три недели.

Повеселитесь!

xxx

Гермиона подождала, ожидая более подробных инструкций, но через минуту ничего не появилось. Книга была необычайно кратка. ГГ: Не могли бы вы пояснить, пожалуйста? написала она. Мы можем сделать что угодно? Платье? Зелье? ДМ: Детей? Малфой прервал ее вопрос. Ух, он был в одном из своих "не принимающих ничего всерьез" настроений, подумала Гермиона, взволнованно дергая себя за косу. ДМ: ШУТКА. Это была шутка, Грейнджер, прежде чем ты начнешь рвать на себе свои ужасные волосы. Она тут же убрала руку со своей косы. Неужели книга тоже обладает чарами видимости? Нет, у нее просто паранойя. Изготовьте что-нибудь материальное, что вы сможете завершить за отведенное вам время, ― гласил ответ книги. ― Так что сумка и зелье ― оба варианта, да. На создание человеческого ребенка уйдет как минимум девять месяцев, хотя это несколько спорно, в зависимости от того, как понимать понятие "ребенок". Но я отвлекаюсь. В любом случае, «создание детей» выходит за рамки данного занятия. Какое-то время страница оставалась пустой, пока на ней снова не появились каракули Малфоя: ДМ: Похоже, ты не единственная, кто не понимает шуток, Грейнджер. Гермиона улыбнулась про себя и задумалась, стоит ли отвечать Малфою, но вдруг почувствовала, что веки у нее отяжелели, и поймала себя на том, что широко зевает. Она убрала книгу в ящик стола и привычно потянулась за снотворным, но затем замерла, когда ее рука зависла над пузырьком. Она ощутила такой прилив покоя, которого не испытывала уже давно, и подумала, что, возможно, этой ночью ей не понадобится снотворное. Вместо этого она осторожно закрыла прикроватный ящик, перевернулась на спину и поплотнее закуталась в одеяло. Почувствовав, как Нокс устроился у ее ног и его теплое и тяжелое тело обвилось вокруг ее лодыжек, она ощутила, как погружается в глубокий и крепкий сон.

_______________

Приступ паники застал Гермиону врасплох. Это случилось в конце февраля и, как ни странно, на уроке зельеварения. Она всегда думала, что если с ней такое и случится в школе, то только на защите от темных искусств. Или, может быть, в Дуэльном клубе. У нее было несколько приступов в начале прошлого лета, и она ожидала, что их будет больше, когда она вернется в школу. Но Алетея сказала, что вероятность их появления снижается, если ее разум «отключен» и избегает любых эмоций. Однако недавно она предупредила ее, что теперь, когда Гермиона открывает себя для более болезненных воспоминаний, есть риск, что ее тревожность в краткосрочной перспективе может возрасти, а вместе с ней и риск панических атак. На уроке зелий Гарри, должно быть, добавил что–то не то в свой котел, потому что из него вырвалась струя зеленого света и дыма, очень похожая на зеленый цвет Убивающего проклятия. В это же время Падма, работавшая рядом, порезала палец во время измельчения ингредиентов. Рана была глубокой, и из нее обильно сочилась кровь. Металлический запах ударил Гермионе в нос как раз в тот момент, когда зеленый свет промелькнул перед ее периферийным зрением и... ...и так много крови, так много крови сочится из раны на черепе Фреда, и, когда они поднимают обломки с его ног, ее чуть не тошнит, когда она видит, что его левая нога больше не соединена с телом. Позади нее Джинни издает бессвязные звуки протеста, бормоча что-то непонятное Гермионе о том, что это «мамин боггарт», и тут вспышка зеленого света проносится мимо ее уха, она плачет и вопит, и Гермиона бежит, бежит по коридорам Хогвартса, перепрыгивая через обвалившуюся каменную кладку, и слышит, как кто-то зовет ее по имени позади... ― Грейнджер! Только враги называют ее по фамилии. Она огибает угол, вбегает в кладовую и падает на пол. Падает на твердые деревянные доски пола, когда красный свет Круцио ослепляет ее... ― Грейнджер, вернись ко мне, вернись ко мне! ― зовет кто-то. Но от проклятия ее кости словно горят, а кровь в венах словно кипящая кислота, и все ее тело сотрясает дрожь... Кто-то трясет ее за плечи. ― Грейнджер, сейчас февраль 1999 года. Ты в безопасности. Война окончена. Том Реддл мертв, ― произносит отдаленный голос, что не имеет смысла, потому что у нее такое чувство, что ее кожу словно сдирают раскаленным ножом, и она плачет от боли... И вдруг чьи-то губы прикасаются к ее губам, нежные и трепещущие... И вот она сидит на полу пыльной кладовой в Хогвартсе и сразу понимает, что война закончилась десять месяцев назад. А Драко Малфой склонился над ней и целует ее. Инстинктивно она с силой оттолкнула его. ― Какого черта ты делаешь?! Он поспешно отодвинулся от нее, попятился назад по полу и сел спиной к полкам, вытянув перед собой ноги. На его лице читалось беспокойство, но глаза были настороженными. ― Помогаю тебе забыть, ― тихо сказал он. Вот и все. Образы из ее воспоминаний все еще мелькали на задворках сознания. Но она хотела, чтобы они полностью исчезли, и знала, что он был прав, ― она сама не раз говорила это, ― он действительно помогает ей забыть. Поэтому она практически бросилась к нему, обхватила его и прижалась губами к его губам. Он тихо застонал, его губы слегка приоткрылись, но она поняла, что он намеренно делает этот поцелуй нежным и медленным, а не торопливым и страстным, как ей хотелось. Она провела рукой по его груди, но, когда потянулась к его брюкам, он отстранился. ― Грейнджер... Грейнджер, нет... у тебя просто приступ ужаса. Это так бредово... Гермиона прервала его, снова прижавшись губами к его губам. Она чувствовала, как сильно он тоже этого хочет, ощущала, как он твердеет под ней, и в ней росла почти ноющая потребность, и она отчаянно хотела, чтобы эти воспоминания навсегда исчезли. Но тут он снова отодвинулся от нее, продолжая держать ее за талию. ― Нет, нет, не так, Герм... Грейнджер, ― возразил он с болью в голосе. Она замерла, и их глаза встретились. Он непоколебимо смотрел на нее. Ее охватили сомнения. Он никогда раньше не был таким нерешительным. Ее захлестнула волна стыда. Она вскочила на ноги. ― Ты... ты не хочешь? ― Что? Не будь глупой, ― его голос был характерно язвительным, и он поднялся на ноги. ― Я хочу тебя. Я всегда тебя хочу. Но не так, как сейчас. У тебя только что был приступ ужаса. Но разве он не понимал, что именно поэтому она и хотела его? ― Теперь со мной все в порядке, ― сказала она, наклоняясь вперед, чтобы снова поцеловать его. Он откинул голову назад. ― Нет. Это... это просто, ― покачал он головой, он явно не мог подобрать слов. Затем он спросил с грустью на лице: ― Как долго, по-твоему, ты сможешь продолжать это делать? ― Что делать? ― спросила она, ее желудок тошнотворно сжался в предвкушении ответа. Он с сожалением покачал головой. ― Как долго, по-твоему, ты сможешь заглушать эту чертову боль, Грейнджер? ― печально произнес он, прежде чем повернуться и оставить ее одну в пыльной кладовой.

_______________

Следующие две недели слова Малфоя эхом отдавались в ее голове. Раньше они проводили в разлуке не больше двух дней, а теперь он даже не писал ей в их Связующих книгах, разве что назначил дату выполнения четвертого задания за несколько дней до крайнего срока. И даже тогда они не обсуждали, что будут делать для выполнения задания, просто договорились о встрече. Она пыталась встретиться с ним, пыталась заговорить с ним, но он не отвечал на ее сообщения и, казалось, избегал ее, когда она видела его в школе. Гарри и Джинни расспрашивали ее о том, что произошло на уроке зельеварения: Гарри видел лишь то, как она выбежала из кабинета, а Малфой быстро последовал за ней. Гарри тоже последовал за ней, но, очевидно, пошел не в ту сторону, так как не нашел ни одного из них. Гермиона просто отмахнулась от беспокойства друзей, не желая, чтобы кто-то поднимал шум. И в любом случае, сейчас с ней все было в порядке. Все отлично. Вот только она не могла перестать думать о словах Малфоя... Как долго, по-твоему, ты сможешь заглушать эту чертову боль, Грейнджер?.. Ей стало интересно, думал ли он, что она просто использует его, чтобы отвлечься от собственных душевных страданий... и так ли это было? Может быть, вначале так и было, но сейчас... она не была уверена... Все это заставляло ее особенно прилагать усилия на занятиях с Алетеей. Поскольку Малфой был прав, и она признала, что не может постоянно «заглушать боль». Ей нужно было уметь справляться с ней ― смотреть ей в лицо. Так медленно и деликатно они с Алетеей прошли через все, что она могла вспомнить о поместье Малфоев. Во время их сеансов она несколько раз была на грани паники, но ей удавалось успокоиться, прежде чем это переходило в приступ. Наконец-то она смогла вслух рассказать о том, что произошло, ― о том, как их поймали, о потасовке с мечом и о том, как мальчиков утащили в подвал Малфоев. Она помнила ужас, всепоглощающий страх и то, как рухнула на колени от первого удара Круцио Беллатрисы. Но после этого в памяти остались лишь обрывки: жгучая боль, теплая кровь, стекающая по руке, злобный смех, необъяснимый вкус желчи, запах аммиака, отблеск света, отражающийся от стекла... ― А потом, следующее, что я отчетливо помню, ― это как я очнулась на чем-то мягком, ― сказала Гермиона, заканчивая рассказ вслух уже в третий раз. Алетея всегда хотела, чтобы она заканчивала, когда снова чувствовала себя в безопасности. ― Я открываю глаза и оказываюсь в гостиной, лежу на диване, там, где мы раньше не бывали, и Рон вдруг оказывается рядом со мной, объясняя, что мы в коттедже «Ракушка», что я в безопасности, что Гарри... в безопасности... Мне требуется несколько дней, чтобы прийти в себя... я много сплю... но через несколько дней мне становится физически лучше, и я снова чувствую себя в безопасности. Алетея кивала и ободряюще улыбалась. ― Отлично. Молодец. Как ты себя чувствовала, рассказывая это сегодня? ― Хорошо. Я все еще чувствую некоторую тревогу, но определенно могу держать себя в руках. ― Это замечательно. Здорово, Гермиона. Вспомни, как все было, когда мы впервые встретились ― ты даже думать об этом не могла. Гермиона натянуто улыбнулась. ― Я знаю, это здорово. Но пробелы в памяти все равно заставляют меня нервничать. Вдруг что-то еще вызовет панику? Что-то, о чем я не знаю, потому что... потому что я не могу вспомнить, и поэтому не понимаю, что это является спусковым механизмом? ― Такое возможно... но теперь у тебя гораздо больше шансов справиться с этим. Гермиона уставилась на ковер между их креслами. В конце концов, он был персидским ― она уже спрашивала об этом Алетею. ― Да. Наверное. Просто меня это беспокоит. В том вечере так много пробелов, я так многого не знаю о том, что со мной произошло. ― Как мы уже говорили, пробелы в памяти действительно часто встречаются при воспоминаниях о травмах, и человеку не нужно помнить все, чтобы преодолеть травму и двигаться дальше. Достаточно просто признать, что пробелы есть, и смириться с этим. ― Но я не знаю, смогу ли я с этим смириться. Полагаю, это немного похоже на все остальное, ― мне нужно знать. Это как разбитые осколки вазы. Или кусочки картины. Даже если бы я могла собрать их вместе, это не имело бы значения, потому что все равно не хватает фрагментов, и я все равно не знаю, что это будет за картина, или не смогу использовать вазу. А я хочу знать, что это за картина, даже если она ужасающая или уродливая... ― Гермиона замолчала. Наступила пауза, пока Алетея задумчиво смотрела на нее. ― Если для тебя это так важно, есть способы узнать. Мы можем узнать подробности и добавить их к твоему рассказу Гермиона подняла глаза и посмотрела на Алетею, нахмурившись. ― Как? Как мы можем узнать? ― Ну, в тот вечер в гостиной было несколько человек, не так ли? Один из них до сих пор жив, он был свидетелем и учится в этой самой школе. Может быть, он сможет присоединиться к нам для сеанса терапии, чтобы помочь нам узнать, что произошло в тот день? ― Кто? ― спросила Гермиона, хотя, охваченная дурным предчувствием, была уверена, что уже знает ответ. ― Драко? ― продолжила Алетея. ― Драко Малфой? Может быть, он поможет нам заполнить пробелы? Может быть, он поможет тебе собрать воедино разбитые кусочки, Гермиона?