Господин Безумие

Я бежал так долго и так быстро, что, казалось, мои лёгкие сейчас просто испарятся с дыханием, как с дыханием диабетиков испаряется ацетон. Я останавливался отдышаться каждые несколько минут, а прохожие смотрели на меня, как на умалишённого. Но затем я снова продолжал бежать, ведь как только тело моё отдыхало, душа начинала ныть с новой силой. Всё лицо моё было мокрым от слёз и пылало жаром. Я бы не удивился, если, увидев его со стороны, сравнил бы его с цветом капиллярной гемангиомы. Сердце билось в ритме галопа и надоедливо болело где-то за грудиной. В голове снова появились тревожные мысли о личном физическом несовершенстве. Мог ли бы я когда-то подумать, рассматривая лёгкие в виде медовых сот в формалине, что однажды из-за лёгочного сердца вследствие хронической гипоксии, в двадцать шесть лет заполучу в груди собственную пасеку? Солнце уже почти скрылось, небо вспыхнуло кроваво-красным закатом, а холод впитался в кисти рук и растёкся прямо к посиневшим кончикам пальцев. Я практически не заметил, как забежал в какой-то парк, бросился на колени под первый попавшийся безлюдный куст и завыл, стискивая зубы, сжимая кулаки. Теперь-то я уже мог позволить себе зарыдать, в этом забытом Богом месте, в этой тьме сгущающихся красок, в этом беспросветном отчаянии и невыносимой боли! Теперь, когда Лена не видела меня, когда меня никто не слышал, я разрешил себе чувствовать… Чувствовать, как все органы средостения с яростью истязают острейшим нестерильным скальпелем! Я не хотел, но всё равно прокручивал в памяти слова психиатра. Снова и снова, раз за разом. Моё горло раздирали кашель и обречённый рёв. Я поднимал заплаканные глаза к небу, спрашивая у него, за что оно так жестоко поступило со мной? На кой чёрт эти долгие восемь лет страданий мне пришлось пережить, если сегодня я услышал смертельный приговор? Да какая же это шизофрения, если вся психотика подходит под аффект? Или я настолько запутался, что у меня нет критики к тому, что происходит, и я не могу сам здраво оценивать своё состояние? Да ты же чёртов врач! Почему ты не заметил вовремя? Я вновь склонил голову к почерневшей земле, больше напоминающей по рельефу метастазы меланомы в печени, нежели символ опоры и душевного спокойствия. Почему не заметил?.. Боль не утихала, она, скорее, претерпевала метаморфозы в полную пустоту. В груди — бесконечный космос, вакуум, звёздное небо из кластеров воздушных кист и смоляных пятен в альвеолах. Около покосившейся высокой сухой травы я оглядел свои руки, на ладонях которых оставались остатки прошлогодних листьев, грязь и царапины от ногтей, впившихся в плоть с такой неимоверной силой. Я горько простонал, вспомнив то, что я теперь из себя представляю. Раньше я мог сказать, что я врач. А теперь я никто.

***

Я сидел на дощатом мостике, ссутулившись над родником, моя грязные руки в ледяной воде. Вокруг не было никого, только ветер гудел и гнул голые ветки берёз, ясеней, ив… Холод леса и родника окутывали меня в свой скорбный кокон, неуклюже зашивали открытую рану еловыми иглами и паутиной. И тут ветер ненадолго замер. В лесу стало тихо, как на минуте молчания при погребении. Странный звук доносился откуда-то слева и, кажется, этот звук исходил от моей сумки. Чёрт. Лена! Я достал телефон и увидел, как окошко вызова сбрасывается, попадая в копилку девяноста пропущенных вызовов. Твою мать! Телефон снова завибрировал, и я настороженно взял трубку. В динамик закричала испуганная Лена. Она кричала что-то непонятное и, кажется, тоже была в неконтролируемой истерике. — Ты где?! — динамик чуть не лопнул от таких децибел. — Я не знаю, — опустошённо сказал я. — В каком-то лесу. — Что?! — её голос был охрипшим и сорванным. — В каком, нахрен, лесу?! — Прости, Лена, мне просто нужно было поорать в одиночестве. Зазвенела тишина. — Я думала, что ты уже в морге, *распутная женщина*! — заплакала она, срываясь на ультразвук. — В каком ты лесу?! В парке около центра ментального здоровья? — Похоже, что да. Лена с яростью сбросила вызов.

***

Я не чувствовал ничего, кроме холода. Я продолжал безучастно сидеть около родника, в надежде, что так и умру здесь, что меня никто не найдёт, и всё забудут про эту глупую ошибку природы с моими фамилией, именем и отчеством. Но тут кто-то грузно зашагал сзади меня и треснул со всего размаху по затылку с возгласами: «Гад ты такой!». Я обернулся, потирая ушибленное место. Это была Лена. — Я думала, что ты в психоз ушёл! — на её щеках блестели разводы слёз, в каждом слове слышалась дрожь. — Что под поезд в метро бросился или тебя в психушку забрали! Ты бы видел себя! Господи… — она запрокинула голову вверх, закрывая руками глаза. — А потом на рецепт посмотрела… И поняла, что тебе точно не депрессию поставили. — Шизофрению, — почти шёпотом сказал я, чтобы скрыть такой же дрожащий голос, как и у Лены. — Я так и поняла. Хотя психиатр отказался без тебя разговаривать, — она передала мне мой кошелёк. — Там рецепт с печатями… — Спасибо, — я взял её руку и прислонил ко лбу в попытке вымолить прощение. — Извини меня, я поступил, как самый настоящий идиот. — Ладно, Константин. Тебя можно понять. Я бы тоже на твоём месте в лес сбежала, — она наконец-то улыбнулась, и маленькие морщинки на глазах засветились в мерцании далёких фонарей. — Предлагаю пойти домой. А то у тебя из-за переохлаждения иммунные реакции нарушатся, и ты опять заболеешь. А если здесь ещё какая-нибудь дрянь летает в виде пневмококка, то привет, очаговая пневмония. — Учитывая то, что у меня, скорее всего, застой в малом круге кровообращения, то это вполне вероятно. Не хватало ещё пневмококка, вместо клебсиелл. — Так, всё. У меня от этой микробиологии уже голова гудит. До сих пор удивляюсь, как ты умудрился заразиться от того мальчика. Это же вообще нереально практиче… Я перебил её. — У меня ХОБЛ, Лена. Если не что-то похреновее. Мне обострения теперь пожизненно обеспечены. — Ты сам себе этот диагноз поставил? Иди на обследование тогда, раз есть такие подозрения. Сам же говоришь: «Не диагностировано — не существует». — У меня кровь в мокроте. Лена задумалась. — Это может быть не только обструкция, это может быть и бронхоэктатическая болезнь, и рак, и тромбоэмболия лёгочной артерии. Тебе нужно к врачу, а не рыдать несколько часов в морозном парке. Не хватало ещё в двадцать шесть лет умереть от разрыва какой-нибудь аневризмы не найденной. — Я знаю. Но так я хотя бы умру, не накладывая на себя руки. На самом деле, мне практически всё равно, что будут думать коллеги, если я убью себя, но было бы лучше, если бы я просто трагично погиб из-за лёгочного кровотечения. Лена постучала кулаком мне по голове, по-видимому, пытаясь вернуть к душевному здравию. Однако, её кулак не шибко напоминал мне методы лечения доказательной медицины. — Вставай, — она протянула мне руку. — Поедем к Фене. Он, наверняка, соскучился.

***

Мы приехали домой на такси. Я решил, что должен извиниться перед Леной и обеспечить нам с ней хотя бы комфортный обратный путь. В тепле и без надоедливых людишек. Благо, таксист попался неразговорчивый, и мы смогли спокойно добраться до подъезда, не тратя силы на бесполезную болтовню. — Пошли в аптеку зайдём? Бинты нужно купить, пластыри, хлорик и галоперидол. — Наборчик отменный, — буркнул я, соглашаясь с ней кивком. Аптека находилась в одном здании с табачкой. Я считаю, что это была не случайность, а хитро продуманный план по реализации муколитиков и бронходилататоров. Пока мы поднимались по лестнице и заходили внутрь, я старался не смотреть на Женю через прозрачную дверь, иначе мне было бы гораздо труднее избежать праздной беседы и лишних вопросов. — Добрый вечер, Любовь Валентиновна, — я достал кошелёк. — Мне, пожалуйста, нестерильный бинт, космопор, хлоргексидин и галоперидол. — Здравствуйте. Давненько я Вас не видела. Рецепт есть? — сказала фармацевт. Ей было примерно лет сто пятьдесят. Я передал ей ненавистную бумажку. — Кто-то заболел, Константин Викторович? — она взяла рецепт и взглянула на него, округлив удивлённые глаза. Далее повисло молчание, ведь рецепт был выписан на моё имя. Мне стало стыдно, но я старался скрыть краснеющие щёки под шарфом. Она просмотрела наличие препарата в базе данных и, прихрамывая, поплелась к складу. — Ну вот, теперь она будет думать, что я сумасшедший… — шепнул я Лене. — Тебе прочитать лекцию про антистигматизацию? Какая ей разница? — она попыталась успокоить меня в ответ. — Все болеют. У каждого третьего прохожего есть хотя бы одно хроническое заболевание. Не парься на этот счёт. Любовь Валентиновна вернулась с упаковкой таблеток, пластырями, бинтом и хлориком, а затем дрожащими руками пробила всё это сканером. Я расплатился и с облегчением выдохнул. Больше я не приду в эту аптеку никогда.

***

Дома Феня бросился мне в ноги, оголяя для ласки пушистый животик. Я присел на колени, чтобы погладить несчастное соскучившееся животное. Ему постоянно приходится терпеть моё отсутствие сил. — Держи. Выпей по схеме, а я домой заеду, пока ты будешь спать, — сказала Лена и передала мне упаковку галоперидола, а после захлопнула дверь.

***

Я лежал на кровати в ожидании сна, пока фиолетовый туман понемногу застилал глаза пеленой. Через некоторое время я оказался в лазарете, окружённый больными из Гахарита. Первое, что я услышал — стоны измождённых и умирающих пациентов. И в ту же секунду, к личному своему стыду, подумал не о том, как буду спасать их. Я думал о том, что не могу найти покоя нигде. И здоровые, и больные, находят во сне освобождение. Биполярные депрессии, за редким исключением, включают в себя симптом, называемый гиперсомнией, когда пациент спит практически весь день, в сравнении со своим обычным состоянием. И это хоть ненадолго спасает его от того кошмара, в котором он живёт. А я существую в подобном кошмаре постоянно. И вот сейчас, когда моим личным долгом было проявить сострадание, я испытывал лишь горькое отчаяние. И боль. Боль изматывала меня, от неё невозможно было скрыться, она пожирала по кусочкам личность некогда сильного человека. Или я никогда таким не был?.. — Константин, — голос волчицы прозвучал за спиной. Он был опустошённым и сдавленным. — Ты поможешь мне? Нужно сжечь тела умерших. — Сколько? — отрешённо бросил я, не в силах даже удивиться такой, с первого взгляда, бесцеремонной просьбе. Кажется, Клементина уже тоже потеряла в себе стойкость духа для проявления свойственного ей сочувствия к страждущим. — Не счесть, — также отрешённо ответила она. И тут в глазах её появилось нечто другое. Отнюдь не усталое безразличие. Это был практически нечитаемый взором страх. Клементина старалась скрыть его под маской опытного целителя. Она видела многое: раны, увечья, смерти, кровь, тяжёлые хвори. Но с ужасом неизвестной миру эпидемии, очевидно, столкнулась впервые. Я встал, превозмогая весь тот груз ощущений, которые томились во мне. Волчица подала мне руку, отводя к горе трупов, нагромождённых друг на друга около дверей. — Мы огородили здание и не подпускаем к нему городских, — сказала Клементина. — Но костёр придётся разжечь недалеко отсюда. Заражённые тела тоже могут быть опасны для тех, кто ещё здоров. Я кивнул. — Есть какая-то чистая ткань и перчатки? — спросил я, понимая, что нужно было задуматься об этом гораздо раньше. — Личные меры защиты значат ничуть не меньше выполненного долга. Мы отыскали нетронутую накидку, завалявшуюся в одной из захламлённых комнат особняка, ставшего теперь пристанищем смерти, разрезали её и наскоро соорудили маски. Нашлись также и кожаные перчатки, принадлежавшие, вероятно, какому-то важному человеку в прошлом. Ведь даже в некогда процветавшем Гахарите такие мог позволить себе не каждый горожанин, тем более в количестве пяти пар. Теперь, когда мы управились с подготовкой, можно было начинать. Клементина подхватила под плечи одно из многочисленных тел, а я взялся за ноги, перетаскивая умершего на предоставленную Лордом Аурелием тележку. Мы погрузили сразу несколько трупов и покатили их к специально расчищенной площади буквально в паре сотен метров от особняка. Площадь была безлюдной. Видать, Лорду всё же передали мои рекомендации по объявлению карантина. Или жители сами были настолько напуганы, что боялись выйти из дома или даже открыть окно. Мы грузили, возили, перетаскивали и снова грузили трупы, но окончания этому видно не было. И вот, когда Клементина ударила огнивом о кремень, высекая искры, заранее приготовленная солома, вместе с сухими ветками, вспыхнули в опустившихся на город сумерках. Все мышцы тела изнывали от дикого напряжения, я пытался восстановить дыхание, но одышка проходила очень медленно, и всё горло пересохло от холодного вечернего воздуха. Мы долго смотрели на дым, стремящийся к пасмурным небесам, растворявшийся в их распахнутых объятиях. Зловонный запах гари и полуразложившихся тел вызывал отвращение, но мы не показывали его друг другу в знак памяти о тех, кого мы сейчас предавали костру. — Константин, — вдруг обратилась ко мне волчица, и я медленно повернул к ней голову, внимательно слушая. — Как ты думаешь, мы могли бы спасти их?.. — она бросила тяжёлый взгляд на клубы чёрного смога. — Не время думать об этом. Посмотри, они свободны. Они летят. Клементина недоверчиво оглядела меня. — Как ты можешь так говорить? Где это видано, чтобы у смерти было другое имя — Свобода? У этих людей были семьи, работа, дом! Представь, каково сейчас их близким! Что они чувствуют, зная то, что больше никогда не увидят их, не коснутся руки, не встретят на пороге в конце тяжёлого дня? Смерть никогда не приносит облегчения, она оставляет после себя только разруху! Прошлое, настоящее и будущее обращаются в прах, оставляют на пальцах золу, что никогда не отмыть тем, кто любил погибшего! Горе пропитывает сердца, слёзы саднят побледневшие щёки! Я не верю, что это говоришь ты. Не хочу верить. — Скажи, Клементина, ты когда-нибудь чувствовала себя настолько болезненной и истощённой, что каждая секунда твоего жалкого существования казалась тебе самой изощрённой пыткой? — я присел на вымощенную камнем площадь, слегка приблизившись к костру. — Испытывала ли когда-то ощущение полной беспомощности перед роком, уготовившим для тебя лишь мучения, которым не объявлен ещё конец? Порой жизнь в страдании гораздо хуже смерти… — я пригласил её жестом присесть рядом со мной, замечая, что та начинает подрагивать от холода. — Садись, Клементина. Погрейся. Мы не смогли помочь им, так пусть хотя бы они помогут нам.

***

Мы вернулись в лазарет. Между нами с волчицой повисло молчаливое напряжение. Она будто была обижена на мои слова, на то, что я не считал смерть абсолютным злом, в отличие от физических и душевных мук. Клементина подошла к кровати одного из пациентов, измеряя тремя пальцами пульс. Её лицо теперь стало чересчур серьёзным. — Вчера, — волчица закрыла его остекленевшие глаза ладонью. — Он говорил о том, как сильно любит свою дочь… — Я понимаю, что ты напугана, Клементина, — сказал я, отводя её в сторону. — Но пойми, что мы так и будем возить эти трупы, вместо санитаров, сочувствовать умирающим, до тех пор, пока в Гахарите не останется ни единой живой души. Нужно собраться, милая. Не время давать волю чувствам. Скажи, Лорд Аурелий нашёл мастера по линзам? Мне срочно нужен микроскоп, лаборатория и люди, которые смогут заниматься санитарной работой. Где я могу найти его? Мне нужно с ним поговорить. — Константин, сейчас уже очень поздно. Лорд Аурелий уже давным-давно спит. Я прошу тебя, давай не будем навязываться с серьёзными разговорами в такое время. — За ночь мы потеряем ещё больше городских. В его интересах принять нас немедленно, — строго обозначил я. — Ты сама видела, сколько тел мы сожгли. И это ещё не конец. На глазах у волчицы выступили слёзы. Она горестно кивнула. Я осуществил водные процедуры, сменил одежду, маску и перчатки, а Клементина последовала моему примеру. Мы вышли из особняка, и я поплёлся за волчицей, указывавшей путь. Вскоре мы добрались до огромного каменного дома. На улице разгуливала гробовая тишина, а внутри все действительно уже, скорее всего, спали. Я принялся стучать в дверь кулаком. Сначала тихо, а потом всё громче и громче, пока на стук не выбежала дама в ночной рубашке и со свечой в руке. — Ваше Величество Клементина? Господин Константин? — она отшатнулась. — Вы из лазарета? Что-то случилось? — взволнованно вскрикнула она, пятясь назад. Думаю, она боялась заразиться. — Здравствуйте, Леди Гарнет, — услужливо поздоровалась волчица. — Мы приносим свои извинения за столь поздний визит, но Господину Константину срочно нужно поговорить с Лордом Аурелием. Срочно, — настойчиво повторила свои слова Клементина. Леди Гарнет недоверчиво оглядела нас. — Не беспокойтесь, мы сменили одежду после пациентов, — заверил её я, слыша участившееся дыхание дамы как раз после просьбы зайти в дом. — Ай, да что же это я! — Гарнет распахнула пошире дверь, пропуская нас внутрь. — Садитесь за стол, подождите. Леди захлопала заспанными глазами и умчалась по лестнице на второй этаж, разглаживая ладонью ночную рубашку. Пламя свечи затанцевало в такт её шагов, а после исчезло в полумраке других комнат, и мы с Клементиной остались в кромешной тьме. Спустя несколько минут снова послышался стук шагов, и я увидел подсвеченное снизу лицо Лорда, который направлялся к нам. — Рад приветствовать вас, — хрипло сказал Лорд. — Время, конечно, не детское, но отказать дорогим гостям я не в праве, — он подошёл к свечам, стоявшим на полках, попутно зажигая их, и продолжил. — Полагаю, у вас что-то неотложное, — Аурелий присел напротив нас, отпуская величественным жестом настороженную Леди Гарнет. — Да, Ваша Милость, — начал я, когда убедился, что мы остались одни. — Мы с Клементиной просто не в состоянии справиться сами с таким огромным количеством пациентов. Я прошу Вас найти нам команду помощников для разных задач. Нужны люди, которые будут выполнять санитарную работу, работу среднего медицинского персонала и мастера, который работает с линзами, — я заметил в глазах Лорда долю непонимания и попытался исправиться. — Проще говоря, мы просим крепких людей для переправления тел, мастера, изготавливающего очки, и образованных добровольцев, которые способны научиться выполнять самые примитивные медицинские вмешательства. Лорд Аурелий задумчиво почесал подбородок. — Что ж, я понимаю, зачем вам нужны крепкие и образованные люди, но не в силах осознать, для чего мастер. Больные теряют зрение? — В Фолке существует прибор, который я сам сделать не смогу, даже если очень постараюсь, Ваша Милость. Он называется микроскоп. Я смогу объяснить мастеру, какой должен быть итог, чтобы я рассмотрел через линзу возбудителя инфекции. Мне нужно будет также попросить у Вас определённый вид водорослей. Надеюсь, у Вас есть такая возможность. — Водорослей? Но Вы ведь понимаете, что у нас не портовый город? Мне придётся посылать гонца буквально через всю Аасту, чтобы добыть эти… Растения. — Я понимаю, но микроорганизмы выращиваются на питательных средах, и без агара у нас ничего не получится. И ещё нам нужен какой-нибудь алхимик, чтобы изготовить лекарства и красители для бактерий. — У Вас очень много требований, Господин Константин. Такие вопросы не решатся в скорейшем времени. Мне придётся посылать гонцов в другие города и искать таких специалистов по всей Аасте. Это очень тяжело и потребует немало месяцев. — Мой брат управится за несколько дней, если Вы не готовы посылать гонцов. Не сочтите за наглость, но всё то, что я перечислил, это минимум для выполнения плана. Я даже сам до сих пор не до конца представляю, насколько хорошо получится осуществить задуманное. Я врач-психиатр, а не микробиолог-лаборант. Лорд Аурелий помотал головой, спасая себя от передозировки сложными словами. — Если Вы не уверены, что справитесь, то имеет ли смыл искать эти водоросли и работников, Господин Константин? Это, к тому же, вопрос наличия крупных финансов. — К чёрту деньги! — не выдержала Клементина, приподнимаясь над столом. — Константин отличный врач! В конце-то концов, кто бы спас нас от Латродектуса, если бы не участие в Великой Битве чёрного дракона?! Если бы не его ум и смелость, мы бы сейчас были рабами Бранна! Эпидемию можно победить только при условии, что Константин будет использовать знания Фолка, Ваша Милость! Не допустите новых смертей и сделайте то, что он просит у Вас! — волчица сдула пепельную прядь с лица и присела обратно за стол. — Что ж… — Лорд Аурелий слегка опешил. — Я постараюсь выполнить условия со своей стороны. Но, Господин Константин, — он уставился на меня цепким взглядом. — И Вы нас не подведите.