Обреченные полюбить.

И взмах ее ресниц решил его судьбу…

Маргаретт Митчелл

Касуми приподняла голову, сонно моргая и оглядываясь по сторонам. Рядом недовольно зашевелился мужчина, притянув ее за талию мощной рукой. Охнув, девушка едва не свалилась на него, вовремя отклонившись на подушку. Ойкава недовольно сморщил нос, но так и не проснулся. Иваидзуми тяжело вздохнула и, прикрыв глаза, уткнувшись лбом ему в грудь. Наревелись вчера вдоволь, что он, что она. Лица отекшие, под глазами залегли тяжелые темные мешки, но у обоих с плеч рухнула непосильная ноша, под которой оказалось очень тяжело устоять. Тем не менее, столько проблем осталось нерешенных… Девушка аккуратно вынырнула из-под руки мужчины и, осторожно, чтобы не потревожить его сон, погладила по каштановым кудрям. Хаджиме – был одной из причин их общей боли, но слишком много шрамов они оставили друг другу еще в юности. И не только друг другу, но и сами себе навредили, терзаясь смутными сомнениями и догадками. Эти, едва затянувшиеся раны, кровоточили, стоило только молодым людям взглянуть друг на друга. И столько любви и нежности было в этих глазах, что щемило сердце. Однако слишком часто эта любовь сменялась чувством вины и стыда. И все-таки их нестерпимо влекло друг к другу… – О чем думаешь? – тихо спросил Ойкава, не размыкая глаз. Губы девушки невольно расплылись в улыбке, когда мужчина, потянув её за руку, с нежностью поцеловал ее пальчики. А затем, подумав немного, слегка прикусил костяшки. Дабы не выдать своего смущения, Касуми поспешила с ответом: – О нас, – честно созналась она, вновь укладываясь рядом. Тоору лениво приоткрыл глаза, внимательно вглядываясь в ее лицо. Девушка ответила ему вопросительно приподнятой бровью. Каштановая прядь соскользнула с его лба, скрыв светло-карий с янтарными проблесками глаз, обрамленный длинными ресницами, и часть изуродованной ожогами кожи. Касуми подула, но волосы мужчины лишь слегка качнулись в такт. Ойкава же поморщился, как всякий человек, которому неожиданно дуют в лицо, но промолчал. Поняв, что так ничего не получился, девушка аккуратно убрала прядь за ухо, на секунду задержав ладонь на его горячей щеке. – И что же? – поинтересовался он с легкой, слегка интимной хрипотцой. Его ладонь скользнула по обнаженному девичьему плечу, вызвав неожиданный табун мурашек. Касуми хитро прищурилась и как бы невзначай повела плечиком. Рука Тоору соскользнула ниже, а за ней и тонкая бретель лифчика. Взгляд его устремился к лямке, но тут же быстро вернулся к лицу собеседницы. Было как-то… странно? После вчерашнего разговора явно что-то неуловимо изменилось в поведении обоих. Будто оба сбросили с себя второй слой кожи. Тот самый, который обычно покрывается колючими шипами. У них и прежде случались разговоры на грани дозволенного, обычно у нормальных людей подобное перетекает на горизонтальный уровень. Но то поведение словно бы испытывало эти границы. Словно два хищника они кружили вокруг друг друга, не зная, то ли вцепиться в глотки, то ли обустроить совместное гнездо для дачи потомства. А сейчас… Что же изменилось сейчас? Ощущения стали в разы острее, каждое слово стало тягучим, словно мед, а каждое прикосновение словно подталкивало к дальнейшим действиям. Однако оба предпочли сделать вид, что не замечают столь заманчивого и соблазнительного флирта. Эта игра затягивала своей безмятежностью и легкостью. Все стало так, как должно было быть с самого начала, тогда бы не пришлось через слезы и боль раниться о чужие прикосновения и чувства. Сейчас можно и повысить игру на новый уровень… – Ну-у-у, – Касуми задумчиво возвела глаза к потолку, слегка приподнявшись на локтях. Тонкое одеяло небрежно соскользнуло с ее груди, обнажив красивый кружевной темно-синий топ. Взгляд Ойкавы скосился на высокую девичью грудь и спокойно вернулся обратно, поймав её хитрый блеск её черных глаз. – Например о том, что я очень соскучилась по твоим поце… – Тоору не дал ей договорить, быстро овладев её губами. Перекатившись, увлек девушку за собой, аккуратно придерживая девушку за тонкую талию, без труда вмещающуюся в его ладони. Иваидзуми хихикнула, удобно устроившись на его груди . На долю секунды Ойкава вздрогнул, криво усмехнувшись, оторвался от столь желанных губ и, игриво чмокнув в кончик носа, откинулся обратно на подушки. Девушка слегка нахмурилась, не понимая, от чего так напряглась его грудь, а затем её ноги, скрытые одеялом, опустились на прохладную поверхность кровати. Касуми вздохнула и, резко сев, откинула одеяло в сторону. Темные брови мужчины недоуменно взлетели наверх, почти скрывшись в густой челке. – А если серьезно, то думала о том, что ты самый потрясающий мужчина, – полу шутя, полу серьезно шепнула она, наклоняясь вперед и обхватывая его лицо руками. – Ты был, есть и будешь моим, Ойкава Тоору. Как бы моя красота не затмевала тебе глаза, в моих собственных глазах не будет более преданного и желанного человека, чем ты. Я люблю тебя, Тоору, всегда любила. – Ты невероятная девушка, Касуми, – улыбнулся он в ответ, но, тем не менее, улыбка вышла вымученной. – Но вы уверена, что готова связать свою жизнь с таким, как я? Я вдовец, у меня есть ребенок, я инвалид и уже не столь красив, как раньше, твои родители ненавидят меня и… – девушка осторожно накрыла его рот пальчиком, призывая к молчанию, и покачала головой. – Вдовец? Разве другие вдовы и вдовцы не имеют права на счастье? Чем ты хуже них? – её тонкие пальчики очертили контур жестких на вид губ, скользнули ниже по подбородку, заставив мужчину приподнять голову. – Ребенок? Я люблю Шина не меньше, чем тебя, если не больше. Будем любить и заботиться о нем вместе. Клянусь, если мы снова поругаемся, я заберу малыша к себе, и никакие твои уговоры не помогут, – Ойкава усмехнулся, но тут же тихонько застонал, когда ее ладони с нажимом провели по его груди, а острые ноготочки задели ореол сосков. Пальцы мужчины с силой сжали талию девушки, но не позволяя себе опуститься ниже. Между тем, как Касуми продолжала: – Мои родители давным-давно смирились с моим выбором, но они не питают к тебе ненависти, уж поверь мне, – шустрые пальцы очертили рисунок верхнего, нижнего и бокового пресса. – А что касается… – девушка вдруг резко замолчала, нахмурилась. – Стоп, мы ведь это уже проходили. Разве нет? На лице мужчины расплылась шальная улыбка. – Упс! – Ойкава! – возмущенно воскликнула Касуми, намереваясь ударить интригана кулаками, однако мужчина без особого труда перехватил ее тонкие запястья прежде, чем ему успели нанести какие-либо увечья. – Ах ты, гад! – Ты продолжай, продолжай, – мурлыкнул он, целуя её руки. – Твои слова заставляют меня чувствовать себя полноценным. – Ты абсолютно невыносим, – фыркнула она, для приличия дернувшись пару раз. Не сильно, чтобы не вырваться. – Ты настолько привыкла к моим комплексам и моему неуверенному «я», что, кажется, совершенно забыла о том, какой я на самом деле, – мужчина хитро прищурился и, отпустив её, завел руки за голову. – Ну ты заканчивай. Мы остановились на моей внешности. – Манипулятор, – Касуми закатила глаза. Ойкава слегка дернул плечами. – Как говорится, за каждым уверенным мужчиной стоит любящая женщина. А ты даже не представляешь, насколько вдохновляешь меня… сделать с тобой что-нибудь эдакое. – Эдакое? Не понимаю, о чем ты, – Иваидзуми резко сменила манеру поведения, совершенно невинно хлопнув глазами. Однако Тоору не повелся, довольно хмыкнув. – Вот дослушаю тебя и обязательно расскажу. По секрету, так сказать. – Ну если по секрету… – хохотнула девушка, но по-честному продолжила. – Не так красив, как прежде? Ты самый лучший, самый потрясающий, самый невыносимый, беспардонный, прекрасный, харизматичный, невероятно вредный и глупый… Но любимый мужчина. Как бы внешне ты не менялся, но твоя красота никуда не девается. Я не вижу в тебе ни урода, ни инвалида, ни обузу. Я вижу в тебе свою жизнь. Ойкава прикрыл глаза и с облегчением выдохнул. Казалось, той единственной последней фразы возлюбленной женщины ему оказалось достаточно, чтобы окончательно проснуться ото сна. – Спасибо, – шепнул он, обнимая. – Огромное спасибо. Девушка не стала спрашивать, за что именно он благодарит, как и не стала настаивать на разговоре «по секрету», а лишь шепнула: – Не за что.

***

Ближе к обеду Касуми позвонила маме и сестре Ойкавы с приглашением выпить чай. Она понимала, что мужчине, рано или поздно, но придется поговорить с родными. Придется обсудить то, что сидело в нем долгие годы, пожирая изнутри. Однако Иваидзуми и сама знала, насколько порой бывает трудно подобрать верные слова. Чужая душа – потемки, а своя – полный мрак. А еще девушке очень сильно хотелось увидеть Шина. Со всеми своими проблемами хотелось отгородить ребенка от всех бед, хотелось, чтобы он не помнил их… такими. Потерянными, готовыми причинить друг другу ту боль, которую испытали сами, людьми, что зациклились на себе до помешательства. Та иллюзия мимолетного счастья, вспыхнувшая после долгой разлуки страсть, просто не имели права вводить в заблуждение. Хотелось не ощущать себя на пороховой бочке с подожженным фитилём, которая может взорваться в любой момент. Касуми и Тоору испытали это на собственной шкуре: один причинял вред физически, другая давила морально, распаляя ещё больше. Чувство, мягко говоря, было странным. Еще несколько месяцев назад, приезжая в Японию, Касуми поклялась себе оставить прошлое в прошлом, попытаться забыть о существовании мужчины, стереть из своих мыслей и держаться подальше, и… Не смогла. Корила себя, злилась, стыдилась, но день ото дня всё чаще и чаще возвращалась к мысли, что чувства не изменились. Она могла чувствовать по отношению к Ойкаве что угодно: и злость, и ярость, страсть и нежность, могла ненавидеть и презирать, но уж точно не безразличие, к которому хотела стремиться изначально. Тяжело вздохнув, Иваидзуми плеснула себе в кружку подогретый кофе и, отойдя к окну, задумчиво уставилась в окно. Приближалась зима, на улице становилось холоднее, ночи длиннее, а дни короче, совсем немного и наступит Новый год, оставив позади все невзгоды. Когда Рэйко-сан и Рин-сан буквально прибежали к ним домой, с вытаращенными глазами спешно пытаясь разобраться, что еще могло случиться, Касуми лишь покачала головой. Тоору ждал их на кухне, а девушка, разлив всем чай, удалилась в спальню, чтобы семья Ойкавы могла спокойно побеседовать между собой. Кажется, чем старше становишься, тем тяжелее становится говорить по душам. Никому не хочется делиться тем, что могут принять за слабость, ведь это куда проще – скрывать что-то даже от себя.

***

Тоору слышал, как тихонько захлопнулась дверь спальни. Видимо девушка решила сделать вид, что грядущий разговор её никак не касается. Что ж… Возможно, это и к лучшему, ибо ниже падать уже некуда, он и так сделал достаточно ошибок, за которые придется расплачиваться до конца своих дней. Но сперва… Мужчина внимательно взглянул на свою мать и сестру и у него невольно сжалось сердце. Прежде до этого он никак не решался посмотреть им в глаза, но теперь… Та боль, которую испытывал он сам, страдая морально и физически не могла сравниться с той болью, какую он принес родным людям. Сколько они настрадались из-за него, сколько слез пролили? Он не думал об этом, погруженный в депрессию. В последние разы он только и делал, что проклинал свою ничтожность, говорил, что лучше бы ему умереть… Не понимал, что тем самым разбивает сердца столь многих, кто жизни без него не мыслил. Но никогда прежде он не просил прощения за те слова, не говорил «спасибо» за то, что всегда оставались рядом, несмотря на испортившийся характер. Он замечал лишь свое уродство, переживал за подпорченное лицо, но не замечал, как постарела и осунулась его мама. Сильная, благородная и прекрасная во всех отношениях женщина. Её любви хватало на всех: на него, на сестру, внука, деверя, семью Иваидзуми… Даже когда Тоору был младше, он не слышал от нее ни слова о том, как ей тяжело растить детей одних, как трудно работать, чтобы обеспечить им достойное будущее. Отец ушел из этой жизни слишком рано, чтобы Ойкава тосковал о нем по-настоящему, его воспитанием занимался дед, но мама… Мама лишилась поддержки человека, поклявшегося прожить вместе бок о бок всю свою жизнь. Но даже будучи одной она не чувствовала себя одинокой, ей просто-напросто некогда было грустить и жалеть себя. Однако услышал из уст сына слова: «Да лучше б я сдох», в ней будто что-то сломалось. Мама – она и на другом конце света мама. Ведь ни одна мать не может смотреть на страдания собственных детей, она готова забрать всю боль ребенка себе, лишь бы не видеть его мучений. А мама… Она сильная, она все выдержит, потому с самого момента, как в её утробе начинает биться крошечное сердечко и до последнего своего вдоха, ты для нее становишься её жизнью. Не говоря ни слова, Ойкава снял сперва один протез, затем второй, освобождая свои культи, скрытые под длинными штанами. Казалось, для того, чтобы расслабиться и спокойно устроиться на стуле, но… Под дружный «ох», Тоору, морщась от боли, как кожа трется о пол, сделал несколько неуклюжих шагов своими обрубками и, стараясь не потерять равновесие, медленно поклонился, упираясь лбом в тыльную сторону ладоней и давясь душившись его рыданиями. Нет от боли, нет, от стыда за самого себя. – Тоору? – удивленная мать быстро присела рядом, намереваясь поднять его. – Что ты делаешь? У тебя же ноги больные! Ойкава едва слышно хмыкнул. Кто другой бы обязательно сказал: «У тебя же ног нет», но мама сказала проще – «больные». – Простите меня… – шепнул он, не поднимая головы. – Простите за все! – Не дури, живо встань! – голос сестры. – Блин, мелкий придурок… – Не такой уж и мелкий, – невольно огрызнулся он, недовольно покосившись на паникующую Рин. – Мне тридцать два вообще-то. – А ведешь себя на двенадцать, – съязвила сестрица, быстро вытирая ладонями слезы с лица. – Тоору, милый, выпрямись, пожалуйста, – раздался над ухом тихий, но требовательный голос матери. Мужчина послушно приподнялся, придерживаясь за тонкие, но по-прежнему сильные руки, и тут же угодил в крепкие объятия. Она больше ничего не сказала, но от этой немой поддержки и знакомого с детства запаха, слезы брызнули с удвоенной силой. Ойкава обхватил хрупкие плечи матери, словно утопающий за соломинку, словно они были прочнее самой крепкой скалы. Его собственные плечи содрогнулись от беззвучных рыданий, когда пальцы матери ласково похлопали его по спине, как в детстве, успокаивая. – Тише-тише, родной мой, успокойся, все хорошо, маленький. Все хорошо, – шепнула, ласково гладя его по каштановым кудрям. – Все хорошо… Сверху накрыла вторая пара рук, моложе и сильнее, но не менее заботливая и нежная. Сестра упала рядом на колени, обнимая их обоих. Тоору уцепился за ее рукав, невольно прижимаясь сильнее. Так они и простояли: он на своих обрубках, окруженных любящими женщинами. А затем Ойкава сам и не заметил, как рассказал всё. Прямо всё-всё, без утайки. О том, что мучило, что тревожило, что не давало жить и двигаться дальше. Рассказал о том, как трудно было бороться с чувствами, о том, как труднее всего было бороться с самим собой. О том, как разделилось прошлое, настоящее и будущее, как его сознание разбилось, подобно зеркалу, и о том, как тяжело было склеить распавшееся на составляющие «я». Когда слова закончились, мужчина облегченно выдохнул. Неважно, как отреагируют близкие, коль уж для себя он все давно решил, но стало значительно легче, будто с плеч рухнул тяжелый ком. – Тоору, что ты несешь? – возмущенно воскликнула Рин, подскакивая. Ее щеки заалели от еле сдерживаемого гнева. – Касуми? Да она тебя на одиннадцать лет младше! – он промолчал, флегматично отвернувшись к окну. – Мама! Рейко-сан молчала. Долго так, красноречиво. А затем внезапно улыбнулась и, придвинувшись к сыну, с нежностью погладила его по голове. – Знаю, – шепнула она, – все знаю. – Мама? – изумились брат с сестрой, недоуменно глядя на мать. Но та в ответ лишь пожала плечами. – Это трудно было не заметить. Как бы ты не пытался скрыть чувства даже от самого себя, но всегда… Понимаешь? Всегда, когда вы были рядом, ты искал ее глазами. А находя – не мог отвести взгляд. Но однажды твои глаза внезапно потухли, и ты перестал искать. Однако с тех пор, как Касуми вернулась, в тебе будто вновь зародилась жизнь. Слабая, едва тлеющая, она разгоралась день ото дня, и вот я снова вижу его – тот самый огонь, рожденный солнцем. Поверь мне, в каждом человеке есть солнце, но когда ты стоишь спиной к нему, то можешь видеть лишь свою тень. Но повернувшись, поймешь, что солнце и счастье идут рука об руку, нужно только запастись терпением, ведь, ему нужно время взойти, – Рейко потрепала его по голове и поднялась. – Как бы не было невыносимо трудно, грустно и одиноко, но солнце никогда не покидает неба...

«Если не можешь стать солнцем, то стань луной, отражающей его свет».

***

Касуми лениво свесилась с кровати, выдыхая удушливый табачный дым с легким зароматом грейпфрута. От запаха, наполнившего комнату, слегка кружилась голова, но, как ни странно, это состояние ей нравилось. Девушка слышала, как захлопнулась входная дверь, как скрипят тяжелые колеса коляски, но все это казалось каким-то далеким и приглушенным. Иваидзуми чуть скосила глаза, когда ручка в спальню повернулась, и вовнутрь въехал Ойкава, подозрительно серьезный. Губы её растянулись в улыбке, и, приняв положение поудобней, девушка легла на бок, подперев рукой голову и вновь делая затяжку. – Все хорошо прошло? – полюбопытствовала она, невольно косясь на коляску. – Почему меня не позвал? – Ойкава промолчал, подъехав ближе. Касуми удивленно вскинула бровь и, кряхтя, села на колени, чтобы сравняться в росте. – Что-то не так? – Дай затянуться. Пожав плечами, девушка протянула зажженную сигарету, наблюдая за тем, как тлеет огонек на кончике. Тоору откинул голову назад, облегченно выдыхая и прикрывая глаза. Светлое облачко дыма принялось медленно таять в воздухе, распространяясь по замкнутому пространству, как дымовая завеса. – Все нормально? – повторила она, уже не скрывая беспокойства в голосе. – Да, все хорошо, – мужчина приоткрыл один глаз и уточнил: – Тебе дышать не трудно? – Не очень. Открыть окно? – Нет, просто думал над кое-чем… Касуми потянулась забрать сигарету, но Ойкава отвел руку в сторону, из-за чего девушка чуть не полетела носом в пол. Нелепо взмахнув руками, она оперлась о его плечи, чувствуя, как те резко напрягаются под ее тонкими пальцами. – А мне вот дышать тяжело, – тихо признал он, погладив свободной рукой по запястью. – Знаешь, насколько сильно? – Не знаю, – шепнула, поражаясь, как внезапно сел голос, выдав всю неуверенность. Облизнула внезапно пересохшие губы и смутилась еще больше, заметив, как внимательно смотрит мужчина. Ойкава затянулся, выжигая сигарету до самого основания и, откинув окурок в пепельницу, притянул Касуми к себе, накрывая ее губы требовательным поцелуем, вдыхая в нее никотин вместе со своим дыханием. Иваидзуми прикрыла глаза, чувствуя, как легкие наполняются дымом, как жжет в груди, а сердце заходится в бешеном ритме. От чего именно? От никотина в организме или же от поцелуя с этим человеком? Голова закружилась с удвоенной силой, и девушка почувствовала, как ослабевают запястья, удерживающие ее от падения. Тихий стон, и сильные руки перетаскивают ее к себе на колени, коляска под ними жалобно скрипнула. Поцелуй прерывать никто не желал, хотелось наполняться им изнутри, ощущать дикую нехватку воздуха, сосредоточиться на танце переплетающихся языков и прижиматься к сильному телу, ощущая себя той самой тлеющей сигаретой. Но прерваться следовало… Касуми нехотя отпрянула от столь желанных губ, Ойкава же по инерции потянулся следом, но девушка ловко увернулась. Запрокинув голову, выдохнула остатки дыма и улыбнулась. – Легче стало дышать? – спросила, прижимаясь лбом ко лбу мужчины и внимательно глядя в потемневшие от страсти глаза. – Нет, – признался он, чуть поворачивая голову и украдкой целуя в щеку. – Задыхаюсь рядом с тобой. – Я тоже, – шепнула она, наслаждаясь тем, как целая гама эмоций проскакивает на лице мужчины. От недоверия, смущения до полного и безграничного счастья. Касуми будто вернулась во времена его далекой юности, глядя на того озорного, самоуверенного, но при этом очень ранимого мальчишку. Каким он был, таким и остался. Ничего не поменялось, кроме самой жизни. Раздавшийся в дверь звонок, заставил вздрогнуть обоих. Молодые люди недоуменно переглянулись между собой. – Ты кого-то ждешь? – Касуми слезла с коленей мужчины, быстрым движением поправляя волосы. – Нет, – Ойкава отрицательно мотнул головой. – А ты? – Возможно, что Кагеяма, – пожала она плечами, – но он бы предварительно написал. А Савамура… Ну у него свой комплект ключей. Впрочем, чего гадать? На носочках она добежала до коридора, когда дверь с той стороны уже принялись выносить. – Да иду я! Щас открою! – рявкнула она, пытаясь справиться с замком. Когда дверь, наконец-то поддалась, девушка выдохнула удивленное: – Папа? – Прости, дочь, я пыталась его удержать, – раздался из-за суровой мужской спины виноватый голос матери. А Ойкава почувствовал, как земля уходит из-под колес инвалидного кресла. Объясняться со своими близкими – это одно, но к разговору по душам с родителями своей избранницы он еще морально не был готов. Гулко сглотнув, он выехал в коридор. – Добрый вечер, – хотя и старался, чтобы голос не дрогнул, но тот, вопреки всему, прозвучал, как у приговоренного к эшафоту. – О, Ойкава-кун, давно не виделись! – мама Иваидзуми быстро протиснулась в дом, миновав не мелкие габариты своего супруга. Улыбаясь во всю ширь, скинула обувь и бабочкой подлетела к ошарашенному мужчине. – Как ты возмущал! Я всегда говорила, что шрамы украшают мужчин, – прощебетала она, расцеловывая в обе щеки. – Ах, вот смотрю на тебя, и сразу вспоминаю, как вы с Хаджиме ревели из-за разбитых коленей. Такие плаксы были, просто немыслимо! – Мама! – Мегуми! – Что? – недовольно буркнула женщина, косясь на возмущенных мужа и дочь. – Что вы вообще здесь делаете? – не выдержала Касуми, упирая руки в бока. – Может объясните уже? Акира Иваидзуми очень осторожно отодвинул дочь в сторону, проходя во внутрь и нависая над побледневшим Ойкавой. Тоору моментально почувствовал себя неуютно под этим давящим суровым взглядом темных глаз, а еще… Возможно лет через двадцать Хаджиме бы выглядел так же, больно сильно они с отцом были похожи. Нахмуренные брови отца Касуми немного расслабились и взгляд стал мягче. Мужчина протянул руку. – Рад видеть тебя, мелкий негодник. Губы Ойкавы искривились в горьком смешке. Как ему, наверное, было больно от того, что он не может сказать того же Хаджиме. Если Иваидзуми старший и отчитывал сына, то доставалось и Тоору, в целях профилактики и чтоб не так обидно было. В последний раз он стоял перед отцом Касуми как раз-таки с Хаджиме. Сколько же ему тогда было? Двадцать один? Двадцать два? Не помнил… Надо же, прошло всего каких-то десять лет… Высокий суровый мужчина стоял со скрещенными руками, недовольно взирая на помятых парней. Молодые люди стояли смирно и пытались не морщиться от боли ссадин и синяков, украшавших их лица. – Ну-у? – строго спросил Акира Иваидзуми, переводя взгляд с одного побитого на другого. – Что вы можете сказать в свое оправдание? Парни молчали, как партизаны, лишь удосужились виновато опустить головы, придавая своему облику максимально покорный вид. Однако мужчина, прекрасно знавший этих двоих, лишь хмыкнул. Покорность покорностью, но исподлобья зыркают только так. – Я вас слушаю, – Тоору с Хаджиме переглянулись, ведя мысленный диалог и, как бы невзначай, спрятали руки за спины, пряча сбитые костяшки пальцев. – Молодые люди, мое терпение крайне небезграничное... Если не объяснитесь в течение десяти секунд, то гарантирую вам, что мяч вы не увидите очень долго. Мужчина знал куда надавить, а ребята подобного наказания вынести не могли. А потому наперебой принялись тараторить. Из словесного сумбура Акира понял лишь суть: парни решили устроить дружеский матч по волейболу в своей школе, туда же пришли и Касуми со своими одноклассницами и несколько более старших ребят, чтобы поддержать свою школу. В результате после непродолжительной, но эффектной игры, студенты собрались посидеть в караоке, с ними же пошли Касуми со своей подругой и двое парней пятнадцати лет. Все один являлись братьями и сестрами волейболистов. Сняв для себя отдельную комнату, чтобы спокойно выпить, мелких отправили в соседний номер. Сперва все шло хорошо: пили, ели, пели и шутили, даже немного опьянели от выпитого алкоголя. Затем один из спортсменов, извинившись, забрал младшего брата и укатил домой, и после этого пошло-поехало. На шум и гам в соседней комнате обратили внимание не сразу, караоке же все-таки. Но когда в их смеющуюся компанию вбежала перепуганная подружка Касуми с воплем: «Помогите!», Хаджиме с Тоору недолго раздумывали. Вбежали, оттащили разъяренных детей друг от друга, облегченно вздыхая от того, что напридумывали себе всякого нехорошего. Однако, что Касуми, что мальчишка, удерживаемые на безопасном расстоянии друг от друга, продолжали пытаться дотянуться, дабы расцарапать лица. – Да что ты вообще несешь, придурок? – разъяренной кошкой шипела девочка, вырываясь из объятий брата. – Сейчас же возьми свои слова обратно! – Ага, щаз, – рычал мальчишка, пытаясь высвободиться из крепких рук Ойкавы. – Об этом уже все знают! Почему я не могу говорить об этом? – Потому что это бред! – Что вообще происходит? – сурово поинтересовался Хаджиме, оттаскивая сестру подальше. – Ямато сказал, что у Касуми отношения с каким-то студентом, – сдала с потрохами подруга Иваидзуми, зло зыркая в сторону фыркнувшего мальчишки. – Во-о-от как? – Тоору улыбнулся, переводя взгляд на взбешенную Касуми. – А почему мы об этом не в курсе? – Ты серьезно? – Хаджиме скептически приподнял бровь, девочка же уставилась на Ойкаву с такой яростью, на какую, казалось бы, не способна. – Это мерзко! – сплюнул Ямато. – Мальчик, а ты что, ревнуешь? – не переставая улыбаться, Тоору с силой сжал плечи мальчика. – Что-о-о? Нет! – покраснел он, тут же морщась от боли. – Тогда почему тебя это вообще колышет? – искренне удивился молодой человек, переводя непонимающий взгляд на притихшую Касуми. – Знаешь, что бывает за клевету? – А клевета ли, а, Ойкава? – раздался за спиной насмешливый голос старшего брата Ямато. Лицо Тоору на секунду скривилось, но приклеенная улыбка не сошла с его лица. Молодой человек повернулся к смеющемуся парню и певуче протянул: – Ой-ой, что за намеки непристойные? В любом случае, девочка тут не причем. Не так ли, Ива-чан? – Хаджиме же в ответ недвусмысленно хрустнул костяшками пальцев. – Дети быстро хватаются всякой гадости от взрослых, а значит… – он с нехорошим прищуром взглянул на вздрогнувшего парня. Ямато легким толчком был отправлен в объятия старшего брата. – А значит парни те еще сплетники, – Иваидзуми оскалился. – Не нужно моей сестренке забивать свою милую головку всякой ересью. Она слишком наивна и невинна, чтобы выслушивать подобное дерьмо. – Можно я просто его один раз ударю? – мрачно поинтересовалась Касуми, зло косясь на Ямато. – Только попробуй меня тронуть и я тебе… – Даже не думай об этом, мелкий, я собственнолично тебе руку сломаю. – Не смей угрожать моему брату! – Хорошо, тогда я сломаю руку тебе, – спокойно согласился Хаджиме и, прежде, чем брат Ямато успел опомниться, тяжелый кулак волейболиста прилетел ему в нос. Драка завязалась быстро, тем более, что на грохот упавшего на стол тела прибежали остальные члены команды. А трое подростков бочком-бочком выползли из комнаты, оставив разгоряченных студентов разминать кулаки. Касуми и Ямато недовольно переглянулись между собой, и, мальчишка, стушевавшись, буркнул: – Извини, не хотел тебя обидеть. Подруга Касуми уперла руки в бока. – И, тем не менее, ты не должен был так говорить! Это отвратительно! – Да знаю я, прости. Вспылил, – раздраженно воскликнул он, взлохмачивая волосы. – Ну если хочешь, то ударь. Давай, бей! – и, зажмурившись, подставил щеку. Закатив глаза, Иваидзуми дала ему щелбан. – Все, я спокойна. Пошлите посмотрим, что у них вкусного осталось. Так что вернулись парни побитые: у Ойкавы был подбит глаз, содрана скула и несколько гематом на ребрах после «изящного» падения на стол, а у Хаджиме сломан нос и вывихнуто плечо (к слову, обещание он сдержал и руку все-таки старшему брату Ямато сломал), а еще оба парня прихрамывали на одну ногу. Касуми уснула в такси, вымотанная от такого насыщенного дня. И чтобы не тревожить ни ее сон, ни больную руку друга, Тоору помог занести девочку домой. Тогда-то их и поймал Акира Иваидзуми, услышавший тихую перебранку парней. Конечно же, истинную причину конфликта они не озвучили, заявив только, что дети повздорили, они перепили и пошло дальше. Влетело им тогда знатно – не столько за саму драку, сколько за то, что вообще Касуми потащили в караоке в такой поздний чай. Как вспомнишь, так вздрогнешь… Хорошо еще, что дополнительно по башке не прилетело. Хотя, судя по взгляду мужчины, стукнуть очень хотелось, но, видимо решил, что и так на голову стукнутые и лучше уже не будет. А вот от Хаджиме Тоору потом получил в нос: соскучился, видите ли, решил устроить сюрприз и встретить после школы. В результате чуть не скомпрометировал и себя, и Касуми. Конечно же, Ива-чан уже тогда обо всем догадывался, и девочка не была столь наивной, все поняла и хотела защитить репутацию Ойкавы. Вынырнув из старых воспоминаний о прошлом, Тоору вздрогнул, ощутив на себе три пары глаз: первый Касуми – напряженный, второй Рэйко-сан – заинтересованный и третий Акиры Иваидзуми – выжидающий. Поняв, что так и не ответил на приветствие, мужчина широко улыбнулся, обхватывая сухую ладонь. – Давно не виделись, Акира-сан. Старший Иваидзуми насмешливо искривил губы, а затем резко, не выпуская руки, притянул Ойкаву к себе, заключая в крепкие отцовские объятия. От растерянности Тоору охнул, не зная, куда деть руки и как вести себя. Сколько он помнил, отец Касуми всегда был скуп и сдержан на эмоции, а если и проявлял их, то делал это осторожно, будто боясь навредить близким. К самому Тоору он всегда относился хорошо, хоть и качал головой на его легкомысленное поведение в школе, однако, это было до того, как погиб Хаджиме… Однако, рискнув, Ойкава зажмурился, изо всех сил обнимая широкие плечи мужчины. Подрагивающие от волнения пальцы вцепились в плотную ткань рубашки, сминая. Неожиданностью стало, когда его спину принялись легко похлопывать. Неуклюже, грубо, но при этом на душе стало спокойно. Так по одеялу похлопывают маленького ребенка, когда тот бузит и не может уснуть. Ощущение тепла от близости человека, за которым будешь чувствовать себя, словно за каменной спиной… Тоору уже забыл, каково это – чувствовать себя маленький ребенком. Все-таки мама – это мама, все матери защищают своих детей перед их отцами. Но вот папа… Ойкава никогда не произносил этих слов, потому что не знал, какового это, когда в семье есть отец. Он не завидовал Хаджиме и Касуми, просто воспринимал это как данность. Ну нет и нет, что теперь? Но за некоторые совместные проделки ему прилетало точно так, как если бы он был родным сыном… Каким бы ни стали их отношения из-за прошлых недопониманий и ошибок, для Акиры Иваидзуми Тоору был и по-прежнему остается ребенком, за ростом которого он наблюдал долгие годы, помнивший все его взлеты и падения. Он был и остается лучшим другом его сына. Ребенок, выросший телом, умом, но не душой. Ребенок, на которого обрушилось слишком многое… Как бы Акира не хотел высказаться, как бы не хотелось треснуть и, самое главное, как бы не хотелось отгородить Касуми от этого человека, мужчина прекрасно понимал, что человеку нужна поддержка. А остальное… Будь, как будет. Они все потеряли слишком много, чтобы растрачиваться на злость и обиды. Немного отодвинув от себя Ойкаву, и глядя в недоверчиво-удивленные глаза молодого человека, Акира улыбнулся. В уголках его, внезапно смягчившихся глаз, появились глубокие морщинки, а Тоору внезапно стало неуютно: неужели действительно прошло столько времени? Столько седины в волосах… А ведь ему всего около шестидесяти. – Я рад, что ты жив. Ойкава сглотнув тяжелый ком в горле и изо всех сил, до боли впился ногтями в ладони. Сухая кожа треснулся под напором, и под когтями образовалась кровавая влага. Как бы он себя не чувствовал, просто-напросто не имеет права раскисать. Но и радоваться тоже не может. Только не сейчас… Только не после этих слов… Сколько же боли и тоски скрываются в словах отца, потерявшего своего единственного сына? Тоору искоса взглянув на Касуми, которая на нервах и эмоциях «ломала» пальцы. А если бы… Если бы умер он, а не Хаджиме, смогла бы его мать произнести те же слова, глядя в глаза Ива-чана? Если бы умер он, никто бы не стал жалеть… – «Не жалей мертвых, Гарри. Жалей живых. Особенно тех, кто живет без любви», – тихо процитировал слова персонажа Альбуса Дамболдора из книги о «Гарри Поттере» отец Касуми. – Ты мальчик, который выжил. К счастью ли или к разочарованию, но если тебе был дан второй шанс – воспользуйся им с умом. Второго раза, увы, уже не будет, – и легонько хлопнув Тоору по плечу, мужчина твердой походкой проследовал вглубь квартиры.