Пятый элемент

Затуманенный волнением взгляд разбегался по огромному количеству листов, пестрящим пунктами контракта, которые напоминали скорее устав для заключенных в колонии строгого режима нежели чем условия сотрудничества. – Не провоцировать участников команды на конфликты и не проявлять агрессию, пункт 24, – Том вчитался в текст на листе, – Тебя касается, буйная блондинка. – Очень смешно. Эрма напряженно подняла глаза, переваривая внутри себя все нервозные проявления и пытаясь дышать так, чтобы сейчас точно не лопнуть от нарастившего давления. Йост раздал всем по одному экземпляру контракта, на подписание которого отводилось ограниченное количество времени, и на данный момент отлучился из студии под предлогом, что нужно уладить какой-то важный вопрос. Все участники изучали документ за низеньким журнальным столом посередине. И пока каждый пялился в листы, ей предоставилась возможность рассмотреть каждого еще ближе. Сидящий рядом Билл упирал кулак в лоб и сдержанно вздыхал, маскируя какие-то свои, никому не доступные эмоции. Накрашенные черным глаза, идеально уложенная назад прическа, множество декоративных элементов в одежде и обилие пирсинга на лице и в ушах делали его образ совершенно не похожим на повседневный стиль в отличие от коллег. Он всегда марафетится так, будто каждый день шагает по красной дорожке? Под ребрами заскреблось неприятное ощущение, что в жизни он такой же недосягаемый для всех, аристократичный и холодный, как высоко застывшая над миром луна и дарящая лишь морозное сияние. Его полностью черный образ и узоры татуировок на открытых глазу участках излучали некую фантастичность, загадочность и сногсшибательную привлекательность. – Что, так сильно нравлюсь? Тон голоса брюнета оказался намного ниже, чем девушка представляла исходя из записей и песен. Будоражил сейчас до тревожного гула в ушах. Она подняла глаза и одернула себя, что и вправду рассматривает младшего Каулитца, погрузившись в вакуумную прострацию. Словно он поймал ее за чем-то постыдным, отчего она легко мотнула головой и сделала вид, что изучает контракт. Карие глаза буравили взглядом смутившийся профиль с долей легкого превосходства. Блестящий в брови пирсинг, эстетически правильные черты лица. Идеально ровно нанесенный тон и косметика, почти черные из-за насыщенности теней глаза, которые допытывались до нее с немыми запросами, неведомыми ей. Эрма смутилась еще сильнее, когда с этих губ спустилась едва слышная усмешка. Поерзав на диванчике, вызвала лишь тугой противный звук натянувшейся кожи. По другую сторону держал возле губ ручку, задумчивый и такой обыденный Густав. Простой парнишка, не хватающий звезд с неба и по большей части помалкивающий, спокойный как удав. – Запрет интимных и любовных отношений между членами коллектива это для тебя, Том, – Георг повернул голову в его сторону, адресуя ответочку в виде еще одной тупой шутки. – Ох, Гео, ну не льсти себе, ты совершенно не в моем вкусе, – вальяжно опрокинулся на спинку соседнего дивана Каулитц и закинул ногу в незашнурованном кроссовке на противоположное колено. Эрма последовала саркастичному смешку, что тут же прокатился в замкнутом пространстве и быстро убедилась, что позицию главного шутника здесь определённо держит старший Каулитц. С безоговорочным лидерством. Он ткнул товарища в плечо, безобидно похихикивая. Обычный юнец, у которого детство играет в одном месте, и эта пластинка все никак не углохнет – За создание резонанса в медиа-пространстве и вступление в отношения, не касающихся рабочих, в открытой или закрытой форме, виновный(ые) участник(и) должен(ны) покинуть коллектив и выплатить сумму неустойки, указанную в примечаниях после пункта 55. Валюта указана в евро, – задумчиво огласил Билл с проступающим в голосе удивлением. – Неужели ваши контракты и в правду такие строгие, и у вас действительно нет права на личную жизнь? – Эрма оживилась, вновь поднимая глаза. Действительно, за все те сведения, что она читала в Сети, она не наблюдала ни одного намека на подобное. Разве что иногда светился Том с какими-нибудь одноразовыми девицами и не более. Ничего серьезного. – А ты бы сумела сохранить свою девственность целых двадцать лет, когда тебя окружают тысячи симпатичных цыпочек? – по пирсингованным губам проехался кончик языка и задел блестящее кольцо, – Я сомневаюсь. А вот наш Билли... Девушка почувствовала себя полнейшей дурой и наверное еще сильнее побагровела от смущения. – Да ты заткнешься или нет? Братья как маленькие дети, буквально не «побили» друг друга папкой листов через стол. То, что казалось здесь абсолютной нормой, Эрму вводило в смятение и еще большее непонимание, с чего начать свой подход к каждому. Билли – Если серьёзно, то контракт не диктует того, чтобы мы записывались в монастырь, просто делай это тайно и не попадайся на глаза репортерам и папарацци, – спокойно и доходчиво объяснил Листинг, держа свернутую в трубу бумагу, – Но только Тома это не касается. Синхронный смешок снова заполонил пространство. Так, с этим тандемом юмористов все ясно Пока Том ржал и пытался возразить что-то лишь бы ответить другу, Эрма отметила про себя, что его внешняя привлекательность излучала совсем иную энергию в отличие от брата. Для нее это было дико, но эти близнецы были совершенно разными. Схожесть в чертах лица, разрезе глаз, правильности контура носа и изгиба губ порождала одновременно и нестандартную разницу. Билл держался стойко и даже прохладно, с присущей ему изящностью и легкой отстраненностью во взгляде. Словно не позволял себе излишних эмоций. А его брат тот еще кадр Отчетливо смотря на него в упор, она всеми фибрами ощущала его заразительный смех и теплую улыбку. Он действительно улыбался и делал это искренне. Огонек юношеского задора и наглости лишь разгорался сильнее, стоило подкинуть туда дровишек в виде каких-нибудь шуток или любимых тем. Которые точно его заденут. Огромные одежды, расслабленная поза, тугие косицы на голове, брендовые дутые кроссовки, стоящие больше, чем ее жизнь. Стиль походил на более рэперский и максимально раздолбайский, нежели чем на стиль гитариста рок-бэнда. И эти глаза Смотрящие прямо в упор Выражающие черт знает что наподобии усмешки и желание просканировать ее насквозь, до самых душевных глубин. Его пристальность – часть пожирающего любопытства. – Солнышко? Эрма выцепила одно-единственное слово, выныривая из мира вновь утянувших в небытие мыслей. – А? – А если не секрет, то у тебя как с этим, солнышко? – нарочно подчеркивает последнее слово, выделяет интонационной кокетливостью. Этот гиперактивный придурок вообще когда-нибудь затыкается или нет? – С чем – этим? – Ну, будет ли твой благоверный сопровождать тебя в туре или к тому моменту он уже перестанет быть благоверным? Ох, заткнись Его глаза снова упали на девушку, которая снова заерзала на месте, думая, что бы ответить. Чересчур бестактный и даже интимный вопрос вогнал в угол собственного лабиринта мыслей, оголяя неприятную правду. За всю жизнь у Эрмы был лишь один молодой человек, с которым пришлось расстаться еще на заре своей «карьеры». Он не терпел, что девушка находилась в постоянных разъездах со своим прошлым коллективом и под пристальными взглядами мужчин-фанатов, требуя повышенного внимания к своей персоне. Она не могла этого дать никоим образом, поставив карьеру выше чувств и была послностью уверена в правильности своего выбора. А сейчас пыталась подмять под себя витавшее вокруг напряжение. Не красней как школьница – Я не распаляюсь на отношения. Для меня выше всего это моя карьера и мечты, – отбила четко и с выражением, – Мне это ни к чему. – Справедливый и мудрый выбор, – подал голос Густав за все время молчания. – Я на сто процентов уверен, что ты привлечешь нам и мужскую фан-базу, с такой секси-фрау мы покорим мир, – старший Каулитц прямо пожирал ее взглядом. Дерзок, но уже так в открытую флиртует? Эрма так же на сто процентов уверена, что в жизни он абсолютно такой же, каким и подает себя в глазах общественности. Ехидный похотливый козел и бабник. И копаться до живой истины, познавать, где реальность, а где горькая изнанка шоу-бизнеса – все равно что отправляться на поиски алмазов с одной ржавой мотыгой. *** Точка отсчета. Уговор на первое тестовое интервью был еще днем ранее, и все, чего требовалось от вертящейся перед зеркалом гримерной девушки – это спокойствия и максимум собранности. Эрма рассчетлива, старательна и даже прагматична, когда дело касается различных кривляний и речей на камеру, пусть даже в качестве пробной записи. И пусть, что она уже немного отвыкла от подобного. Но сосредоточиться было крайне сложно, когда за спиной снова разворачивал свою деятельность негласный тандем юмористов. – Гео, не насилуй ты свой Твиттер, все равно она не пришлет тебе свои сиськи в личку. Снова смех. Спрыскивая в сторону, Листинг спешит кинуть что-то колкое в ответ. – Это мы еще посмотрим, обольститель американских певичек. Вы хоть машину-то целой вернули, а? Стекла от громкого ангельского голоска не полопались? – Пф, думаешь, мы делали это в машине? Но, пожалуй, ты прав, голосок там и вправду ангельский. Особенно если настроить как надо... Эрме снова... Стыдно? Во всяком случае, кто на ее месте не испытал бы смущения и прихлопывающего ступора, когда новоиспеченные согруппники в открытую хвастались своими сексуальными похождениями и считали это абсолютной нормой? Она беспомощно пялится в листы со сценарием, чтобы быть в курсе всех тем интервью. Обсуждения нового тура, декораций, костюмов, какие песни будут исполняться и какие инструменты будут задействованы на сцене. В принципе, ничего необычного, и в основном отвечает на все вопросы Билл. Как фронтмен и лицо группы. Девушка поворачивает голову в сторону худой фигуры, сидящей в кресле, и над которой сейчас колдовала визажистка. Сотворить неотразимый образ и позаботиться о том, чтобы ни одна частичка косметики не поплыла и не растеклась – полностью ее ответственность. И прямо сейчас она водит кисточками по выверенным линиям, по чертам, равнодушно направленным в зеркальную поверхность напротив. Эстетически слаженное сечение украшают акценты самых дорогих и брендовых марок. Брюнет сидит в кресле визажиста так, будто он сроднился с ним еще с пеленок. Девчонка давит из себя подобие улыбки, приковав все свое внимание к фронтмену, глаза которого сейчас были плотно закрыты для корректировки прокраски верхнего века. Финальные штрихи, фиксирующий спрей для макияжа и немного лака для идеальной смолистой укладки – и образ готов на все сто. Эрма невзначай подходит ближе, держась за спасительные листы и чувствует, как в горле застревает неприятный комок смятения при виде Каулитца-младшего, словно мимо простой крестьянки прошел бог во плоти. Едва заметное, но такое едкое, искреннее восхищение, переросшее в желание сделать комплимент, зародилось внутри нее. Все те же высокие ботинки, белые джинсы, идеально облегающие стройные, ровные ноги, кожаная куртка с декоративными элементами, аксессуары и кожаные перчатки, высокий начес. Эстетическое наслаждение для женских глаз, прежде не видавших ничего подобного. Видимо, не зря его в интернете называют Дивой. И именно сейчас эта Дива останавливается напротив, пока визажистка копошится со всеми принадлежностями, и плещет в кареглазой патоке, почти черном омуте, немые вопросы и даже недоумение. – Может, рот-то закроешь? А то муха залетит, – доходит до нее с опозданием. Снова этот взгляд, прицеливающе-осуждающий, а может, даже, враждебный и оскорбленный? Глубокий и прохладный, будто Эрма вероломно вторглась в его пространство и вершит там свои порядки. Ей оставалось лишь коротко чертыхнуться вновь под отвлеченный позади смех и мелко тряхнуть головой. Уголок сверкающих от блеска губ подскочил вверх, что немного растопило холод, повисший между Эрмой и Каулитцем-младшим. – Ты... Ты очень круто выглядишь, – срывается с несдержанным желанием выразить, черт возьми, это вслух. И снова от его ответного взгляда по коже пробегает морозная, волнующая рябь, словно она сболтнула полнейшую чушь. Ты пялишься Билл коротко хмыкает и идет в сторону двери, доставая из кармана телефон и явно намереваясь кому-нибудь написать. В обонятельных рецепторах застыл терпкий шлейф парфюма с нотами цитруса. Странные эти близнецы. Один молчит и смотрит на тебя как на мусор, а другой ржет как не в себя, обсуждая только то, что ниже пояса. Если старший по крайней мере, хочет казаться в доску своим парнем, то младший точно нахватался звезд и теперь сторонится всех, по ее мнению, упиваясь собственным превосходством. И стоит там, у двери, застывший в изящной позе, будто мраморная статуя под дорогим стеклом в музее. Что-то активно печатающий в своем телефоне и явно не принадлежащий здешней реальности, в которой появилась излишняя помеха. Она уже видела улыбку завсегда, казалось бы, молчаливого Густава, когда парни снова обсуждали какие-то недоступные ей темы. Но его – нет. Высокий брюнет упорно сторонился именно ее или же всех на данный момент – предстояло еще разгадать. Может, он хороший актер, который может улыбаться только на камеру – в интервью, в эфирах, рекламах и телестудиях, когда все внимание тысяч и миллионов приковано к главному божку современной немецкой рок-индустрии? Предположений насчет его неразговорчивости было немного, и почти все они были связаны с невидимой причиной там, в телефоне. Кто ты таков, Билл Каулитц? В мелкую гримерку зашли стафф и сообщили, что все готово и можно идти. Том резво похлопал себя по коленкам и уходя, бросил что-то наподобие «Идешь, красотка?». Не вкладывая в эту связку особого смысла. Но почему-то ему все время хотелось задеть ее и не оставлять за бортом своего пристального внимания. Билл вышел последним, сунув свой многострадальный телефон в карман косухи. *** – Хей, мы – Tokio Hotel! Стандартное приветствие группы для всех интервью и эфиров. Все пятеро находились на диване напротив пристально наведенной на них камеры. Всем было бы удобно, если бы не старший близнец, до неприличия широко расставивший свои колени. Весь в оверсайзе, как он и любит Но видимо, тут это совершенно нормально. – Как вы, наверное, уже заметили, что в этот раз нас стало больше, и мы хотим представить вам нашего нового Пришельца, – натянутая улыбочка и задорный голос в микрофон. Пять минут назад угрюмо отворачивался, а сейчас резко включил режим обаяшки? Эрма помахала ладонью, приветствуя потенциальных зрителей, и улыбнулась тоже. По крайней мере, волноваться за свой внешний вид ей не стоило – макияж был так же четко выполнен визажисткой, а дресс-код согласован стилистом. И все же девчонку немного бесило, что ее прикид отдаленно походил на бесформенное Томово шмотье. – Привет! – Эрма действительно появилась в нашем маленьком мире как настоящий пришелец, – Билл продолжал улыбаться в камеру, – неожиданно и внезапно. Хочешь унизить раньше времени или что? Слева хрупкое тело подпирает Георг своими широкими плечами, справа – диванный подлокотник. А где-то внутри – назревающие подколы солиста, будоражащие сплетения под кожей. – Вы знаете, да, я пожалуй люблю резкие и неординарные выходы, – с задором отвечает новоиспечённая гитаристка, находя выход из ситуации, – И в грядущем туре я буду выступать с Tokio Hotel на правах сессионного участника. – Мы уже убедились, что ты любишь резкие выходы, крошка, – подначивает Том и поворачивает голову в ее сторону. Чертовы близнецы со своими чертовыми шутками Эрма чувствует, как ее внутренняя стойкость пытается не разойтись с треском по всем швам, но держится. Слава богу, в заготовленном списке мелькнул следующий вопрос от интервьюера за кадром. Вы начинаете свой тур менее, чем через три недели. Как вы пришли к этому названию? И что конкретно означает этот Humanoid-City? – Тур называется «Добро пожаловать в Humanoid-City», потому что мы создали свой собственный город. Вся сцена выполнена в футуристическом стиле, и это главная направленность нашего будущего тура. Она была смонтирована в Лондоне. Я думаю, это будет круто! Что ожидать вашим фанатам? Какие песни вы будете исполнять? Билл слегка поерзал и продолжил отвечать за всех. – Мы будем играть почти все песни из нашего альбома Humanoid. Много всего нового, но мы также будем играть некоторые из наших старых песен, но, возможно, в других аранжировках. Я думаю, это будет самое мощное шоу, которое не сравнится ни с чем, что мы делали ранее. Делает вид, что самый умный и самый знающий? Но в разговор включился Том, дополняя брата – У нас будет крутой звук на этот раз. Какая ваша любимая песня из старых? – Monsoon, – тихо ответили хором почти все, даже Эрма, давящая из себя подобие участия в диалоге. Она незаметно заламывала руки и то и дело поглядывала в сторону близнецов, которые однозначно находились в своей тарелке. Разговаривали что-то о туре, об инструментах, о песнях. О том, что было так близко. О том, что ей пока недоступно, и от этого нарастал внутри больший дискомфорт. Ты здесь явно лишняя, блять Раздумья даже поглотили в небытие следующий проскользнувший мимо слуха вопрос. – Да, безусловно, мы будем играть как на английском, так и на немецком. У нас объединенный трек-лист, – глаза фронтмена загорелись на этот раз уже неподдельным огоньком. Он определённо чувствует себя как рыба в воде и упивается этим, совсем не следя, как в него упирается девичья пристальность. Ощущение, что здесь нет никого кроме близнецов, неприятно заскребло под ребрами, что сейчас точно разнесёт в щепки. Единство в томительном молчании с барабанщиком и басистом, что вообще никак «не отсвечивали», приносило хоть какое-то успокоение. В плане инструментов, альбом Humanoid гораздо более разносторонний и электронный в сравнении с вашими прошлыми альбомами. Вы будете использовать разные инструменты на сцене, кроме тех, которые мы привыкли от вас слышать? – Да-а-а, – тянет довольную улыбку фронтмен. – Я буду играть на клавишных, пианино и гитаре, а также мы все будем на бэк-вокале во время всего тура. И она, кстати, с нами, – большой палец Тома показывает на новенькую, – Или ты ошиблась дверью, что забрела сюда, сладкая? Все засмеялись. Кроме нее. – Это ты ошибся в своих доводах, сладкий, – с наигранным спокойствием, когда изнутри колошматит с бешеной силой. Глаза разворачиваются в камеру, – Я отлично владею электрогитарой, пианино, бас-гитарой, и уж, так и быть, – постою на бэк-вокале. Девушка наглядно загибала пальцы, пока перечисляла. – Осторожнее, Георг, а то еще она подсидит тебя, хах, – нахальная каулитцевская усмешка впивается в ее полуковарный, азартный взгляд. – Видимо, теперь не ты один у нас самый талантливый человек в группе, – спешит возразить басист, чем вызывает усмешку у всех, в том числе и у нее. Почему-то из всех именно Листинг вселял в нее хоть какую-то уверенность и спокойствие. Сидит себе, не пытаясь хватать звезд с неба и строить из себя шута #1. Георг – не фальшивка. И даже все дурацкие подколы в свой адрес воспринимает с гордо поднятой головой. Штахельберг победно косится в сторону близнецов, болтая ногой и выражая подобие улыбки на поджатом изгибе губ. – Ничего не знаю, но! Я готов с этим поспорить, – смеется старший Каулитц и закидывает за голову обе руки. Насколько для вас важна хорошая еда в туре и кто вам готовит? – У нас замечательная команда, которая для нас готовит. У нас есть как бы тур-мама, это Юта, и она готовит для нас, и все такое. Но сейчас, кажется, нам не о чем переживать, когда у нас появилась такая красотка. Она ведь работала в заведении, поэтому все знает и умеет, – опять это чертово призывное дергание пирсинга языком, – Тем более, будет проще. Мы вегетарианцы. Так, хорошо, ты достал, юморист чертов Они снова по-доброму гогочут, а Том в победоносной улыбке хлопает в ладоши. Можно уже вести счет в этом недо-баттле. Дискомфорт – Как жаль, но овощи – это не мой профиль, – невинно похлопала она глазками и перекинула одну ногу на другую. Вегетарианцы? Серьезно? – Значит, Густаву иногда будет весело. Он, кажется, хотел взять с собой стейк? – Да. Они вновь переглядываются между собой со смешливыми выражениями лица. Том определённо раскачивает любое интервью своими низкосортными шуточками, которым место только в heute-show, и внутренний азарт побуждает только бить сарказмом на сарказм. Вы уже определились с ролью вашей новой участницы на сцене? Как вы относитесь к тому, что в следующем туре вас будет пятеро, какие ожидания? – Да, вы знаете, я очень рад, что в нашей группе прибавление. Если эта куколка и правда думает, что она гений, перепоет брата, то скорее всего, он останется без работы. Что ты несешь, господи – Меня это не интересует, – фокус камеры переводится с потешающегося Каулитца на Эрму, которой снова передали микрофон, – Скорее я переиграю тебя в соло и останешься без работы ты. – Допустим, я не слышал этого. Не утруждайся, малышка, побереги пальчики. Мое соло ты не вытянешь, даже если продашь душу дьяволу. Или перемоешь всю посуду в своей забегаловке, или откуда тебя там вытащили, – под милой улыбочкой, обращенной в ее сторону, маскируется «Смеешь бросить мне вызов? Смело» Девичьи зрачки расширяются, корпус отходит от спинки дивана и наклоняется вперед. Так, чтобы взгляды соприкоснулись и пыл поумерился. – Хочешь поспорить? Трое задорно вздергивают бровями, порадовавшись импровизированному повороту, и издают заинтересованное «У-у-у-у»! И прекрасно понимают, что тестовый сценарий этого не предусматривал, и Билл пытается выровнять положение, вновь кривляясь в камеру. – Просто Том любит дух конкуренции, и сейчас появилась такая прекрасная возможность, – и тут глаза, идентичные близнецовым, поворачиваются и впиваются с ответной подколкой. – Я с девчонками не тягаюсь, и так заранее всем известно, кто здесь самый крутой и сексуальный гитарист. И на мое место тебе, – кивает с надменно-презрительным взглядом, фиксируя в поле зрения, – не попасть никогда. – Ну вот у тебя есть возможность подтвердить свой статус, starboy. Или даешь заднюю, м? – брови девушки хмурятся. С губ не сползает улыбка, заряженная отравляющим азартом, что начал прожигать вены кипятком. Вот ты и подписала себе смертный приговор, малышка. – Окей. Если побеждаю я и ты нигде не сфальшивишь, то на первое выступление ты надеваешь кружевные чулки и юбку. Как можно короче. Похотливо улыбающийся, с придурковатой искрой в глазах, выжидающий, как она подожмет хвост и испугается, не зная, как заблюрить подскочивший к щекам жар перед камерой. Но вместо этого в его сторону протягивается уверенно выпрямленная хрупкая женская ладошка с кучей браслетов. – Если вытаскиваю соло я, то клавишные партии тоже остаются за мной. По крайней мере, на первое выступление. Том давится и еле держится, одними губами вышептывая «Сучка». Они пожали руки. Билл, сидящий посередине, разбил импровизированное сцепление и все еще не понимал, что за клоунада развернулась вокруг. Том же мозгом понимал, что риск вполне оправдан. Если девчонка действительно обойдет его, то это сокрушительный удар по репутации и повод бесконечно подначивать его при любом удобном и неудобном случае. Прямо сейчас он испепелял ее насмешливым, но таким враждебным взглядом, уже игнорируя любые замечания интервьюеров и стафф. Даже то, как постановочный свет неприятно лился сверху и оголял на поверхности все эмоции и прежде скрытые, спящие желания девичьего разума. Если она вгрызется во что-нибудь, то мертвой хваткой. Не отдаст, пока не докажет свое. Все встают с места, но лишь эти двое не расходятся. Эрма смотрит в упор на парня что был выше на полторы головы и чьи кисти вдоль исполосованы венозными линиями под кожей. Антигерой, по которому страдают и плачут миллионы девушек по всему миру, молясь на плакаты с его изображением и безукоризненное гитарное соло на концертах. Воплощение того, что она, кажется, презирала в людской натуре больше всего – катастрофично зашкаливающая наглость, самоуверенность и при этом милая улыбочка, выражающая, что это совершенно в порядке вещей. Безусловно, он знал, что безумно хорош собой и умело пользовался этим, воздействуя на слабые ниточки женского доверия. Почему-то даже в мыслях он излучал дискомфорт, окружал себя плотной аурой опасности, жалящей все живое вокруг себя. Так, что прикоснись, и пламя этой нерушимой гордости и самолюбия поглотит ее саму. Она обязательно докажет, что может быть сильнее и не даст унизить себя снова. Спустит весь напор, каким зарядил ее новоиспеченный оппонент и возвратит в десятикратном объеме обратно. До боли в пальцах, до жара в голове и ломоты в спине и руках от гитарного корпуса, с которым она сроднилась с давних времен. Так, чтобы довольное собой естество полыхало от вкуса сладкой победы. Так, чтобы ты признал, что я не пустое, мать твою, место Эрма выходит за пределы помещения, ставшего уже душным. Глаза провожают уходящие спины младшего Каулитца и GG, но не находят главную причину беспокойства. – Это интервью, скорее всего, будет смонтировано и выложено в Интернет, может, еще не поздно тебе отказаться, чтобы не засветить свой позор снова? Пожалей нервишки. И нервишки своего отца тоже. Как в замедленной съемке фигура прислоняется к стене рядом с девушкой, в которой проскользнула тень испуга. Рука словно блокирует выход, загоняя в клетку с опасным эмоциональным хищником. Ей нравится быть в роли жертвы, чтобы первое время затаиться, а затем обязательно напасть, показать зубки и воспротивиться жесточайшей несправедливости. – Ты всегда играешь роль самоуверенного мужлана или на самом деле такой? – Хмыкает со всей напускной приветливостью, – Вроде взрослый мальчик, а споры у тебя на уровне детского сада. Самому то не смешно брать меня на слабо? Я все твои партии разберу на простейшие аккорды и не думай, что ты гениальный пуп земли. Он уже нервировал, давлел своей блядски тяжелой аурой на ее содрогающееся изнутри существо. Водил языком по блядскому пирсингу в губе и вгрызался кареглазой патокой в ее слабые места как чертов хищник. Нервишки. Позор. Отец. Наверное, если бы он был здесь, то не задумываясь, вмазал бы по этой самодовольной морде и мигом стер бы эту ухмылку. – Я? Вообще-то ты сама затеяла этот спор. – Вообще-то это ты меня вынудил. Так что сам виноват. – О, детка, ты не забывайся. Я ведь могу и по-настоящему выйти из себя, – он не отстает, а голос становится ниже. До пугающей дрожи. Ей уже душно в его присутствии, и она хочет вырваться, если бы не рука, приставленная к стене совсем близко. – Дай мне пройти, черт тебя побери. Ты и так проел мне весь мозг на интервью, – добавляет она мысленно и едва успев сделать шаг вперед, обойти эту преграду в виде почти двухметрового парня, замирает. Вся кровь мигом отлила от мозга и своих внутренних ресурсов, сосредоточившись в запястье, накрытом его горячей хваткой. Убери. Руки. Убери. Убери. Убери. – Руку убрал. Думаешь, такой невьебенный гений? Он словно издевается и сжимает тонкое девичье запястье сильнее, что можно было запросто сомкнуть пальцы. – А вот дерзить мне я тебе не советую. Не то... – Не то что ты сделаешь? Давай договоримся, я не трогаю тебя, а ты не трогаешь меня и не гнешь пальцы, показывая свою крутость. В чем твоя проблема? Тебя так бесит, что я девушка в группе или что? – Эрма старается не распаляться на горячие речи, но он выводит. Выкручивает. Бесит. Делает это специально, раззадоривая свое эго еще больше. – Малышка, ты слишком самоуверенна для той, что без году неделя здесь находится. Если мне понадобится, то я мигом сделаю так, что вылетишь и будешь снова драить полы в своей забегаловке. Или что ты там еще умеешь делать... Наглая усмешка. Та, что всячески прячет след от словесных пощечин, брошенных ранее. – Кидаешь мне угрозы? Ущемлен, что больше не тебе отводится все внимание, корона упала? И кстати. Ты сейчас нарушил как минимум два пункта нашего контракта. – Какая жалость, хах, – театрально закатывает глаза, изображая гнусные, по ее мнению, эмоции, – Этот контракт в первую очередь для тебя, куколка. – Единственное, что я точно хочу и обязательно сделаю – это сыграю соло на твоем высокомерии, Том Каулитц. Вырывает руку из стальной хватки, одергивает так, будто от жара открытого огня. Эрма моргнула, стараясь реабилитироваться и оставить за собой жизненно необходимое последнее слово прежде чем двинуться по коридору. Прочь, от этих прожигающих дыру карих глаз, плескающих на радиусе километра губящую желчь. Губы давят нечто наподобие «Придурок», но тут ход ее хаотично заплясавших в гневе мыслей прерывается. Снова. Набором прилетевших вполоборота слов и жалящих кожу похуже раскаленного молота. – Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда – конкуренты на сцене мне не нужны, малышка.