пустота в зрачке

Ахерон вздыхает и поправляет маску. Ей вовсе не нравится прятаться под балаклавой, но это вынужденно, она никогда не хотела закончить в тюрьме, как многие ее менее удачливые подельники. Ахерон привыкла выбираться любой ценой, и даже возможная смерть не так пугает ее, как вероятность быть осужденной за кражу на ближайшую пару-тройку вечностей, которые она проведет в тюремной камере. Галактика сурова. У нее впереди много эр. Она таится на крыше, наблюдая за домом с колоннами. Все в этом изысканном здании кричит, что здесь живут богачи, а это, как считает заказчик, уже повод залезть к ним и лишить части наворованного. Воруем ворованное — такой им стоило придумать девиз. Ахерон вовсе не уверена, что каждый из ограбленных ей был нечестным человеком, все-таки — даже чисто статистически — должны были существовать обычные люди, которые нажили богатство трудом… Но она уже вряд ли об этом узнает. В верхних окнах, которые облюбовала Ахерон, сверкает свет, и она наблюдает за этим блеском, как кошка за мотыльками. Жизнь кипит в доме. Кто-то более осторожный решил бы, что это как раз не время забираться внутрь, но Ахерон хочет затеряться, пока хозяева заняты гостями. Когда в доме столько народу, сначала стоит обвинить в краже кого-то из них, а уже потом искать наемника, немую серую тень, что приходит по ночам и не оставляет следов. Она знала, что о ней складывают легенды. Что-то здесь кажется… нет, не опасным. Особенным. Почему-то именно эта ночь пробуждает в Ахерон любопытство, она с нетерпением поглядывает на дом, как будто нечто влечет ее внутрь. Деньги, драгоценности, миллиардные счета кредитов? Глупости. Ахерон никогда не была жадна, а потому ей доверяли. Но все равно ее охватывает легкий мандраж, объяснения которому она не в силах найти. Она тянет так долго, что это было уже почти неприличным. Она идет медленно, как будто ее сердце привязано за нить, как будто та ноет и стонет, как струна скрипки. Несколько охранников у дверей проверяют приглашения на золоченых карточках, похожих на гадальную колоду. Ахерон быстро взбирается наверх, ее поступь легка, пальцы впиваются в бортик балкона, она подтягивается и затихает на несколько мгновений, прислушиваясь. Ей передали чертежи дома, но расписания охраны Ахерон не знает, вот и вслушивается напряженно в тишину. Ни шага. Ни вздоха. Внизу плещется музыка. Пройдя по коридору, Ахерон рассматривает картины на стенах, утопающие в портьерах. Ей золоченые рамы кажутся безвкусицей, к тому же, их сложно утащить, если не распиливать, и эти богатства Ахерон не интересует. Дверь приоткрывается со скрипом, но никто не отзывается. Ахерон замирает, качает головой, осторожно перешагивает через валявшееся на полу платье. Тишина встречает ее, обнимает, шагает она медленно, но легко, крадется. Видала она комнаты и побогаче, однако Ахерон сама не до конца понимает, что влечет ее дальше. Туман плавает в голове. Ей бы хватать все, что под рукой, но глаза разбегаются, и она пока что медлит. Время утекает. Кто-нибудь заметит приоткрытое окно… Ахерон подходит к туалетному столику, рассматривает фигурные флаконы духов, которые переливаются в лунном свете. Ее пальцы находят шкатулку, щелкает замок, и Ахерон вытягивает бусы жемчугов, приподнимает, на свету глядя на перламутровое сияние, как бы взвешивая. Ахерон ощущает, как время замирает, как будто сама ночь задерживает свое течение, чтобы позволить ей насладиться этой красотой. Жемчужные бусы в ее руках словно живые, они шепчут ей о тайнах, о забытых историях, о женщинах, которые носили их раньше. О богатстве. О жадности. Ахерон, не в силах устоять, наклоняется ближе, чтобы уловить аромат дорогих духов — тонкий, едва уловимый, как дыхание ветра. Он что-то напоминает ей. Кого-то… Сладость и горечь. Она вспоминает, как в детстве мечтала о подобных украшениях, о том, как они будут сверкать на ее шее, когда она станет танцевать под звездным небом. Но сейчас, в этом золоченом доме, ее мечты кажутся далекими, как свет тех самых звезд. Но это не то. Все не то. Чей это дом?.. Сердце ее начинает биться быстрее. Она понимает, что это не просто украшение — это ключ к чему-то большему, к тайне, которую она должна разгадать. Ахерон надевает бусы на шею и поворачивается к зеркалу. Ее отражение, обрамленное жемчужным сиянием, кажется ей чужим, как будто она стала частью этой комнаты, частью истории. Частью чужой памяти. Внизу кто-то визгливо смеется. Музыка сменяется. Ахерон нужно спешить, и она, позабыв об украшении на шее, перебирает другие шкатулки, будто потрошит, вынимает золото и драгоценные камни. Шкатулки, обитые бархатом и украшенные изысканными замками, открываются с легким щелчком, и из них высыпаются блестящие сокровища. Ахерон не останавливается, не обращая внимания на то, что воронка истекающего времени сжимается вокруг нее. Она почти не обращает внимания: вот перстни, вот медальон с замысловатой резьбой, сверкающий, как звезда, упавшая с небес. — Хочешь, подарю? Выхватив пистолет, Ахерон хмурится, будто бы сама удивленная своему жесту. Он так странен, непривычен… возможно, потому что она редко сталкивалась с людьми во время вылазок, однако… почему-то Ахерон думает, что у нее должен быть меч. Эта навязчивая идея так поражает ее, таким настоящим она его представляет, что медлит и не стреляет сразу. — Кажется, ты не приглашена, — говорит девушка, поправив полу халата. — А ты поразительно бесстрашна. Ахерон говорит отстраненно. Обычно она тень, призрак, незаметный гость. Впервые она оказывается лицом к лицу с ее жертвой. Впервые из воображаемых людей, которых она видела только на фотографиях или издалека, подсматривая за ними с верхних этажей, с балконов, вырисовывается определенный человек. Женщина. И она бесстрашно глядит на Ахерон, губы дрожат в усмешке. — Я кое-что выучила: если не стреляют сразу, тебя не убьют. Она красива. Светлые мягкие волосы, глаза, затянутые поволокой, чувственные губы, изогнувшиеся в небрежной улыбке. В ее взгляде нет ни тени страха. Ахерон медленно опускает пистолет, и это самое естественное движение под мягким взглядом ее глаз. Она подходит ближе, точно желая удостовериться, что Ахерон настоящая, что это все не какая-то шутка от ее богатеньких друзей снизу. Ахерон молчит, следя за каждым движением. Под тонким фиолетовым халатом, обтекающем кожу, не может скрываться оружие, однако какое-то новое, удушливое чувство мучает ее. Где она могла видеть эту женщину? В газетах? В кино? Она похожа на скучающую актрису, утомленную собственной вечеринкой. В этом доме всегда проходят вечеринки, и не важно, присутствует на них хозяйка или скучает у себя наверху. Гости, словно марионетки, танцуют под звуки музыки, но в их глазах нет искры жизни. Они приходят, чтобы заполнить пустоту, но сами остаются пустыми. У нее длинные пальцы, украшенные изысканными кольцами, они обвивают бокал с вином, а взгляд, затуманенный, скользит по Ахерон. Она словно ищет что-то, но не может найти. Но что она может искать, если ее счет больше тех цифр, что Ахерон может вообразить? — Похоже, ты не собираешься поднимать тревогу? — Зачем устраивать шум, портить такой чудесный вечер? Она улыбается, и Ахерон невольно улыбается в ответ. — Не похоже, чтобы ты была внизу. Если только у тебя нет обыкновения прогуливаться перед публикой в халате… — Ох уж эти причуды богатых! — восклицает она. — Не хочешь присоединиться? Эти жемчуга идут к черному, ты могла бы затмить многих разукрашенных тупиц. Получилось весьма изящно. Она пьяна или безумна? Или… хочет Ахерон задержать! Она вдруг догадывается, разрушая это странное очарование, которое опутывает ее. Наверняка позвонила, а теперь ждет, и вот-вот ворвется охрана, Ахерон кажется, что она слышит грохот шагов по ступенькам. Дверь распахивается, она видит нескольких людей в темных одеждах. Но мгновение на лице девушки отражается досада — она не хотела этого? Все-таки не звала охрану? Ахерон ни о чем не думает, когда вскидывает пистолет. Их всего двое, они… Один из них — он выглядит слишком юным и неопытным, вихрастые волосы, округлившиеся от страха глаза под фуражкой. Он стреляет, и девушка вдруг кидается, чтобы оттолкнуть Ахерон. Пули впиваются и в нее, Ахерон слышит вскрик, а потом понимает, что ее тоже бьет в грудь, она падает на туалетный столик, все валится, и по полу звенят разбитые флаконы, рассыпается жемчуг, потому что Ахерон хватается за грудь и пытается что-то исправить. Она слышит далекие встревоженные крики, кого-то ругают — да, кажется, кого-то ругают за то, что он застрелил ее — их, — и это все бесконечно глупо. Ахерон поворачивает потяжелевшую голову, последнее, что она запоминает, это бледное лицо девушки в халате. Зачем она пыталась оттолкнуть? Решила, что украшения не стоят того, чтобы ради них застрелить человека? Ахерон скребет пальцами в поисках оружия, но находит только ее руку. Вокруг слишком много крови — их общей. Лицо девушки кажется слишком спокойным. Она хотя бы умрет без страха, ведь так? — Все еще не вспомнила? — шепчет она, когда глаза Ахерон закрываются, как будто засыпает. — Тебе нужно проснуться, Ахерон. Она хмурится: Ахерон не говорила имя. А потом все меркнет.