True Love Waits

— Моника, ты могла бы повесить это возле окна? Он будет хорошо смотреться между треугольными окнами в напоминающей шалаш А-фрейм студии, играя с первыми лучами утреннего солнца и подкрадывающимися сумерками. Это мой первый опыт работы с витражным стеклом — просто изображение Леди, стоящей среди деревьев. Моника поглядывает на меня с дивана. Сейчас шесть вечера в канун Рождества, но она не торопится уходить, ведь ей столь же тоскливо и одиноко, как и мне. Она моя помощница, ещё одна омега, проделавшая внушительный путь в Мэн из южной глубинки, но в первую очередь она, конечно же, моя лучшая подруга. Приятно иметь близкого друга. — У меня выходной, знаешь ли. Незаконно принуждать людей к труду, Кира, — она шутливо отмахивается от меня, всплеснув наманикюренными розовыми ноготками, и вскакивает с дивана, щёлкнув жвачкой. — На улице метёт, так что мне пора домой. Но я сделаю это завтра. — Какой бы подругой я была, если б заставила тебя работать в Рождество? — Я смеюсь и обнимаю её, когда Моника оказывается достаточно близко, и она крепко сжимает меня в ответ. — Позвони мне, когда вернёшься домой, и не забудь позвонить своему брату завтра! Она закатывает глаза. — Как скажешь. Я могла бы заглянуть к тебе завтра, если ты приготовишь лазанью. Ради неё я готова пережить самую лютую бурю. Моника выскальзывает в темноту, а я следую за ней, скрестив на груди руки. Убедившись, что она добралась до своего джипа, я машу ей рукой, давая понять, что всё в порядке, а затем возвращаюсь обратно в свою домашнюю студию, заперев на все пять засовов входную дверь. Осторожность, граничащая с безумием, но разве она бывает чрезмерной? Леди вольготно расположилась в обогреваемом сарае с запасом сена и воды, но мне хочется ещё раз проведать её, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. В конце концов, шесть — или около того — лет назад она пронесла мою задницу от Вермонта до побережья Мэна. Чистая вода и еда — самое малое, чего она заслуживает. Я кутаюсь в тяжёлое пальто и, прихватив с собой перцовый баллончик и электрошокер, направляюсь к задней двери. Моё сердце бьётся с неистовой силой каждый раз, когда я остаюсь одна, независимо от того, сколько сеансов терапии я уже прошла, какими антидепрессантами мне пытались помочь. Всё без толку. Я просто ходячий комок нервов, и мне приходится с этим жить. Всё в порядке. В самый разгар течки гораздо страшнее. Короткая тропинка ведёт через сугробы к сараю. Я вожусь с навесным замком и захожу внутрь, радуясь, что внутри тепло, а Леди высовывает голову из своего стойла. Она нервно топчется, едва не опрокинув кадку с водой. — Да, да, — бормочу я. — Я ведь знаю, хитруля, что Моника дала тебе не меньше десяти сахарных печенюшек. Не слишком ли много сладостей для дамы твоего возраста? Куда полезнее соль. Я проверяю, есть ли у неё еда и вода, и почёсываю её морду. Леди фыркает в мои волосы, давая понять, чтобы я подошла ближе, и я делаю это, обхватив её шею и зарывшись лицом в белоснежную гриву. Рождество делает меня слишком сентиментальной. В такие моменты я чаще обычного вспоминаю Роуз и Кайдел, скучая по дурацким вечеринкам, на которые они беспрестанно таскали меня. Надеюсь, они в порядке, а Финн и По не женились на бетах, оставив их в качестве матерей. Леди на секунду замирает, а затем вскидывает голову и гневно фыркает, словно что-то беспокоит её. Она отстраняется от меня, скачет в стойле, пытаясь выбраться. Я же с тревогой, будучи в полном замешательстве, смотрю на дверь. Лёд стынет в жилах. Смутные ощущения, которые я зачастую испытываю, усиливаются, когда я встречаюсь взглядом с такими знакомыми тёмными глазами. Я пытаюсь игнорировать заметное облегчение, что проносится по нашей связи, стараясь запихнуть его как можно дальше, вместе с остальными эмоциями, что он так упорно навязывает мне. Какое-то время мы неверяще смотрим друг на друга, но оцепенение проходит — и я тут же хватаюсь за шокер. Бен вскидывает руки в защитном жесте. — Рей, постой! Нет, нет, нет! Я просто хочу поговорить! Ещё чего. Я замечаю, что на нём потрёпанная серая толстовка и джинсы, а затем, ни секунды не сомневаясь, выпускаю в него заряд — боль разносится по узам, заставив меня скривиться, а его рухнуть к моим ногам в конвульсиях. Леди встаёт на дыбы, всерьёз нервничая от разыгравшейся сцены. Кровь стучит в ушах. Я хватаю перцовый баллончик, в то время как Бен перекатывается на спину, стеная от боли. Баллончик шипит, отчего-то не желая выпускать едкое облако в его сторону. — Как ты меня нашёл? — огрызаюсь я. — Я сменила имя и подделала необходимые записи в реестре запечатлений! — Я трясу баллончиком всё сильнее, всерьёз подумывая просто пробить им его голову. — Ты не можешь быть здесь. Ты на моей территории, и я не обязана делить её с тобой, как в сраном Массачусетсе! — Я знаю... Знаю. — Бен запинается, закрывая узы, морщась и катаясь по сену. Его губы выглядят мертвецки-синими. — Я пришёл сюда не для того, чтобы претендовать на твою собственность. Я просто хочу поговорить. Выслушай меня. — Катись к чёрту. У меня есть судебный запрет, так что я вызываю копов. Его тёмные глаза слепо блуждают по потолку, Бен снова стонет. Леди топчется в своём стойле, но в целом кажется более спокойной. — Лея сказала мне, где тебя найти, — говорит он. — Много лет назад она сказала, что я должен бросить работу и вернуться домой, и я так и сделал, но она держала в тайне твоё местонахождение. — Он сглатывает и сбивчиво продолжает, поглядывая на перцовый баллончик в моих руках. — Я хотел позвонить, но знал, что ты сразу бросишь трубку... — Нет, она не могла! Ты всё это время просто следил за мной! — Она сказала мне, но не дала машину, поэтому я шёл пешком и... — Он облизывает покрытые корочкой, растрескавшиеся губы и стягивает перчатку, обнажая дрожащие посиневшие пальцы. Бен не подходяще одет для подобных прогулок. — Я ушёл сразу, как только она назвала твой адрес, не прихватив с собой ничего, и явно заработал обморожение... — Тебе лучше было бы околеть до смерти! Или я могу организовать незабываемые апартаменты в тюрьме... — Непослушными пальцами я нахожу телефон в кармане. — Может, она приедет за тобой завтра, но здесь ты точно не останешься. Бен закрывает глаза, и его горло сжимается. Он больше не пытается заговорить со мной, пока я звоню в полицию, а они говорят, что не так-то просто будет добраться до меня, учитывая сильную метель. Тем временем я звоню Лее, чтобы выяснить, какого чёрта она рассказала своему грёбаному сыну, где меня искать. Она зевает. — Рей? — Этот сукин сын здесь, — шиплю я. Она замолкает на минуту. Лея сдержала своё обещание: помогла мне найти жильё и работу, сменить имя на Киру Кеноби... А Бена я не видела с тех пор, как он напал на меня в фермерском доме. Ума не приложу, зачем она пошла на это после стольких усилий, когда мои работы начали продаваться, а мужчины перестали меня так сильно пугать. Лея щёлкает языком. — Хм, правда? — её тон не кажется слишком уж обеспокоенным, как мне бы хотелось. Я сжимаю челюсть, глядя, как Бен перекатывается набок. Дверь сарая всё ещё приоткрыта, и в неё залетает снег, но он даже не пытается закрыть её. Я всерьёз раздумываю, не достать ли пистолет, который лежит в стойле рядом с Леди. — Я уже вызвала полицию, — говорю я, — и ударила его электрошокером. Мне бы не хотелось стрелять. — Ох, Рей, ты же не собираешься этого делать. Давай начистоту. — Она тихонько вздыхает, выражая смирение и покой. — Я держала его подальше, сколько могла, но он безнадёжно болен тобой — расстояние убивает. Я пыталась. Я сделала всё, что в моих силах, но я не могу сидеть и смотреть, как он угасает. Я крепко сжимаю телефон, весь мокрый от пота, и едва держусь, чтобы не разрыдаться. — Почему ты так поступаешь со мной? — Он всё ещё мой сын. Прости, Рей. За эти годы я сделала всё, чтобы обратить вспять то, что с ним происходит. Я не хочу, чтобы он причинил тебе боль, но вы оба страдаете от разлуки, несмотря на подавляющие препараты и терапию, и я боюсь... — Лея запинается на полуслове, — что он не справится. Бен ползёт к пустому стойлу. Если Лея действительно причастна, то на помощь полиции надеяться глупо. Я наблюдаю за ним краем глаза, прикрывая дверь, и медленно приближаюсь с зажатым в руке спреем. Бен сворачивается в клубок в углу. Он забирается в самую кучу сена и поглядывает на меня из-под капюшона. Больно. Боль струится от кончиков пальцев и отдаёт в груди. Я сбрасываю вызов, отступая от стойла и сопротивляясь узам, что тянут меня обратно к нему. Я убираю свой шокер. — Только посмей навредить моей лошади... И не вздумай приближаться к моему дому. — Не стану. — Бен ворочается в сене, и я чувствую облегчение от разливающегося тепла. Его мышцы болят от переохлаждения. — Мне просто нужно немного поспать. Прости. Мне просто нужно поспать. — Отлично. Надеюсь, грёбаное обморожение всё же доконает тебя и избавит меня от проблем. Леди нервно топчется на месте. Дом манит обещанием безопасности, но я не хочу оставлять её наедине с ним, поэтому взбираюсь по лестнице на чердак и тащу её за собой. Он не сможет забраться сюда со своими посиневшими пальцами, а другого пути нет. Я ползу к своему месту, где спала всё время, когда боялась оставаться в доме одна. Пистолет надёжно спрятан в сейфе с кодовым замком, и я знаю, что Бен не сможет до него добраться, но каждый раз, когда мне кажется, что ему не достать меня, он всё же делает это. Дверь сарая запирается на замок. Шаткой походкой Бен возвращается обратно в стойло, и его усталость толкает меня к краю пропасти. Я сопротивляюсь, неустанно ворочаясь на импровизированной кровати, пока не засыпаю, прижимая к груди перцовый баллончик.

***

Я просыпаюсь в одиночестве. И рывком вскакиваю на ноги, будучи готовой брызнуть Бену в лицо. Я обыскиваю чердак и сарай, но его нигде нет, а дверь закрыта. Леди спокойно завтракает, наблюдая за мной всё время, пока я не выхожу на улицу в солнечное рождественское утро. Он сидит под карнизом, подтянув колени к груди, и выглядит ещё более жалким, чем вечером накануне. Я гляжу на него и непроизвольно взмахиваю баллончиком, когда его усталые тёмные глаза встречаются с моими, но он никак не реагирует. Он смотрит через лужайку на дом, почти не двигаясь, если не считать мелкой дрожи, сотрясающей его тело. Мои пальцы покалывает от фантомного холода. Всё в самом деле — Бен не гримировал их, чтобы обдурить меня. Я опасливо озираюсь, пробираясь к тропинке и держа спрей наготове на случай, если он вдруг сделает какую-нибудь глупость. Бен остаётся неподвижным. Он не срывается с места и тогда, когда я вхожу в дом, заперев все окна и обе двери. Он всё на том же месте, когда я поднимаюсь наверх и смотрю на него из окна своей спальни. Я опускаю руки в горячую воду в надежде согреть их, но всё бессмысленно. Они по-прежнему холодны.

***

Наступает ночь. Бен всё ещё под навесом сарая. Я расхаживаю по кухне, уперев руки в бока, понимая, что ещё немного — и замёрзну вместе с ним. Мои руки онемели, а ног я почти не чувствую, хотя на первый взгляд всё в порядке. Я сгрызаю ногти в кровь. Моника не отвечает на мои звонки, только пишет, что она с братом, в какой-то неожиданной поездке на Арубу. Праздничный стол накрыт лишь для меня одной. Я всё ещё чувствую ужасный голод, несмотря на то, что уже съела пару кусков лазаньи. Наша связь — худшее из того, что могло случиться со мной. Позволю страдать ему — и мучиться будем мы оба. Я открываю дверь, прихватив с собой баллончик и электрошокер, а также ещё один чуть поменьше, чтобы приставить к его шее, если он попытается что-то сделать со мной. Бен не шевелится, стараясь никак не реагировать на моё приближение, но я чувствую, как учащается его пульс, и разгорается маленький огонёк надежды. Я останавливаюсь в паре шагов от него. — Иди покорми Леди, а после можешь заходить в дом. Бен поднимает голову. Кончик его длинного носа покраснел, а сам он бледнее, чем когда-либо. — Мне расчесать её? — хрипло интересуется он. — Нет. Она ненавидит мужчин. Я бросаю ему ключ и, не сказав больше ни слова, возвращаюсь домой. Оттуда наблюдаю, как он отпирает дверь сарая и исчезает в нём на добрых двадцать минут. Я бы оставила его там, но из-за обморожения ему не обойтись без горячей воды и тепла. Оно явно требует больше внимания и ухода, чем он сможет получить в сарае. Бен деликатно стучит в дверь. Я с минуту колеблюсь, затем беру с собой все электрошокеры и баллончик с медвежьим спреем, прежде чем впустить его. Он протискивается внутрь, держа руки поднятыми, и я запираю за ним дверь. Я свирепо смотрю на него, подталкивая его к небольшому кухонному столу из переработанной древесины. — А вот и лазанья, — огрызаюсь я. Бен плюхается на стул, всё ещё не опуская рук, и его глаза расширяются от удивления, когда я демонстрирую медвежий спрей. — Ешь. Внизу есть ванная, и ты можешь спать на диване. — Я размахиваю электрошокером, отступая назад. — У меня шесть засовов на двери и право на ношение оружия. Запомни это. Неожиданная эмоция вспыхивает в нём. Бен с виноватым видом кивает, когда я взбегаю по лестнице на второй этаж. Здесь есть гостевая спальня, но чёрта с два он получит её. Он наблюдает за мной с той же расчётливостью, что и прежде. От старых привычек трудно избавиться. — Я не буду подниматься наверх, — обещает Бен. — Спасибо, что впустила меня. И прости за вторжение. — На этот раз чувство вины захлёстывает сильнее, и я едва могу дышать. — Мне жаль, что на двери твоей спальни шесть засовов. Я убегаю наверх и запираюсь. Слёзы душат. Я ступаю по холодному полу, решив не принимать душ. В нём нет ни дверей, ни занавесок, ведь я до сих пор боюсь поднять глаза и увидеть его там.

***

На следующее утро я выскальзываю из спальни и спускаюсь вниз с электрошокером, чувствуя уже привычный холод в руках, но по крайней мере я не умираю от голода, и пальцы уже не так мёрзнут. Должно быть, Бен чувствует себя лучше. Не то чтобы мне было до него хоть какое-то дело. Я нахожу его сидящим на моём диване — волосы вымыты, а руки сложены на коленях. Вся вчерашняя посуда убрана, и он, кажется, даже подмёл пол. Бен не двигается, пока я обхожу комнату, проверяя, всё ли на месте. Сердце замирает, когда я понимаю, что куда-то пропал витражный потрет Леди. Я выбегаю в главную комнату — и вижу его висящим между высокими окнами. Я перевожу взгляд на Бена. — Зачем ты это сделал? — Я знаю ответ так же хорошо, как и он. — Прости, — тихо отвечает Бен. — Поскольку Моника не смогла прийти вчера, я подумал, что это обрадует тебя. Мне жаль. Меня мутит от осознания того, насколько глубоко он проник в мой разум. Становится дурно. Я стискиваю зубы и сжимаю его шею до тех пор, пока он не валится с дивана, а потом тянусь, чтобы снять витраж. Но он падает.

***

Полиция обещает приехать и забрать его, но этого, конечно же, не происходит. Интересно, Лея и Монику не подпускает, вынуждая меня сожительствовать со своим злобным сыном, навязавшим мне эту связь? Это не игра в семью. Я ещё на один осколок витража ближе к тому, чтобы убить его во сне. Я запираюсь в спальне после случившегося на день или два. Бен стабильно ходит в сарай, не забывая ухаживать за Леди, и я не ощущаю в узах никакой враждебности. Надеюсь, он не причинит ей вреда. Я слишком боюсь выйти и увидеть разбитый витраж на полу. Третья ночь сводит меня с ума. Я так голодна. Тарелка с курицей поджидает меня за дверью, и я со злостью отшвыриваю её в стену. Я прокрадываюсь на кухню и вижу спящего на диване Бена. В холодильнике ещё должны быть остатки китайской еды, которую мы готовили с Моникой на прошлой неделе. Я хватаю белую коробку и начинаю копаться в ней голыми руками. Бен приготовил ещё несколько блюд, но я не рискну есть их, ведь они вполне могут быть напичканы наркотой, провоцирующей начало течки. У моей лапши не должно быть странного металлического привкуса, на который советовал обращать внимание доктор. Бен продолжает храпеть, пока я обхожу диван, чтобы получше рассмотреть его. К его лицу вернулся румянец, хотя он всегда был бледным, в смоляных волосах появилась седина. Я смотрю на него с минуту, прежде чем обернуться и взглянуть на осколки стекла, что мне придётся замести. Но их больше нет. Я хмурюсь и подхожу ближе, заметив, что он работает над композицией на полу в глиняной рамочке, собирая самые крупные фрагменты из тех, что удалось спасти. Леди уже готова, и сейчас он трудится над деревьями и травой вокруг неё. Разрозненные кусочки складываются, словно головоломка, которую он всё пытается разгадать. Откуда он знает, как использовать глину? Он что, вломился в мою мастерскую? Она не заперта, но у него нет ни малейшего права трогать мои вещи и чинить то, о чём я не просила. Может, я хотела разбить витраж. — Обычно я леплю горшки. Я подскакиваю от неожиданности и вижу, что Бен наблюдает за мной с дивана, лёжа на животе. На нём нет рубашки. Раздражённая, я забираю рамку, собираю осколки и несу их в свою студию. Запираю дверь и жалею, что не повесила на неё замок сразу. Бен молчит. Я возвращаюсь и не могу удержаться от гневной отповеди. — Держись подальше от моих вещей. Помнишь, как тебе не терпелось отнять их? — Мой ноготь впивается в его обнажённую грудь, но я изо всех сил стараюсь не обращать внимания. — Теперь это в прошлом. Это мой дом. — Ты права, и мне очень жаль. Я больше не буду брать твои вещи. — Его взгляд скользит вниз, к моему пальцу, и возвращается обратно. — Я просто хотел помочь. — Ты можешь помочь, упав замертво. Бен закрывает глаза и откидывается на подушку. Его охватывает странное, леденящее душу чувство, схожее с тем, что я испытывала в самый разгар своей депрессии. Это настолько ужасно, что мне хочется взять свои слова обратно. — Я знаю, — говорит он. — Не думай, что я не пытался. Моё сердце сжимается от боли. Я отшатываюсь, словно обжёгшись, и бегу наверх, желая спрятаться в спальне. Я стараюсь не плакать, а потом сдаюсь, найдя оправдание в том, что, возможно, мне просто не хватает Леди. Стоит проведать её.

***

Когда я заглядываю к ней следующим утром, Бен уже там. Он сосредоточенно расчёсывает её, даже не улыбаясь и не взглянув в мою сторону. Я даю ей пару кусочков сахара. — Я не позволю тебе остаться здесь, даже если ты будешь угрожать суицидом. Он вскидывает бровь, поглаживая её лощёную гриву. Она тоже выглядит растерянной, но Леди не из тех, кто отмахивается от хорошего ухода. Она ест и наблюдает за ним краем глаза. — Я сказал, что пытался, но не говорил, что сделаю это снова. — Бен пожимает плечами. — Доктор предостерёг, что я могу случайно утянуть тебя за собой, а я совсем не хочу этого. Я вернусь к матери и буду ждать, пока расстояние не убьёт меня первым. — Отлично. Такой вариант меня вполне устроит. После мы почти не разговариваем. Я пою Леди свежей водой и сметаю снег с дорожки, а Бен заканчивает расчёсывать её гриву. Она рада такому вниманию и хватает зубами толстовку Бена, когда он поворачивается, чтобы уйти. Предательница. Я запираю дверь сарая. — Знаешь, я рада, что ты нуждаешься во мне больше. Надеюсь, это действительно настолько мучительно, как говорит твоя мать. — Это больно, — кивает он, засовывая руки в карманы, и поворачивается, чтобы взглянуть на дом. — Хотя, по-моему, нет ничего больнее этого. Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. Я захлопываю дверь прямо перед его носом, когда мы возвращается, но не запираю её. Он опускается на диван и наблюдает за тем, как я готовлю завтрак исключительно для себя, ведь я не степфордская жёнушка, не его пара или кто-то там ещё, и он в состоянии сам себя накормить или сдохнуть с голоду. Он ждёт, пока я сяду и примусь за еду, прежде чем пойти на кухню. Я хмурюсь. Сейчас я ношу с собой лишь маленький электрошокер на случай, если он подойдёт слишком близко и попытается схватить меня. Бен садится напротив, и я делаю вид, что собираюсь пересесть на диван. Я ем так быстро, как только могу, и спешу к себе в комнату, оставив грязную посуду на него. — Тебе стоит порисовать. Я круто разворачиваюсь. — С чего ты взял, что можешь указывать мне? — Ты любишь рисовать — так рисуй. Я не стану мешать. — Бен пожимает плечами и отпивает апельсиновый сок. — Больно видеть, как ты вечно убегаешь и прячешься из-за меня. — Конечно... Спорим, ты хотел бы видеть меня в незащищённой комнате с ослабленной защитой, не так ли? Он замолкает, разглядывая мою входную дверь с различными замками и засовами. Это не паранойя, если страх оправдан. По крайней мере, можно не беспокоиться о том, что он взломает её, сожжёт все картины и нацепит мне на шею ошейник. — Нет, — отвечает Бен. — Мне нравится, когда ты впускаешь меня в закрытые помещения. Это слишком загадочно и странно, но он прав: нельзя позволять ему мешать мне делать то, что люблю. Я беру с собой охапку средств защиты в свою студию и держу дверь открытой, чтобы убедиться, что он не последует за мной. Бен остаётся на диване, крутя ключ от сарая на кончике пальца, а затем сжимает его в кулаке.

***

Незаметно пролетает неделя. Бен расчёсывает и кормит Леди вечерами, а я навещаю её утром, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Она всё чаще ластится к нему, выпрашивая внимание. Теперь она настоящая предательница. Я возвращаюсь к рисованию пейзажей, прежде чем попробую снова создать витраж: на этот раз мне хочется изобразить Леди в сарае, наблюдающую за мной из своего стойла. Должно быть красиво. Я разрешаю Бену пользоваться моей стиральной машиной и сушилкой, но не пускаю его наверх и не ем ничего из того, что он готовит. Он коротает время за чтением, наблюдением за моей работой или посещением Леди, но, похоже, ему скучно. Так и хочется послать его ко всем чертям. Однажды я роняю глиняную рамку на тахту вместе с совком для сбора осколков. — Прекрати уже пялиться на меня. Бен садится и ковыряет глину кончиком пальца. — Спасибо. Мне жаль, что так вышло. — Его тёмные глаза находят мои, хотя мне вообще не хочется, чтобы он смотрел на меня подобным образом. Я гляжу в ответ. — Лея говорила, что ты не любишь работать с глиной. — Нет. Ненавижу сидеть на одном месте. Бен слегка улыбается. Он выбирает большой осколок, подходящий к копыту Леди, и передёргивает плечами. — Я так и сказал ей, — говорит он. — Да что ты? Думаешь, что знаешь меня? — Видимо, нет. Никогда бы не подумал, что ты увлечёшься созданием витражей, учитывая, насколько неуклюжей бываешь. Я злобно щурюсь, готовясь к нападению. — Я не такая. — Вечно что-нибудь проливала на себя. У меня волосы встают дыбом от злости. Бен продолжает укладывать осколки на место. — Мне было семнадцать, — возражаю я. — Это было шесть лет назад, когда мне было семнадцать, а ещё ты пичкал меня всякой дрянью, надеясь затащить пораньше в постель. Быть может, это многое объясняет? — Нет же, — лениво отвечает он, — ты всегда была грязнулей. Гнев затмевает разум, и я прыгаю на него, не успев опомниться. Мы падаем на пол, тахта отлетает на пару футов к камину, и я с шипением хватаю Бена за горло. Он позволяет мне сделать это и не сопротивляется, когда я седлаю его бёдра. Его пульс бьётся под моими пальцами. Гнев проходит. Я приподнимаюсь, разжимая пальцы, и смотрю на него сверху вниз, пытаясь унять участившееся дыхание. Бен держит руки прижатыми к полу, и я чувствую, как он отчаянно сопротивляется желанию сделать что-нибудь со внушительным стоякам у себя в штанах. Моя железа зудит. Я опускаю ладони на его широкую грудь, чтобы удержать равновесие, и пытаюсь игнорировать выпуклость у него в джинсах. — Ты не знаешь меня. — Знаю. — Бен поглаживает мои коленки, продолжая наблюдать за мной. Я замираю, не предпринимая попытки остановить его. — Мне жаль. По моей спине прокатывается тепло — обычно подобные ощущения предвещают начало течки. Я смотрю на Бена, пока он скользит самыми кончиками пальцев по моим бёдрам, слегка сжимая их. Его кадык дёргается. Он словно боится, что я оттолкну его. — Мне очень жаль, — настойчиво повторяет он. И это не пустые слова. Я чувствую за ними глубокую печаль и осознание вины, и ненавижу всё это. Я всё же отталкиваю его и бегу обратно в студию. Пот струится по затылку и метке запечатления. Я должна найти свои супрессанты в ванной комнате.

***

К вечеру следующего дня я обливаюсь потом, да так, что мне приходится лечь в снег, чтобы хоть как-то остановить это. Пульс гулко отдаёт в ушах, и я прикрываю глаза, прислушиваясь к звукам леса, надеясь, что они помогут подавляющим препаратам подействовать быстрее. Я вновь дрожу, внутренне сжимаясь от страха. Я проверяю на допинг всё содержимое холодильника, от кубиков льда до объедков, но не нахожу ничего подозрительного. Я не ела его еду и не чувствовала ничего постороннего, но я всё равно почему-то вхожу в цикл. Бен сидит на диване. Он тоже весь в поту, наблюдает за тем, как я расхаживаю взад-вперёд и набрасываюсь на супрессанты, словно на чёртовы сладости. Доходит до того, что меня начинает просто тошнить, я в ярости отбрасываю их, смывая остатки в раковину, а стоят они довольно прилично. — Ты ведь знал, что это случится! Как и твоя грёбаная мать! Как же я ненавижу тебя... Бен не двигается с места. Он спокойно ждёт, как ждал с тех пор, когда мне исполнилось семнадцать, а он намеренно травил меня всякой дрянью. — Я могу остаться в сарае, — предлагает он. Его глаз дёргается. — Или остаться снаружи. Я могу попытаться дойти домой пешком. — И сдохнуть в снегу, чтобы утащить меня за собой? Это твой план? Или я трахаюсь с тобой, или ты позволяешь мне страдать, умерев следом? — У меня вырывается захлёбывающийся всхлип, и я качаю головой, покусывая губу и ускоряя шаг. — Я чертовски ненавижу тебя. — Ты не умрёшь. Это ещё не всё. Может быть больно, но ты не умрёшь. Я провожу рукой по волосам, чуть натягивая их у корней. — Ненавижу... — Я знаю. Его самообладанию остаётся лишь позавидовать. Мне приходится нарезать круги туда-сюда, чтобы остыть, а он остаётся на диване, прикрыв глаза. Теперь он пахнет иначе, более привлекательно и по-домашнему, и это сложно игнорировать. — Мне очень жаль, — повторяет он в сотый раз. Бен плачет, но я списываю подобное проявление эмоций на его чрезмерное самолюбие. — Я не знаю, о чём думал, когда творил всё это. Я пытался найти способ изменить ситуацию и старался держаться подальше, но... — Ты сраный лжец! — Но ты тоже страдаешь, и я не могу рисковать, надеясь, что ты не умрёшь после. Тебе необязательно смотреть на меня. Я буду сидеть здесь и не сдвинусь с места. Я так и не переспала ни с одним альфой, ведь мне совсем не хочется этого. Я запираюсь в своей спальне до тех пор, пока нужда не становится просто невыносимой. Я не собираюсь страдать так целую неделю. Я просто покончу с этим и вернусь к нашей холодной войне. Моника вышвырнет его. И я в порядке. Да, доктор говорит, что все мои частые простуды и лихорадки связаны с нехваткой секса, а ещё воздержание может вызвать сердечную недостаточность, но мне не нужен Бен для поддержания собственной жизни. Это просто уму непостижимо. Я никогда не смирюсь с этим. Он заметно оживляется, вновь увидев меня. Я настолько отчаялась, что сама хватаюсь за его ремень, а он продолжает неподвижно лежать, откинув руки на спинку дивана. Его эмоции бурлят, но черны, как смоль. — Ни слова, — почти рычу я. — Не прикасайся ко мне. И молчи. Бен кивает в сторону лестницы. — Просто... У тебя же есть... — Его дыхание сбивается, когда я забираюсь к нему на колени, стараясь не глядеть на него. — Я знаю, что ты не хочешь забеременеть. Я не покупаю презервативы, но у меня стоит внутриматочная спираль. Хоть я и не планировала ни с кем спать. Я пропускаю мимо ушей всю его болтовню и откидываюсь назад, высвобождая его член, пока он не спрашивает, может ли помочь, и не удерживает его на месте. Бен резко выдыхает сквозь сжатые зубы, и я не в силах сдержаться, чтобы не сделать то же самое, когда он проникает в меня. Чувство желанной наполненности приносит долгожданное облегчение, и я хватаюсь за его бёдра, насаживаясь сильнее. Его сознание постепенно сливается с моим. Он пытается, но не может оторвать рук, ведь мне сложно балансировать на его коленях. Я позволяю ему обнять меня за талию и помогать двигаться, и Бен качает бёдрами вместе со мной. Мысли летят со скоростью мили в секунду. Это приятно. Впервые за столько лет я чувствую себя расслабленной. Бен сдерживается, стараясь избегать старых прозвищ. Он тихо стонет, бормоча моё имя. Мои стоны остаются такими же тихими, пока я не выгибаюсь, задыхаясь от разрядки. Я цепляюсь за его руки на своих рёбрах и извиваюсь на его коленях. Бен учащённо дышит, нежно сжимая меня в своих руках. — Я уже близко, — бормочет он. — Я готов повязать тебя. Я знаю это. Чувствую выпуклость в основании его члена, что набухает, раздаваясь в размерах, готовая связать нас. И это именно то, в чём я так отчаянно нуждаюсь. Я всё ещё на взводе, дрожу и продолжаю двигаться. Бен делает ещё один глубокий вдох, его бёдра подрагивают, и он стонет, предупреждая о том, что вот-вот кончит. Он удерживает меня за талию, а затем рывком наклоняется вместе со мной к тахте. Взмахом руки он сметает витраж, и тот вдребезги разбивается. Сердце бешено заходится в груди, когда он с сытым урчанием подталкивает меня к краю, лапая за бёдра и до боли впиваясь в них пальцами. Я обмякаю, прикрыв глаза, и пальцы ног поджимаются, когда я снова кончаю. На этот раз я всхлипываю и вжимаюсь в него сильнее. Бен пыхтит в мои волосы: — Я собираюсь повязать тебя. Ты не против? Ты должна сказать, хочешь ли этого. — Я... я не знаю, — выдыхаю я. — Не знаю... Он стонет и кусает меня за плечо. Он резко вбивается в меня, и его мысли проносятся так быстро, что я едва ли успеваю уследить за ними, а затем он рывком отстраняется. Его рука сжимает моё бедро, пока он спускает на пол, ритмично посасывая моё плечо. Я закрываю глаза, позволив облегчению захлестнуть и меня. Бен не нависает надо мной. Он переводит дыхание и встаёт, хотя наши инстинкты буквально кричат, чтобы мы остались вместе. Я поднимаюсь на дрожащих ногах и, ничего не говоря, направляюсь в свою спальню. Ужасная ноющая пустота внутри на время исчезла, и я принимаю душ, а затем забираюсь в постель, даже не закрыв дверь.

***

Я просыпаюсь от соблазнительного аромата еды. Зеваю, скатываясь с кровати и стряхивая с себя остатки сонливости, и вижу на кухне Бена, занятого приготовлением пищи. На нём снова нет рубашки, и я замечаю, что его бледная кожа кажется румянее обычного. Я спускаюсь прямо в пижаме. Бен молча протягивает мне тарелку с омлетом, и я принимаю её, подозрительно принюхиваясь. Он возвращается к готовке, и мы погружаемся в наше привычное напряжённое молчание. Я в порядке, но через пару часов неприятные симптомы вернутся. Бен уходит проведать Леди, а я возвращаюсь в студию, чтобы продолжить работу над витражом и новым эскизом с изображением замков на двери моей спальни. Они кривые и грубые, хотя никогда раньше я не придавала этому значения. Я была в отчаянии, когда устанавливала их, а Моника говорила, что они представляют собой серьёзную угрозу пожарной безопасности. Я поднимаюсь наверх, желая ещё раз взглянуть на замки, когда слышу звук захлопывающейся двери. Бен останавливается у подножия лестницы. — Рей? Я перегибаюсь через перила. Бен постукивает по ним пальцами, пожимая плечами. — Тебе что-нибудь нужно? — интересуется он. — Нет, ты своё уже отработал. Он еле слышно смеётся, оценив мою колкость. — Ну, будем считать, подкол засчитан. — Он покусывает щёку с внутренней стороны и задумчиво хмыкает. — А замки наверху такие же неаккуратные, как на входной двери? Я хмурюсь. — Вовсе нет. — Просто полный пиздец. Ну, окей. Я роняю скетчбук и спускаюсь к нему, гневно уперев руки. Бен изображает невинность, когда приглашает меня пройти к дверям. Да, признаюсь, замки выглядят так, будто их установила какая-то полоумная. Сейчас я понимаю это. Я фыркаю. — Сам ты грёбаный придурок. Пошёл ты... — И зачем тебе столько? Никто не справится с этим в одиночку. — Он указывает на самого большого "ублюдка" сверху. — Хочешь, чтобы я починил их? — Нет. Не прикасайся к моим вещам. Бен пожимает плечами. — Ладно, как скажешь. Я убрал стекло и выбросил его, подмёл пол... Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. — Отлично. Я работаю, так что не отвлекай меня. — Мне очень жаль. Обернувшись вполоборота, я замираю, чтобы взглянуть на него. Бен указывает на дверь и лестницу, горько улыбаясь. Я без лишних слов понимаю, о чём он. Да, моя паранойя целиком и полностью на его совести, и я никогда не прощу его. Ничего не ответив, я направляюсь в свою студию, а Бен так и остаётся внизу.

***

— Не шевелись! Уже стемнело, и я вновь обливаюсь потом, забираясь на колени к Бену. Он лежит на полу моей студии, прижав руки к бокам. Он облизывает губы, когда я расстёгиваю комбинезон, позволив ему распахнуться. Осталось приспустить его, и тогда я смогу беспрепятственно трахнуть его, покончив с этим. Он наблюдает за тем, как я стягиваю его до бёдер, а затем нетерпеливо отбрасываю в сторону. Я оставляю майку и приспускаю его брюки до колен, чтобы ремень не впивался в промежность. Бен блаженно прикусывает губу и выгибается, когда я плавно опускаюсь на его член, тяжело дыша от напряжения, и его сознание раскрывается навстречу моему. Я склоняюсь над ним, упираясь ладонями в пол, и трахаю его жёстче, чем вчера, а он не пытается обхватить меня. Так легче балансировать. Он сглатывает. — Если откинешься назад, я смогу коснуться твоего клитора. Это приятно. Я не слушаю его. И дрожу, достигнув пика, но отчего-то чувствую себя виноватой, когда он молча приникает ко мне. Я не такая как он. Опустив взмокшие ладони на его обнажённую грудь, я изгибаюсь, покачивая бёдрами и ожидая, когда он коснётся меня. Подушечка большого пальца теребит чувствительный бугорок, и я содрогаюсь от сладких спазмов, которые он во мне вызывает. Глаза прикрывается в блаженной неге. Это действительно приятно. Он делает вид, что не наблюдает за мной, но я чувствую на себе его взгляд и его удовольствие, когда снова кончаю. Я хватаюсь за его рубашку, силясь не закричать, но не в силах сдержать слетевший с губ стон. Этот кайф ни с чем не сравним. Это даже круче эйфории после бегства. Бен не протестует, когда я перевожу дыхание и скатываюсь с него. Я валюсь на пол, не обращая внимания на то, что он мастурбирует рядом, тяжело дыша и активно доводя себя до предела. Он стонет, обильно кончив на свой подрагивающий живот. Он массирует набухший узел, неудовлетворённый тем, что его не использовали. Я иду в свою спальню, принимаю душ и вновь засыпаю с открытой дверью. Изнеженное тело быстро одолевает сонливость. Замки всё равно не спасут.

***

Завтрак поджидает меня на подносе прямо за дверью спальни. Я ем прямо там, а потом спускаюсь на кухню как раз в тот момент, когда Бен заходит в дом с чёрного входа. Он делает паузу. — Хочешь пойти к ней? — Она мертва? — Нет... — Тогда я загляну к ней вечером. — Я хватаю яблоко и рысью несусь в студию. — Спасибо за завтрак. — Подожди. Я приостанавливаюсь и оборачиваюсь. Бен запирает замок и снимает ботинки, затем неторопливо направляется ко мне. На секунду я задумываюсь о том, чтобы броситься вверх по лестнице, но он опускается на колени, сразу становясь менее угрожающим. В следующее мгновение он стягивает мои пижамные штаны с бёдер и зарывается лицом между ними. От неожиданности я теряю равновесие, вынужденная цепляться за его плечо и голову, чтобы не рухнуть на задницу. Его язык терзает мои складочки и поднимается к клитору, и я задыхаюсь от переполняющих меня ощущений. Бен стонет и крепко удерживает меня на месте, но меня это ничуть не злит. Я сжимаю в кулаке его волосы и прижимаюсь бёдрами к его рту. Ногти до боли впиваются в его плечо, когда я с криком кончаю. Он продолжает ласкать меня, с нежностью поглаживая мои бёдра, вызывая новый импульс во всём теле. На этот раз мои ноги подкашиваются, словно у новорождённого оленёнка. Бен отстраняется от меня, с довольством облизав губы. — Спасибо за завтрак. Я всё ещё слишком потрясена, чтобы бросить что-то язвительное, потому поправляю штаны и бегу в студию.

***

Я просыпаюсь посреди ночи, не чувствуя себя взмокшей или нуждающейся, но что-то глубоко во мне кажется изменившимся. Первые лучи солнца наполняют комнату, когда я пробираюсь к лестнице. Бен сидит на диване, глядя в окно, но он поворачивается, услышав скрип. Он вскидывает брови. Слова ни к чему. Я разворачиваюсь и слышу, как он встаёт следом, я несусь к себе, прикрыв дверь. Адреналин бурлит в крови, когда я понимаю, что он заходит в мою комнату. Мне не следовало впускать его сюда. Меня обманывают феромоны и наша связь. Бен терпеливо ждёт, пока я заберусь в постель, и лишь потом приближается. Он снимает рубашку и забирается под одеяло: альфа до мозга костей, но всё ж устраивается на спине, чтобы я могла забраться сверху. Я не очень-то хочу этого. Не в этот раз. Я притягиваю его к себе, и он стаскивает мои трусики с лодыжек. Он сжимает мои грудки сквозь тонкую ткань ночной рубахи, опаляя мою шею разгорячённым дыханием, и толкается в меня, а я покорно раскрываюсь для него. Бен сначала осторожно покусывает побледневший след от укуса, словно боясь, что я оттолкну его. Затем целует сильнее, кусает и трахает меня так отчаянно, что кровать скрипит и бьётся о стену позади нас. Я впиваюсь ногтями в его бёдра. — Я всё ещё ненавижу тебя. — Знаю. Хочешь, чтобы я прекратил? Я могу снова отлизать тебе. — Нет, я хочу почувствовать это... Узел. Я хочу, чтобы ты повязал меня. Бен хватает меня за бёдра, чтобы удержать на месте, и наваливается ещё сильнее, впиваясь ртом в мою шею. Он близок к кульминации. Он пыхтит и дёргается внутри меня, поглаживая то самое чувствительное местечко. Я крепче стискиваю его бёдра ногами. Немного кружится голова. Не знаю, с чего вдруг мне захотелось подобного, ведь раньше это был мой худший кошмар. — Я сейчас кончу, — шепчет он. Бен вздрагивает и слегка замедляется, издавая стоны. — Рей, я на грани... И он увлекает меня за собой. Бен прикусывает метку, затем останавливается, просит прощения и кусает меня снова, когда его захлёстывает оргазм. Он изливается, и его эмоции накрывают меня, когда Бен вгоняет свой узел глубже, и он набухает, соединяя нас воедино. Липкая сперма сочится по краям, может быть, потому, что её так много. Затем он укрывает меня, словно одеялом, внутри и снаружи, и всё моё беспокойство, наконец, улетучивается. Я вожу ноготками по его спине, когда он с протяжным стоном вновь кончает в меня. Бен вылизывает метку, отчего кожу начинает приятно покалывать, всё моё тело сжимается вокруг него, но я держу свои ноги и разум широко раскрытыми. Бен осторожно покачивает бёдрами. Такой тяжёлый. И сейчас меня даже не напрягает неспособность мыслить связно. — Вот так, — шепчет он. — Тебе лучше, малышка? Я киваю. И он кивает в ответ. Он посасывает метку, и я вынуждена извиваться на его члене, пока не кончаю вновь, на этот раз с его именем на губах. Бен продолжает размеренные фрикции, шикнув на меня, когда я продолжаю хныкать. — Ш-ш-ш... расслабься. Расслабься. Я не причиню тебе вреда. Я даже не собираюсь возвращать тебя в Элизиан Филдс. — Он перемещает свой вес таким образом, что мы лежим бок о бок, всё ещё связанные узлом. Его ладонь касается моей щеки, он словно изучает меня. — Мы можем остаться здесь. Теперь я знаю, что ты не сбежишь от меня. Слёзы наворачиваются на глаза и текут по его пальцам, хотя я не чувствую себя расстроенной. Бен урчит и прижимается ко мне, пока я не успокаиваюсь. Он целует меня, и я охотно отвечаю. Он снова забирается на меня в мягком утреннем свете, и мы путаемся в простынях, так что мне некуда деться. Я сжимаю его плечи. Узел спал. Бен трахает меня в размеренном темпе. Я в ловушке и обнимаю его, подмахивая бёдрами и совсем не чувствуя себя загнанной. Он лениво лижет мою метку и обводит сосок подушечкой большого пальца, мурлыча так глубоко, что вибрация отдаётся в каждой клеточке тела. — Я же говорил, что буду трахать тебя нежно, — жарко шепчет он мне на ухо. — Разве нет? — Я киваю и зарываюсь лицом в его шею. — А теперь ты вся на взводе из-за того, что пряталась от меня, но я всё ещё нежен, хотя должен был наказать тебя. Но я не отниму ни картин, ни твою лошадь... Думаю, этот дом сам по себе уже достаточное наказание. О чём он? Я пытаюсь перевернуть его на спину, но Бен не позволяет мне этого, нежно вбиваясь в меня и целуя все участки обнажённой кожи, до которых только может дотянуться. Расслабленность накрывает меня. Я двигаюсь в такт с ним и вновь кончаю, а он бормочет "хорошая девочка". Его кожа пахнет домом. — Я хочу, чтобы ты встала для меня на четвереньки, малышка. — Зачем? — устало спрашиваю я. — Потому что так и должно быть. Он направляет меня нужным образом. Я еле держусь на подрагивающих руках, когда Бен проникает в меня одним жёстким движением. Он берёт меня так грубо, что это больше напоминает наказание. Я опускаюсь на предплечья, а он удерживает меня за бёдра, остервенело трахая и выстанывая моё имя. Я слишком слаба, чтобы сопротивляться, когда он снова вяжет меня. Он перекатывается набок и заключает меня в крепкие объятия, мурлыча и посасывая укус, отчего меня ещё больше клонит в сон. Я закрываю глаза и устраиваюсь поудобнее. Мне кажется, что я вновь чувствую мокрую траву под босыми ногами и Леди, несущуюся по тенистой тропке, и мерзкую грязь, когда я, вконец обессилев, падаю с её спины и уже не встаю. Холодок кусает мои пальцы. Ледяной поток готов поглотить меня. Мне кажется, я снова на ферме Леи, и Бен тащит меня, брыкающуюся и кричащую, к своей чёрной "Ауди", до боли сжимая мои плечи и сыпля угрозами. Дома невыносимо жарко, ещё хуже в платье, когда все так и норовят погладить мой округлившийся живот, но он растирает мои ноги, прежде чем велит встать на четвереньки. Мне кажется, я в сарае, показываю Леди портрет, но она едва ли в силах оценить мои старания, а рядом Моника смеётся и потягивает пиво. Я закрываю все засовы и запираю замки после её ухода, чувствуя себя пленницей в собственном доме. И это совсем не то, чего мне хотелось, я провожу дни и ночи, рыдая от одиночества в спальне. Мне кажется, что я нахожусь во всех этих местах одновременно или вообще ни в одном из них... Просто разрозненные фрагменты, собранные воедино в ночном кошмаре или сновидении. Пожалуй, мне стоит вздремнуть. Я знаю, что больше не хочу ни о чём думать.