True Love Waits

Мы навещаем Роуз ближе к вечеру. Она выглядит настолько счастливой, когда кормит малышку грудью, что буквально светится от переполняющих её эмоций. Прежде чем я успеваю повернуться и вытолкать Бена, он обходит меня и с интересом оглядывается. Её палата больше напоминает роскошные апартаменты люкс класса. Финн лежит с ней в постели и улыбается, расслабленно прикрыв глаза. Он обнимает свою омегу за талию и поглаживает её живот под простынёй, пока Роуз болтает с Беном. Это странно. И совсем не кажется правильным. Я стою в паре футов от них, отчётливо понимая, что мне здесь не место. Будет лучше уйти. Я потираю чувствительную железу, на которой теперь красуются отметины Бена. Задница тоже адски полыхает от его шлепков. Дело в них, а не во мне. Это они — грёбаные извращенцы. Они аберрантны. Не я. — Рей, взгляни! Малыш не укусит тебя. Я смотрю на Роуз с неловкой улыбкой, когда подхожу ближе. Бен отпускает глупую шутку о том, что у младенцев нет зубов, а Финн смеётся, качая головой и целуя Роуз в плечо. — Видишь, как хорошо Пейдж держится? — Она сияет, слегка смещаясь в сторону, и я вижу, как малышка обхватывает ртом сосок. — С ней всё прекрасно. Не могу дождаться, когда у тебя будет свой собственный, Рей. — Мы можем синхронизировать следующую беременность, — размышляет Финн, бросая тёмный взгляд в сторону Бена. — Разве не здорово, если девочки пройдут через это вместе? Бен накрывает мои плечи своими огромными ручищами. И против воли я вздрагиваю от его собственнического прикосновения, а Финн ухмыляется, завидев что-то такое в его лице. Оплодотворение юных омег им видится чёртовой игрой. Они думают, что было бы мило обрюхатить нас одновременно, чтобы их птичкам в клетках было с кем щебетать. — Придётся ждать ещё год, друг мой, — отвечает Бен после недолгих раздумий. Он ощутимее сжимает моё плечо. — В конце концов, правила есть правила. Я изо всех сил стараюсь быть хорошей подругой и держусь ровно до тех пор, пока их близость становится невыносимой. Бен коротко целует Роуз в лоб на прощание и дружески похлопывает Финна по спине, когда мы уходим. Привычный мир рушится на моих глазах, а я не знаю, как это остановить. Мне нужно убираться отсюда. Мы задерживаемся возле сестринского поста, чтобы Бен мог подписать кое-какие бумаги по одному из своих пациентов. Он смеётся, что-то обсуждая с коллегой, а я стою у стены, заламывая руки и делая вид, что не замечаю полных отвращения взглядов медсестёр. Все они беты, едва ли понимающие нравы полулюдей. Да, у нас принято рано выходить замуж и спаривать молодых, но ведь это полная чушь. Они явно находят эти обычаи столь же пещерными. А ещё я знаю, что они видят следы от засосов на моей шее. Бен только с виду кажется образцовым альфой, одетым в чистые брюки и синюю саржевую рубашку, с собранными в хвост волосами. Но я-то знаю, что всё это лишь иллюзия. Он животное. Манипулятивный, агрессивный, эгоистичный. Да я лучше сдохну, чем стану его парой. — Мы сможем уехать через несколько дней. Нужно кое-что уладить, чтобы моё отсутствие не сказалось на работе отделения. Я пристёгиваюсь ремнём безопасности в его машине. Бен пишет какому-то нейрохирургу, совершенно не замечая меня. — Отлично, — хмыкаю я. — Ты можешь отвезти меня обратно к Ункару. — Уверена? Меня не будет дома большую часть дня — ты сможешь читать всё, что захочешь, и есть что угодно. Можешь рисовать. — Зато к ночи ты вернёшься. Бен, слегка улыбаясь, касается пальцем своей верхней губы. — Всё так, но у нас не возникнет проблем, если ты будешь хорошо себя вести. Я смотрю в окно с отстранённым видом. Спорить с ним бессмысленно. Он добьётся своего, как бы я ни пыталась этого избежать. Единственным решением станет побег, когда я наконец доберусь до Нью-Йорка. Иначе мне придётся терпеть унижения до скончания дней. Бен принимается за готовку, когда мы возвращаемся в его дом, но я отказываюсь от еды, сбегая к себе. Я стремительно проношусь по лестнице и захлопываю дверь, а затем переодеваюсь в одну из бесчисленных дурацких ночнушек, что он приготовил для меня. Нервным шагом я мечусь из угла в угол, сгрызая ногти в кровь. Перетерпеть ещё немного, не говоря уже о поездке в Нью-Йорк, и придумать, как ускользнуть незамеченной. Мне стоит обдумать свой побег заранее. Всё сложнее, чем кажется на первый взгляд. Лучше прихватить с собой наличку, ведь он с лёгкостью найдёт меня, используй я его кредитную карту. К счастью, остаток ночи он не беспокоил меня. Его не оказалось дома, когда утром я на цыпочках прокралась вниз, чтобы приготовить завтрак. На кухонном столе я вижу нарезанный порционно киш, укрытый пищевой плёнкой, с оставленной для меня запиской. Я отбрасываю её, совсем не глядя, и жадно принимаюсь за еду. Его даже не нужно разогревать — потрясающий вкус, а я чертовски голодна. Я прихватываю с собой пару кусочков и направляюсь в гостиную, некоторое время смотря телевизор. Здесь так тихо. Именно такие меланхоличные дни больше всего вдохновляют меня — стелющийся по траве туман и затянутое хмурыми облаками небо. Я жую и смотрю в окно на небольшое строение на самом краю его владений. Там я и смогу уединиться. Может быть, взглянуть на его мастерскую хоть одним глазком. Спальня Бена открыта, так что я хватаю его спортивные штаны и закатываю их до щиколоток. По крайней мере, они хоть сколько-то защитят меня от холода. Переодеваясь, я стараюсь почти не дышать, опасаясь, что его феромоны заставят меня намокнуть снова. Бен определённо почувствует это в своей спальне. Я обуваюсь и направляюсь через весь двор к пристройке. Дверь легко поддаётся, скрипя петлями, и я с интересом заглядываю внутрь. Здесь холодно, но я чувствую аромат новой бумаги и свежих красок. Я вожу рукой в темноте, пока не натыкаюсь на выключатель. Встраиваемые светильники оживают, заливая тёплым светом небольшое пространство мастерской и отбрасывая блики на широкие окна. А из окон открывается дивный вид на лесной массив, и меня внезапно охватывает непреодолимое желание бежать без оглядки. Соблазн велик, но вместо этого я использую привычное бегство от реальности, найдя спасение в творчестве. Его материалы и кисти несравнимо лучше качеством и заметно отличаются от моих, но я без труда осваиваюсь. Мольберт стоит меж окнами с приставленным к нему для удобства креслом. Время за работой летит стремительно. Я и глазом моргнуть не успела, как на лес опустились сумерки, меняющие общую тональность пейзажа. Ничего особенного — просто акварельный набросок леса на скорую руку. Я гляжу в окно, пока не становится слишком темно, чтобы продолжать, а затем убираю заимствованные принадлежности обратно по ящикам и шкафам. Я голодна. Настолько увлеклась процессом, что даже не заметила этого. Я оборачиваюсь и вскрикиваю от неожиданности. Бен стоит позади, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Он всё ещё одет в зелёную больничную робу и улыбается мне, когда я пытаюсь взять себя в руки и с запинкой интересуюсь: — Как... как долго? — Я здесь уже около получаса. А ты очень целеустремлённая, малышка. — Он склоняет голову, любуясь моей акварелью. — Очень красиво. Ты уже закончила с ней? — Нет... Прости, что взяла твои вещи. Он отлипает от стены и идёт по скрипучему полу к мольберту. Я наблюдаю за тем, как он выглядывает в окно. — Всё это для твоего пользования, Рей. У меня почти нет свободного времени. — Бен задумчиво смотрит на деревья, словно что-то прикидывая. — Знаешь, мы можем посетить Метрополитен-музей, пока будем в Нью-Йорке. Я действительно ценю искусство и хотел бы вставить эту работу в рамку, когда ты закончишь. Я тушуюсь. — Она... далека от идеала. — Она прекрасна. И у тебя всё получилось. — Он достаёт акварель и проводит кончиком пальца по краю листа. — Я сохраню каждый разрисованный тобой клочок бумаги. Даже рациональная часть меня плавится от его обещаний. Я фыркаю, выказывая раздражение, ведь парой добрых слов не перечеркнуть то, что он сделал накануне. Он больной на голову ублюдок. Меня не так-то просто завоевать. Бен улыбается моему молчанию. Он подходит ближе, сцепив руки за спиной, бесцеремонно вторгаясь в моё пространство, которого и без того мало в тесной лачуге. Я моргаю, непонимающе глядя на него. Чего он хочет на этот раз? — Ты знакома с искусством кинцуги? — Эм... нет. — Традиционное японское ремесло преображения разбитой керамики с помощью прожилок золота или серебра. Починка сломанной вещи заключается в заполнении трещин блестящим и прочным лаком. Порой итоговый результат выходит красивее оригинала. Бен обхватывает мою челюсть своей огромной рукой. Неожиданно, но не резко, не причиняя боли. С секунду он смотрит в мои глаза, а затем целует меня. Я закрываю глаза и вслепую тянусь к ощущению мягкости и комфорта. Он едва касается моих губ своими, снова и снова, отчего по рукам бегут мурашки. — Иногда лучше всего сломать красивую вещь и воссоздать её по кусочкам заново. — Его рука опускается на мою поясницу, а затем чуть ниже, сжимая всё ещё саднящую от его ударов задницу. — Так рождается уникальность. Дыхание сбивается, и я наклоняюсь вперёд, прижимаясь к его твёрдому телу. Бен утыкается носом в мой висок и двигает бёдрами, позволив ощутить внушительный стояк в своих штанах. Он нежно дышит мне в ухо и выжидает мгновение, прежде чем заговорить снова. — Ты была в моей комнате, — упрекает в шутку он. — Маленькая непослушная штучка. — Бен наваливается на меня всем весом, заставив жаться в стену. Он снова двигает бёдрами, упираясь своим членом в мой живот. — Распространяешь свои феромоны по всему моему дому. Шалунья. — Я... я не хотела этого! — М-м-м, а ещё ты воруешь мою одежду. По-хорошему мне следовало бы наказать тебя. — Он заправляет выбившуюся прядь мне за ушко. — Но в остальном ты была послушной девочкой, так что, думаю, ты заслуживаешь передышки. Да неужели? Я благодарно киваю, когда Бен отстраняется от меня. Он жестом понукает меня выйти из студии первой и следует за мной молчаливой тенью. Я сразу ощущаю запах готовящегося ужина, доносящийся через открытое окно, но меня снова начинает подташнивать.