Укрывая небеса

      И кто только сказал, что небеса и идеально подходящие ему атрибуты сразу гармонируют друг с другом?       Возможно свою роль сыграл языковой барьер, из-за которого Акихиро мог общаться с немцем только на ломаном (с обеих сторон, к тому же!) английском, понимая от силы чуть больше половины чужих слов из-за акцента, что, впрочем, было взаимно. Такие разговоры были ни о чём и утомляли обоих, к тому же Кёниг очень много сил тратил на регенерацию ожогов, появившихся на бледной коже после бунта собственного пламени, поэтому Савада предпочитал молча сидеть рядом с Грозой, кутаясь в заботливо отданную Скаллом старую куртку от мотоциклетного костюма (Акихиро честно не рискнул спрашивать, сколько лет было данному предмету одежды, потому что взгляд каскадёра, наполненный тоской с капелькой нежности, направленный на символическую, судя по всему, вещь, непроизвольно заставил мурашки пробежаться по спине). Неуютно было обоим атрибутам. Что Гроза, что Небо были абсолютно асоциальными людьми, судя по всему, по крайней мере Акихиро точно мог назвать себя таковым, а Вольфганг вёл себя до боли похоже на него. По крайней мере на первый взгляд немец представлял из себя типичного аристократа, кривящего частично обожжёные губы в язвительную усмешку и смотрящего на будущего Вонголу свысока, даже лёжа в постели.       Благодаря информаторам Реборна, которого, в свою очередь, судя по всему, попросил помочь Скалл, Акихиро смог узнать о своём будущем атрибуте совсем немного, но информация оказалась важной: имя - Вольфганг-Вильгельм Кёниг, первый и единственный наследник достаточно древней немецкой семьи, которому от отца досталось всё состояние их рода. Двадцать один год. Учится в Лейпцигском университете на физическом направлении, но, как удалось выяснить и впоследствии подтвердить конспектами, при этом умудрялся ходить на дополнительные часы на медико-химический факультет. Скрытный, осторожный, но при этом язвительный, за усмешку и чуть кривые зубы получил прозвище "крыса", почти никогда не участвует в студенческих мероприятиях. Друзья отсутствуют. В шестнадцать лет потерял в авиакатастрофе обоих родителей, после чего перешёл под опеку к семье своей невесты. Уже тогда отличался замкнутым характером, на приёмах не говорил ни с кем, кроме опекунов, отделываясь разве что скупыми приветствиями и прощаниями. За день до того, как чуть не умер в собственном пламени, потерял невесту. Оказавшаяся беременной женщина погибла из-за пьяного ублюдка, вылетевшего на пешеходный переход, за месяц до того, как они с Вольфгангом должны были сыграть свадьбу. Гроза не выдержал, а то, чем это окончилось, Акихиро увидел своими глазами. Страшные слова чёрными кляксами размываются по листам, заставляя интуицию свернуться в крошечный тугой комок где-то в животе поперёк горла. Савада тихо вздыхает, откладывая отчёт информаторов в сторону, после чего смотрит на курящего возле окна каскадёра. Он не знает, что делать. Что вообще тут можно сделать?       - Скалл. - Небо говорит тихо, шагает бесшумно ближе, неловко ёжась - до сих пор не может понять и принять, что ему кто-то может добровольно и просто так предложить помощь. - Скалл, как он?       Каскадёр поворачивается, растягивая тонкие покрытые фиолетовой помадой губы в чуть подрагивающей улыбке, тушит сигарету о собственный костюм и подходит ближе. - Всё будет в порядке, Акихиро. Кризис прошёл. Он не умрёт. - Они не вызывали врачей, потому что Скалл на само предложение гневно зашипел, доставая откуда-то таблетки, фонящие пламенем солнца. Каскадёр в целом первое время от немца не отходил, вился вокруг, окружая тонкой фиолетовой дымкой, делая что-то с вероятностями только самому Облаку понятное. И говорил. Скалл, как оказалось, немецким владеет абсолютно свободно, разговаривая на нём так же спокойно, как на английском или на итальянском.       Акихиро тихо вздыхает. Руки слегка чешутся в районе запястий, выдавая нервнозность, но говорить о своих проблемах подросток не хочет, да и не нужно - каскадёр умудряется понимать его без слов, смотрит немного усталым взглядом, шлёт отдыхать, говоря, что сам всё сделает и что Саваде волноваться не стоит, да и не сможет подросток сделать чего-либо в этой ситуации. А Акихиро и рад бы отпустить всё это, пойти отдыхать, но собственное пламя жгучим обручем сжимает внутренности, словно стараясь прожечь изнутри, требует помочь тому, кто должен быть рядом просто потому что так мир решил, так сложилось и это правильно. Скалл улыбается, Скалл кидает ему очередную банку газировки и с чистой душой грузит домашкой по немецкому, заставляя отрабатывать по сотне раз одно и то же слово так, что у подростка свободного времени не остаётся и вовсе.       Гроза приходит в себя окончательно лишь через несколько дней, что, впрочем, со слов Аркобалено, очень хорошо, на самом деле. Мог не прийти и вовсе. А потом Акихиро понимает, что языковой барьер не является самой серьёзной проблемой - его потенциальный хранитель перестаёт говорить. Вольфганг шипит, смотрит надменным озлобленным взглядом в ответ на любые вопросы, отворачивается, игнорируя даже Скалла, с которым в первое время говорил вполне себе спокойно. Савада морщится - у сломанного Неба такие же сломанные хранители, но от Грозы не отходит, пытается достучаться до собственного пламени, чтобы немец почувствовал гармонию совместимых атрибутов, но не получается. Внутри клубком сворачивается раздражение, накапливается медленно, но верно - так продолжаться дальше не может. В какой-то день Акихиро не выдерживает и уезжает из особняка Грозы на первом же поезде, оставляя того под надзором каскадёра, явно уже уставшего от всего происходящего, но следующего каким-то своим убеждениям, гласящим, судя по всему, что детей оставлять без присмотра не стоит или что-то в этом роде, даром, что немец уже совершеннолетний, Скалл всё равно старше его больше, чем в два раза. Савада бездумно ходит по какому-то не запомнившемуся городу, игнорируя пищащую интуицию, думает о том, как всё пришло к этому, почему мир настолько жесток, почему они просто не могут быть счастливы? Собственное Небо тоскует, покрывает внутренности дождём пламенных слёз, срывая с губ шипение, но вырваться не пытается. Некуда и незачем - кому вообще нужна такая потрепанная, истёртая до дыр гармония?       К Грозе и каскадёру Акихиро возвращается лишь через два дня, кутаясь в ставшую ещё более прокуренной мотоциклетную куртку Облака, смотрит молчаливо прямо в глаза Вольфганга, понимая, что так продолжаться больше не может, и тихо вздыхает, облизывая пересохшие губы. Соберись, Савада, ты же Небо, ты гармония и лидер, соберись.       - Я знаю, что являюсь незнакомым тебе человеком. Что появился из ниоткуда, заявляя о том, что ты должен быть со мной, как мой хранитель. Что тебе сейчас больно и плохо. Я знаю. И я хочу попытаться помочь тебе, потому что так сложилось, что мир сшил меня с тобой ржавыми нитками, говоря, что мы должны поддерживать друг друга, но я не стану этого делать, если оно тебе не нужно. У тебя умерла жена, умер ребёнок, ты волен делать, что хочешь: ты можешь попытаться отправиться к ним на небеса, а можешь жить дальше, чтобы их смерть не была напрасной, но из этой дыры тебя никто не сможет вытащить, кроме тебя. Хочешь - умирай, но не плачь потом, когда окажешься в другом месте, нежели они - самоубийцы в Рай не попадают. - Акихиро мрачно сощурился, сжимая руки в кулаки, едва слышно шипя все эти слова, будучи при этом чётко уверенным, что немец его услышит. Скалл вышел из комнаты ещё до начала разговора, поэтому сейчас поддержки не стоило от кого-либо ожидать ни немцу, ни Саваде, были только они двое - комки боли, окружённые острыми иглами, похожие друг на друга до боли люди, выросшие в разных странах и разных окружениях, но от этого не менее изломанные. Акихиро шумно выдыхает сквозь зубы, распрямляет неестественно спину, смотря прямо в чужие глаза с неприкрытым раздражением, а немец отвечает ему тем же самым, разве что вместо раздражения - открытая злость.       - Пошёл прочь из моего дома. - Голос Вольфганга, отдающий хрипотцой из-за болезни, чуть подрагивал, показывая, что его хозяин на грани бешенства. - Пошёл прочь!       Акихиро подскакивает на месте, сжимает зубы до скрипа, стряхивает упавшие на лоб прядки волос, после чего разворачивается и идёт к двери.       - Да пошёл ты! - И показательно громко хлопает дверью.       И кто сказал, что всё будет просто?       Скалл смотрит на него нечитаемым уставшим взглядом, ничего не говорит на слова о том, что они уходят, лишь пожимает плечами и запрыгивает на чужое плечо, доставая из кармана пачку сигарет, а оттуда, в свою очередь, отдающую хвоей с нотками мяты палочку, поджигая её от собственного пламени. Затягивается. Выдыхает дым со стандартной улыбкой "я звезда, я прекрасен и у меня всё всегда хорошо", после чего протягивает пачку подростку, абсолютно не удивляясь тому, что тот берёт сигарету и закуривает от зажигалки.       А на следующий день их на вокзале перехватывает Вольфганг, всё так же мрачно щурящийся, но уже не смотрящий с неприкрытой злостью. Одетый в идеально выглаженные брюки и рубашку, с перемотанными бинтами руками и шеей, с сумкой через плечо и чемоданом, он стоял, нервно ёжась и не спуская взгляд с каскадёра.       - Я поеду с вами. - Кёниг скрещивает руки на груди, кривя сухие потрескавшиеся губы в той усмешке, из-за которой, судя по всему, его и прозвали крысёнышем, но во взгляде - отчаяние, потерявший всех близких людей Гроза боялся отпустить тех, кто хоть немного заинтересовался, кто может, пускай и потенциально, стать семьёй.       Скалл тихо хмыкает, после чего пинает Акихиро в колено кулаком несильно. Савада тихо ойкает, однако встряхивает головой, пытается улыбнуться Грозе, но вместо улыбки получаются лишь неловко приподнятые уголки губ, тут же опустившиеся обратно, протягивает руку тому, впрочем, не стягивая с ладони перчатку. У немца кожа тоже закрыта, её полностью покрывают сероватые бинты, поэтому они, в своём роде квиты. А ещё Гроза, судя по всему, мёрзнет, либо у него плохое кровообращение, потому что руки у него были холоднее рук Акихиро, у которого, в свою очередь, тоже не самые тёплые для пламенника руки. Вольфганг замирает и затихает, больше ничего не говоря, а внизу раздаётся тихий смех каскадёра, который запрыгивает на плечо немца, протягивая и тому банку какой-то американской газировки. Гроза растерянно смотрит на того, не сразу принимая предложенную вещь, а Акихиро только сейчас понимает, что Скалл, вообще-то, выглядит, как маленький ребёнок, при этом спокойно курит, даже не скрываясь и имеет в чёртовых бездонных карманах несколько баночек энергетика. А после Вольфганг пожимает плечами, открывает газировку с тихим щелчком и отпивает спокойно. Кажется, всё не так плохо.       Они снимают квартиру в центре Берлина, потому что сил находиться в фамильном особняке у Вольфганга нет, а денег много, поэтому проблемы с жильём не возникает, да и не возникло бы, потому что Скалл, вообще-то, наёмник, как и остальные Аркобалено, а у Акихиро в кармане золотая безлимитная карточка, которую прислал Иемицу в письме, которое, в своём роде, переслал им Реборн. Внешний советник писал о том, что доверяет выбор отпрыску и что тот не должен его опозорить. О том, что будет, если Акихиро всё же сделает что-то по мнению отца неподходящее, в письме не пишется, но это и без того очевидно.       Они пытаются жить вместе, точнее, пытаются уживаться Небо с Грозой, до сих пор не находящие общих точек соприкосновения, Скалл же просто носится по выставкам байков и подобных вещей, покупает где-то в каком-то ларьке ящик пива, притаскивает всякие безделушки в квартиру, отчего в какой-то момент с губ Вольфганга срывается тихий смешок - он говорит что-то о том, что Облако - немец быстро понимает деление на атрибуты, почему-то то, что он всё понимает, Акихиро не удивляет, - вьёт гнездо и похож на аметистового короткохвостого скворца, а каскадёр в ответ смеётся и на следующий день приносит тому большую книжку по орнитологии, ловя чужой удивлённый сдержанно-радостный взгляд. Савада почему-то фокусирует внимание на чужих словах, после чего смешливо фыркает, не удерживаясь, - если Аркобалено - птица, то они с немцем, судя по всему, птенцы.       Скалл не заморачивается, он пьёт пиво, говоря о том, что "в чём иначе смысл нахождения в Германии?", вешает огромную карту на стену (точнее, заставляет это сделать младших пламенников), тащит их на какое-то соревнование мотоциклистов, покупая самые дешёвые билеты, потому что в ином случае они по его мнению не проникнутся атмосферой, а на досуге рассказывает про строение того или иного вида оружия, как убить человека пластиковой вилкой и как скрыться от полиции, если вы совершенно случайно убили человека в центре отделения. И если в самом начале Савада волновался, что гражданский не сможет принять реалии мира, в который его затягивают, то теперь он понимает, что это не Вольфганг будет бояться мира, а миру стоит бояться Грозы, потому что в чужих глазах мелькает неприкрытый интерес, когда речь идёт о том, как воздействует пламя на ту или иную систему органов человека. Скалл тихо смеётся, в свою очередь говоря о том, что Верде - второй Да-Винчи, а Кёниг - второй Верде.       А немец и не сопротивляется, обкладывает себя конспектами, сидит всё время в своей комнате, рисуя какие-то чертежи, изучает теорию пламени, старается понять всё, что в мире мафии учат в течение всей своей жизни, за какие-то жалкие несколько дней, зарывается в информации, порой игнорируя всё, что его окружает. Пытается заткнуть боль потери, сфокусироваться на чём-то новом, а Акихиро лишь смотрит с отстранённым видом, неловко старается заботиться, покупает тёплый плед и просит Скалла научить его готовить кофе.       Интуиция нежно воркует, успокоившаяся, говорит, что всё хорошо, что все в безопасности, тянет прозрачные руки, ероша волосы Неба. И всё, может быть, и вправду налаживается, потому что когда они все втроём идут по улицам Берлина, поедая какую-то химозную сладость, когда Вольфганг с заинтересованным лицом рассказывает о том, как работает тот или иной орган человека, не отблёскивая надменным безразличием в глазах, когда Скалл хрипло смеётся, закуривая очередную сигарету, зарывается пальцами в прядки волос Акихиро или Кёнига, когда создаётся иллюзия того, что всё хорошо, Савада не хочет думать о том, что в любой момент это может закончиться, и быстрая смерть будет самым хорошим и безболезненным из тех, что может произойти.       Поэтому, когда интуиция потирает ладошки и показывает пальчиком куда-то в район Сибири, Акихиро растерянно оглядывается на каскадёра и не удивляется, когда тот заходится смехом и говорит, что им пора запасаться тёплой одеждой и самоучителями русского языка. И, если честно, Саваду больше волнует второй пункт, чем то, что он, привыкший к теплу солнечной Сицилии, поедет туда, где, если верить слухам, всё время лежит снег, потому что, чёрт возьми, он не успел даже немецкий доучить, а тут ещё один язык. И заговорческий взгляд Вольфганга, который к изучению итальянского принялся с самодовольной усмешкой, имея за спиной знание латинского языка, а теперь загорелся идеей выучить ещё что-то новое, говорил о том, что в покое Небо ближайшее время не оставят. И почему у них всё как не у людей?