Никого возле качель

***

      Целовать ребёнка, лежащего в больших складках белого покрывала. Покрывала больничной койки, когда неподалёку на тебя смотрит беременная женщина. Здоровым людям здесь делать нечего, но кому-то надо отвечать за маленького пациента.       Гэб немного отодвигается, смотрит на больную и бледную пациентку на кровати. Та глубоко внутри ощущает страх за себя и своего будущего младенца, ощущает, как по коже бегают мурашки, боится что-либо сказать. Казалось, будто человек неподалёку от неё абсолютно неуправляемый.       Взгляд металлических глаз с тучными синяками источал что-то отторгающе сердитое, но просил лишь одного — не лезть. —Он давно меня не видел.—Скромно объясняется на подушке эльфёнок. Лицо его очень розовое, глаза заплывчатые и игриво-умирающие. —Лежите-лежите…—Почти шёпотом говорит та, помахивая ладонью.       Парень отворачивается, кладёт маленькую ручку с тонкими ноготками в свою, гладит её пальцем, прикрывая от всех, кроме себя. Второй опирается о койку, продолжает целовать. —А можно попросить у тебя кое-что?—Спрашивает Габриэль, неуклюже пробуя потянуть руки к чужому лицу.—Можешь... Узнать, как там мои папа с мамой?       Видя, как руки мальчика отказываются слушаться, Гэб вновь берёт одну в свою руку, а вторую, слегка подрагивающую, опускает на одеяло. —Могу.—Говорят тому тихо и глубоко в душе с нежеланием.—Сделать это быстро или передать что-то? —Передай им по письму, они у меня в комнате…—Пальцы непослушной руки вяло проходят по сухой ладони Старшего, пробуя обласкать.—Маме с розочкой, папе с ромашкой. —Уверен, что хочешь только этого?—Мягко спрашивает тот, желая исполнить хотя бы одно потаённое желание мальца.       Эльфёнок немного помолчал, глядя в пустую стену, украшенную чёрными трещинками сверху и деревянными досками снизу. Что-то очень важное и чувственное хотело подняться на поверхность сознания, всплыть и заставить улыбнуться, но оно вдруг застыло где-то на середине и начало тонуть, после чего прозвучало безрадостное желание ребёнка. —Игрушку.—Сказал он, отыскав в белой дымке бессилия одно из своих воспоминаний. Не хотелось просить большего. Мальчик почти закрыл глаза, через силу пытаясь не уснуть. —Игрушку…—Словив заветное желание, Гэб отпустил ручку и стал подыматься.       За деревянным стеклом медленно вздымался под действием ветра снег. Выходя из помещения, а после и из самого стационара, Гэб с каждой поступью шёл быстрее, будто вот-вот собирался кинуться убегать от деревянного здания позади. Холод и ветер по бокам от всего вида дороги злил и без того напряжённого эльфа. Казалось, будто погода в этот раз намекала на скорейшее возвращение к родной душе, а не дому. Не к теплу и еде, не родным и друзьям, а к тающему под поцелуями комку тепла. И указывали они правильно.

…

      От души грубо и громко ворвавшись в чуть-знакомый подъезд, после в теперь свято ненавистную квартиру, а после и в комнату с на полу сбуровленным в сторону ложем подле большой батареи, Гэб быстро осматривал все поверхности комнат, какие попадались на глаза.       В последней комнате, самой просторной, представляемые конверты опирались о прозрачный стакан с растресканными вдоль стержня карандашами внутри. Недалеко от них были тоненькие старые книжки и замызганная каракулями тетрадка.       В голове парня что-то тихо гудело. Вид его раскрытой от готовности схватить письма и уйти перешёл на вид предметов деревянной полки крохотного шкафа. При завершении одной острой мысли загорелось любопытство. И рука ослабла.       Что может сказать своим дрянным родителям мальчик, считающий, а может и считавший всех людей добрыми? Любые предположения выглядят ужасно жалкими и до слёз грустными. Возможно там и есть пару интересных моментов, которые повлияют на состояние тех, кому всё это написано. Но есть и противоположная возможность.       Появляется сомнение. Гэб мог бы заняться поиском подходящей игрушки, а не бесящих его глубоко внутри двух родо-лодырей абсолютно неизвестного местоположения. Да, он способен их найти, но стоит ли это того? Может это будет пустой тратой времени или глупым геройством на фоне грязного подъезда.       Если ребёнок умрёт уже сегодня, это будет действительно бесполезным занятием. Что-то внутри сказало об этом, как только услышало эту просьбу, обдав тело сильным нежеланием выполнять её.       Гэб всё же решается сделать всё правильнее. То есть в пользу обстоятельств. Он садится рядом с комодиком без дверцы, мнёт на голове шапку, чтобы не мешалась, берёт письма и в следующую секунду замирает, увидев их заднюю сторону. Имя, фамилия, отчество. Не «мама» и «папа», а полноценные данные. Всё, он может уже через час узнать, где те находятся. Напиздеть в полиции, рассказать что те гады вытворили. На крайняк в бухгалтерию залезть и самому всё сделать. Но всё же. Он уже решил, что сделает всё по-своему: что должен сначала понять стоит ли эти письма того, чтобы возиться с ними.       Первым Гэб открывает письмо с ромашкой. Он проводит глазами по первым строкам и уже не хочет читать дальше. О-о-ой, ну что значит «хороший папа»? В каком месте? Что значит «мама тебя любила»? Любить лживого мужика может только дура и та как раз доказала, что ею не является. Только вот такие мысли перебивает последующая строчка. «Ты мог лучше и все это знали, но я всегда в тебя верил, правда.» Она даёт понять, что письмо… «Я был рад, когда у тебя что-то получалось, ведь ты научил меня быть добрым и понимающим.» На самом деле правдивое. «Я верю, что ты врал на благо, но ты не удивлялся провалам. Мама говорила, что это потому что ты живёшь ради них. И если это так, то твоим самым любимым провалом был я. Я рад этому.»       На этом письмецо закончилось. Оно оказалось действительно маленьким, прочитать можно было за полминуты. Гэб не понимающе махал головой по сторонам, противясь желанию всё же постараться ради своего эльфёнка, ведь что-то в этих строчках стоящее было, но его было... Мало.       Совесть очень больно щекотала нервы, но Гэб всё же приступил к второму письму.       «Мама, я очень к тебе хочу. Я скучаю по твоей готовке, по твоим рукам и взгляду. Каждый раз, когда ты мне снишься, я плачу. Ты была очень умной и красивой, папа думал о тебе так же. Я скучаю и хочу с тобой поговорить. Забери меня к себе, пожалуйста, я тоже хочу был счастлив. Я люблю тебя.»       Это письмо не было приправлено мыслями. Оно казалось от начала до конца искренним, под него хотелось всплакнуть. Гэб чувствовал, как внутри него появилась мотивация. Да. Да, вот это письмо стоит его нервов.       Но. Всё же помочь вернуться эльфёнку к матери — значит помочь уйти ему от самого Гэба.       С другой стороны, если эти письма писались действительно от детской души, то не отправить письма родителям мальчика - значит быть скупой на совесть гнидой.       Гэб не спрашивал нужно ли рассказать, как реагировали родители на письма. Он сам с самого начала вздумал на это посмотреть, причём наверняка чтобы рядом над душой стоять и хоть немного заставить постыдиться. Если не получить опять же по ебалу.       Нерешительность забирала слишком много времени. Было слишком много вариантов, каждый из которых был по-своему заманчив.       И всё же. Желание бросить письма и пойти найти какую-нибудь игрушку было сильнее. Больше всего хотелось сделать приятно Габри. Нельзя было не заметить, как сильно он хотел отправить письма родителям и как вяло придумывал что-то для себя. С другой стороны. Всё же именно с Старшим он улыбался и чувствовал себя живо.       Бумага в руках зашуршала чем-то... Странным. Гэб, глядя в эти аккуратные листочки, видел что-то похожее на... Власть, да, власть над ними. Ведь он может выбросить их или сжечь зажигалкой в кармане. Может отправить по почте или сам, съездив куда надо, вернуться. А может сложить. В фигурку.       Самолётик. Или мишка. Или журавля, или.. Даже в крохотного, но детального эльфёнка. Он может, он же бывший мастер оригами!       И всё же... Хах, зря он ничего не уточнил... Теперь ломай голову: важно это или нет... Нужно это или, так, для души...

...

      Габриэль сквозь пелену пустых сновидений слышал, как выходила из палаты ухающая женщина. Слышал, как в соседней комнате запиралась дверь. Как кто-то с мужским голосом шуршал пакетом и поздравлял её. Слышал, как рад был мужчина своему будущему чаду.       Приоткрыв ничего не выражающие глаза, он лишь чувствовал что-то. Что-то горькое и обидное. Ему было плохо. Ему было холодно и больно. Он тоже хотел, чтобы ему были рады. Чтобы его личные качества и внутренний мир любили. Чтобы он мог всегда обратиться к близкому и бесспорно получить необходимую поддержку.       Он не понимал чего ему надо очень долго. Он очень ожидающе глядел на взрослых и никогда не мог ответить, что ему надо. Этим он злил. Он бесил своей на первый взгляд бессмысленной приставучестью, которая исчезала после чёткого приказа заняться своим делом. Особенно бесил, когда своим делом он выбирал расспросы: почему так, почему эдак. И выглядел он не мило совсем. И не дать и не взять с него было нечего. Так он и оставался каким-то... Незамеченным.       Даже сейчас. Чувствовалось что-то такое... Противное. Вроде об этом вслух и не говорят никогда. А вроде и деваться уже некуда.       Позорная зависть.       У мамы наверняка есть уже и муж, и сын. А у папы с крохотной вероятностью девушка.       Хочется в семье жить. В большой, любвеобильной и понимающей. В той, где тебе есть место. А не боли в горле терпеть.

***

      На следующий день рано утром разбудила его пришедшая медсестра. Она принесла таблеточки, водичку, громко говорила с второй пациенткой.       Габриэль, лежащий в постеле, поднялся с лёгкой болью в голове. Он глянул на тумбочку неподалёку, где лежали пилюли и приподнял брови. Две бумажные фигурки. Маленький стоящий остроконечный котёнок, опирающийся о записку, и такая же маленькая, но менее крепкая лягушка.       С первой же секунды он узнал свои письма. Не конверты, письма. —Извините, а мой...—Слегка замялся эльфёнок.—Мой "папа" принёс это..?—Хотелось спросить "когда принёс", но медсестра уже обратила на него своё внимание. —Доброе.—Поздоровалась та.—Твой "папа" сейчас в коридоре.—И кивнула в сторону двери.—Он совсем недавно пришёл, можешь выйти поговорить, пока уколы готовятся. —Правда?—С примятым удивлением забыл про записку тот.—Тогда я пойду...       Мальчик, встав с кровати, только-только собирался выйти, как получил напоминание выпить таблеточку, и немного повременил с выходом из палаты.       Прикрывая за собой белую дверь, Габриэль окинул коридор взглядом и медленно округлил глаза.       Вместо человека, который вытащил его из нездоровых отношений, спас от недоброжелательных дядей, холодной и душевной смерти... Человека, пообещавшего быть другом. Сидел отец.       Чувство радости хотело прибежать к тому и обнять, сказать: "я боялся, что ты про меня забыл." А чувство обиды говорило: "ты пришёл не по собственной инициативе."       Смотря на своего отца издалека за длинно-стеблевым растением, мальчик мялся.       Но когда из-за угла вышла женщина в меховом шарфе... Ни секунды на размышления. Ни секунды.