Никого возле качель

***

      Лежащий на земле мальчик молча смотрел на то, как падает снег с неба. Небо и земля. Ну что может быть лучше того, откуда можно смотреть, и того, на что можно смотреть?       Огни на фонарях горели довольно густо. Они казались тёплыми, но нескончаемый снегопад заставлял каждого, кто на них посмотрит, задрожать от холода и страха быть на месте этих фонарей.       Стоять и светить. Стоять и смотреть. Стоять и не сметь ничего возразить, если в тебя кинут камень, помочится собака или врежется машина. Стоять даже если тебе холодно.       Габриэлю холодно. Снег под головой, руками и телом уже начал пропитывать его одежду своей влагой.       Он не может встать и не может сказать об этой проблеме кому-либо, никого нет. Его тело покрыто мурашками и снежинками. Больно смотреть на то, как он смотрит на небо, не задаваясь ни вопросами, ни эмоциями. Он слишком маленький, чтобы не проявить к себе жалость, на столько маленький, что его трудно заметить при столь тонком слое снега, как сегодня.       Всё же… Получить выговор и пару раз по голове не так плохо, как увидеть то, что у того мужика в штанах, не получив за это ничего.       Он вновь ошибся. Вновь оскорбил человека, думая, что искреннее признание в том, на кого тот похож, принесёт ему хоть что-то полезное.       Лучше бы пошёл домой и выпил чашку чая. Домой. Д...       Габриэль распахнул глаза и очень быстро стал искать в своих карманах ключи.       Господи, нет, только не… Боже, мать твою за ногу, потерял единственную вещь в кармане!       Он испуганно стал подыматься с земли и, попутно обшаривая себя, так же попутно осматривать отпечаток своей фигуры на снегу, мечтая видеть там свои ключи.       Нет, не было.       Он кинулся в сторону запертой двери дома, со страхом стуча по ней и крича о том, чтобы "дяденька" посмотрел его ключи на полу.       Мужчина открыл дверь, но, вместо того, чтобы сказать о том, нашёл ли потерянную вещь, а по одному ему взгляду всё было прекрасно понятно, накинул на плечи мальчика небольшой вязанный платок. —Ищи, где шарился, у меня их нет.—И запер дверь, воротясь закрывать за собой старый буфет своей любимой жёнушки.       Габриэль покрепче прижал на своих плечах платок и кинулся бежать по тропе до далёкой от здешних домов станции, где и гулял целый день, не зная к кому обратиться со своими услугами.

…

      Парочка людей в это время сидела на станции и предлагала выпить или съесть конфетку за своих детей некоторым прохожим. Поздний тёмный вечер спокойно провожал до самого мрака многих, и только редкие фонарные столбы встречались на этих путях.       Гэб держал пластмассовый стаканчик с водкой на самом донышке, занюхивая её, когда на глазах выступали слёзы. На ничтожно маленький процент отец пах именно водкой, а бубен этот запах всегда старался обходить стороной, чувствуя тошноту и головокружение от одного только вида стопки или слова о ней.       Сейчас же хотелось залить её себе в рот, прополощить и, выплюнув в стакан, дышать на ладони, лишь бы на подольше запомнить её запах, так как к настоящей бутылке он даже не прикоснётся.       Больно понимать всю ценность человека, когда он уходит от тебя. Ты вспоминаешь и какой он красивый, и какой добрый, и сколько хорошего принёс тебе, а потом себя — мерзкого, злобного, обиженного на мир себя.       Он глянул на закрытую кассу и на то, куда бросали свои бычки люди, уходящие с вокзала.       И курить хочется, и пить, и рыдать, и просить прощения.       Сколько он тут отмораживает себе гангрену? Три-четыре часа? Если и так, то небо темнеет просто с невероятной скоростью для здешнего времени года.       Ничего, сегодня плохо, а завтра как-нибудь полегче будет. Вон, с сестрой то как он прощаться не хотел, а поправился всего за неделю, с Данте так вообще... Моментально...       Эльф побил себя по голове, требуя тем самым, чтобы мозговая коробка прекратила думать о единственных ему близких людях, которых рядом уже нет. Да что там, не умерли же! Но а... Какая разница? Человека нет значит нет, человек есть значит есть.       Он зло глянул на голые молодые деревья за высокими заборами вдалеке. Он хотел бы посмотреть так же укоризненно на себя того прошлого, который бесконечно разбивал чужие надежды на понимание лишь из-за собственных убеждений.       Вредно, дорого, бесполезно, убивает, зависимость легко поймать, болезней насобирать, организм угробить, родственников обидеть… А сам-то, прям… Как зожник на наркоте прям: веган, но курильщик, творец, но затворник, аккуратный, но не любит убираться, правильный как будто, но и неправильный вроде. Или, как говорится, свои плюсы и минусы.       Гэб приложил к губам стакан, намочив, убрал.       От запаха невероятно тошнит, но душа хочет не просто глотнуть эти пару миллиграмм, а захалкать столько же, сколько выпил вчера отец, а выпил он прилично, но ни для Гэба и ни для самого себя, а для обычных русских людей.       Эльф, пригубив стакан последний раз, выплеснул остатки перед собой. Захочет — напьётся. Нет — так нет.       Парень кинул стакан в мусорку под боком лавки и, посмотрев перед собой, удивлённого поднял уши.       В самом краю лежал кусочек железа, скрытый под недавно аккуратным слоем, теперь уже вонючего, снежка.       Он посмотрел по сторонам и, держа руку на скамье, приспустился с неё, поднял железку вместе с небольшой горсткой мокрого от водки снега и сел на место.       Все люди уже по домам разошлись, и только старая женщина на шпильках вдалеке, повёрнутая к длинноухому спиной, курила, оперевшись о столб. Женщина, потерявшая своё чадо...       Пара ключиков на старой проволоке были явно не её, потому как настоящая женщина никогда бы не позволила себе ходить со столь уродливой связкой ключей. А вот дети или неряшливые мужчины вполне могли.       Эльф, кинув находку в карман, встал и принялся обходить территорию железной дороги.