Вишни

…Му Цин собирает вишни, но мысли его далеко. Они свиваются вихрем и дрожат, дрожат внутри головы, заставляя и его самого трепетать, а пальцы сжимать слишком сильно, отчего на крупных ягодах выступает кровавый сок. Его мысли снова и снова о том, что рядом с выбирающим белое и золотое наследным принцем сам Му Цин смотрится чёрной вороной. Золотистая кожа Се Ляня с легчайшим румянцем против его собственной, слишком бледной, кажется смуглой. Едва Се Лянь входит в зал, у каждого на лице расцветает улыбка, а если войдёт он сам, его бесстрастное лицо ни у кого не вызовет отклика. Они слишком разные. Корзинка полна, даже с горкой. Му Цин пересекает двор и останавливается у питьевого фонтана. Нужно смыть сок с рук. Под белой кожей, растревоженный круговоротом мыслей, растекается предательский жар, распространяется, ширится, захватывая всё тело. И остаётся только кутаться в безразличие, как в самую прочную броню. Он окунает ладони в воду, холод проникает в кончики пальцев. Он изо всех сил плещет себе в лицо. Плещет водой ещё и ещё, пока жар не стихает, пока кожа не становится всё такой же белой. Чтоб никто не увидел. Он поднимает корзинку и пересекает двор. Остаётся лишь миновать ворота и добраться до скромной лачуги, где ждёт больная мать. Свежей вишни она не видела очень давно, может, улыбнётся тогда, и Му Цин, глядя в её измождённое лицо, забудет думать о том, как странно он выглядит в роли приближённого к принцу. Как странно! Он старается говорить подчёркнуто вежливо и спокойно, но, кажется, сам тембр его голоса выводит людей из себя. Только лишь Его Высочество наследный принц продолжает легко улыбаться, не находя его слова дерзкими, в то время как Фэн Синь уже подпрыгивает от ярости. Эта лёгкая улыбка, обращённая ко всем сразу, не к нему одному, то плавит сердце, то заставляет его забыть о том, как трепыхаться в груди. Му Цин приближается к воротам, взгляд его устремлён только лишь внутрь себя. Это чувство, проклятое чувство не имеет права испытывать к наследному принцу какой-то безродный простак, все таланты которого в умении владеть саблей. Впрочем, кое-кто считает, что с метлой он управляется куда лучше. — Ну-ка стой, что это у тебя? Воруешь монастырские вишни?! Му Цин смаргивает и с трудом сосредотачивается, понимая, что обращаются к нему. — За воровство ты будешь наказан! Он даже не знает, как объяснить! — Постойте, разве не всем воспитанникам разрешается собирать эти вишни? — голос Его Высочества наследного принца спокоен, он звучит нежно, и потому по спине Му Цина бегут мурашки, а кожа предательски вспыхивает алым. Се Лянь приближается и смотрит на корзинку в его руках, качает головой: — Отчего же ты не ешь сам? — смотрит ему в лицо и словно по глазам читает: — Должно быть, хочешь порадовать матушку? Что же в этом плохого? Разве должно наказывать за почтительность к родителям? Не такому учат в стенах монастыря. Се Лянь — наследный принц, и даже его наставники уступают ему. Слова его простые, но достигают сердец в два счёта. И вот уже Му Цин может свободно пройти ворота и отправляться к матери. Он медлит, не в силах даже поблагодарить. Наконец едва заметно кланяется и идёт прочь. — Ваше Высочество, что вы так возитесь с этим упрямцем? Посмотрите, какой высокомерный, а ведь по сути он никто! — Фэн Синь, конечно. — Ты ничего не понимаешь, — одёргивает его Се Лянь. — Ты не видишь его благородного сердца. Му Цин не оборачивается, но жар снова охватывает его. Он любит тихо, не собираясь признаться, но иногда ему кажется, что… Впрочем, разве можно об этом мечтать.