Первый акт

Глава 5

⫷Сорванная репетиция и desserts français⫸

«Мы все — жертвы собственной ненависти.» — Чак Паланик

Попав в невольный ступор, Буратино исподлобья глянул на парней. Следом-на пышные лилии, тесно сжатые в руках Поэта. Он вновь обвел их взглядом, перед тем как развернулся к винтовой лестнице, ведущей в театр. Волнующий силуэт блондина быстро скрылся в широких стенах здания. Когда надоедливый Буратино был морально побеждён, Шуту оставалось лишь ликовать вместе с чужими губами. Однако как бы сильно Арлекин не был доволен своей победой над Блондином, его не особо волновали обиды деревянной куклы, так что следить за его уходом тот не стал. Большего внимания к себе сейчас требовал Пьеро. Поэт хоть и нерешительно, и со свойственной ему робостью, но продолжал поцелуй. Руки, замеревшие в самом начале от неожиданности происходящего, так и оставались на груди Арлекина. Причём, руки боявшиеся даже сдвинуться с места, сейчас так уверенно огибали ключицу забегая дальше. Приторный поцелуй вдруг начал душить его нехваткой воздуха, которая заставила спешно отстраниться. Следом лёгкие и невесомые веки поэта открылись, а зрачки сразу же застыли на лице Арлекина, пытаясь найти что-то новое. Однако он в свою очередь лишь молчал. Молчал в моменте пока его губы живо глотали воздух, а полуприкрытые глаза ответно смотрели на Пьеро. Былое раздражение после соперничества с ненавистной куклой не спеша, но пропадало. Его зрачки вдруг заметались из стороны в сторону, изучая поэта. Красные, запачканные его же помадой губы, взволнованный и поддразнивающий взгляд, дрожащие ресницы и невесомые, чуть дрожащие руки. Странно, но он был собой, ни чем не отличался от предыдущих разов. Разве что был не похож на самого себя, когда-то давно, очень-очень давно. Для Поэта этот поцелуй казался немного другим, скорее даже особенным; он так отчаянно напоминал те богом забытые дни когда поэт с уверенностью мог сказать что всё произошедшее сейчас, искренне. Да только с того искренне уже давно и след простыл, а может и вообще не существовал; просто всё это было в его голове. Они всё также продолжали находиться в абсолютной тишине, не желая даже шелохнуться. Однако, огибая время Арлекин как бы невзначай посмотрел в пустой дверной проём, невесомо улыбнувшись. Эта до боли свойственная ему и только ему улыбка сама по себе отличала его от других, даруя индивидуальность. Этот жест Пьеро заметил, однако сам улыбнулся только уголком губ; ведь какое-то далекое чувство вины перед Буратино не позволяло сделать улыбку откровенно пёстрой. Ну что-ж поделать, поддавшись влиянию он не смог предпринять что-либо кроме как идти на поводу у Арлекина. Пьеро довольно долго не решался прерывать такую минуту искренности, запрещал себе. Пребывая в не ослабевшей хватке Арлекина тот не смел не то чтобы двинуться, даже дышать. Он покорно ждал когда это сделает Арлекин, но и не прогадал. В то же мгновенье Арлекин отпрянул, отнимая от поэта обнимающие руки. -Я помогу донести букет? — Ответил тот ласково и не наигранно, указывая на массивные цветы. Пряную речь Шута сейчас можно было сравнить с невидимыми, вылетающими из него бабочками, оставшимися после поцелуя; что так отчётливо слышалось по его интонации. -Да, я не против — Пьеро поспешил сразу же и без раздумий ответить.

***

Твердо шагая по театру, устланному ковром из красного бархата, Буратино с необычайной резкостью дернул ручку своей гримерки. Все это время он изо всех сил сжимал в кулаке подобранную в саду розу. Блондин пристально посмотрел на нее, медленно разжав ладонь. Он принялся молча разглядывать алые уколы от шипов, а затем, вырвавшись из потока мыслей, тяжело вздохнул, и начал собираться на предстоящую репетицию. Открытая настежь форточка изливала в просторную комнату свежий воздух и пряный аромат цветов. Небрежно стянув влажную кофту, Буратино быстро поменял ее на более сухой вариант, и с самозабвенным пылом собрался идти на сцену. Минуя дверной проем, он резко застыл на месте, и торопливо вернулся назад в комнату. Примкнув к трюмо, уставился на собственное отражение, будто видел его впервые. Сверкающее зеркальце было впаяно в узорный деревянный контур. Кедровая рамка зудила кофейным цветом, оттеняя бледное лицо Буратино. А он всё смотрел. Смотрел, не отрываясь. Да что там, он даже моргать не смел. Ему казалось, что прикрыв хоть на долю секунды глаза, он упустит что-то важное, что-то, что необходимо было словить и приструнить раз и навсегда. Лишь в паре светлых глаз замерцали осколки света, проникающего в гримёрку сквозь льющуюся оконную кисею. Неожиданно, яркие огоньки вновь заискрились в зрачках смотрящего, и вооружившись острым гребнем, он принялся судорожно вычесывать свои взвитые локоны. Безжалостно выравнивая золотистые пряди, Буратино то и дело, что поглядывал в отражение, контролируя процесс. Мягкие, словно шелк, волосы легко меняли свою форму под натиском острого дерева. Нежные и податливые они наконец превратились лишь в небрежный полевой стог. Глаза вновь забегали по зеркальному мерилу красоты, предвкушая ожидаемого чуда, но найдя лишь до смешного пушащиеся в разные стороны пряди, безнадежно потеряли интерес и упали в пол. «Вот бестолочь»-эхом раздалось в голове. Оперевшись двумя рукам об скрипучее трюмо, он мрачно опустил голову, прячась от нежеланного отражения. Костяшки пальцев, сжимавшие дорогое дерево, побелели. Выпрямившись и откинув презрительный гребень куда подальше, Буратино отправился в зрительный зал, гоня прежние заботы и чаяния. Будто бы и не было всего этого представления, где его жалкие попытки стать чьей-то пародией разбились об суровую реальность.

***

Заворачивая в уже знакомый коридор с гримерками, Пьеро лишь изредка поглядывал на идущего рядом Арлекина, наблюдая за ним как бы не специально. Тот аккуратно придерживал Лилии обеими руками, и видимо не хотел быть замеченным за изучением аромата этих цветов. С виду он был совершенно спокоен и непоколебим. А ещё… Казалось Пьеро только начал считывать его в своих мыслях, как оказался у дверей в свою гримерную. Остановившись Арлекин на последок оценил пышные бутоны, а после вручил их Пьеро, который так и сиял принимая его. Голубые глаза скрытые веками были расслаблены и полностью сосредоточены на Поэте. А он в свою очередь был совсем не против также ласково ответить на его тёплый взгляд своим. -Спасибо большое, за помощь…Они мне очень нравятся. — Пьеро улыбнулся заглядываясь на цветы а после опять на Арлекина, в ожидании ещё чего нибудь. Арлекин же непринуждённо посмотрел на цветы, а после довольно долгого молчания ответил. -Да, они прекрасны… — Трепетно и тихо протянул тот. Казалось, что он и сам был не прочь такому прелестному букету. Однако, он прекрасно знал, что при сильнейшем желании обязательно нашел-бы время сходить за таким же. И собрав себе приблизительно похожую охапку наслаждался-бы им не вставая с постели. Казалось что настолько идеальный момент ничто не могло испортить, но какое-то дальнее чувство страха вдруг стиснуло парня в непонятной судороге. Казалось будто что-то шло не так, словно он о чём-то забыл. А чтобы вспомнить решил прокрутить последние события почти с самого начала, как вдруг вспомнил Буратино, которой что-то щебетал о репетиции. И всё бы хорошо, но время поджимало. -Пьеро, я совсем забыл о репетиции. Времени почти не осталось, так что…думаю уже буду идти. — Сказал тот с некоторым огорчением. Но не смотря на все прелести беседы репетиция была обязательной, в ожидании которой тот даже привстал на носках. -Ах да, репетиция! Спасибо ещё раз. — Окутанный омутом поэт вдруг тоже очнулся. Его светлые радужки вдруг заметались в панике и торопливости, потому суматошно поблагодарив тот исчез за дверным проёмом.

***

Его размеренные и твёрдые шаги глухо исчезали в коридорах, однако не требовалось многого ума чтобы догадаться кто идёт по коридору. В мыслях почему то было пусто, совершенно. От чего ему стало не по себе, ведь обычно такого не было. По обычаю он любил прокручивать сценарий, пока шел к залу, а в этот раз пусто. Связать пустоту мыслей он решил с опозданием, так как нередко на репетиции ни с того ни с сего мог заявиться Карабас, а предугадать когда именно будет его следующий заход было не возможно. И хоть сейчас директор перестал приходить когда ему вздумается, то в детстве его неожиданные визиты были не редкостью. Арлекину отчётливо припоминались моменты опозданий из детства, когда помимо играющих на сцене кукол, в первых рядах можно было заметить величественный силуэт хозяина. А потом всё по обычаю. Упрёки, угрозы, сжавшиеся на сцене куклы, и отдающие красным градиентом глаза, из который позже польются детские слёзы. Потому им было принято решение никогда больше не опаздывать, и готовиться к репетициям. По началу он готовился от страха к директору, а позже это стало более чем родной привычкой. Другие обычно тоже готовились, не решаясь выделяться из толпы, боялись. Однако со временем нашёлся противник этой традиции. Буратино не смотря на всю свою тягу и ответственность к театру мог забыть о сценарии. Но когда забыл, всегда мог выкрутиться из ситуации при помощи импровизации. А иногда играл сцены так, что даже Карабас разницы не замечал. С одной стороны Арлекину не было понятно как тот мог проворачивать такое даже не моргая, а с другой Шут понимал, рано или поздно выкрутиться ему уже не получиться. Подумал тот невольно заметив, что застыл у двери в зал. К его удивлению зал был пуст. Густая тишина уже давно овладела помещением, вновь готовая уступить голосами актёров. Спускаясь по зрительному залу тот несколько раз оглядел всё помещение целиком. Сейчас зал уже не казался таким громоздким как в детстве. Сейчас он не вызывал у него мурашек перед выходом, а наоборот, наскучивал с каждым днём. Даже сквозь года тот помнил, как ему казалось будто рядам не было конца, будто силуэты всё выстраивались и выстраивались в бесконечных очередях. Однако сейчас это великое и окрыляющее чувство пропало, конец зала он теперь прекрасно видел. Грим он уже давно поправил, к репетиции был готов, потому присев на конец сцены продолжал думать о своём. Из-за продолжительно тянущихся в бесконечной цепочке мыслей ему казалось, что вечность застала его врасплох. Время застыло в моменте, победило в войне с жизнью, замедляя и останавливая суету дня. По крайней мере так казалось Арлекину, упершемуся об руку, которую он изредка менял, чтобы не затекала. Засидевшись на краю сцены тот начал ощущать тяжесть в области спины. Неприятный спазм, который растекался по всей спине, от начала и до конца позвонка, колебался между противным ощущением сгустка в пояснице и шипящим потугом, отдающим больным покалыванием где то в области шеи. Перебираясь с руки-на-руку и наклоняясь вперёд-назад тот предполагал что ему станет легче, однако ощущения совсем не менялись. Терпеть капризы спины ему больше не хотелось, потому парень решил разбавить время, попутно соскочив со сцены и уперев руки о поясницу, потянутся. Боль действительно ушла, однако с уходом неприятных ощущений его вновь стали покорять новые-и-новые вопросы. Темы для рассуждений менялись с неуловимой скоростью. Всё что ему нужно было, так это засмотреться во что нибудь и застыв, размышлять, изредка вырываясь из казалось бы вечной временной петли. Внезапно и крайне неожиданно вязкую тишину зала потревожили какие-то шуршания, причину которых тот не мог объяснить; какая-то до боли знакомая бубнёжка вывела того из своеобразного омута. По началу показалось что звук был из конца зала, потом очутился в левом уголке закулисья, а потом в правом, конечном. Это даже заинтриговало, заставило замереть и выждать момент, когда создатель такого «интересного» звука, сам, машинально выйдет из за кулис. Вдруг из-за плотных кулис послышался едва ли различимый шелест бумаги. Беспокойно перелистывая тонкие листки сценария, Буратино медленно вышел из обволакивающей красной ткани. И не поднимая головы, продолжил читать сценарий, но уже шепча себе под нос отрывки театральных фраз. Негромкий и спокойный, как никогда тембр отражался в бесконечном потоке постоянно меняющихся реплик и эмоций. Слегка нахмурившись от резко ударившего по голове аромата спелой вишни, Буратино резко поднял голову. Обеспокоенный и слегка нервный светловолосый парень показался из-за бордовых кулис, чем заставил Арлекина подтвердить собственные догадки уже в который раз. Неотрывно перелистывая стопку листов сценария казалось, что тот крайне эмоционально что-то повторял. Был сосредоточен и вовлечен в недавно утвержденную пьесу, которую по привычке не учил. Выглядел так будто через минут 5 выход, а слова не проработаны, возможно даже не прочтены. Какое то время наблюдая за ним тот даже усомнился в том, что его заметят. Однако в то же мгновенье блондин озадачено взглянул на него и видимо наконец оторвался от листов. -Неужели взялся за работу? Или мне уже чудится? — Спокойно, но с присущей Арлекину нотой сарказма выдал тот в тишину зала. Начал ждать, явственно ждать недовольства. Мгновением ранее Блондин с упоением и явно теряя чувство меры изучал свежую пьесу, однако в эти минуты на его лице отразилось неподдельное замешательство. Замерев, а позже сощурив усталые глаза, он слегка поддался вперед. Глуповатая улыбка тронула уголки губ, и на выдохе он бросил. - Неужели?! По-моему, только ты здесь без дела пороги обиваешь. - Вновь приникнув к своему сценарию, Буратино гротескно закатил глаза, и продолжил вчитываться в замысловатые крючки, пляшущих тут и там слов. Выуживать из Блондина такой контрастный ропот в перемешку с иронией ему было по душе. Он видел как задевал тонкую грань его терпения, однако не доходил до той самой черты дозволенного, что и забавляло. Давая волю цинично-нагловатой улыбке, тот не забыл уперевшись о сцену локтями, сползти по запястьям напряженных рук к концу пальцев; после непродолжительной паузы, сказать. -Оуу…ты бесконечно прав, ведь обивать пороги это моё хобби. Такая тяжёлая, непосильная работа, не то что актёрское, которое любой идиот осилит, наверное. — Он вновь принялся за начатое, словно скрипач только коснувшийся струн. Водил-и-водил смычок, пока тот не даст фальш. Напыщенно и высокомерно проговаривал каждое слово, залаживая непостижимую дозу скрытого смысла, насмехался не особо трудясь. Все это время, не поднимая светлых глаз, Буратино с особым вниманием впивался взглядом в небольшую стопку листов перед собой. Под конец пламенной и довольно резкой речи Арлекина на белоснежном сценарие отпечаталось пару вмятин, отражающих все скрытое недовольство и раздражение. Ему так нравится потешаться надо мной? Это действительно так забавляет? Со взглядом острым, как лезвия, и тонкими, как иней, губами Буратино произнес: -Арлекин, проверь, может, твой павлиний хвост уже раскрылся. Думаю, сейчас самое время. — Буратино прижал кончик языка к задней стороне зубов, а затем чуть улыбнулся. Не перестающий отвечать опрометчивыми колкостями блондин, на подсознательном уровне давал понять, что зол. Арлекин же, подметив это, выровнялся, выдержав осанку. А после зашагал вдоль края сцены, попутно собирая пыль с ободка дерева на указательный палец. -Достаточно остроумно для воробья. Oh, désolé, c'est trop grossier. — Парень не прекращал держать прежнюю играющую интонацию, интонацию насмешки, но уже более горделиво. Не развенчано и как бы сострадая тот перешел на французский. Моментом его голос принял иной окрас. Зазвучал поставленно, милосердно, но несмотря на пряность фразы, не мурча. Тонкая и уязвимая нить хрустального терпения в тот же миг была разорвана и выброшена в самый дальний угол сцены. Буратино нередко обменивался любезностями с Арлекином. И их товарищеская грызня могла продолжаться без конца долго. Но, когда Арлекин переходил на французский диалект, стычка приобретала иной окрас. Шут, словно, проводил незримую грань между ними. Буратино считал, что так Арлекин возносит себя на ступень выше, открещиваясь от пустой шелухи и прочего сброда, лишенного знания сего исключительного языка. Сглотнув ком, бесперебойно поступающей злости, он тяжело вздохнул и нервно выпалил. -Сам иди, куда послал. Ты..! Внезапно дубовая дверь с неохотой заскрипела, оборвав бойкую и горячую речь Блондина. Из мрачной тени показался белоснежный, как пух рукав. Изящный и нежный юноша деликатно прикрыл дверь и спокойно вошел внутрь. О сдержанности и былой умиротворенности блондина боле не шло и речи, ведь Шут вновь цинично опрокинул его аналой предназначенный вере в лучшее; по правде говоря, того и добивался. Переход на французский приносил ему духовное удовольствие, а умение выразиться на другом языке позволяло кичиться своим изяществом и просветленностью, однако часто лишало удовольствия продолжения ругани, ведь не все понимали сути сказанного. Арлекин молча наблюдал за недовольством блондина желая закатить глаза, пока мысленно повторял одно и тоже «Mon Dieu…» когда вдруг мысленно его приврало появление Пьеро. Обернувшись на звук, тот не довольно подняв руки к верху выругался на последок — Finalement, j'ai cru que je devenais fou! — Наигранно сказал тот. Не успев толком оглядеть парней, Пьеро сходу услышал французские недовольства, потому выдавив лёгкий смешок сказал — Французский, значит Арлекину что-то не нравится — сопроводил свои слова указательным пальцем тот. Буратино не хотел транслировать Пьеро свою несдержанность, поэтому резко затих, когда в зал, чуть дыша, вошел поэт. Откинув несчастный сценарий на гримерный столик за кулисой, он спрятал обе руки в широкие карманы, и спокойно зашагал к краю сцены. Время от времени Буратино кидал взгляд то на Арлекина, то на его неясную тень. Свинцовые глаза сощурились, скользнув по идеально-выглаженной рубашке поэта, по блестящим угольным волосам и пунцовым щекам. Безусловно, этот юноша был чарующе красив. Глухо и почти про себя блондин прошептал. -А когда тебе что-то нравилось?- Он все еще сокрушался, но всеми силами старался извлечь из себя безмятежность. Арлекин пометил, не успел Пьеро толком войти и вдохнуть тугой аромат зала как душой прильнул к его, развеял былые заботы и огорчения, знал его, как свои пять. Подходи он ближе к сцене, казалось что сам по себе образовывал светлый ореол. Ореол спокойствия и полной безопасности в союзе с свойственной ему поэтической харизмой. На такой, попавший в центр его гуманной жилы очерк Шут поспешно выдавил из себя живой смешок, эхом разлетевшийся по помещению. Его брови чуть съехались к низу, обнажая по детски обиженную физиономию. Однако, былое возмущение испарилось, исчезло под напором его невидимого света, а на смену ему пришла лёгкая безмятежность. -Действительно — подтвердил слова поэта Арлекин, давая волю еле заметной улыбке и играющей интонации. Невольно в поле его слуха попадали звуки шуршащих на фоне листов, неспокойных шагов, постепенно приближающихся к их купе, и только. На фоне лёгких шагов блондина, вот уже почти подошедшего к парням Пьеро, набрав воздуха, сказал — Соблюдайте ребята компаньонский союз, а то с вами репетировать, как сюжет к пьесе составлять. — Легкое и межфразовое хихиканье поэта дополняло его речь, делая легче, будто воздушнее. Однако Шут моментом возразил чуть покружив на месте, взмахивая руками — Ой да ладно — подскочив вновь уселся на бортик сцены — Лучше скажи, Карабаса не видно там? А то я пороги уже пол часа не оббивал, исправлять надо — Ехидно подметил Шут бросая неуловимый взгляд на блондина из-за спины, громко вздыхая. Со стороны Арлекин очень походил на хамелеона, чередуя свои эмоции необычайно шустро. Даже в какой-то степени забавно. Буратино же, поджав губы, таращился то в пол, то в потолок, не вслушиваясь в настойчивые попытки поэта восстановить шаткий, но все же возможный мир между ними. Но стоило едким фразам Арлекина вновь пропитать весь зал, как Буратино тут же вернул все свое пристальное внимание в их сторону. В глазах уже горел темный огонь, а тело покрылось гусиной кожей. Ох уж эта молодежь, кто в их годы может сдержать свой пыл? Пьеро же задумался, цепляясь за недавние воспоминания и мелькающие коридоры с силуэтами. -Нет, возможно вообще по делам уехал. Не дожидаясь окончания ответа Пьеро, Арлекин резво и перебивая выдал — Вот и чудно, — соскочил уже было тот с бортов сцены, торопливо стряхивая пыль с колен — мне как раз есть чем заняться, не пороги конечно, но что-то на подобии. — чуть смеясь сказал тот, не унимая своей язвительности к блондину, с которым был готов ещё раз столкнуться испытывающим взглядом, который так отчётливо мог виднеться в его ртутных радужках, однако какое-то нежелание сдерживало. Он и без того знал, что написано на его лице, потому не стал. На выдохе Буратино стремительно выпалил ему вслед. -Смотри спину не надломи. - Самое милое и доброжелательное, что он мог выдавить из себя в тот момент не отличалось великим чистодушием, но и не окунало в топель. Арлекин всем своим видом тот давал понять, что не собирался терять и минуты, однако очередная укоризненная фраза прилетевшая от Буратино из-за спины чуть замедлила его. Она не остановила, а возбудила желание поставить уже в сегодняшней, конкурентной сваре точку. Потому, Арлекин будто ни в чём не бывало уперев руки о поясницу сладко потянулся. После чего махнув рукой в знак прощания поспешил удалится, на последок кинув мурчащее — bonne chance. — а после хлопка массивной дверью, очертил свой уход. Буратино лишь устало закрыл лицо руками, машинально потирая переносицу указательным пальцем. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем-то одном. Проводив Арлекина мутным взглядом, Буратино удручено отчеканил. -И что он опять сказал?- тяжело вздохнув, блондин направился к выходу из зала, вполоборота обращаясь к поэту. -Пьеро, тогда и я пойду. До скорого. -До скорого — Выдал тот тяжко выдыхая. Сконфуженный и недопонятый, Пьеро не заметил как за долю секунды остался в зале совсем один. У каждого были свои планы, проблемы и разочарования, однако отмены репетиции тот никак не ожидал. Хотя по правда говоря привык к таким неожиданным и импульсивным решениям труппы. Да и судя по всему ребята не сильно-то и горели желанием репетировать. -Видел бы Карабас нашу халтуру. — сказал парень в тишину помещения, представляя себе наихудший исход событий повлеченных отменой репетиции. Смерившись с неизбежным тот в последствии как и все, покинул зал желая найти вдохновение, на написание стихов.

***

С самого утра его день не заладился, и единственным местом, где он мог отдышаться и набраться душевных сил была столовая. Буратино направился туда и через несколько минут уже цеплял льняной фартук. Дородная женщина средних лет хлопотала у плиты, гремела посудой и нарезала свежие фрукты. -Тетя Линда, чем сегодня удивите нас? — увлечено извиваясь с железными подносами в руках, выпытывал у нее Буратино. -Друг мой, ты вчера меня совсем не слушал? Чуть заметно стушевавшись, он вопросительно произнес. -Ореховый пирог? Женщина цокнула языком, раскатывая послушное тесто. - Нет же! Французские булочки на пару! - Тетя Линда с великой гордостью в голосе объявила планируемый ей десерт. — Правда? Ну и ну! Ха-ха-ха! - Буратино рассмеялся, смущенно ероша волосы. — Опять я все перепутал. Французская кухня не оставляла горького осадка, в отличие от французской спеси Арлекина, поэтому Буратино с радостью помогал ей с приготовлением и профитролей, и бланманже и прочих сладких лакомств. Арлекин тем временем был в полном восторге, ведь перед выходом глянув на часы, пометил, что время отведённое им на подготовку к вечеру было соблюдено, а сам он уже был полностью готов. Одетый как с иглы тот резким движением подхватил мини-сумочку алого цвета и размеренными шагами подошел к просторному зеркалу большого и достаточно вместительного гардероба. Окинув отражение одним оценивающим взглядом, тот вдруг облегченно выдохнул, будто мысленно сказав «Идеально». Однако кое что он всё же не сделал. На цыпочках подкравшись к туалетному столику тот уже наметил себе пряное благовоние, которому суждено сегодня напоминать везде и всюду о его хозяине. Ухватившись за стеклянный флакончик, а после сжав пипетку тот поспешно выдавил пару капель на указательный палец. Пока пахучая жидкость не стекла по пальцу, парень плавным движением коснулся мест сонных артерий, втирая пряность, давая ей нагреться и раскрыть истинный аромат спелой ежевики. Страсть к фруктовым духам Арлекина не возможно было сравнить ни с одним его сильным чувством. Выбор духов, для него был гораздо знаменательней и важней чем для других, как казалось ему. Он оценивал каждый аромат по своим собственным критериям, так как считал, что запах исходящий от него, должен быть таким, который не возможно будет забыть даже при сильном желании. Довольствуясь завершением всех, важных ему процедур тот наконец вышел из гримерки, двигаясь к парадному выходу.

***

Формируя пухлые кружки из дрожжевого теста, тетя Линда задорно попросила Буратино. — Золотце, принеси ка мне еще немного муки. Блондин молча кивнул и прихватив с собой глубокую миску, потопал к мешку за мукой. Он рывком открыл мешок и белое облако пыли окутало его по пояс. Стряхнув муку с лица, Буратино быстро наполнил свою миску, доставив её заказчику.

***

Как не странно, суетящихся и бегающих по коридорам кукол, швей и работников театра было не видно. Создавалось ощущение выходного дня, хотя по суть была всего лишь середина недели. На улице стремительно вечерело, однако это не приносило негативных ощущений. Летние вечера в театре занимали особенное место в его сердце. Воздух города летом становился другим, он одушевлял, а также казалось был в несколько раз чище обычного. Ни что не волновало его так сильно как луна, танцующая с солнцем, а именно закат. Багряные, кроваво-красные, пурпурные, малиновые, золотые и персиковые закаты по истине превращали театр в другое место. Превращали его в реальный дом искусства, непостижимый очаг мастерства и старательности, место жизни. Лениво ступая по алым коврам вдоль пустого коридора левого крыла театра, Арлекин направлялся к парадному выходу. Вечерний, контрастный оттенок оранжевого с проблесками жёлтого просачивался через массивные оконные рамы, создавая исключительные рисунки на стенах и полу. Не сбивая ритма шага тот то и дело купался в этих тёплых, вспыхивающих раз-за-разом лучей. Где то открытое окно создавало лёгкий сквозняк, которые еле заметно задирал и обветривал его тело, что смешило. Спускаясь по симметричной, мраморной лестнице парадного холла тот не один раз оглянулся по сторонам, всё также удивляясь отсутствию людей. Сходу навалившись на рукоятку дверей тот неожиданно для себя неудобно прислонился к стеклу. Отпрянув, неприятно сощурился. -Закрыто? — Глухо, и казалось самому себе сказал тот. Пребывая ещё немного в замешательстве, тот неважно топтался у входа пытаясь понять причину закрытых дверей. «Рабочая неделя, время не позднее, сторожа на посту. Какого хера?» — подумал тот. Не долго думая и смирившись с неудобством тот уже быстрым шагом направился к чёрному выходу. Спустя пару минут крутые и пышные булочки уже были четко выложены в ряд и готовы к запеканию. -Золотце, бери и аккуратно неси к печи! А я сейчас за вареньем в кладовку. Приняв новое задание, Буратино осторожно подхватил железный поднос и смирно понес его к разогретой печи. Внезапно под натиском сквозняка, входная дверь была распахнута настежь. Все еще с подносом в руках Буратино шустро подбежал, чтобы закрыть непослушную дверцу, но неожиданно встретил старого приятеля. Спешно огибая повороты Шут машинально заглянул в наручные часы заворачивая в последний коридор ведущий к выходу. Всё также не отрываясь от часов парень подходил к дверям буфета, как вдруг подхвативший двери столовой ветер настежь открыл их, создавая ещё больший сквозняк, стихший постепенно. Из дверей вдруг показалась уже знакомая светлая макушка. Встревоженный парень с парой подносов неуклюже пытался закрыть двери, попутно осыпая мукой всё вокруг. -А я вижу ты всё ещё в работе…по самое горло, ну и макушку. — Недовольно сказал тот. Ведь идиллия его вечера всё равно была нарушена. В освещенном, дневной тишиной проёме, встретились две совершенно контрастные фигуры. Буратино, вскинул брови, измерив Арлекина потрясенным взглядом. Во всем своем великолепии он был облачен в молочный костюм. На нем послушно струился кожаный блеск приталенных брюк и элегантной косухи. Алая рубашка с острым и массивным воротником дополняла образ, подчеркивая дерзость своего хозяина. А атласные нити, прикрепленные к дорогой куртке, свободно рассекали в воздухе, оттеняя светскую натуру Арлекина. Одним словом, этот человек излучал неподдельно-чистую энергию роскоши и важности. Тонкие и изящные пальцы ловко удерживали маленькую гранатовую сумку, по всей видимости, являющейся недоступно дорогой. Дымный шлейф фруктовых духов распространялся в очень бойком темпе, и уже через неуловимое мгновение заполнил весь вестибюль. Сфокусировав нестабильное зрение, блондин поднял свинцовые глаза на нарядного Арлекина и прижав железный поднос ближе к собственному фартуку, чуть заторможенно протянул. -А..как видишь. А ты хочешь помочь? — С вернувшимся энтузиазмом, он пригладил золотые пряди, зацепившие внимание Арлекина. Ожидав чего то подобного от блондина, тот вдруг ехидно и со свойственной ему едкостью улыбнулся, когда его догадки подтвердились. После чего на выдохе, томно и буднично выдал — Хах, нет уж, спасибо, предпочту оббивать пороги. Буратино расслабленно улыбнулся краешком рта и прислонившись плечом к дверному проему, спокойно сказал. -Ох как жаль..тут как раз твои любимые французские десерты. Услыхав про Французскую кухню тот и вправду окунулся в купу воспоминаний связанных с десертами и тем, как готовила их Тётя Линда. Она действительно готовила их отменно, соблюдала рецепты, практиковала различные кулинарные техники, в связи с требованиями блюда, и старалась доставать максимально схожие и лучшие в своем роде продукты. Не редко давала оценить блюда и ему, как своеобразному гурману и фанату французской кулинарии, жаждала справедливой оценки, которую со скрупулезной точностью мог дать ей Шут. И он шел ей на встречу, делился впечатлениями внешнего вида и запаха блюда, послевкусия и остальных характеристик. Арлекин крайне редко придирался к чему-то, потому что в основе не было на что. Галантно хмыкнув тот поспешил ответить — Ой, я не прочь, — выразительно но сострадающе сказал тот начиная обходить блондина полу-кругом — однако не хочу портить сладким аппетит. Как нибудь в другой раз. — сказал парень вопросительно взмахивая рукой и продолжая уже намеченный им путь. На этот раз тот легко надавил на рукоятку, прежде чем идти с напором. А после как вышел, сквозь идеально вымытую стеклянную дверь распознал в конце коридора силуэт блондина и цепляя того взглядом чуть улыбнулся. Когда тётушка Линда вернулась на кухню, в руках у нее уже поблескивала, наполненная ароматным вареньем, хрустальная вазочка. Женщина в чудном цветастом фартуке негромко окликнула Буратино, кладя стеклянный сосуд на стол. -Почему противень еще не в печи? — Она тяжело вздохнула, уткнув руки в бока и с недовольной ноткой в голосе отметила. — Так и оголодают наши актеры с тобой. Услышав сердитый голос поварихи, Буратино живо вернулся к прямым обязанностям пекаря, загрузив первую партию булочек в раскаленную печь. Виновато улыбаясь, он протер влажные руки махровым полотенцем, соглашаясь с обвинением. — Каюсь-каюсь! Провозившись еще какое-то время на кухне, искусный мастер и его почти прилежный адепт допекли оставшиеся булочки. И наконец, чудо кулинарии мирно остывало в керамической посуде, истомно ожидая своих ценителей и критиков.