Фан-клуб профессора Сяо

— Блин, я после скейта всегда такой потный. — Это ты так всегда начинаешь секстинг? — Ну просто почему нельзя прийти свежим, как огурчик? — Потому что это естественный процесс охлаждения организма. Но почему мы это обсуждаем? — Потому что, Закатик, я себя чувствую выжатым, как лимон, а нам еще секститься. — О как. А я и не знал. — Ну, теперь знаешь. Ибо нервно грызет палец, гипнотизируя экран. Он, конечно, настроен максимально решительно, но все привычные фразочки, которые он использует для начала переписки с другими, тут не работают от слова совсем. Потому что «расскажешь, насколько ты хочешь меня?» или «что насчет того, чтобы опуститься передо мной на колени, как хороший мальчик» отправленные Закатику — ну это сразу крест, клиника, Ибо так не может. Да и не хочет. Поэтому пишет первое, что приходит в голову. Ответ от Закатика не совсем то, чего он ожидал: — Хорошо, давай попозже. В районе десяти. Ибо печатает быстро, не попадает в кнопки, исправляет и отправляет короткое: — Заметано. Интересно, по одному слову видно, насколько он отчаянно нуждается в этой переписке и насколько люто ее боится? Ибо надеется, что нет. Сейчас только восемь, может, рановато до секстинга и Закатику надо доделать его дела. Ибо задумывается о том, каким его себе представляет. Почему-то вырисовывается невысокий, симпатичный, серьезный парень. Может, он ходит в очках. Знает себе цену. Возможно, склонный к полноте? Тут Ибо не уверен, надо будет уточнить для правильного отыгрыша. Ибо занимает себя занудным конспектом по биологии — знал бы он, что на факультете географии будут не только карты, экономика и физика с химией, но еще и история, иностранные языки. За что ему все это?! Почему все грузят студентов так, как будто если они не потеряют волю к жизни, то как будто и не поучились даже? Как будто это обязательная часть программы: заставить каждого студента сто раз пожалеть о поступлении. Ибо трет глаза, проверяет телефон, сообщений от Закатика нет, да еще и рановато, только 21:55. Ибо заваривает чай, а потом идет в душ. Он собирался посекститься и потом уже помыться, а потом забыл, и теперь не хочется быть грязным и вонючим при первой *такой* переписке с Закатиком. Ибо отказывается думать о своей мотивации, просто привычно натирает тело мочалкой, тупо уставившись в блеклую плитку перед собой. Когда он вылезает из ванной и обматывает талию полотенцем, замечает входящее уведомление о новом сообщении. Тянется за телефоном, вытерев руки о полотенце на бедрах, и читает несколько входящих от Закатика, отправленных с разницей в пару минут. Черт, Ибо смотрит на часы — уже 22:15. Это он так затупил в ванной? : — Так, ну я готов. — Эй, Кинза, ты где там. — Если ты передумал, я пойму. И, самое последнее, отправленное, в 22:14: — Ты живой там? Если не хочешь, то и не надо. Правда. Ибо спешно печатает: — Живой, прости. Я тут просто. Пальцы не попадают по слегка влажной поверхности телефона. И Ибо в порыве отчаяния решается на то, чего не делал давно — открывает в программе окно, чтобы сделать фотографию. В принципе, если в кадр не попадет ничего такого, по чему его можно будет идентифицировать, то ведь и не страшно? Ибо смотрит, что будет, если сфоткать от живота вниз, с ракурсом на полотенце. Но выглядит не ахти. Живот у Ибо подтянутый, спортивный, обычный такой. Ибо не загоняется тем, что перестал качать кубики. Как-то не до них. Тогда Ибо запихивает большой палец под полотенце, оттягивая его немного вниз, не давая половинкам разойтись. При таком положении видно только обхват его руки, которая придерживает верх полотенца, да слегка видно линии косых мышц, которые ведут от бедренных косточек вниз. Вроде, неплохо. Ибо нажимает «отправить», прежде, чем успевает передумать. Быстро вытирает вторым полотенцем голову, шлепает к шкафу, надевает трусы, майку. Трусы он точно потом снимет, но все же ритуал есть ритуал. Голым начинать секстинг слишком непривычно. Ибо как раз успевает поудобнее разместиться на диване, поставив рядом на столике чай, когда получает сообщения от Закатика. Сообщение простое, из одного слова, но Ибо чувствует как расслабляется и даже как-то выдыхает, разглядывая такое простое: — Ох. Ибо начинает довольно улыбаться и придумывать, чего бы такого написать, чтобы погрязнее, чтобы Закатик совсем потерял дар речи и продолжал писать восхищенными междометиями. Ибо не против отыграть все один, Закатик потом тоже научится, наловчится. Но когда Ибо только заносит палец над экраном, чтобы написать что-то вроде «нравится, что увидел?» и незамысловатое, но всегда работающее «я представляю, что ты находишься рядом со мной», то получает сообщение: — Смотри, что ты со мной делаешь. А потом Ибо получает фотографию и немножко кончается как человек, а начинается как похотливый подросток. Потому что обманчиво простая фотография выглядит как воплощение всех его мокрых мечтаний. На ней видно, что человек сидит в черных брюках и светлой рубашке, все немножко не в фокусе, но безошибочно видно, как рука с тонким запястьем и элегантными пальцами обхватывает возбуждение в брюках — начинающееся, еще не полноценный стояк, но у Ибо непроизвольно рот наполняется слюной, а в голове начинает гудеть от участившегося сердцебиения. Ибо не знает, специально ли Закатик снимал так, чтобы мало что было видно — как и на фотографии Ибо, тут не видно, например, ногтей. И да, Ибо немножко параноит, но просто когда у него была ТА ситуация с говно-Цзяном, и ему пришлось шерстить свою галерею, чтобы убедиться, что он вообще-то ничего не прислал этому подонку, по чему его можно было бы определить. И что тот написал, что знает, с кем переписывается, просто чтобы запугать. И, возможно, раскусить человека, который начнет оправдываться. Минджэ даже тогда зарегался в той проге, как настоящий братский бро, подкатил к говно-Цзяну, «поделился» с ним скачанными из интернета реалистичными фотками. И спустя несколько дней тоже получил разоблачительное сообщение, что, дескать, говно-Цзяну известно, кто с ним переписывается. И что он сольет инфу всем его знакомым, если не перевести ему деньги по приложенному счету. Говнюк вел себя нагло, не опасаясь обращений в полицию, так как тогда парням бы пришлось прилюдно говорить о том, что они геи и что зависают в таких приложениях, пришлось бы показывать свои фотографии, унизительно объясняя, что да как. В итоге Минджэ смог через Лифэнь законтачиться с девчулей, которая смогла вычислить Цзяна-уебана и пригрозить ему уже по-настоящему, отчего тот побурчал-побурчал, но из приложения выпилился. Плюс девчуля пригрозила, что знает айди его телефона и что если он попробует зарегаться снова, то она увидит. И тогда уже не постесняется анонимно обратиться в полицию, состряпав хоть какой повод. Грязно? Да. Но не грязнее чем то, чем промышлял этот гаденыш. С тех пор Ибо перестал посылать свои фотографии в этом приложении. Он и без фоток отлично справлялся. Просто каждый раз выверять так, чтобы фотография выглядела неопределимо — слишком много головной боли. Но тут. Божечки, но тут. Ибо понимает, что уже давно не отвечал. Он быстро печатает: — Закатик, ты меня убить вздумал? И блин, почему они так и не придумали другие имена?! Так сейчас и поедут в закат: Кинза и Закатик. Заебись просто. Видимо, Закатику приходит в голову то же самое, поэтому он пишет: — Так, давай предположим, что если ты, например, не на пятом курсе, то я старше тебя. И буду звать тебя баобей, а ты меня гэ? И, наверное, Ибо бы пролез через телефон и надавал в морду любому, вот реально любому, кто бы осмелился называть его баобеем, но тут он поправляет резинку трусов, потому что член уже начинает вставать, просто от самой мысли, что он переписывается с кем-то, у кого такие руки, такой образ, такие запястья, блядь, как это пережить, и отвечает: — Хорошо, гэ. Ибо немножечко ведет от того, что вся переписка с гэ, и окей, он может привыкнуть к этому обращению, перерисовать его образ на ходу, что вся она так отличается от его стандартных переписок. Они все были какие-то несерьезные, Ибо там доминировал, или, даже если кто-то якобы управлял им, то все ощущалось как игра, как условность. Здесь же Ибо почему-то впервые ощущает вес всех своих действий. Томительное ожидание от того, что будет дальше. Потому что уже сейчас намного лучше, чем он мог представить. Ибо читает входящее и кровь продолжает гудеть в голове, как будто он сейчас 10 раз отжался, потом еще попрыгал и пробежал стометровку: — Ты же не против, если я осторожно коснусь твоего живота и стяну полотенце? Ибо непривычно, что кто-то спрашивает, хотя так, что Ибо хочется ответить сразу же «да, да, да». Потом Ибо смотрит вниз, на то, как его член уже начинает натягивать ткань темных боксеров, и, послав остатки разумного и рационального к черту, печатает: — Вообще-то, гэ… А потом нажимает кнопку записи видео и, держа телефон левой рукой, снимает то, как правая слегка царапает живот, а потом доходит до возбуждения и останавливается. Ибо страшно и хорошо одновременно. Он нажимает на плей в видео, оно короткое, более палевное, чем предыдущие, но Ибо почему-то хочет рискнуть, почему-то хочет попробовать. И плевать, опознают ли его потом по рукам или нет. Ему хочется верить, что его Закатик, его гэ не из подлых, не из тех, кто притворялся. Может, Ибо наивный романтик, может, у него похоть забила весь мозг, но отступить сейчас кажется просто немыслимым. Ибо нажимает отправить. И приписывает: — Я уже переоделся. Потом Ибо краснеет, он бы в жизни не подумал, что в нем вообще такое есть, поэтому печатает почти не глядя. Что с ним вообще творится: — И твой баобей ждет указаний. Ибо продолжает оглаживать свой член через ткань трусов, ощущая восторг, который, наверное, испытывают люди, которые прыгают с парашютом. У Ибо чувство, что он перед прыжком даже забыл проверить, надел ли он этот чертов парашют. Пока у него свободное падение и мурашки по всему телу. Он свободной рукой пролистывает чат вверх, до слегка смазанной фотографии, представляет, как этот парень плавно водит рукой поверх брюк, в которых он ходил на работу, в которых он вежливо улыбался и был обычным, среднестатистическим членом общества, а сейчас переписывается с Ибо, лаская себя через одежду. Ибо тихонечко стонет, прикусывая губу, просто чтобы быть тише. Его собственный член уже почти полностью налился, но Ибо не торопится, ждет, что будет дальше. Ему хочется растянуть это удовольствие. Быть _послушным_. Когда справа появляется уведомление о новом сообщении, Ибо спешно тыкает в стрелочку, которая проматывает чат вниз: — Какой нетерпеливый мальчик. Но мне нравится. Ибо продолжает бездумно водить ладонью по члену, просто вжимая его в живот, избегая излишней стимуляции головки, которая уже начала потихоньку намокать. Ибо облизывает нижнюю губу, слегка ее закусывая и зависая, а потом печатает: — Но мне этого мало. Так хочется большего. Ибо не привык ощущать себя нуждающимся, просящим. Как ни странно, но когда он это пишет гэ, то вместо ожидаемого чувства унижения или ущербности, Ибо чувствует себя невероятно, оглушительно красивым и привлекательным. Он чувствует себя желанным. — Хорошо, баобей, сделаешь кое-что для меня? Ибо непроизвольно сжимает член сильнее, чем собирался, стонет от стимуляции, от того, как слишком жестко, но поэтому особенно сладко прижимается уже влажная ткань трусов к головке. Ибо дышит через рот, а потом печатает простое: — Да. Ответ приходит не сразу. Ибо успевает отдышаться и подумать о том, что не снять бы трусы, но вдруг это тоже будет частью игры? Ибо любопытно, волнительно, он даже делает глоток чая, но понимает, что не хочет сейчас пить, хотя и испытывает жажду. От метаний его спасает входящее от гэ: — Такой послушный, жаждущий баобей. Идеальный для меня. Ибо аж закрывает на мгновение глаза, чувствуя волну тепла и гордости от прочитанных слов. Ему всегда, всегда было плевать на похвалу от незнакомцев. Если бы это был кто-то, кого он уважал, то да. Но таких людей можно было посчитать по пальцам одной руки. А сейчас Ибо чувствует, как температура тела как будто поднимается на пару градусов, и вся кожа начинает вибрировать в предвкушении. Ему уже так хорошо, он не представляет, что будет дальше. Он просто не выдержит. Но сообщение большое и Ибо читает дальше. — Я бы хотел, чтобы ты сел поудобнее, и представил, как я опускаюсь перед тобой на колени. Все еще в одежде, поправив брюки, чтобы было удобнее. Как я оглаживаю твои бедра, но не касаюсь главного. Ибо все это представляет. Он даже не удивляется, откуда в его Закатике, хотя нет, в его гэ такие литературные способности. Но дареному сексуальному коню в зубы определенно не смотрят, поэтому Ибо расставляет ноги, как его и попросили, и нежно касается внутренней стороны бедер рукой. Ощущается странно, немного щекочуще. Ибо хочется большего, и он читает дальше, ожидая указаний. — А потом я положу голову тебе на ногу. Мои волосы будут щекотать тебе ногу, а дыхание согревать уже стоящий член. Но я не буду тебя касаться. Мне хочется, чтобы ты немного потерпел и не трогал себя. Мой баобей справится с этим? Ибо дышит тяжело, у него почему-то горят руки и щеки, хотя даже после интенсивной тренировки он не чувствует себя таким взбудораженным. Ибо кивает сообщению, сжимает свободную руку в кулак, а потом понимает, что надо еще ответить. Он печатает сначала простой ответ, потом стирает и пишет то, что думает: — Да, я постараюсь, гэ. Но почему ты такой жестокий со мной. Ты же знаешь, что я хочу, чтобы ты сначала уткнулся в мои яички, все так же не трогая меня, а потом осторожно провел рукой по члену? Вот. Ибо мог бы смело идти в журналистику. В нем тоже пропадает литературный талант. Он настолько вошел во вкус, что даже не записывает голосовые. Наверное, ему хочется видеть все напечатанным? Чтобы не терять нить их разговора? Потому что Ибо настолько кроет, что, кажется, еще чуть-чуть и он забудет собственное имя. Ибо всматривается в новое сообщение. Его член уже совсем изнывает, нетронутый, заброшенный, такой _крепкий_. — Мой баобей. Такой жадный мальчишка. Наверняка представляешь, как приставляешь мое лицо к своему пунцовому члену, водишь им по губам, дожидаясь, пока я хотя бы облизну головку, да? Ибо даже не думал об этом, но теперь не может выкинуть этот образ из головы. И почему, за что гэ сказал ему себя не касаться? Он уже видит, как тот сначала неторопливо касается дырочки, из которой вытекает смазка, кончиком языка пробуя на вкус, привыкая к терпкости, как он смотрит снизу вверх. Ибо даже не замечает, что представляет на коленях Сяо Чжаня, это собирательный образ, который просто почему-то выглядит как Сяо Чжань. Упс. Ибо царапает бедра, а потом нажимает кнопку записи аудио: — Гэ, я больше не могу, сделай что-нибудь. Голос у Ибо хриплый, плачущий, почти срывающийся. Ибо плевать. Он хочет сделать хоть что-то. Он хочет разрядки. Ему недостаточно этой пытки в его воображении. Он хочет касаться, ощущать, чувствовать. Ответы приходят подряд, короткие, хорошие, но такие недостаточные: — Мой бедный баобей. — Я представляю, как дергается твой член. — Не получая разрядки. — Но если ты потерпишь, то получишь награду. Ибо оживляется, перечитывает последнее сообщение. Отвечает бездумно, ненадолго отвлекаясь от члена, который слегка дергается, когда Ибо дышит, когда напрягает мышцы живота или пытается получить хоть какую стимуляцию, касаясь своих бедер: — Какую? Ибо кажется, что он слышит смешливое цоканье через экран, но вместо этого он замирает, видя в ответ всего лишь одно слово, от которого у него, кажется, сейчас закончится весь кислород в легких: — Видео. Ибо едва сдерживается, чтобы не напечатать «я сделаю все, что угодно», а потому идет на единственный шаг, который кажется ему возможным и справедливым. Он записывает короткое, простое видео, с самым банальным сюжетом, который может себе позволить, все еще находясь в трусах и не получив разрешение касаться себя. В нем он просто вскидывает бедра вверх, поступательно, как будто подаваясь членом в невидимый рот. Ибо дышит тяжело, он уже не знает, что делает. Просто нажимает отправить и даже никак не подписывает видео. Ответ приходит спустя несколько долгих секунд: — Что же ты со мной делаешь… Ибо чувствует облегчение, что он здесь не один. Что не он один такой — немного потерянный, до одури возбужденный и уже забывший, где верх, а где низ. Следующее сообщение приходит от гэ довольно быстро: — Сейчас ты высвободишь свой горячий, жаждущий внимания член из трусов, но не снимешь их, а оставишь на бедрах, чтобы они упирались в яички, хорошо? Ибо ощущает только нескончаемый жар во всем теле. Он делает, что ему сказали, подпирая яички резинкой трусов и малодушно думая, не поласкать ли их, раз уж такой шанс, но в последний момент удерживается. Он слишком хочет получить награду за старания. Член лежит вдоль живота, головка влажная. Ибо думает, что ему хватило бы пары грубых движений рукой вверх-вниз, чтобы кончить, чтобы залить живот спермой. Вместо этого он пытается глубоко вздохнуть, нихрена не получается, дыхание мелкое, сбитое. Ибо печатает: — Есть. Его даже не хватает на что-то литературное или умное. — Спасибо. Я так горжусь тобой. Если бы я был рядом, то взял бы твой член в руку, чтобы ощутить его вес. А потом наконец-то бы взял в рот. Расслабил челюсть. Позволил бы тебе входить так глубоко, как ты сможешь. Просто принимал бы твой горячий, тяжелый член, который бы долбился в мой влажный рот. Ибо кажется, что он впервые в жизни сможет кончить без рук. Не прикасаясь к себе. Как те элитные парни со страничек секс-сайтов, которые умеют кончать, не прикоснувшись к себе, и получают за это плату от тех, кто так не умеет, да и не хочет. Ибо, кажется, готов уже затрахать воздух, лишь бы получить разрядку. Потому что от фантазии, как он будет вбиваться в послушный, открытый рот (не-Сяо-Чжаня) гэ, как он будет при этом ласково отводить его волосы от лица, прислушиваться к хлюпающим, бесконечно влажным и лишь самую малость давящимся звукам. Ибо зажмуривается, сжимает обивку дивана, насколько позволяет твердая старая ткань, и смотрит на экран телефона. — Ты ведь так и не коснулся себя, баобей? Ты настолько отчаянно хочешь свой приз? Ибо кивает, потом вслепую тыкает кнопку записи аудио и выдыхает «да». Может, это странно или грубо, отвечать так голосовыми, но Ибо уже едва соображает. Резинка впивается в тяжелые, налитые яички. Ибо хочется елозить попой по дивану, чтобы получить хоть какое-то движение, хоть случайное, но облегчение. Ответ выводит его из сумбурных мыслей: — Такой молодец. Ибо дышит носом, касается верхней части бедра, проводит пальцем по линии резинки трусов, где она впивается в бок. Ему нельзя, нельзя касаться себя. Но с члена уже натекла почти маленькая лужица, и Ибо бы, может, гордился собой, своим членом, своей стойкостью, но вместо этого он переводит взгляд в телефон и ждет. Следующее сообщение выглядит рваным по темпу, срочным и живым: — Прости. Мне тоже уже сложно печатать. Но ты не против, если мы представим, как я взбираюсь на тебя, усаживаюсь на твой член. И я готов, готовился до этого, не важно… Ибо сжимает телефон крепче, представляя, как фантомный гэ (который НЕ Сяо Чжань, хотя мозг уже ничего не фильтрует, и это именно профессор сейчас находится перед Ибо) взбирается ему на колени, поудобнее удерживаясь руками за плечо и за спинку дивана, а потом, закусив губу, плавно опускается на член Ибо. Ибо помогает ему, направляя член к дырочке, профессор отвлекается, отводит правую руку назад, отбивает руку Ибо, сам берется за его член и с нежным, едва-слышным вздохом вводит в себя сначала головку, отчего они оба замирают, переставая дышать, а потом плавно, мучительно медленно опускается и наконец открывает зажмуренные глаза. Ибо выбрасывает из фантазии, он читает еще одно сообщение: — Я двигаюсь на тебе. Мне горячо. Мне хорошо. Я хочу вместе. Ты готов? Ибо думает «да» и тянется рукой к члену, который уже подрагивает от общего напряжения, от того, как Ибо незаметно для себя, слегка елозит, чуточку двигается, как дивно и ужасно, сильно и немного больно впивается резинка трусов в яички, которые требуют разрядки, которые уже поджались, которые уже вот-вот. Ибо не успевает дотянуться до своего члена, потому что видит входящее голосовое. Ибо аж замирает. Его рука почти касается члена, но он медленно возвращает ее на место, и, включив звук погромче, нажимает «плей». Аудио длится секунду. И Ибо боится, что это случайное аудио или пустое аудио. Но вместо этого слышит низкий, сиплый, безумно настоящий голос, который произносит одно слово: — Сейчас. Голос слегка срывается на конце, и Ибо представляет, что его гэ записал это только что, когда сам крепко сжимал свой член, быстро доводя себя до разрядки. Ибо нажимает на аудио еще раз, а потом, зажмурившись, обхватывает ладонью член, и первое прикосновение даже болезненное, неожиданное, но потом Ибо проводит пальцами вверх, с оттягом ведет вниз, представляет, как может спустить внутри профессора Сяо, который сейчас задыхается, сидя на нем, как дышит ему в шею, как будто сломленный, как будто не выдерживающий движения внутри него, и как он закусывает Ибо плечо, когда изливается ему на живот. Ибо ощущает пульсацию, даже не совсем понимая, что уже кончает. Просто он видит, он представляет это так реалистично, что мозг не может провести грань, как он напоследок вбивается в аккуратную, идеальную задницу профессора Сяо, как придерживает его за бок, как остается внутри, дожидаясь, когда из него перестанет толчками выбиваться сперма, заполняя профессора Сяо изнутри. Ибо глухо стонет, проворачивая кулаком по головке, то мягко, то сильнее, уже совсем потерявшись в ощущениях, в сладкой неге, граничащей с болью — настолько много он ощущает, а потом бессильно роняет влажную руку рядом с собой. Ибо открывает глаза, непонимающе смотрит в окошко приложения. Странно, что он не погнул телефон, пока кончал и не выпустил телефон из руки. Ибо даже не догоняет, что прямоугольный почти черный квадратик, на который он пялится, это и есть его приз. Ибо тянется к нему, не решаясь коснуться кнопки плей, а потом тыкает в нее, заторможенно вглядываясь в изображение. Оно заканчивается быстрее, чем Ибо успевает осознать, что увидел. Поэтому он тыкает на повтор. Сверху мерцает надпись «видео автоматически удалится через 60 секунд после просмотра». Ибо тыкает в него снова и снова, пока не заканчивается минута. На нем мало что видно, света в кадре почти нет. Ибо видит только голые ноги, темную полоску волос, ведущую к члену, который полускрывает, полунакрывает рука, тоже находящаяся в тени. Ибо видит капельки спермы на животе, на той самой узкой полоске волос, которую Ибо вдруг невероятно, невыносимо, по-животному сильно хочется вылизать. Но, главное, Ибо слышит почти беззвучное, тихое «баобей». Когда Ибо нажимает на видео в очередной раз, оно проигрывается, а дальше Ибо перекидывает в чат, где нет голосовых и видео. Ибо даже забыл, что в этой программе есть настройка удаления сразу. Где-то можно активировать быстрое удаление всех медиа-файлов, где-то они автоматически удаляются через сутки. Ибо смотрит невидящими глазами в экран, потом спохватывается и печатает: — Гэ, это было потрясающе. Ибо даже думает для пущей убедительности записать голосовое, дублирующее эту мысль, но, к счастью, не успевает и не демонстрирует то, насколько ему отбило мозги этим крышесносным виртуальным сексом, что он готов повторять одно и то же снова и снова. На него смотрит короткое и игривое: — Надо будет повторить, баобей. Ибо лыбится в экран, потом пытается согнать с лица улыбку. Но не особо получается. Поэтому он просто посылает в ответ смайлик с поцелуйчиком и смайлик с бамбуком. В ответ получает смеющийся смайлик со слезками, а затем на почти негнущихся ногах ведет себя снова в душ. Это было — вау. Ибо смотрит на свое ошалевшее лицо в отражении и думает — вау. Это определенно стоит повторить.