Невинность и янтарь

      Как вы представляете зимнюю пустошь? Возможно, на минутку закрыв глаза, вы попадаете в бескрайнюю степь цвета туманной дымки, где пышное снежное одеяло укрывает землю от беспорядочных вихрей. Или же перед вами, напротив, откроется закатный пейзаж с пламенно-розовыми перистыми облаками, глухое и прохладное место — идеальное для уединения. Или одиночества. Мне удалось увидеть нечто не менее сказочное.       Я застала редкий погодный феномен, когда в Дании аномально много снега. Не готовые к непривычно обильным осадкам местные жители восприняли это как настоящую катастрофу. И пока лепящая снеговиков ребятня радовалась волшебному рождественскому подарку природы, их родители с облегчением вздыхали, восхваляя высшие силы за то, что непогода выпала именно на праздники, когда большинство работающих уходят в кратковременный отпуск. Их волнение стало понятнее, когда по утренним новостям сообщили о том, что из-за образовавшейся гололедицы вчера травмировался не один десяток датчан. Кто-то даже мотал головой, высказывая предсказуемость происходящего.       Среди потенциальных пострадавших могла оказаться и неуклюжая я, но ловкие руки аккуратно поймали меня словно падающую антикварную вазу, украденную из покоев самой королевы — хрупкую и драгоценную. Именно так я себя почувствовала в тот момент. Заново мысленно переживая его за завтраком, в голову пришло забавное умозаключение: пока практически весь Копенгаген сетует на непогоду, говоря о том, как сильно им хочется, чтобы этот дурацкий лед, наконец, растаял, этот самый лед растопил препятствие между мной и Мадсом.       До сих пор мурашки по коже.       И вот я здесь. Напротив бескрайний простор. Кажется, что за покрывшимся тонкой коркой озером существует лишь бесконечное и умиротворяющее ничего. Позади в мирном одиночестве стоит та самая хижина. Она же небольшой одноэтажный коттедж, огражденный от внешнего мира высокими соснами. Оттуда легкий декабрьский ветерок доносит ароматы хвои. А кругом пустота.       — Ничего не забыли? — придерживая крышку багажника спросил Мадс.       — Вроде нет, — ответила я. Хотя мне, наверное, стоило воспринять это как риторический вопрос, ведь среди кучи пакетов моим был только один. И тот с подарком, который я успела купить впопыхах рано утром. Я почему-то была уверена, что приди я с пустыми руками, Мадс ни в коем случае не осудил бы меня. И все же я приняла решение заморочиться и подарить ему что-то на память.       — Ну тогда, — мужчина одним движением захлопнул дверцу, взял все сумки и пакеты в одну руку, а другой указал на дом. — Милости прошу.       Я была почти готова предложить ему помощь, но поняла, что это не имеет смысла. В ответ я получу лишь мягкое «нет». Мадс относился к тому редкому типу мужчин, которые наотрез отказываются от помощи, если они точно способны сделать что-то сами. Не знаю, сколько времени уйдет на то, чтобы я привыкла к этому.       Кивнув и немного смущенно улыбнувшись, я прошла вперед вдоль протоптанной дорожки, немного засыпанной свежим снегом. Шаг за шагом я приближалась ко входной двери, переступив через порог которой пересеку границу нейтральной территории и погружусь в личное пространство человека. Того самого, что на протяжении последних нескольких месяцев подкидывает в мою жизнь сюрпризы. Мужчины, что держит железную дистанцию, но не отпускает меня.       А потом и вовсе приглашает к себе.       В приватную зону. В музей, где каждая кружка, плед или даже ковер имеет свою уникальную историю и может поведать достаточно, чтобы узнать владельца поближе. О том, какие экспонаты хранятся внутри этого небольшого скандинавского дома представить трудно. Я до сих пор мало что знаю о Мадсе «не-из-статей», но глядя на него одно мне ясно точно.       Я перестала видеть в нем знаменитость.       Мадс достал из кармана звенящую связку, вставил ключ в замочную скважину и повернул его влево. От нахлынувшего волнения сердце пропустило удар. На мгновение мне показалось, что у него самого немного дрогнула рука, что он тоже переживает, но потом я посмотрела на его лицо и увидела то самое безмятежное спокойствие.       — Заходи, не то замерзнешь, — учтиво сообщил Мадс и пропустил меня вперед.       — Ох-х, — из горла вырвалось легкое восхищение, — здесь так… уютно.       Мадс прошел мимо дивана, стоящего напротив камина из красного кирпича, и поставил пакеты на столешницу, разделяющую зал с кухней. Оставшись стоять у порога, я понятия не имела, куда бы деться, да так, чтобы моя растерянность не резала глаз. Телом я находилась в гостях, но головой все еще отказывалась принимать такую реальность.       «Дыши, Агнес. Тебе надо расслабиться».       — Тебе надо расслабиться, — Мадс одарил меня доброжелательным взглядом и положил в холодильник бутылку шампанского. — Чувствуй себя как дома.       — Легко сказать, — я пожала плечами и, оглядываясь по сторонам, нерешительными шагами двинулась вперед. Наверное, со стороны я выглядела как заблудшее дикое животное, попавшее куда-то за пределы родного леса.       — Понимаю, — от его светлой улыбки меня накрыло теплом. — Просто знай, я рад, что ты здесь.       — Я тоже, — я прочистила горло и убрала локон за ухо. — Дома я бы праздновала Рождество в одиночестве. Хорошо, что ты предложил составить тебе компанию.       — Конечно, — он разговаривал, повернувшись ко мне спиной, продолжая закидывать что-то в холодильник. — Рождественского здесь пока мало, но еще есть время подготовиться. Ведь правда?       — Да, — я уперлась руками в столешницу, чтобы хоть куда-то их пристроить.       Мадс закрыл холодильник и повернулся ко мне. Он подбадривающе хлопнул в ладоши и встал в ту же позу, что и я.       — Давай так. Джаз или инди?       — Джаз, — не задумываясь сказала я.       — Красное или белое? — вопрос последовал сразу же. Он удерживал зрительный контакт, словно прожженный прокурор, пытающийся выяснить, как закрыть мое «дело о волнении» как можно скорее и эффективнее.       — Пиво, — мой ответ прозвучал громче, чем до этого, — если есть.       — Обижаешь, — Мадс оттолкнулся от столешницы и достал две бутылки из мини-холодильника. Почему-то сначала я подумала, что это посудомойка, но на самом деле там хранилась целая пивная коллекция.       — О, прошу прощения за мои манеры, — он развернул бутылку этикеткой к себе и, прищурившись, прочитал ее. — Светлое или темное?       — У тебя тут целый бар.       — Лучшее из лучшего. Не как иначе, — сообщил он и горделиво приподнял подбородок. — Так какое ты предпочитаешь?       — Вишневое, — я игриво прикусила нижнюю губу, ожидая, что этого вкуса у него точно не найдется. Но не тут-то было. Открывашка тут же оказалась у него в руках. Металлическая пробка звонко ударилась о каменную поверхность, за ней полетела вторая.       — Держи, — он достал из гарнитура бокал и подал его вместе с бутылкой. После этого Мадс подошел к стоявшему рядом с высоким креслом квадратному столику. Под ним стояла коробка с виниловыми пластинками. Их в ней находилось настолько много, что, казалось, если попытаться засунуть туда еще хоть одну, то картонные стенки порвутся. Стало интересно, почему он хранит их именно там.       — С музыкой все становится лучше, — Мадс достал три конверта. — Редко, но случается, что она спасает даже самый дерьмовый фильм.       Два альбома он положил на стойку с проигрывателем, а третий, ярко оформленный в насыщенных оранжево-зеленых тонах, с осторожностью открыл и поставил на поворотный диск. Как только игла коснулась поверхности, послышалось вступление на фортепиано. Заиграла нежная и чувственная мелодия.       — А ты бы что выбрал? Джаз или инди?       — Фолк, — сказал он, а потом сразу же передумал: — Или нет. Сегодня все-таки джаз.       — Тогда почему предложил инди?       — Подумал, что тебе нравится этот жанр. Как будто под натуру подходит, — он сделал небольшой глоток и поставил бутылку на полку, чтобы закатать рукава идеально выглаженной черной рубашки. — Я угадал?       — Возможно, — я наблюдала за тем, как умело он начал разжигать огонь в камине, пока, усевшись на стул, не заметила главный атрибут праздника: — А что с елкой?       Мое внимание привлекло пышное дерево, стоявшее около большого окна. Вернее сказать, если оно и стояло, то как Пизанская башня — склонившись к стенке. Под ним лежала запутанная куча мишуры и другие коробки с разноцветными блестяшками.       Сидящий на корточках Мадс обернулся через плечо и задумчиво нахмурился:       — А, ты про это, — он снова отвлекся на пламя и подкинул в него немного тонких дров. — Не успел заняться ею. Вчера впервые за год сюда приехал.       — Так редко здесь бываешь?       — Мы всей семьей всегда приезжали на зимние каникулы. Иногда в теплые дни весной или летом, бывало даже по осени. Но потом… — огонь затрещал громче, Мадс сдвинул горящие поленья кочергой. — Потом сама знаешь. Мне сюда совсем не хотелось ехать, тем более одному.       — Мне жаль, — сказала я вполголоса.       — Все нормально. К лучшему, — Мадс встал и повернулся ко мне. — Развод должен был случиться рано или поздно. Все к нему шло, и я, скажем, был готов. Настолько, что думал сам предложить разойтись, — как ни странно, на его лице больше не замечалось грусти. Даже ее остатков. Та печаль, что как тень преследовала его в отпуске, испарилась.       — Я почему-то была уверена, что, — на секунду замявшись, я поймала себя на мысли, что не знаю, как подобрать правильные слова, — вы разошлись по другой причине.       — Знаешь, в чем была главная проблема? Я постоянно что-то упорно доказывал. Доверие между нами по стойкости было схоже с карточным домиком, двадцать четыре на семь находящимся под угрозой. Наверное, ты не представляешь, каково это, когда ты словно сидишь в нем и молишься, как бы с запада ветер не подул, чтобы не пришлось оправдываться. Что сказать, а о чем умолчать, потому что твоя правда может вызвать еще больше подозрений.       Его голос был сравним с ледяной пустыней, в которой нет ничего: ни сожаления, ни печали, ни злости. Только принятие. Я видела, что сейчас Мадс воспринимает пережитое просто как опыт прошлого. Он смог преодолеть уныние и оставить его позади. Тем не менее от сожаления мои внутренности сжимались в тугой клубок.       — Она тебя любила?       — Очень. Как и я ее когда-то. Но ржавчина скрытой ревности изъела ее сердце. Вместо того, чтобы высказаться, она врала, утверждая, что верит мне. Правда приходила откуда не должна: дочь, Виола, звонила и жаловалась, что «мама плачет».       — В ореоле славы проблему можно из пальца высосать. Представляю, как ей было непросто. И тебе тоже, — я нахмурилась и поджала губы.       — Опять же, все дело в доверии. Где бы и с кем бы она не была, с моей стороны претензии отсутствовали. Почему? Потому что я не сомневался, — мужчина поднес горлышко бутылки к губам, но потом посмотрел куда-то в сторону и снова опустил ее. — Терпение не вечно. В один момент я понял, что охренеть как устал. Многолетняя роль примерного мужа оказалась самоцелью. Обесцененным усилием. В отчаянии я совершил ошибку, из-за которой чуть не лишился всех предстоящих ролей и до сих пор разгребаю последствия. Считается ли это изменой, я так и не разобрался.       Чтобы не показывать потрясшее меня удивление, я постаралась сохранить спокойное выражение лица, как это обычно делают игроки в покер.       — Получается, ты с Мисти все-таки…       — Переспал, — будто я поймала его с поличным, Мадс вскинул руки вверх. — Но не более.       Я приложила непомерные усилия, чтобы избавиться от навязчивых представлений о том, как Мадс доставляет удовольствие этой прошмандовке. Он отымел ее без задней мысли, не зная, что на следующий день Мисти подложит ему свинью. А она, пока продумывала свой коварный план, скакала на нем так нещадно, будто это ее последняя ночь на этой чертовой планете. Интересно, он целовал ее живот? Может, между бедер?       «Прочь мысли. Прочь. Прочь!»       — Ты же говорил, что теперь она заткнется, — я наклонила голову вбок и внимательно посмотрела на Мадса, пока мои вышедшие из-под контроля пальцы ковыряли намокшую от конденсата этикетку с изображением вишни.       — Да, если не совсем глупая. Увидев улики, что раздобыл мой, храни его всевышний, адвокат, девка перестала строчить про меня всякую ерунду. До суда дойти не успели — и славно, — датчанин равнодушно пожал плечами и почесал нижнюю челюсть. — Загадкой остается лишь то, что со слов медэкспертов она и вправду была вся в синяках.       — Подкупила? Или сама себя искалечила? Такое же может быть.       — Это меня уже не интересует. Поначалу я даже интересовался у знакомых. Переживал, представляешь? — из его горла вырвался нервный смешок.       — Первое правило Бойцовского клуба: никому не рассказывать о Бойцовском клубе.       Мадс тихо посмеялся себе под нос и качнул головой:       — Она самовлюбленная неженка и на такое не способна, — убрав кочергу на подставку, мужчина отряхнул руки. — К черту ее.       Стоит ли упоминать, что его откровение стало бесценным даром? Шансов было множество, но я никогда не устраивала ему допрос только ради того, чтобы потешить любопытство. Да, мне до смерти хотелось залезть ему в душу. Понять, что же там в конце концов творится. Я также осознавала, что точно не была человеком, которого известная личность может ввести в курс проблем в личной жизни. Особенно в случае Мадса.       Он открылся мне, от этого нахождение под одной крышей стало комфортнее. Я почувствовала себя достойной доверия приближенной. И это безумно приятно.       — Ты доверил мне свою правду. Спасибо.       — Тебе можно, — Мадс опустошил бутылку до дна и, почти не глядя, выбросил ее в мусорку.       — С чего вдруг? — я выпрямила спину и вопросительно вскинула одну бровь.       — Ты не трещотка.       — А? Как грубо, господин Миккельсен. Или это вы под градусом поменяли поведение?       — С одного-то светлого? Шутишь?       — Может, я всем своим друзьям и коллегам разболтала, что тусила с тобой в отпуске. Откуда тебе знать?       — Навряд ли, — он подтащил стул к себе, сел на него, навалившись грудью на спинку. — Если по правде, ты кажешься мне настолько нравственной и честной, что я готов вот так просто выложить все карты на стол. Бывает же такое, что без видимой причины открываешься. Со мной это происходит крайне редко.       — Рада слышать. Но знай, — я пригрозила ему пальцем, — еще один комплимент про мою девственно чистую душу, и нимб начнет давить на виски. Только ты меня такой видишь.       — Поверь, я знаком с очень многими людьми. Какое окружение, такие и выводы, — Мадс мечтательно подпер голову ладонью, а после небольшой паузы продолжил: — Этот дом очень дорог для меня, но его стены насквозь пропитаны прошлым. Я дал себе слово: сам или нет, но «перекрашу» их. Полностью.       — Пусть это будет первым тостом, — я подошла к нему, чтобы подать еще одно пиво. Дистанция между нами была обычная, как положено по негласному закону уважения личного пространства. И все же тепло наших тел словно переплеталось. Я чувствовала его намного ближе, чем видели глаза.       Мадс стукнулся дном бутылки о мою, затем наклонил ее вбок.       — Поможешь?       Мысли заметались как хаотичный звон барабанных тарелок: «Помочь с чем? С жизнью? Со стенами? С растянувшейся на груди пуговицей? Боже, я и забыла, какая у него красивая шея. Я что, пялюсь на него?»       Этот датчанин как всегда исключительно великолепен. Кожа на его чисто выбритых щеках ловит рыжие отблески огня в камине. Мужчина одет во все черное: классическая рубашка, брюки, ботинки и даже ремень. Он просто властно сидит напротив меня, раскинув ноги. Его губы просто беззаботно растянулись, немного обнажая зубы. Он просто хорош, ему очевидно хорошо. Он просто пригласил меня к себе домой.       Не знаю, был ли в его вопросе намек на двусмысленность, но я откинула эту идею прочь.       — Начнем с зеленой красотки? — я протянула ему руку, как бы приглашая присоединиться. — Одна я не справлюсь. Поверь, дизайнер из меня такой же хреновый, как учитель датского.       Мадс издал негромкий хохот и накрыл мою ладонь своей. Я потянула его к себе, помогая подняться со стула.       — Из меня не лучше, — подметил мужчина и позволил мне повести его за собой.       — Значит, эта елка будет украшена по авторскому концепту.       — Разработанному неталантливыми пиволюбами.       — Другие не поймут.       — Только избранные.       Мы громко рассмеялись и еще раз чокнулись бутылками.       В хаосе под ногами было все: запутанные гирлянды, звезды на верхушке дерева и украшения в виде шаров, ангелочков, снежинок, блестящих шишек на любой вкус и цвет. Некоторые из них, сразу видно, были относительно новые. Другие же принадлежали к той самой категории игрушек, которые передаются из поколения в поколение.       — Я привез все, что попалось под руку, — словно в оправдание сказал Мадс. — Пластинки тоже чуть ли не в кучу набросал.       Теперь понятно, откуда столько коробок. Можно было догадаться, учитывая, что он здесь не живет и год не появлялся.       — Эти белые такие красивые, — я нагнулась за гирляндами и пощупала шарик из ротанга. Внутри него, как маленькая фея, ждущая своего часа поблистать, была спрятана лампочка.       Я подняла провода, и об паркет глухо ударилась игрушка.       — Не может быть! — восторг вырвался из дальнего уголка сердца, ответственного за ностальгию. — Это же Пенни!       Мадс в недоумении уставился на маленькую лошадку с позолоченной гривой.       — Моя первая любимая игрушка, — пояснила я и подняла ее с пола. — Была. Пока придурошные одноклассники не сломали ей копытца. Ах, я так горько и долго плакала, — я с нежностью провела большим пальцем по золотой гриве. — Откуда она у тебя? Эта лошадка стара как мир.       — Ты просто не знаешь.       — Что? — удивилась я. — Тебя тоже с ней связывает история?       — Дело было в декабре. Год уже не помню. Чего действительно не забыть, так это сильный ветер за окном, — Мадс напрягся и, сделав пару шагов назад, прислонился к диванной спинке. — Сквозь трескучий гул форточек я услышал, как кто-то стучится в дверь, — он поменялся в лице, сделав его слегка удивленным, и постучал костяшками о столик. — Тук-тук. Я посмотрел в глазок, но по ту сторону никого не было. А когда открыл дверь, у порога лежала опечаленная Пенни.       — Да ну тебя! — я ударила Мадса в плечо. — Я снова купилась.       — Она знала, что ты придешь, чтобы забрать ее, — он согнул мои пальцы, прикрывая ими игрушку. Головой взрослого человека я понимала, что никакая Пенни не ждала меня в доме у Мадса целых двадцать лет. И все равно растрогалась.       — Я приму ее при условии, что сегодня она будет сиять на елочке, — я взяла ее за петельку и повесила на самое видное место.       — Как пожелает дизайнер, — в уголках его каштановых глаз появились морщинки.       — Ваши желания тоже учитываются, коллега дизайнер. Это очень хороший подарок.       — Это не подарок. Скорее, приложение.       Мадс отодвинул длинные пышные ветки колючего дерева. Наморщив прямой нос и зажмурившись перед иголками, он взял елку за ствол и поставил ее ровно. Тем временем я подобрала понравившуюся верхушку:       — Наденешь? А то я не дотянусь, — я подала мужчине шапочку Санты Клауса. Мадс глянул под ноги, где лежало с десяток звезд на любой вкус и цвет, а потом на головной убор с пушистым помпончиком.       — Почему бы и да, — когда он вытянулся, встав на носочки, я показалась себе совсем крошечной. Необычайно редкое ощущение для девушки ростом метр семьдесят пять. Я бы даже сказала новое.       Как настоящие «дипломированные» специалисты-декораторы мы не стали заморачиваться над уникальным видом елки. До картинок из Pinterest было ох как далеко, но и метить в топ вдохновителей в планах не было. Красная шапка на макушке, сверкающая гирлянда и красотка Пенни — сведенное к минимуму сочетание, которого было достаточно, чтобы мы сказали «отлично».       Когда Мадс сложил остальные украшения обратно в коробки и унес их в кладовку, внимание приковала образовавшаяся пустота. Под елкой виднелись только железные ножки и ни одного подарка. Поэтому, воспользовавшись отсутствием Мадса, я шустро вытащила из пакета запакованный подарок и положила его на пол. Ждать до полуночи — удел почитателей традиций. И раз уж сегодня мы празднуем по своим правилам, мне жизненно необходимо отдать его сейчас.       «Хоть бы подошел», — я мысленно вскинула руки со скрещенными пальцами к небу.       Дверь кладовой закрылась. Из коридора разнесся стук подошв. От переживания бабочки защекотали ребра. Я замельтешила, пихнула запакованный сюрприз ногой подальше под елку и вразвалочку села на ближайший стул. Так, возможно, визуально получится скрыть мандраж. Все-таки дарить первый подарок очень волнительно. В частности, если он предназначен для мужчины, который может позволить себе практически все. Уж точно больше, чем многие. И ты не знакома с ним настолько хорошо, чтобы быть уверенной в своем выборе. К тому же тебе важно, чтобы он понравился. Запомнился и нашел применение, а не пылился среди других ненужных вещей где-нибудь под кроватью.       — Дело за малым, — энергично сказал мужчина. Увлеченный процессом подготовки к вечеру, он целенаправленно подошел к духовке. — Осталось приготовить ужин.       Мадс увидел меня и усмехнулся. Судя по его насмешливой реакции, сидела я крайне неестественно.       — Тут Санта за шапкой заходил. Только вот шапку он забыл, а под елкой кое-что оставил.       Мадс перевел взгляд на подарок, запечатанный в белую бумагу со снеговиками, а потом на наручные часы.       — До полуночи еще целых шесть часов.       — Но Санта также сказал, что в этом году ты вел себя очень хорошо. Поэтому можешь открыть подарок раньше других.       — Вон оно как, — датчанин отложил противень в сторону. — Ну раз он так считает.       Размеренными шагами он приблизился к пакетику размером с диванную подушку и, зацепив его за уголок, вытащил. Покрутив подарок в руках, основательно пощупав его, Мадс с хитрым прищуром посмотрел мне в глаза. Поднявшись на ноги, я решила подойти ближе.       — Мягкий плед?       — Не знаю, — я пожала плечами.       — Полотенце?       — Нет.       Не угадав во второй раз, Мадс хмыкнул.       — Точно. Halstørklæde.       — Что?       — Забыл, как будет по-английски, — он задумался и надавил на пакет большими пальцами. — Я передумал. Это набор плюшевых носков.       — Рви бумагу, Мадс! — я скрестила руки на груди.       — Вредина, — мило фыркнул датчанин. Его губы растянулись в широкой улыбке, наполненной неприкрытой радостью. Большие клочки разорванной бумаги один за другим приземлялись на пол, пока Мадс наконец не увидел…       — Свитер! — он развернул темно-зеленую одежду и приложил ее к корпусу. — Клянусь тебе, еще одна попытка, и я бы угадал. Ты знаешь мой размер?       «В этом вся беда».       — Брала на глаз, — пояснила я. — Примеришь? Хочу убедиться, что он тебе подходит.       Я ожидала, что он скажет «ладно» или «потом». Если согласится, то пойдет в другую комнату. Возьмет с собой свитер и закроется хотя бы в ванной, без стеснения спокойно переоденется и посмотрится в зеркало.       Без стеснения? Фи.       Вместо этого жилистые руки потянулись к маленьким пуговицам на рубашке. Он начал расстегивать их ни быстро, ни медленно, а умеренно и уверенно. Я старалась отвести взгляд в пол, в сторону стен, в потолок, но боковое зрение как ни крути пристально наблюдало за процессом. Пуговичка, и открывается впадинка между ключицами. Другая, и уже видно рельеф груди. После третьей сердцебиение ускоряется до предела. Рубашка летит на спинку дивана.       «Какая же, блять, красивая у него люстра».       — Ну как?       Пока техника дыхания помогала мне держать эмоции на коротком поводке, Мадс успел надеть свитер поверх майки. Он вытянул руки и раздвинул их в сторону.       В этот момент ожидание треснуло как стекло под иглой. Я сжала губы в тонкую полоску.       — Мне нравится. Она очень приятная к телу, — Мадс посмотрел на себя в отражении окна, за которым образовалась беспросветная зимняя тьма, а потом пощупал ткань на плечах. — Спасибо, Агнес.       Как можно было так прогадать? Либо в Дании иная размерная сетка, либо проблема в том, что я никогда не покупала вещи мужчине. Возможно, в силу своего роста Мадс подбирает одежду по другому принципу или заказывает ее на пошив. Потому что долбанный свитер, что я только что подарила ему, со стороны смотрелся как рубашка для чихуахуа, натянутая на добермана.       — Ты чего насупилась? — встревоженно поинтересовался Мадс.       — Рукава, — я посмотрела на его приоткрытые кисти. Чтобы достичь правильной длины, не хватало еще четырех-пяти сантиметров ткани.       — Подумаешь, впритык, — оправдался он и посмотрел туда же. — Мне нравится, и что ты мне сделаешь?       — Заставлю снять, — злость на саму себя явно выражалась в ответе.       — Да? — он изогнул бровь так, будто вместо вопроса сказал «попробуй». Но я все еще не могла признать оплошность. Я ругала себя за то, что должна была заранее купить более подходящий подарок и привезти его. Все равно, что оставаться здесь не входило ни в чьи планы. Но получилось как всегда через заднее крыльцо.       Как бык на корриде не видит матадора, так и я замечала только свитер. Страшно сильная потребность разрешить проблему на месте заключила сделку с недовольством.       Я подошла к Мадсу вплотную, взяла его за край рукава и немного потянула вниз. Не могу точно определить, зачем я это сделала. Скорее всего, чтобы создать иллюзию. Ведь как только он снова поднимет руки, ткань съедет обратно.       А потом я ощутила тепло.       То самое прикосновение, что спасает от турбулентности любой категории: от слабой до вытряхивающей душу из тела.       — Послушай, — теперь его ладони не просто лежали на моих кистях. Они безболезненно крепко сжимали их, словно я должна выйти из транса. — Что бы ты не думала и не говорила…       Я подняла на него взгляд. Пристальная каряя глубина прожгла меня насквозь.       А потом его жадные губы впились в мои.       Внезапность парализовала мои конечности. Разорвала. Снесла крышу. Я забыла, как моргать. Дышать. Мне безумно понравилось ощущать его влажный поцелуй. Настолько, что я была готова продать душу дьяволу, лишь бы снова и снова пробовать его на вкус.       Но тело не поддавалось приказам. Я застыла на месте.       — Агнес… — Мадс отпрянул и тяжело сглотнул. Это имя из его уст приобрело новое звучание. Он произнес его растерянно, с неприсущей робостью. Так, будто он все испортил.       Я оборвала поток его домыслов прежде, чем произойдет самая большая ошибка в жизни. Приложив правую ладонь на щеку мужчины, я осторожно провела пальцем по скуле, словно об нее можно порезаться. Мадс сомкнул бесцветные ресницы и нежно прижался лицом к руке.       — Прошу тебя, — сказала я, рисуя линию его выразительной челюсти. Слова выкарабкались из груди полушепотом: — Еще одну упущенную возможность я не переживу.       Уголки рта поползли вверх. Он понял, что речь идет о нашей последней встрече в Испании.       — Ты представить себе не можешь, как я сдерживался, чтобы не схватить тебя, — не отводя взгляд, он игриво укусил мою костяшку, а потом едва провел по ней губами.       — Могу, — я продолжительно выдохнула.       Ему не понравилось возражение. Мадс положил руку на мою поясницу и властно прижал к себе.       — Нет, не можешь, — он томно прорычал это в мои губы и подался вперед.       Когда жар заливает щеки, а судорога внизу живота тяжелеет от каждого прикосновения, под грузом возбуждения подкашиваются колени. Когда Мадс Миккельсен зажимает тебя между стеной и своим телом, удержать равновесие не представляется возможным. Держась за его напряженные плечи, мне все еще удавалось устоять на ватных ногах. Если сейчас же он отпустит меня, я просто стеку вниз.       Он поставил колено между моих ног, грубо впечатав в холодную дубовую панель. С широко открывшегося рта слетел непроизвольный стон.       — В этот раз я тебя поймал, — он поднял мой подбородок. — И если ты не остановишь меня сейчас, потом будет поздно.       Кончик носа выжидающе уткнулся в основание шеи. Мужчина замер, будто из последних сил сдерживал внутреннего дикого зверя — стоит только дать команду, и он вырвется наружу, возьмет меня в загребущие лапы и отымеет до потери пульса.       — Мадс, — еле слышно произнесла я. Голос задрожал от застрявшего вибрирующими пульсациями в горле вожделения.       Он откликнулся, поднял голову. Тогда я притянула его к себе за затылок.       И спустила курок.       Наши губы соединились в глубоком поцелуе. Делая его еще более опьяняюще влажным, язык Мадса смело проник в мой рот. Руки мужчины залезли под широкую юбку и дерзко подняли меня за бедра. Я обвила его талию. Напрягшееся естество уперлось между открытых ног, обжигая сквозь капроновые колготки и ширинку брюк. Он терся размеренно, доставляя сладкое, но терзающее удовольствие.       Желание слиться воедино окончательно поглотило нас обоих. Мы целовались, упоенно расплачивались за каждый гребанный несостоявшийся раз, когда случай сближал нас нос к носу. Неистово. Ненасытно. Горячо.       Мадс медленно отпустил сначала одну ногу, потом другую. Положил ладони на мои порозовевшие щеки, не отрываясь от губ повел в сторону дивана, пока мы не упали на него. Под мебелью раздался треск.       — Так и сломать можно, — произнесла я, сжимая ткань на его спине.       — Пусть ломается.       Все еще держа меня под собой в заложниках, Мадс приподнялся, стянул с себя подаренный свитер и швырнул его в угол.       — Говорила же, что снимешь, — я промурчала, потянувшись к оголившемуся торсу.       Мадс поймал руку в воздухе.       — Хочешь, чтобы он снова оказался на мне? — своеобразное предупреждение, которому не суждено сбыться.       Запрокинув мою руку за голову, мужчина навис надо мной. Русая челка спала на благородный лоб, прикрывая искрящиеся похотью глаза. Он был главным и пользовался этим, а я не возражала. Каждый интимный жест топил меня как восковую свечу. Но когда кончики его пальцев залезли под резинку трусов, погладив лобок, а мягкие губы коснулись кожи на шее, внизу как будто натянулись струны.       Я задышала громче. Сжала его волосы. Больше всего мне хотелось, чтобы он ни за что не останавливался. Такого искусного наслаждения, преисполненного неприкрытым желанием насытиться друг другом, я не испытывала никогда.       Оставляя дорожку из пылких поцелуев у ключицы, Мадс не стал долго играть в дразнилки: он запустил руку в промокшие танги. Средний палец осторожно раздвинул половые губы и вошел в меня, после чего скользнул к чувствительному клитору. С каждым разом поступательные движения становились все более глубокими, мое дыхание все более протяжным. От сексуального напряжения мышцы бедер судорожно затряслись. Я выгнулась в спине и задвигала ягодицами, ускоряясь навстречу входящему пальцу.       До достижения предела осталось ничтожно мало. Мадс замедлился и остановился.       — Рано, — охрипший голос поднялся к мочке уха.       «Еще. Мне нужно еще».       — Ты жесток, — возмущенно провопила я, садясь на диван.       Мадс сполз коленями на пол. Мои ноги все еще были открыты ему.       — Я хочу долго любоваться тобой, хотя сомневаюсь, что это возможно, — он осмотрел меня с ног до головы. — Всей жизни мало, чтобы вдоволь насладиться твоей красотой, Агнес.       Я вновь примагнитилась к его манящим губам, попутно снимая блузку. Мне хотелось сказать ему столько важных вещей. Открыться сердцем, дать знать, что за всю сознательную жизнь не достигала таких эмоциональных высот.       Но влечение блестяще выполняло свою работу. Кажется, после того, как я почти испытала оргазм, каждое слово требовало прерывистого вздоха.       Мадс помог мне снять оставшуюся одежду, оставляя только кружевное нижнее белье. Он пожирал меня глазами. Приложил горячие руки на ребра, словно они были сделаны из хрупкого фарфора. Слегка цепляя зубами кожу в зоне солнечного сплетения, он расстегнул бюстгальтер, спрятал под него обе ладони. Разминал набухшие соски, заставляя задыхаться. А затем снял его за лямки, покрывая грудь мокрыми поцелуями. Бедра сами захотели сомкнуться, я сдавила его бока коленями.       Терпеть стало невыносимо. Ничего не хотелось так сильно, как почувствовать его внутри себя.       Я плавно оттолкнула Мадса за плечи, потянулась к ремню из черной кожи и расстегнула его как собственный. Расправившись с пуговицей и взяв собачку на ширинке, растущее волнение стянуло мышцы. Он ждал, что я опущу замок, но я занервничала как самая настоящая девственница.       «Черт. Что со мной не так?»       — Все нормально? — он нагнул голову, заглядывая в опущенные глаза.       — Да, — сглотнула я, — поможешь расстегнуть?       Он приложил мою руку на низ живота, чтобы я привыкла ощущать его гладкую кожу. Я гладила его вдоль дорожки, в области таза, когда рука сама заползла внутрь. Другая неспешно открыла молнию. Опустив брюки ниже бедер, пальцы нащупали твердый член. Последовало низкое мычание. Но Мадс не дал мне возможности подчинить его.       Он хотел доминировать.       Удовлетворить и тем самым удовлетвориться.       Разбиться о скалы экстаза, оставляя после нас лишь невесомый жгучий пепел.       Он скинул большие диванные подушки на пышный белый ковер, схватил меня за задницу и повалил в миссионерскую позу. Наши тепло, вкус и запах смешались в интенсивное испарение блаженства. Но даже самое красочное описание очень далеко от того головокружительного состояния, когда он отодвинул танги и медленно вошел в меня. Заполнил, решительно обхватив за талию. Я до боли закусила нижнюю губу, вцепилась ногтями в широкую спину. Каждый плавный толчок набирал резкость.       Мадс ускорялся, проникал наступательнее. Он не выпускал мое лицо из виду. Смотрел, как я, выгибаясь и извиваясь под ним, глазами молю о большем. Каждая клеточка моего тела жаждала впитать его страсть. Я царапала лопатки, но Мадс словно не чувствовал боли. Он жарко имел меня на полу своего дома, раз за разом делая это жестче, толкая к пику невообразимого наслаждения.       Еще один сильный толчок. Два. Три.       Миллионы фейерверков взорвались по всему телу. Приятная пульсация ударила в мозг. Я запрокинула голову и громко застонала, но моя кульминация не остановила Мадса. Он продолжил двигаться, доводя меня до критического предела животного удовлетворения. Учащенное мужское дыхание сопровождалось сдерживаемыми гортанными звуками, пока он тоже не выпустил на волю низкий оргазмический стон и, запыхаясь, не навалился на меня.       Обессиленные и мокрые, мы довольно улыбнулись друг другу.       Этот взгляд не был похож ни на один из предыдущих.